На острие ножа

Томас приехал с утра, молча осмотрел оставшиеся от вчерашней попойки бутылки и еду и тяжело вздохнул. Этого стоило ожидать. Мартиша была в той же одежде, в которой ездила с Лукой, только сняла пиджак. Волосы были у нее спутаны, зато не было макияжа ― видимо, вчера все-таки успела смыть его, прежде чем «налакалась». Она свернулась в клубочек, образовав вокруг себя подобие гнезда из подушек и пледа. У Томаса что-то кольнуло в сердце: Мартиша спала так чаще всего в детстве, когда ей было страшно, обидно или одиноко. Видимо, вчера она испытывала это все сразу. Томас вздохнул, приблизился к кровати сестры и погладил ее по волосам. ― Неужели ты и вправду думаешь, что до тебя никому нет дела, Маришка? ― прошептал он. Ему понадобилось около десяти минут, чтобы разбудить сестру. Мартиша отказывалась просыпаться, но Томас упорно посадил ее на кровать и попытался раздеть. В их семье это не было чем-то новым: часто Мартиша помогала им снять одежду, когда братья приходили в угаре под алкоголем или кокаином. Полли отказывалась возиться с пьяными племянниками, а Мартиша спокойно раздевала братьев, заталкивала их в ванную, следила, чтобы они не захлебнулись ― Джон один раз так чуть не умер. Мартиша вышла за полотенцами, а когда вернулась обнаружила, что лицо брата полностью погружено в воду. Она часто отмывала их от рвоты, поэтому обнаженность в подобных случаях не считалась чем-то постыдным уже давно. А Мартиша напивалась и того реже ― Томас не мог припомнить ни одного раза, когда девушка была пьяна настолько, чтобы не суметь дойти до ванны. Когда Томас наконец-то смог раздеть ее, ситуация осложнилась тем, что девушка постоянно стремились лечь обратно на кровать ― Мартиша характерно позеленела, и Шелби стянул ее на ковер, хватая за волосы и подсовывая тазик ― видимо, его тоже предварительно принесла наученная горьким опытом братьев Мартиша. Шелби вырвало. Томас упер руки Мартиши в пол, а сам удобнее перехватил волосы. От сильных позывов на глазах девушки проступили слезы. ― Все? ― спросил он. Мартиша содрогнулась. Минуту они ждали. Вздохнув, Томас наспех перевязал волосы Мартиши найденной резинкой и засунул ей два пальца в рот, безжалостно давя на основание языка. Новый приступ рвоты не заставил себя ждать. Томас повторял эту неприятную процедуру, пока желудок девушки не опустел. Мартиша надрывно всхлипывала из-за жжения в горле. Тошнило ее так, как никогда в жизни. Между приступами рвоты она горячо пыталась извиниться, цепляясь худыми пальцами за руку брата. Оставив ее у кровати, Томас поправил рукава рубашки, убеждаясь, что они хорошо закреплены и не спустятся в самый неудобный момент, и поднял Маришку на руки, относя в ванную. Там он усадил сестру на прохладный пол, расстелив под ней одеяло, и открыл краны, заполняя ванну. Сходил за сменной одеждой и бельем. Попутно избавился от рвоты и сполоснул таз. Когда ванна набралась, Томас раздел сестру и аккуратно опустил ее в воду; распустил волосы и стал аккуратно расчесывать их гребнем. Взгляд Мартиши становился все более осознанным. ― Помочь тебе вымыть голову? ― спросил он. Мартиша очень заботилась о своих волосах, а Томас хотел позаботиться о ней. Сестра кивнула. Томас помыл ей голову дважды, обтер почти всю ее мочалкой с гелем, пахнувшим ванилью, трижды менял воду. В третий раз он добавил в воду какую-то соль и посмотрел на Мартишу. ― Посиди пока, я уберусь в комнате и открою окна. Мартиша одарила его взглядом провинившегося котенка. ― Прости, пожалуйста. ― Не переживай, все хорошо, ― ответил он нежным голосом. Такой милый, такой обходительный сейчас, а ведь порой бывает таким несносным. Томас наклонился и поцеловал ее в лоб. ― Раз в десять лет имеешь право. Только не перевернись как Джон, пожалуйста. Мартиша захихикала. Томас довольно быстро сгреб все бутылки и объедки в один пакет, выкинул мусор, потом снял постельное белье и закинул его в корзину, а кровать сестры застелил новым. Когда он расправлял плед, Мартиша вошла в комнату, обмотанная полотенцем. Она выглядела чистой, от нее приятно пахло, а во взгляде больше не было тумана. ― Спасибо, Томас, ― слегка хрипло, будто сорванным голосом, произнесла девушка. ― Это меньшее, что я могу для тебя сделать, ― ласково произнес Томас. ― Голова болит? ― Самую малость. ― Я поищу таблетки и приготовлю завтрак. Переодевайся пока. Таблетки нашлись ― у Шелби по определению не могло не быть таблеток от головной боли. Томас уже давно не готовил сам, да и не то чтобы делал это хорошо прежде, поэтому он послал одного из всегда близких Козырьков за каким-нибудь завтраком в ближайший паб или ресторан. Мартиша приводила себя в порядок почти сорок минут и к тому моменту, как она спустилась, завтрак был уже на столе. ― Вот теперь доброе утро, ― с легкой улыбкой проговорила она, усаживаясь напротив брата. Томас усмехнулся. ― Да, доброе. Чего это тебя потянуло на алкоголь? Вилка дрогнула в женских руках. ― Вчера мы с Лукой выбрали дом, в котором пройдет наша свадьба. Она изучала его лицо. Она жадно и отчаянно всматривалась в его черты, одновременно чувствуя, как в душе зарождается боль. ― Он тебя понравился? ― поинтересовался Томас, отводя взгляд. ― Дом очень красивый. Лука… Он купил его для меня и сказал, что подарит перед свадьбой. Они замолчали. Томас молча пил чай, пока его сестра завтракала. Без макияжа, в простом домашнем шелковом халате, с еще влажными волосами, она выглядела моложе своих тридцати лет. У Томаса, вне зависимости от их отношений в данный момент, сестра всегда пробуждала только самые лучшие чувства. Она была едва ли не единственной, с кем он был ласков или нежен почти всегда. Мартиша прикусила губу и попыталась понять, о чем его спросить. Что случилось? Почему ты пришел? Почему ты причинил мне боль? Почему сейчас позаботился обо мне? Томас, заметив ее взгляд и легкий ступор, кивнул на еду. ― Ешь, ― приказал он. ― Вообще-то, я здесь из-за Рождества. В этом году праздник организуют наши родственники Романо. Скорее всего, они пригласят итальянцев. ― А если нет, то это должны сделать мы? ― усмехнулась Мартиша. После ванны ей стало сравнительно лучше, а завтрак придавал сил. ― Хорошо, я узнаю у них этот момент. ― Тебя отвезти? ― спросил Томас, оглядывая полупустые полки кухонных шкафов. Он прекрасно понимал, что Мартише здесь не нравится, что она не хочет быть здесь совсем одна и то, что она слишком горда и упряма, чтобы вернуться к нему, он тоже понимал. Томас, как старший брат, должен был поступить мудрее и сам попросить прощения, позвать ее обратно, попросить вернуться, но Томми был упрямцем не меньше сестры. ― Я думаю, я еще немного отдохну и поеду после обеда. Кроме того, я хотела обсудить с Джованни платье на Рождество. Глаза Томаса сверкнули, а челюсть дернулась, когда он выпрямился и отвернулся от нее. ― Хорошо, ― сказал он. ― Только, пожалуйста, Мартиша, позаботься о себе. Купи продукты, приготовь что-нибудь. Ты не должна увядать здесь. ― Я в порядке, Томас, ― сухо проговорила сестра. Он понимал, что она старалась не быть резкой в благодарность за то, что он возился с ней, но обида ее еще не улеглась. Томас вздохнул, стараясь проявить понимание. Он должен был понимать ― связывать крылья вольной пташке жестоко, но, если кто-то подрежет ее крылья, Томас не сможет простить. ― Хорошо, ― он обошел стол, поцеловал ее в макушку, задержавшись так на несколько секунд. ― Будь в порядке, хорошо? И, пожалуйста, Мартиша… ― он глубоко вздохнул, ― я знаю, что обидел тебя, но, если что-то случится, позвони мне. Я брошу всех и вся ради тебя. ― Я буду в порядке, Том. Просто дай мне время, пожалуйста. Томас кивнул. Он еще раз поцеловал ее в щеку, оделся и вышел. Пообещал позвонить вечером и Мартише даже было интересно ― сдержит он обещание или нет. Позавтракав, она оценила бедное положение, в котором оказалась в этом доме. Вздохнув, она решила, что Том прав — ей надо было немного привести дом в порядок, если уж она тут живет. Она поднялась в комнату, досушила волосы, причесала их, нанесла легкий макияж и переоделась. Прислушалась к своему организму ― она была в порядке, ее больше не тошнило, хотя в голове что-то неприятно тянуло. На улице было свежо и ее костюм явно не подходил по погоде, но Мартиша не стала возвращаться домой и переодеваться. Ей хотелось немного замерзнуть. Вернувшись домой, она принесла кучу продуктов и не спеша разложила их по ящикам. Достала печенье из одной упаковки и задумчиво сжевала. Потом приготовила себе обед и ужин, тут же пообедала и поднялась на вверх, чтобы переодеться. Было почти четыре часа дня. Мартиша надевает узкую черную юбку и синюю блузку с рукавами-фонариками. Шелби снова умывается, тщательно нанося макияж: туши чуть больше обычного, помаду чуть поярче. Безжалостно, от корней до кончиков, расчесывает волосы, и, когда встает, волосы взлетают каштановой дымкой и спускаются до груди. Мартиша убирает их за уши и принимается за поиски норковых полусапожек — без каблуков сегодня делать нечего. Семья ее близкого друга Джованни Романо была совершенно безумной, и это признавали все. Их отец Джулино Романо был чистокровным итальянцем, мать Эйша такой же чистокровной цыганкой ― поскольку все цыгане Бирмингема были в каком―то смысле связаны с друг другом кровными или брачными узами, Полли считала Эйшу родней; если верить Грей, Эйша приходилась ей троюродной племянницей, при этом же четвероюродной сестрой. Для обычных людей эта родня ― все равно что не родня, однако цыгане такое родство ценили. В свое время, Шелби очень сдружились с Джованни, а его младшая сестра Дика стала для Мартиши хорошей подругой. Семья Романо владела одной из самых широких сетей ателье, и благодаря нейтралитету во всех делах здешней мафии, были второй по зажиточности семьей, после Шелби, разумеется. Семья Романо пользовалась большой популярностью, и если Шелби уважали, то Романо любили. Поправив свое пальто на меху, Мартиша направилась вверх по улице. Во второй половине дня лампы не горели ни с одной из сторон улицы и дома вокруг тоже стояли темные. Снег не переставал идти уже неделю, а последние два дня к нему прибавился ветер, утихающий только под вечер. Многие районы Бирмингема остались без электричества и восстановить его подачу удалось не везде. За четверть квартала, ближайшего к перекрестку и неработающему светофору, улицу перегораживали дымящиеся бочки и четыре оранжевых, по форме напоминающих козлы для пилки дров, барьера. На перекладине каждого чернела трафаретная надпись «Департамент общественных работ Бирмингема». ― Мисс Шелби, ― уважительно приподнял шляпу один из работников. Мартиша кивнула ему. ― Лютая погода. Не подвезти ли Вас? Угодить Мартише Шелби было хорошим тоном среди людей Бирмингема. Мужчины придерживали для нее двери, делали комплименты ее внешнему виду, никогда не отказывали в помощи, если таковая требовалась. Женщины же, относящиеся к Мартише с ревностью и обожанием, старались подражать ей в одежде. Как королева, мисс Шелби была законодательницей мод в Бирмингеме. ― Благодарю, не стоит, ― чуть замедлив шаг, улыбнулась молодая женщина. ― Я почти у цели. Но я приму к сведению вашу готовность прийти на помощь. Рабочие ей улыбнулись. Как и многие города, большие и малые, Бирмингем застраивался не по плану — он просто рос. Городские проектировщики никогда не разместили бы его там, где он в результате оказался. Полли и Майкл жили в этом районе ― он считался более элитным, более дорогим и презентабельным. Здесь были высокие, аккуратные дома, зачастую частые, и дорогие лавки с дорогими товарами. Здесь жила Лиззи Старк, которой Томас купил дом, и здесь жили Артур и Линда, пока не миновала угроза смерти от рук итальянцев. Но сюда они смогли переехать не сразу ― все они сначала жили в небольшом двухэтажном доме, где на первом этаже была контора, а на втором комнаты. Съехать они смогли только после того, как Томас начал мухлевать на скачках и зарабатывать больше положенного. Тот район был для низшего класса, простых рядовых рабочих, бывших служащих без гроша за душой или угнетенных ― цыган или черных. Дядя Чарли отказывался уезжать отсюда, потому что в этом районе прошла вся его жизнь. Здесь жили некоторые из семьи Ли, потому что район тесно соседствовал с долиной, которую облюбовали цыгане. Мартиша миновала еще два перекрестка, прежде чем оказаться перед нужной лавкой. Это был большой, двухэтажный салон, напоминающей чем-то маленький дворец. Высоко висевшие люстры заливали помещение серебристо-золотистым светом, в огромных кафах из светлого дуба были разложены рулоны самой различной ткани любой расцветки, в крытых витринах были представлены мелкие аксессуары ― пояса, запонки, пуговицы, крючки. Диваны были из светлой кожи. Ателье было оформлено в стиле ренессанс и в викторианском стиле. Дизайн интерьеров напоминал английский загородный дом или английскую усадьбу. Тут можно было совершенно забыть, что находишься в ателье, скорее кажется, будто входишь в зал какого-то великолепного дома на побережье. Искусственный свет неприятно резал глаза, и Маришка закрыла их, и ей показалось, что мир вокруг завертелся. Она редко прикасалась к спиртному, а в больших количествах и вовсе никогда, потому сейчас ей трудно было понять: то ли она слегка перебрала, то ли переусердствовала в своем стремлении решить проблему. Голова у нее кружилась и никак было не собраться с мыслями. В любом случае надо было брать себя в руки. ― Джованни! ― громко позвала она и спустя полсекунды, со второго этажа сбежал парень. На его шее висел сантиметр, а за ухом торчал карандаш. Джованни был выше Шелби на добрые две головы, однако, при этом, был младше ее на два года. Долговязый парень был одет в просторную темную тунику, которая, в силу его возраста, ему не особо шла, однако, Джованни ее любил. Весь его чудаковатый образ дополнял болезненный вид бледной кожи и непослушная копна иссиня-черных кудрей. Забавный парень. ― О, Мартиша Шелби, ― произнес он, широко улыбаясь. ― Здравствуй, красота моя, ― он подошел к ней и коротко обнял. ― Какое такое важное дело привело тебя ко мне лично? Джованни сиял белозубой улыбкой. Мартиша усмехнулась ему в ответ. ― Во-первых, я только что подставила тебя под удар сицилийской мафии, ― призналась она. Джованни громко рассмеялся. За ней все детство и юность следили, Мартиша к этому привыкла и хорошо чувствовала, когда за ней начинали следить кто-то, кроме Острых козырьков. Следующие итальянцы появились вскоре после того, как она поговорила с Одри Чангреттой. Сначала это напрягало, но после договора о браке, Мартиша не стала возражать. ― Ты обручена с Лукой Чангретта, ― понимающе проговорил Романо и его глаза сверкнули. ― Очевидно, ты хочешь использовать меня, чтобы заставить его ревновать? Мартиша рассмеялась. Конечно, было бы забавно посмотреть на ревнующего Луку ― за все время их отношений он ее еще ни к кому не ревновал. Но Шелби быстро отмела эту идею: она и так мотала ему нервы своими истериками и паническими атаками, и Лука считал себя виноватым в этом. Если она попытается вывести его на ревность, Чангретта мог сделать совершенно ненужные выводы. Да и особой причины не было. Пусть живет спокойно, насколько это было возможно. ― Нет, я ему и без этого нервы мотаю, ― призналась девушка, покачав головой. ― Дело сейчас в другом, ― Джованни кивнул на диван и они с Шелби присели. ― Скоро Рождество. Все знатные семьи собирают гостей, и по традиции Бирмингема, в этот праздник нельзя выяснять отношения между бандами. В этом году твоя семья организует праздник, Том уже передал мне приглашение. ― Да, и мать уже пригласила семью Чангретта, и если ты хотела просить об обратном, то… ― Напротив, об этом я и хотела просить, ― она сделала паузу и широко улыбнулась. ― Мне нужно платье. ― Купи его. Мартиша застонала. Было ясно, что Джованни Романо просто смеется над ней. Мартиша встала и эмоционально взмахнула руками. ― Я не хочу обычное платье! Я хочу выглядеть сексуально, ― она тряхнула волосами. ― Как Девушка Гибсона и Теда Бара. Может быть, ты сможешь сделать мне такое платье? ― улыбнулась она. «Девушка Гибсона» была плодом воображения и художественного мастерства американского иллюстратора и художника Чарльза Дана Гибсона. Она обладала изысканной красотой и эти образы были настолько популярны, что их помещали на блюдца, пепельницы, скатерти, сувенирные ложки, ширмы, веера, стойки для зонтиков и продавали в розничных магазинах. Феномен сохранял актуальность вплоть до начала Первой мировой войны, когда практичность пришла на смену изяществу и «девушки Гибсона» попросту вышли из моды. Теда Бара же была вполне реальной киноактрисой и уже считалась полноценным секс-символом кинематографа. Она стала первым кинообразом женщины—вамп, от которой мужчины теряли рассудок и гибли в пучине непреодолимой страсти. Огромные, завораживающие, густо подведенные глаза и откровенные наряды Теды сделали свое дело. Полумистический персонаж пожирательницы мужских сердец пришелся публике по вкусу и в полной мере воплотил в себе секс, зло и тайные желания в эпоху строгих моральных принципов и требований к «духовности» женщины. Если бы у них была дочь, она бы выглядела, как Мартиша Шелби. ― Ты пришла с конкретной идеей? ― спросил он и его глаза загорелись. Шелби были частыми клиентами в их ателье, на одних их костюмах Романо делали годовую выручку за несколько месяцев. Но для Джованни все было немного иначе. Он жил этим делом, горел им, и Мартиша Шелби была его почти личной музой. Все ее идеи он воплощал с блеском и был невероятно доволен собой и тем, как это выглядело на ней. Мартиша кивнула и принялась объяснять свою задумку. С каждым новым описанием, глаза Романо сияли все ярче, пока он восхищенно покачал головой. — Это будет дорого. ― Я знаю. Я готова заплатить, ― решительно заявила Мартиша, и глаза Джованни загорелись слепым обожанием. ― Я сошью тебе это платье. Джованни пообещал уложиться до Рождества. Он сразу снял все мерки с Мартиши, обсудил детали, предложил, как можно улучшить его, чтобы воплотить все задуманное Шелби, выбрали ткань, Джованни расчертил платье с разных ракурсов вместе с Мартишей. К тому моменту, как они закончили, было уже темно. Шелби вернулась в дом с чувством полного удовлетворения. В следующие дни, пока Джованни работал над платьем, она пару раз по приглашению приезжала к Луке. Они обсуждали всякую ерунду: список гостей, меню, варианты скатертей, салфеток и фарфора для свадебного ужина, каменные подносы для мясных закусок. Они даже вместе обсуждали стилиста для свадебной прически невесты. В один из вечеров, Мартиша обессилено раскинулась в кресле, едва ли не «стекая» по нему на пол. ― Это кошмар какой-то, ― прокомментировала она, дотягиваясь до бокала с вином. Лука, кажется, не пил ничего кроме вина и джина. Истинный итальянец во всем. ― Ты вообще хочешь свадьбу или это только ради меня? Чангретта усмехнулся. Он деликатно делал вид, что той истерики в лесу не было. Зато про окончание поездки он явно не забыл ― теперь Лука постоянно целовал ее при встрече и при прощании, крепко держа ее лицо в своих ладонях. ― Мартиша, я хочу, чтобы у нас с тобой была свадьба, ― спокойно проговорил Лука. Они с Шелби много какие детали успели обсудить за это время, и Лука с каждым решенным вопросом становился все спокойнее. Так до февраля они точно управятся. ― Такая, чтобы и через тридцать или сорок лет, вспоминая этот день, мы счастливо улыбались. И мне нравится говорить с тобой об этом, планировать, решать связанные вопросы. Потому что каждый раз, как мы точно что-то выбираем, ты улыбаешься. А мне так безумно нравится знать, что это я делаю тебя счастливой… Мартиша улыбнулась. Приятное решение, связанное со свадьбой, действительно ее радовало, но не только в том смысле, как думал Лука. Подготовка к празднику вызывала в ней панику, она больше не срывалась лишь потому, что перед выходом выпивала бокал, не отказывалась от чего-нибудь спиртного в доме Луки и выпивала бокал по приезду домой. Она больше не напивалась, но и без выпитого не могла. Так что, решая наверняка какой-то вопрос, она радовалась тому, что пройден еще один этап. Свадьба не пугала ее, брак с Лукой не пугал ее. Но подготовка к свадьбе доводила ее до нервной дрожи. Пятого января Лука прислал ей приглашение на Рождество, приглашая пойти вместе с ним, а Джованни сообщил, что платье готово. Первым делом она сбегала проверить платье и оказалась в совершенном восторге. После этого она зашла в ювелирную лавку и купила там кое-что, что собиралась подарить. Она не могла пойти на торжество в честь Рождества с Лукой, потому что уже договорилась с Томасом, но Мартиша собиралась сделать кое-что другое. В дом Луки она заходила так, словно она уже здесь хозяйка, и впервые она столкнулась со слугой. Обычно Шелби как-то не доводилось видеть кого-то из итальянцев, что работают здесь, но тут ее сразу встретила невысокая, полная светловолосая женщина с добрым лицом, которая сейчас напоминала настороженного тигра. ― Здравствуйте, ― улыбнулась Мартиша. ― Здравствуйте, я миссис Ванда Бриджит, домоправительница, ― тут же произнесла женщина, оглядываю девушку. Мартиша сняла пальто, и Ванда взяла его. ― Вы к сеньору Чангретте? ― уточнила женщина, приходясь взглядом по красивому и явно дорогому синему платью с длинными воздушными рукавами. ― Да, он занят? Шелби было неуютно ― до этого она спокойно проходила к Луке. Хотя, по чести сказать, один раз она проникла к нему через окно, а все остальные ее визиты были незаметны из-за того, что она приезжала без охраны и проникала на территорию дома своим ходом. А тут ее встречали, и это оказалось непривычным. ― Он работает в своем кабинете. Я сообщу о Вашем приходе, он примет Вас, как освободиться, ― отрезала Ванда и Мартиша поняла, что она ей не понравилась. Видимо, заявляться без приглашения и требовать от хозяина дома тут же принять ее в понимание домоправительницы было слишком дерзким поступком. Шелби не спорила, так это и было, однако Лука сам не раз говорил ей, что невеста может приезжать без предупреждений и по любому делу. ― Конечно, простите. Я как-то не подумала, ― Мартиша улыбнулась, но улыбке не хватало искренности. Понятное дело, ждать она не собиралась, но надо было как-то мягко намекнуть женщине, чтобы про нее сказали Луке прямо сейчас. Портить отношения с домоправительницей не хотелось, особенно если она работала у Луки на постоянной основе. ― Ваше имя? ― Мартиша Шелби. Взгляд Бриджит поменялся мгновенно. Ее лицо вытянулось, она побледнела и торопливо поклонилась. ― Ох, сеньора, прощу прощения. Пройдемте. И засеменила к лестнице. Сбитая с толку, Мартиша направилась за ней, поправляя рукава платья. ― Сейчас? Лука же работает? ― Он сказал, что по делу связанному с Вами его надо немедленно оповестить, в любое время дня и ночи, ― произнесла Ванда, подводя к уже знакомому кабинету. Мартиша удивленно изогнула брови, и почувствовала, как обжигают щеки. Особое отношение Чангретты к ней секретом не было ни для кого, причем, но лишний раз получить это подтверждение от чужих людей казалось очень приятным, пусть и смущающим. Сердце на момент громыхало гулко, ощутимо стукнув по ребрам, и тут же возвращалось к привычному своему ритму. ― Мистер Чангретта, ― позвала она, открывая дверь и приглашая молодую женщину войти. ― Мартиша Шелби. Лука поднял на нее взгляд и кивнул. Ванда поспешила удалиться. ― Спасибо, ― успела поблагодарить Шелби вдогонку, а потом обернулась к жениху. Лука поднялся из-за рабочего стола, чтобы подойти к ней. ― По делам, связанным со мной «в любое время дня и ночи»? ― рассмеялась девушка. Чангретта приблизился в плотную и взял ее лицо в свои руки. Мартиша привычно обняла его за пояс. ― Ты — моя невеста. Тебе стоит уделять особое внимание, ― объяснил итальянец и наклонился, чтобы поцеловать ее. Как и до этого, поцеловал он ее коротко, но при этом с явным удовольствием, быстро углубляя поцелуй. Мартише казалось, она может прочитать все его мысли в этот момент. Наконец-то! Наконец-то он сжимал ее в своих руках и не намеревался больше отпускать. Теперь она всецело, безраздельно и только его. Такая хрупкая и такая сильная. Оторвавшись от нее, Лука погладил ее по лицу, ощущая прохладную кожу. ― Присаживайся, ― он кивнул на небольшой диван, а сам подошел к столу, чтобы убрать вещи по местам. ― Чай, кофе? Ты замерзла? И в такие моменты Мартиша понимала, что не хочет это как-то тормозить или останавливать. И не без удивления обнаруживала, что принимает это, как данность. Будто не было почти девяти лет разлуки и отчаянных попыток забыть все, которые пользы не принесли. Мартиша понимала, что волей-неволей снова к нему привязывается. И видела в нем те же самые чувства. ― Нет, спасибо, ― помотала она головой, присаживаясь на диван. Лука сел рядом. Когда она приходила к нему, почти всегда садились рядом на диване. Итальянцу было важно иметь возможность прикоснуться к ней, дотронуться хотя бы кончиками пальцев. ― Горячий шоколад? Мартиша закатила глаза. ― Чертяга, знаешь, чем подкупить. Лука рассмеялся, довольный, и вышел из кабинета, позвав Ванду и велев приготовить ей чашку горячего шоколада. Вернувшись, он сел обратно и внимательно посмотрел на свою невесту. Они сидели достаточно близко, чтобы, закинув руку на спинку дивана, Лука имел возможность коснуться задней части ее шеи через волосы. ― Как ты себя чувствуешь? Физически и морально? ― Физически чувствую, что могу горы свернуть, а морально истощена, ― призналась Мартиша, потирая запястье, на котором красовался браслет. Лука всегда с удовольствием скользил по нему взглядом, словно это говорило ему о чем-то. ― Подготовка к свадьбе ужасно выматывает. Впрочем, тебе это тоже известно, ― Мартиша тряхнула волосами, и наконец вспомнила о цели своего визита. Дотянулась до небольшой сумки, которую небрежно положила на столик и достала оттуда небольшую коробочку. ― Я вообще-то привезла тебе подарок. Чангретта вопросительно изогнул бровь. ― Подарок? Мне? ― Да. Прошу тебя, ― вежливо проговорила молодая женщина, протягивая темно-синюю коробку. Лука посмотрел заинтересованно, и, принимая подарок из рук невесты, намеренно коснулся кончиками пальцев ее костяшек. В коробке оказался галстук, зажим для него и запонки. На первый вид ― весьма простой, практичный набор, но, рассмотрев его, Лука понял, что это было очень и очень дорого. Галстук был цвета слоновой кости, в тонкую, почти незаметную полоску. Взяв его, Лука легко узнал материал — это был чистый шелк. К нему шел зажим из золота, усеянный мелкими бриллиантами. Запонки же представляли собой круглые пуговки из золота, увенчанные сапфирами. Все это было маленькими произведениями искусства. — Это очень красиво. Потрясающе, ― искренне произнес Чангретта, аккуратно складывая вещи обратно. ― Спасибо, Мартиша, ― Лука потянулся к ней, но Мартиша опередила его и, потянувшись вперед, поцеловала его почти у самого носа, притираясь лицом, ласковая и нежная. Чангретта довольно улыбнулся. Мартиша видела, как ему нравилось, когда она делала нечто похожее, когда она сама шла с ним на контакт первая. ― Кстати, до тебя пришло мое приглашение? ― буднично спросил Лука, еще раз посмотрев на галстук с аксессуарами, и провел пальцами по ткани. Приятно. И, кажется, теперь он мог представить, какого было Маришке получить браслет в подарок так неожиданно. Чувство, будто тебя хотят купить. Мартиша уже собиралась ответить, как в кабинет постучались. Чангретта разрешил войти. Ванда Бриджит на серебряном подносе принесла чашку ароматного горячего шоколада, сливочник, сахарницу, маленькую ложку и печенье. Оно было еще теплое, от него пахло ванилью и корицей. Поблагодарив домоправительницу, Мартиша с удовольствием попробовала свое лакомство и чуть застонала — это было безумно вкусно. Луке пришлось подождать, прежде чем Шелби смогла оторваться от угощения и, промокнув губы салфеткой, вернулась в исходное положение на диване. ― Получила, и опять не понимаю, почему бы не спросить меня об этом лично, ― сложив руки на груди, заявила Шелби и Лука дернул ее за локон. ― Подготовка к свадьбе тебя изматывает. Мне думается, ты не была бы рада меня видеть лишний раз, ― честно признался итальянец, зажимая зубами спичку. Это значило, что в ближайшие пять минут он не собирался целовать ее. — Это не правда, ― Мартиша закинула ногу на ногу. Юбка платья слегка поднялась, но не настолько, чтобы показать винтажный краешек светлых чулок. Шелби полагала, что, если так случится, домой она сегодня не вернется. ― Я была бы рада тебя видеть. То, как я отношусь к факту свадьбы, не влияет на то, как я отношусь к тебе. То есть, почти не влияет, ― исправилась она, а потом, подумав, закончила другими словами. ― Не значительно. ― Так ты пойдешь со мной на торжество в честь Рождества? ― нетерпеливо повторил свое приглашение Чангретта. Отчего-то сложилось ощущение, будто Мартиша старалась оттянуть свой ответ. Вздохнув, цыганка решительно посмотрела на него и Лука уже понял, что ответ ему не понравится. Он не сводил с нее пристального взгляда, внешне оставаясь совершенно спокойным, но у основания горла неприятно сжало волнением, напрягшись. Она ничего не отвечала и его это несколько беспокоило. Он следил за каждым ее движением и любой переменой в лице. То лишь на секунду дернулось, будто спазмически, и опять приобрело прежнее неясное выражение. ― Семья Романо, наши родственники по цыганской линии, и нас уже пригласили. Я пойду с Томасом, но… ― под конец уверенность подвела ее, когда она заметила, как леденеет взгляд Чангретты, поэтому голос дрогнул и Мартиша запнулась. Дав себе две секунды на то, чтобы вернуться к разговору. ― Запонки и галстук я выбирала под свое платье. Чтобы мы как-то гармонировали, ― она протянула руку и коснулась мужской руки, лежащей у него на бедре. Ласково погладила по ладони, стараясь смягчить отказ. ― Прости, я не знала, и… ― Ничего страшного. Главное украсть тебя потому у Томми Шелби, ― усмехнулся Лука и Мартиша услышала в этом скрытый подтекст. Она посмотрела на него, не меняясь в лице, а потом вздохнула, уже не так глубоко. ― А про это платье мне хоть можно услышать? Чтобы мы как-то гармонировали. Мартиша ущипнула его, Лука дернул ее за волосы. ― Иди ты, ― беззлобно кинула она. Мартиша погладила узкую коленку под платьем, царапнула не очень длинными ногтями, шурша. И дышала неторопливо, но задержала дыхание перед ответом. ― Ну, оно цвета слоновой кости. Лука хмыкнул и снова принялся поглаживать невесту по задней части шеи. От Шелби не укрылось то, что в своем кабинете Чангретта чувствует себя куда спокойнее и свободнее, чем где-то еще. Тут полностью была его территория, он знал в своем доме каждый уголок. ― Информативно. Он ожидал, что Мартиша снова закатит глаза, но она вдруг мягко улыбнулась и покачала головой. ― Поверь мне, оно… очень красивое. ― Ты очень красивая, Мартиша. Мартиша выглядела счастливой. Радостной, яркой, невероятно влюбленной, напоминая себя молодую, однако Лука все еще видел в ней женщину себе равную. Заметил новую пару шрамов, видел морщинки в уголках глаз, когда она улыбалась. Мартиша была замечательной. Не только по его теплым ностальгическим воспоминаниям, но и теперь, воплощая все надежду Луки на союз. Он был счастлив, когда она была счастлива. Мартиша была и оставалась неотъемлемой частью его жизни, и теперь он не был готов к тому, чтобы она из нее исчезла. Лука хотел, чтобы она осталась. Он хотел ее удержать и, следуя этому желанию, он забывал то, что она должна была сама хотеть с ним остаться. Несколько лет убиваясь от далекой любви, он теперь упивался ее чувствами, всем своим существом ощущая, как она нуждается в нем, как он сам прикипает к ней настолько, что прежняя жизнь теперь кажется такой далекой. Мысли о браке с ней теперь казались сами собой разумеющимися. Лука, всегда подходивший к любому выбору с настороженностью, без сомнений хотел именно ее. Ему казалось, что только она способна сделать его счастливым и сейчас у него не было поводов сомневаться в обратном. ― Спасибо, ― улыбнулась она и вдруг поднялась. Лука поднялся вслед за ней. ― Увидимся на празднике тогда? ― неловко произнесла Мартиша, обхватывая свое запястье. ― Может останешься? ― предложил итальянец, сделав шаг к ней. Положил руку ей на щеку, поглаживая нежную кожу большим пальцем. ― Пообедаем вместе. Обещаю, что не буду приставать ― ни к тебе самой, ни с вопросами о свадьбе. Мартиша рассмеялась, а потом взглянула на массивные часы, стоящие у Луки на рабочем столе. О чем-то задумалась, прикидывая. ― Через два часа я должна быть у Томми, мы смотрим его костюм и я обещала посидеть с Чарли, ― судя по тому, как она поджала губы, на ночь глядя она отправлялась сидеть с племянником не из-за каких-то светлых побуждений. Ее брату предстояла какая-то, по-видимому, кровавая работенка. ― Успеем? Лука расслабленно улыбнулся. ― Да, конечно. У вас все хорошо с братом? Мартиша громко фыркнула, в последний момент передумав говорить о том, что случилось после того, как он привез ее домой. Если Лука сложит простую картинку ― она ужасно напилась сразу после того, как они выбрали дом для проведения свадьбы ― может неправильно это истолковать. Поэтому лучше и сейчас выбрать путь полуправды. ― Ну, я могу разговаривать с ним, не срываясь на крик, так что да. Мы, кажется, помирились. Они ужинали почти час. Лука спросил ее про братьев в больнице и Мартиша рассказала, как Эсме проклинает Томми едва ли не каждый раз, когда видит его. Чангретта заметил, как напряглась Шелби, рассказывая о происходящем в семье ― в конце концов, она доверяла ему свою жизнь, но не жизнь близких, так еще и итальянцы были причиной, по которой Джон и Майкл были в больнице. Мартиша поинтересовалась, чем Лука занимался после выхода из тюрьмы, и Чангретта, весьма с самодовольным видом, рассказал об успехах как легальной стороны бизнеса, так и про нелегальную. Потом она уехала. Лука по привычке проводил ее, поцеловав напоследок. Это было четвертое января. До их свадьбы оставался ровно месяц, а до Рождества всего три дня. За все эти дни Мартиша и Лука лично не виделись ― и у него, и у нее были какие-то свои дела, зато они созванивались. Лука знал, что Мартиша пригласила его мать на примерку свадебного платья, и хотя Одри Чангретта относилась к идее брака довольно пессимистично, она все-таки поехала. Лука надеялся, что она не станет ничего говорить его невесте ― Одри вполне могла попробовать убедить Мартишу в том, что соглашение надо разорвать, и пообещать взамен урегулировать момент с вендеттой. Лука доверял Мартише, но не был уверен, что в случае чего она не примет подобное решение. Однако мать вернулась в приподнятом настроение, кажется, сама удивляясь такому исходу. Ангель, который гостил у брата с детьми, избавил Луку от расспросов и сам поинтересовался, как все прошло. ― Довольно хорошо, ― ответила мать. ― Там была Полли Грей, но видимо, ей что-то сказали, и она вела себя сдержанно. Мартиша даже дружелюбно. Мы выбрали украшения к платью и туфли. ― Разве вы ездили не само платье выбирать? ― поинтересовался Лука, перекатывая во рту спичку. Одри заговорщически улыбнулась и ничего не ответила. Седьмого января Чангретты обменялись подарками, порадовались радостному виду детей, копошившихся под елкой. Ангель целых два часа разговаривал с женой, и клялся, что скоро организует ее приезд сюда ― его жена Габриэлла хотела побывать на свадьбе Луки в Бирмингеме и познакомится с Мартишей Шелби. И конечно же, она очень скучала по своим старшим детям. Вечером братья собрались на прием в дом Романо. Лука надел подаренные невестой новый галстук, зажим и запонки, и понадеялся, что в сером костюме он будет хорошо смотреться рядом с Мартишей. ― Fratello, sei proprio come una ragazza che ti guarda. «Братец, ты прям как девица на смотрины собираешься», ― усмехнулся Ангель, наблюдая за тем, как в ожидании машины Лука снова принялся поправлять рукава идеального пиджака. ― Fratello. Chiudi il becco «Братец. Заткнись», ― кинул Лука, но Ангель лишь рассмеялся. Он был сегодня в приподнятом настроении. Их, как и всех гостей, встречали хозяева дома. Одри идти отказалась ― близнецы капризничали, и Ангель не взял их, но мать сказала, что сыновья должны там быть, и выпроводила их обоих. Отец семейства Джулиано Романо был истинным итальянцем: невысокий, жгучий брюнет. Квадратный, широкогрудый, с огромной кудрявой головой, празднично одетый в золотистую шелковую рубаху, плисовые штаны и скрипучие сапоги гармоникой. Блестели его волосы, сверкали раскосые веселые глаза под густыми бровями и белые зубы под черной полоской усов, горела рубаха, мягко отражая свет люстр. Его жена-цыганка Эйша тоже не отличалась ростом, но на каблуках была выше мужа, ужасно на него похожая ― с длинными черными вьющимися волосами, собранными по последнему слову моды, с темными глазами и такой же как у мужа смуглой кожей. Глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали в душу. Дети ― Джованни и его сестра Дика ― которых Лука с трудом, но вспомнил в череде лиц ровесников своего брата и Мартиши Шелби еще со школьных времен ― были почти копиями друг друга, хотя между ними была разница в пять лет. Дика ― не понятно в кого высокая, тонкая, с милым личиком и румянцем на щеках. Ее брат Джованни был ее почти зеркальным отражением ― худой парень высокого роста, такой же темный, как и все его семейство. По правилам этикета, они завели какой-то разговор, но Джованни в нем мало участвовал. Вставлял какие-то общие фразы, но в большей степени лишь вертел головой, словно старался кого-то найти в толпе, но каждый раз, поворачиваясь обратно, выглядел разочарованным. ― Кого ты все высматриваешь? Какую-нибудь приглянувшуюся девушку? ― по-дружески поддел Ангель Джованни. Он помнил парня еще с учебы в школе, они учились в одном классе, Мартиша тоже с ним общалась. Помнил Ангель и то, что Джованни Романо был безудержно влюблен в цыганскую принцессу, и писал ей полные сентиментальности письма, которые показывал своему другу, зная, что тот не высмеивает его. Но и то, что ни одно из этих писем не было отправлено, Ангель тоже знал. Заводя разговор с Мартишей, обычно на свои вопросы Ангель получал имя только одного мальчика, который приставал к Шелби и который что-то значил для нее, не будучи родственником ― и это был его брат. Ангель помнил, что один раз, не выдержав душевных метаний друга, он кое-что сказал ему, по пути домой ― это было когда Лука уже закончил школу, а у Ангеля, Мартиши и Романо был последний год. Джованни собирался пригласить Мартишу Шелби на школьный бал, который устраивался каждый год. Ангель сказал: «Мой брат, скорее всего, пригласит Мартишу. Думаю, она согласится. Лука ее любит и хочется жениться на ней. Он никому ее не отдаст». Это не было даже угрозой, или чем-то подобным, а просто констатацией фактов. Ангель представлял, что может сделать ревнивый старший брат, если узнает о «покушение» на ту, что считал своей. Но Джованни кивнул, понимая, и не стал приглашать Мартишу, и в тот год Мартиша действительно пришла на бал в сопровождение Луки Чангретты. ― Скорее, платье, ― рассмеялась Дика. ― Он сделал потрясающее платье, но еще не видел его на заказчице. И нам ничего не показывал. ― Волнуешься так, будто делал платье для королевы, ― отметил Ангель. ― О, так и есть! ― мать Джованни рассмеялась. ― Он делал его для Мартиши Шелби. Улыбка Ангеля дрогнула, он поспешил спрятать ее за бокалом вина, и быстро посмотрел на брата. Однако Лука не потерял доброжелательного выражения лица. — Вы ее знаете? ― поинтересовался Лука, будто невзначай. Мартиша уже про них говорила, хотя уследить родство между смуглыми, невысокими и черноволосыми Романо и по-аристократически бледными, голубоглазыми Шелби было почти невозможно. Вероятно, это была та цыганская родня, что седьмая вода на кисели. Дика рассмеялась. Она, своим ярким, веселым характером чем-то напоминала молодую Мартишу Шелби, хотя Лука тут же с неприязнью откинул это сравнение. Дика почему-то раздражала его своим весельем, хотя ничего такого не делала. Наверное, он уже отучился воспринимать каких-либо девушек кроме своей невесты. — Все знают. Она королева. Для всех этих людей Мартиша Шелби была жестокой, бесчеловечной, та, что скрывалась в темноте и несла им смерть. Но при этом никто не отрицал, что мисс Шелби была королевой. Ангель непонимающе нахмурился, и миссис Романо объяснила. ― У цыган титулы передаются по наследству. Ее брат Артур ― король, как и Томас. А она ― королева. Это титул их дедушки. ― И это ее особенность, ― добавил Джулиано Романо. ― Обычно королевами цыган становятся, выйдя замуж. Но она королева, потому что родилась такой. Потому что это у Шелби в крови, ― он усмехнулся. Ангель посмотрел на брата, но тот лишь усмехнулся краешком губ и сделал глоток вина. ― Брат, ― вдруг ошарашенно позвала Дика, взгляд которой был направлен к главному входу. Джованни поднял глаза, и замер в немом восхищение. Мистер и миссис Романо тоже посмотрели в ту сторону, как и Ангель с Лукой. Теперь они понимали, о чем говорят все вокруг. Королевская кровь Шелби. В этот вечер они напомнили об этом всем. Слабые короли такие же противные, как и слабый чай. Но Томас и Мартиша Шелби слабыми не были. Они были королем и королевой.