Мартиша не была желанным ребенком. Ее отец вовсе не хотел иметь дочери, но все же она находила поводы для радости. Из-за многочисленных беременностей, мать Шелби часто болела, и девочка, ухаживая за ней, быстро научилась разбираться в лекарствах и притираниях. Это умение впоследствии не раз ей пригодилось. И, конечно, у нее был Томас.
Временами, когда они жили в цыганском таборе, больше всего ее привлекали различные насекомые. Не зная усталости, Мартиша ловила бабочек, мотыльков и всевозможных жуков. Томас всегда следовал за ней, когда Артур или позже появившийся Джон не могли. Еще одной ее радостью была музыка, и вскоре она прекрасно научилась играть на скрипке. Особенно ей нравилось играть для брата. Эти годы были самыми счастливыми в жизни Мартиши.
Томас… он был особенным для нее. Артур был старше их, и отец быстро нашел ему работу ― брат приходил поздно вечером, усталый, и Мартиша видела его только за ужинами, хотя это никогда не уменьшало ее любови к нему. Она помнила, что на первую свою зарплату Артур купил ей красивые туфельки, хотя потом и получил от отца. Джон же был младше и помогал матери по дому ― по цыганским законам, младшие дети всегда оставались в семье, чтобы заботиться о родителях. А Томас и Мартиша, которые были предоставлены сами себе, были вместе.
Когда же у семьи Шелби начались финансовые сложности, в обязанности Мартиши были вменены все работы по дому. Ей приходилось выполнять все, что должны были делать слуги, в том числе и вещи совершенно неподходящие для ребенка, например, убийство и свежевание животных. Благо, что Томас всегда брал это на себя. В то время он был не менее сердобольным, чем сестра, но каждый раз, когда кто-то из дядей приносил кролика к ужину, Томас отправлял Мартишу куда-нибудь заняться другим делом и сам потрошил тушу.
Этого Мартиша тоже не могла забыть.
Для своей сестры Томас стал защитником, рассказчиком и путеводной звездой.
Наверное поэтому было так сложно смириться с мыслью о том, что не кто-нибудь, а именно Томас так легко отдал ее другому мужчине. Словно не было этих долгих лет вместе, словно они не были братом и сестрой, людьми одной крови, королевской крови. Словно Мартиша была для него никем.
В дом Романо на Рождество они приехали раздельно ― Томас сообщил, что у Артура возникли какие-то проблемы, и он поедет к брату, но постарается не опоздать. Мартиша уложила Чарли спать, пообещав как-нибудь взять его покататься на лошадях к семье Ли. Она помогла искупать его; пока служанка помогала малышу одеться, Мартиша надела свое платье и принесла ему стакан молока. Потом бережно расчесала непослушные пышные волосы ребенка на ночь. Мартиша несколько раз поцеловала его на ночь, оставив гореть ночник, и тихо рассказала удивительную сказку о волшебной принцессе, которая может победить любого злодея.
― Ты очень красивая, ― сказал Чарли, рассматривая ее. Мартиша уже полностью находилась в образе, но это не помешало ей уложить племянника. ― А папа сказал, что у тебя скоро свадьба.
― Через месяц, ― улыбнулась Мартиша. Браслет, подаренный Лукой, блеснул в неярком свете настольной лампы: после смерти Грейс, Чарли не мог засыпать без света.
― А когда ты выйдешь замуж, ты уедешь от нас?
На это Мартише было нечего ответить. Скорее всего, Лука действительно увезет ее из Бирмингема в Нью-Йорк как можно скорее. Не могла же она сказать об этом Чарли? Поэтому она улыбнулась и сказала, что не знает ― по сути, она и вправду не знала наверняка. Она подождала, пока Чарли уснет, и ушла.
Томас приехал на три минуты позже нее, когда водитель предложил Мартише перекинуться в карты, и Шелби почти согласилась.
― Томас, ― кивнула Мартиша, когда брат открыл дверцу машины и протянул ей руку, помогая вылезти из салона.
― Привет, ― хрипло произнес он. ― Артур не сможет приехать, у него вроде как лихорадка, он остался дома. Джон и Майкл в больнице, а Полли отказалась ехать из-за сына. Так что, кажется на этот вечер мы с тобой вдвоем.
Мартиша испытала одновременно и радость, и тревогу. Они с Томасом давно не выбирались куда-то вдвоем. Между ними двумя было столько всего невысказанного и наболевшего, что оставаться наедине не хотелось.
Но она все-таки улыбнулась.
― Хорошо.
Томас кивнул и, сделав шаг назад, внимательно посмотрел на нее.
― Тебе многие сегодня позавидуют, ― проговорил он, с восхищением рассматривая платье сестры.
Мартиша, даже если поняла его, громко рассмеялась:
― Из-за моего жениха?
― Из-за того, что ты прекрасна.
Цыганка покачала головой.
― Это из-за платья.
― Нет, ― Томас сделал шаг к ней и взял под руку, направляясь в сторону дома. ― Я всегда восхищался тобой. Никто и никогда не казался мне такой же красивой, как и ты. Даже Грейс, ― он тяжело сглотнул. Мысль о Грейс всегда была болезненной. Томас не мог думать о ней, и не думать о ней тоже не мог. Мартиша представляла, каких трудов ему стоило сказать то, что он сказал. ― Это… это хорошая возможность мне… извиниться. Я всегда знал, что ты сделаешь все ради семьи. Не было человека, в чьей преданности я бы не сомневался так, как не сомневаюсь в твоей.
Мартиша выдохнула, стараясь не расплакаться. Она вдруг испытала дикое, невероятное облегчение ― это все еще был ее Томас, ее старший братик, который всегда был с ней. Она почти потеряла его за маской Томаса Шелби, но ее Томми всегда был здесь. Брат, с которым они сбегали в поле и засыпали там вместе, который любил ее больше всех остальных.
Как она могла не простить его.
Тем более, чем больше она сближалась с Лукой, тем ярче вставал вопрос: а было ли предательство? Томас о ее отношениях с итальянцем знал больше других. Лишенная подруг-сверстниц ― или не доверяющая им настолько, чтобы обсуждать это ― Мартиша именно Томасу рассказывала, как развиваются ее отношения с Чангреттой. Не все, конечно, мисс Шелби и сама не считала нужным детально рассказывать то, что происходило между ними, но общую картину Томас представлял лучше всех остальных.
Томми никогда не осуждал, никогда не пытался «вразумить» сестру и разорвать эту связь. Даже когда он узнал, что в Нью-Йорке сестра живет с Чангреттой, он не сказал об этом ни одной живой душе. Он свято уважал ее право любить того, кого Мартиша хочет, и даже когда их отношения с итальянцем накалились, Томас ни словом, ни действием, ни взглядом не упрекнул ее.
Мартиша, бывало, вела себя неподобающе, да и Томас чего только не творил, всего не вспомнишь. Но они все это делали из преданности и глубокой любви к собственной семье. Так разве возможно предательство, когда такая сильная любовь прошивает их души единой кровной нитью?
Они остановились у самого входа, и Мартиша крепко сжала его руку.
― Я прощаю тебя, брат, ― искренне произнесла она и, горько покачав головой, добавила: ― Я и сама вела себя не должным образом. Прости и ты меня.
― Не за что прощать. Я тебя понимаю. Я бы тоже злился. Но только я бы пристрелил себя.
Мартиша рассмеялась, и они вошли внутрь. Любезно подскочивший слуга помог Томасу снять пальто, а Мартише накидку, и пораженно выдохнул. Томас и Мартиша переглянулись, усмехнувшись друг другу. Томас протянул руку и погладил сестру по щеке. Поцеловал в лоб, и они оба, рука об руку, вошли в зал.
Все взгляды тут же устремились на них. В первую очередь ― на Мартишу.
Она была безумно красивой. Нежное вечернее платье с длинной юбкой и приталенным кроем из нежно-бежевого фатина. Лиф с вырезом декольте в форме сердечка был декорирован жатыми асимметричными драпировками, акцентирующими грудь и талию. Юбка на плотной подкладке плавно расширялась от талии к низу. Низ платья от талии был целиком покрыт сверкающими самоцветами: синими, белыми, сиреневыми и кое-где, на самых краешках огненных узоров, красными. При малейшем движении ее словно охватывало языками яркого света.
Томас рядом с ней был королем древности. Высокий, статный, темноволосый и голубоглазый красавец, держащийся уверенно и спокойно. Он был в темно-синем костюме, в светлой рубашке и темно-синем галстуке. Рядом с сестрой он казался еще темнее, чем есть, и вместе они составляли какую-то странную, но безусловно гармоничную пару. Словно инь и янь, свет и тьма.
Наученные опытом, Мартиша и Томас сразу выхватили в толпе хозяев сегодняшнего торжества, мистера и миссис Романо. Рядом с ними стояли Ангель и Лука Чангретта. Томас почувствовал, как сжала руку на сгибе локтя сестра.
― Мы можем не идти к ним, если ты не хочешь, ― почти не размыкая губ произнес Томас. Мартиша усмехнулась.
― И так грубо пренебречь этикетом? ― у них в семье не было никого, кого бы заносило в высшее общество, поэтому, по мере того, как Томас развивал семейный бизнес, приходилось учиться. Но то, что не подойти поприветствовать хозяев вечера было верхом неуважения, было очевидно даже им. В Рождество в Бирмингеме хуже могло быть только обнажение оружия против другого гостя. ― И я думаю, уже все знают, что я помолвлена с Лукой Чангреттой. Так что давай не будем давать этим людям лишний повод для сплетен, ― говоря это, Мартиша послала легкую улыбку кому-то, кто сделал комплимент ее платью. Томас был прав ― она захватила этот вечер. Здесь не было никого прекраснее, чем она.
Томас накрыл ее руку своей, ободряюще сжимая.
― Мистер Романо, миссис Романо, ― церемониально произнес Томас, когда они поравнялись с четой Романо и братьями Чангретта. Последним они только бегло кивнули. ― Мы с сестрой благодарим вас за приглашение. Este o onoare pentru noi («Для нас это честь»), ― закончил он уже на румынском и кивнул. Мартиша сделала неглубокий реверанс.
Но Джулиано и Эйша Романо сделали куда более глубокий, церемониальный поклон. Ангель кинул на них удивленный взгляд, не понимающе приподняв брови.
― Suntem fericiți («Мы рады»), ― произнес мистер Романо с сильным акцентом. — Это для нас большая честь принимать вас в нашем доме, мистер и мисс Шелби. Надеюсь, вы останетесь довольны праздником.
Сейчас сходство брата и сестры было более, чем очевидно, хотя обычно оно не бросалось в глаза. Они были худыми и высокими, Томас был широк в плечах, а его сестра изящна. Их кожа оставалась бледной от недостатка солнечного света. Черты лица были более резкими и чуть более изящными. Выступающие скулы делали их более утончёнными. Одинаковые глаза — Мартиша всегда считала их своей лучшей чертой, и самым главным знаком родства Шелби — большие и синие, в них было достаточно льда, который избавлял взгляд от излишков наивности. Различались только волосы ― у Томаса они были на тон темнее, однако сейчас, когда Мартиша уложила свои в косы, а часть спустила на плечо волнистыми локонами, эта разница не бросалась в глаза.
Томас кивнул. Он был выше Джованни, казался крупнее. Шелби не скрывал ни один дюйм своего роста, будто это было дополнительным свидетельством его превосходства, когда он смотрел на людей сверху вниз. Его лицо было устрашающе красивым. Резкие аристократические черты застыли в жестком непреклонном выражении. Его голубые глаза сверлили, кололи и резали, словно ножи.
― Джованни, я искренне восхищен твоим творением, ― сказал он, очевидно имею в виду платье. ― Оно идеально подчеркивает красоту моей сестры, ― согласно правилам, сначала нужно приветствовать хозяев, а лишь затем заводить разговоры со знакомыми, так что Томас намеренно обратился к Джованни раньше итальянцев. Те прислушивались к разговору с легким интересом, хотя Лука не скрывал взгляда, которым окидывал свою невесту.
Джованни явно сам был восхищен тем, как выглядело его платье на Мартише Шелби, но он отвечал согласно этикету. В конце концов, он считал Мартишу королевой.
― Дело не в платье, а в том, как его носить. И соглашусь с вами, мистер Шелби, все дело в вашей сестре. Женщина, лишённая хорошего вкуса, даже в стильном платье будет проста.
― Оно безумно тебе идет, ― встряла Дика, с улыбкой рассматривая Шелби. ― Ты очень красивая.
― Склонен согласиться с Джованни и Томми, платье лишь дополняет красоту мисс Шелби, ― добавил Лука, и Мартиша улыбнулась ему.
― Благодарю, сеньор Чангретта.
Миссис Романо показательно закашлялась. Ее муж встрепенулся.
― Прощу прощения, мы оставим вас, чтобы поприветствовать других гостей.
― Buon Natale. («Счастливого Рождества»), ― произнесла Мартиша на чуть акцентном итальянском, и мистер Романо улыбнулся, ответив ей тем же. Они с семьей удалились. Томас выдохнул и, наконец, смог поприветствовать будущих родственников.
― Лука, Ангель.
― Привет, Томми, ― дружелюбно усмехнулся Ангель. К ним подошел официант, и Томас отпустил ладонь Мартиши. Шелби сделала шаг, и Лука обнял ее за талию свободной рукой, наклонившись, чтобы бегло поцеловать невесту в губы.
― Лука, ― шепнула девушка, улыбаясь.
― Здравствуй, Мартиша. Выглядишь потрясающе, ― также шепотом ответил Чангретта, изогнув уголки губ в усмешке. Ангель и Томас старательно делали вид, что не слышат перешептываний.
― И провокационно, ― хмыкнула она.
— Да, но провокационно ты выглядишь в любой одежде, — подметил Чангретта и улыбнулся.
Мартиша улыбнулась в ответ, и Лука отпустил ее. Девушка встала между братом и женихом, принимая бокал из рук Томаса.
― Предлагаю тост, ― произнес Томас. ― За этот прекрасный вечер и нашу встречу в нем, ― Грейс обучила его некоторым общепринятым фразам, которые, вне зависимости от обстоятельств, почти никогда не менялись.
― За вечер и за встречу, ― повторили его собеседники, и они соприкоснулись бокалами, после сделав короткий глоток.
Минуту все молчали. Мартиша скучающим взглядом скользила по залу, Лука смотрел на нее, Ангель — на людей, а Томас куда-то сквозь них. Очевидно, что мыслями каждый был не здесь. Они могли простоять в тишине еще долго, но Ангель, понявший, что они своим молчанием привлекают ненужное внимание, встрепенулся.
― Сколько обычно длится сей праздник? ― поинтересовался он, крутя бокал, лежащий в тонкой ладони.
― Долго, последние гости уезжают около пяти утра, ― припоминая последние праздники, ответил Томми. Ангель кинул быстрый взгляд на большие часы ― было всего десять минут десятого.
― И все время надо танцевать? ― озабоченно поинтересовался он.
Лука взял Мартишу за руку и стал поглаживать её ладонь пальцами, вырисовывая эфемерные причудливые формы. Девушка смотрела на это с мягкой полуулыбкой, и только слепой не понял бы, что ей это нравится. Прикосновения Чангретты.
― Не обязательно, ― Томми небрежно дернул плечами. ― Есть три обязательных танца ― первый вальс, второй и третий. Третий проходит в три ночи. После него можно уже уезжать.
― И дай угадаю, первый ты уже обещала Томми? ― усмехнулся Лука, глядя на невесту. Мартиша гордо приподняла подбородок.
― Ты помнишь, первые танцы всегда с братьями.
― Да, еще со школы помню, ― Лука цокнул языком, слегка поведя глазами, но было видно, что он пребывает в хорошем расположении духа. ― Но обычно мне везло, Артур заявлялся редко, а Джон не любил танцевать.
― Эти три вальса нельзя танцевать с одним и тем же человеком, ― напомнил Томас. Лука чуть сжал руку невесты.
― Второй мой, ― ни вопрос, ни предложение. Утверждение. И все же Мартиша кивнула. Так или иначе, Лука всегда хотел получить хотя бы небольшое одобрение тому, что было связано с ней.
― А я тогда возьму третий? ― спросил Ангель, взглянув на будущую невестку. ― А потом домой поеду.
Мартиша кивнула, а потом глянула на него.
― Если это из-за близнецов, то Романо могут выделить комнату наверху.
― Я не взял их, ― с какой-то неясной досадой произнес Ангель. Было видно, что, находясь здесь без жены и детей, он не испытывает удовольствия от приема.
Мартиша на секунду задумалась, а будет ли Лука стремиться к ней так же, когда у них по какой-то причине не будет возможности быть вместе.
― У них поднялась температура, мать осталась с ними. Но раз уж я здесь, я пару раз украду тебя у них, ― Ангель подмигнул Мартише, и девушка улыбнулась. ― Кстати, приглашаю ко мне. Дети по тебе соскучились, ты им понравилась, ― несмотря на то, что в юношеские годы Ангель не был образцом благочестивости и воздержания, Мартиша слышала, что в браке он был верен своей жене. По крайней мере, в Британии у итальянца любовницы не было. И судя по тому, что видела она сама, Чангретта был прекрасным отцом.
Мартиша сжала руку Луки крепче, и он успокаивающе погладил ее холодные костяшки.
— С радостью приеду их навестить, ― пообещала Шелби.
Далее разговор пошел на общие нейтральные темы. Томас спросил про бизнес Чангретты в Нью-Йорке ― официально те занимались архитектурой, планировали различные здания. Том что-то рассказывал про скачки, Ангель вспомнил, как впервые сел на лошадь и грохнулся с нее. К ним подходили другие люди ― представлялись, если были незнакомы, или заводили короткие светские беседы. Каждый обязательно высказывал свое восхищение платьем Мартиши, и к тому моменту, как Джулиано Романо взошёл по лестнице, чтобы поприветствовать гостей, ее щеки уже трещали от боли, а губы, казалось, больше никогда не смогли бы сложиться в улыбку.
― Начинается, ― сказал Томас и мотнул головой в сторону. Они подошли чуть ближе. Лука погладил Мартишу по талии кончиками пальцев, прежде чем отпустить, чтобы она подошла ближе к парадной лестнице. Мистер Романо стоял наверху, чуть ниже ― его жена и дети. В руке каждого был бокал с белым вином.
― Дамы и господа. Спасибо всем, что пришли, ― Джулиано Романо говорил громко, четко. Его голос в наступившей тишине эхом отдавался от высоких сводов помещения. ― Поздравляю вас с Рождеством! Пусть наши семью блаженствуют, а достаток наш растет. Настало время танцев. По традиции, первым исполняется древний Венский вальс. Прошу пройти в зал. И ― счастливого вечера!
Джованни первый скользнул в приоткрытые двери, которые распахнулись вслед за ним, и когда гости окружили его, он уже стоял в центре. В его руках горела белая свеча. Он дружелюбно улыбнулся; вокруг сновали лакеи в костюмах, расставляя канделябры.
― Вальс на самом деле несложный танец ― дама встаёт чуть слева от ведущего джентльмена. Шесть основных шагов ― вот и всё, ― принялся рассказывать Джованни. ― Тем не менее, считается, что идеальный вальс обязан быть быстрым, безупречным и настолько плавным, чтобы капризное пламя свечи в руке ведущего партнёра не погасло. Для этого нужна идеальная партнёрша, ― его взгляд пробежался по Мартише Шелби, и он улыбнулся. Женщина почувствовала, как позади нее напрягся Лука. ― Мистер и мисс Шелби, ― Джованни кивнул им. ― Окажите нам честь, откройте бал.
Никто из приглашенных не выглядел удивленным, и когда Томас взял одну из свечей из канделябра, они все тут же захлопали.
Открою тайну, очень хочется любить, заботиться
Король, я это чувствую
Случайных чувств не любят короли, не нужно случая
Мы любим только Короля
Но в сердце есть у Короля мечта, с любовью жить без конца
Ты мой Король, ты счастье мое
Согласен я с тобою быть всегда, где все мое – твое
Томас одну руку разместил на талии сестры, другой взял ее. Рука Мартиши легла ему на плечо. В сцепленных руках горела свеча. Шелби скрестили взгляды, и казалось, почти не моргали, глядя друг на друга до боли похожими голубыми глазами. Заиграла музыка ― и они двинулись.
Шелби легко кружились по залу, с симметричной четкостью выполняя каждый шаг, но при этом преисполняя танец легкостью и гармонией и какой-то нежной чувственностью. Томми слабо улыбался, как и Мартиша. Они не смотрели по сторонам ― только друг на друга.
Ничего Король не проси
Что не говори, первым будешь ты
Как сказал мудрец
Только Король может пригласить на танец Королев
Мой Король ничего не говори
Я твоя, первым будешь ты
Как сказал мудрец
Только Король может пригласить на танец Королев
Они были идеальным дополнением друг друга. Томас Шелби ― таинственный цыган с загадочной улыбкой безукоризненного аристократа, умеющий очаровать настолько, что, даже подсознательно чувствуя опасность, люди всё равно тянутся к нему, как бабочка к губительному свету. В нём было что-то от Призрака Оперы ― таинственно-манящий, чарующий, но скрывающий страшные тайны и медленно затягивающий в своё «подземелье», подальше от света.
Мартиша Шелби ― его сестра, снаружи холодная и рассудительная, но с душой, в которой кипит страсть, грозящая рано или поздно сжечь и её, и всех, кто будет рядом. И вместе с тем, в этом сверкающем светлом платье, она казалась иной ― светлая, чистая, нежная и верящая в любовь, словно сошедшая с картины Мэри Пикфорд. И пусть она еще верила в чудеса, Шелби приобрела и хитрость, и решительность, и инстинкт самосохранения.
Не было ничего удивительного в том, что их называли королем и королевой.
Твоя улыбка мне подскажет, где любовь согреет
Согрею счастьем и с любовью встречу
И я пойму, что я твоя одна и это сердца свет
Покажет звездный путь моей судьбе
И ты поймешь, Король, что к нам пришла любовь с небес
Заплачет небо, дождь весенний на стекле
Ты самый близкий и далекий, родной мой человек
И я отдаю любовь тебе
Пламя свечи все колыхалось и колыхалось, грозясь потухнуть, но каждый новый шаг, каждый поворот, словно подпитывал ее, заставляя пламя разгораться. В середине круга, образованного хищными светскими львицами с горящими глазами, танцевал красавец-цыган и его прекрасная сестра. Шлейф, который она держала в руке, трепетал, как крыло бабочки; пламя свечи, лежащей в их ладонях, колыхался в такт чудесному танцу-полёту. И больше ничего не существовало. Ни вокруг них, ни в целом мире.
Их танец был достоен кисти великого художника, скрипки самого искусного музыканта.
Ничего Король не проси
Что не говори, первым будешь ты
Как сказал мудрец
Только Король может пригласить на танец Королев
Мой Король ничего не говори
Я твоя, первым будешь ты
Как сказал мудрец
Только Король может пригласить на танец Королев
Когда музыка закончилась, Шелби мягко остановились. Выждав пару секунд, не отводя взгляд друг от друга, они слегка наклонили голову и синхронно выдохнули, задув пламя свечи. Тут же вокруг них разразились оглушительные аплодисменты.
Все с теми же легкими полуулыбками на лицах Томас и Мартиша поклонились и отошли в сторону. Вскоре к ним присоединились ликующие гости, наполнившие зал смехом и радостью. Один танец, затем другой. Мартиша выглядела прекрасно, вальсируя с женихом, братом или будущим деверем. Она улыбалась, на этот раз куда искреннее, лицо ее сияло радостью. Томас следил за тем, как сестра танцевала с Лукой ― итальянец спокойно и уверенно вел ее в танце, и говорил что-то, отчего Мартиша улыбалась. Она что-то отвечала ему, и теперь улыбался Лука.
Они оба выглядели довольными, если не сказать счастливыми. Чангретта кружил ее несколько танцев подряд и иногда опускал голову, чтобы коротко поцеловать в пылавшую от долгого вальсирования или же смущения щеку. Мартиша не отстранялась от него.
Все гости без исключения с нетерпением ждали этого бала, чтобы поскорее окунуться в радостную атмосферу танцев, вина и ненавязчивого общения. Но самое главное ― к ним никто не лез. Ангель и Томас стояли чуть в стороне, обсуждая разные мелочи, что-то говорили про своих детей. Им обоим не слишком хотелось здесь находиться ― Ангель думал о доме с женой, близнецами и новорождённым ребенком. Томас хотел остаться с Чарли, но они оба приехали, соблюдая правила хорошего тона. А вот Мартиша и Лука явно наслаждались происходящим. Или друг другом.
Когда они подошли и, наконец-то, задержались рядом с родственниками дольше трех минут, Томас бегло улыбнулся сестре, подбадривая. Ее идеальная прическа немного распалась, но это добавляло образу цыганской королевы легкость, какую-то пугающую чувственность, сексуальность, делало ее моложе.
― После следующего танца можно уже уезжать, ― сказал он Ангелю, и тот облегченно выдохнул.
― Ты тоже уедешь, Томми? ― спросила сестра, улыбаясь. Даже если Мартиша не была пьяна, шампанского в ней было достаточно, чтобы чувствовать себя свободнее и раскрепощеннее. Впрочем, они здесь были одними из самых трезвых людей, а Лука явно мог уследить за смелыми порывами своей невесты.
― Да. И все же я уверен, что Лука сможет проследить за тем, чтобы ты была в порядке.
Мартиша слегка раздражённо цокнула, а Лука только спокойно кивнул.
Праздник продолжился, становясь все более шумным и неуправляемым: присутствующие роились в зале подобно мухам, навязчиво жужжа и с возрастающей регулярностью разражаясь пьяными выкриками. В какой-то степени это даже радовало: по крайней мере, никто не хватался за ножи, чтобы прикончить друг друга. Шутки, смех и танцы были определенно лучше рек крови на дорогом паркете особняка. Поэтому Томас уговаривал себя не раздражаться из-за слишком громкой атмосферы веселья, а просто отвлечься, развеяться.
Он выпил еще один бокал, пытаясь подсчитать, сколько уже перевел вина из холодных погребов. Немало, но зато музыка и смех больше не раздражали так сильно. Шелби покрутил в руке тонкую серебряную ножку, вспоминая, как нашел оприходовавшую несколько бутылок разной крепости сестру спящей на кровати. Томас отстраненно подумал, что не зря попросил Чарли вытащить некоторые из заначек хмельных напитков, хранящиеся в доме в большом количестве ― предсказать ее действия, диктуемые отчаянием и непониманием ситуации, становилось все сложнее.
― Томас, следующий тост? ― предложил Ангель. Шелби подумал пару секунд. Он посмотрел на сестру и протянул руку к ее лицу. Взял один из локонов, который грозил вот-вот выскочить из прически, и аккуратно потянул. Сделал тоже самое с другой стороны. Теперь два каштановых волнистых локона обрамляли ее лицо, делая Мартишу моложе. В юности она любила такие прически, но чем старше становилась, тем строже становилось ее отношение к собственным волосам.
Когда перед самой войной она вернулась в Бирмингем из Нью-Йорка, и Томас увидел ее за день до отъезда на фронт, она уже не была на себя похожа. А после войны он едва-едва узнал ее через четыре года на станции.
Он смотрел на сестру, понимая, как сильно любит ее. Ее сияющие голубые глаза ненадолго облегчили постоянные муки совести. По крайней мере, Мартиша любила Луку, значит, все было не так уж и плохо.
― Даже если эта ночь и не продлится вечно, по крайней мере, мы вместе, ― проговорив это, он в упор посмотрел на Мартишу. И неожиданно заметил, как ее улыбка дрогнула.
«А когда ты выйдешь замуж, ты уедешь от нас?» ― вспомнила она слова Чарли, и это заставило ее колебаться. То, что она подняла бокал с заминкой заметили все.
― Не понравился тост? ― спросил Лука, слегка склонившись к ней.
― Когда мы поженимся, мы уедем в Нью-Йорк?
Лицо Луки слегка исказилось судорогой, вопрос явно был ему неприятен и не к месту, но он аккуратно кивнул.
― Я планирую так поступить, ― сказал он. Мартиша бегло улыбнулась и отвернулась, больше ничего не спрашивая. Но Чангретта и так понял ― ее эта новость не радует. Конечно, вся ее жизнь была в Бирмингеме. Тут была ее семья, ее близкие, тут все было просто, ясно и понятно. Кто захочет менять комфорт на полную неизвестность?
Краем глаза Лука заметил что-то. Он слегка повернул голову. Джованни Романо не сводил с Мартиши глаз, и, напрягшись, Лука вспомнил, что так было весь вечер. На Шелби смотрели, но только Джованни смотрел на нее дольше остальных. Чангретта хорошо знал этот взгляд.
Лука мягко коснулся талии девушки и притянул Мартишу к себе, заставляя всё ее нутро сжаться от ощущения горячих ладоней сквозь тончайшую шёлковую ткань. Мартиша чуть смягчилась, позволяя заключить её в объятия и обнимая в ответ, касаясь виском легкой щетины. И пусть она злилась на этого мужчину, но на душе всё равно было радостно от того, что он сейчас рядом с ней. Не сдержавшись, женщина обхватила ладонями лицо Луки и нежно коснулась губами скулы. А потом еще и еще.
Её по-детски кроткая ласка вызвала у Чангретты довольную улыбку, унимая вспыхнувшую ревность. Мартиша Шелби была королевой, это правда, как ее дед был королем. Многие юноши и мужчины хотели ее, но Лука знал, что если Мартиша пообещала быть его ― только его она и будет. Лука не врал себе ― не ревновать ее он не сможет. Надо только помнить, что сама Мартиша не виновата в его приступах. Она красивая, умная, обаятельная и просто потрясающая женщина. С такой хочет быть каждый.
― Что-то произошло? ― шепотом спросила Маришка, слегка ущипнув Луку за руку.
― С чего ты взяла? ― тем же шепотом спросил Лука. Мимо них проходил официант, и Чангретта подхватил два бокала с шампанским. Один галантно протянул Мартише. Они соприкоснулись бокалами, выпили, но сбить проницательную цыганку с мысли было не так просто.
― Ты около трех минут просто смотрел в никуда. Вот я и предположила, что что-то случилось. Но если не хочешь ― не рассказывай, ― тут же пожала она плечами. Лука хмыкнул.
― Краткий сеанс самовнушения.
― По поводу?
― Что повода для ревности ты мне не даешь.
Мартиша усмехнулась, и посмотрела на него как-то недоверчиво.
― Ты… ты меня ревнуешь? Что, прямо сейчас? ― непонимающе спросила она, недоверчиво глядя на жениха. Конечно, для нее не было секретом, как сильно одержим Лука тем, что считал своим ― ею, в первую очередь. Чангретта был ревнив даже тогда, когда они были юными школьниками, сколько драк он спровоцировал было не сосчитать. Братья Шелби закрывали на это глаза лишь потому, что дрались за их сестру. Лука ее ревновал, но он всегда был готов защищать Мартишу даже ценой своей жизни.
Он просто любил. Очень сильно. И боялся потерять.
― Я ревную тебя почти постоянно, ― сообщил он. ― Странно, что ты не видишь, как на тебя смотрят мужчины.
― Знакомая проблема, ― фыркнула она. Итальянец посмотрел на нее непонимающе, и Шелби с мягкой улыбкой огляделась. ― Ты не видишь, как на тебя смотрят женщины. Видимо, это обоим нам делает честь, ― вздохнула она и игриво ущипнула его за ладонь. ― Мы не смотрим на представителей противоположного пола и лишь следим, чтобы никто не забрал наше.
Лука улыбнулся. Взял ее за подбородок и поцеловал. Поцелуй получился глубокий, страстный, властный, требовательный. Мартиша положила руку на его локоть, но Чангретта отстранился почти сразу.
Заиграла медленная музыка. Ангель извинился перед братом и протянул Мартише руку. Шелби вложила в раскрытую ладонь свою и улыбнулась.
С Ангелем было не так, как с Томасом или Лукой. Они двигались слаженно, но более механично. Они были друзьями, но чувствовалось, что несмотря на всю доброту, Ангель все еще озадачен сложившейся ситуацией. Во многом, потому что изначально все началось из-за их с Джоном потасовки ― Ангель оскорбил одного из Козырьков, и услышавший это Джон порезал итальянца кепкой. Ангель потерял много крови, чудом выжил, и даже на лицо выглядел здоровым.
Но при этом, Ангель никогда не позволял себе лишнего в отношении мисс Шелби. Даже год назад, когда его мать чуть ли не с криками бросилась на Мартишу, пришедшую в больницу к старому приятелю, Ангель успокоил ее одной фразой. «Бога ради, мама, это же Маришка. Она точно не несет ответственности за то, что сделали ее братья» ― сказал он тогда устало. Было приятно, что Мартиша навестила его. Она принесла какую-то мазь ― «ваше цыганское колдовство», засмеялся тогда Ангель ― и хотя пахла субстанция отвратительно, шрамы залечила быстро. Маришка не стала извиняться, как и он, но под настороженный взгляд Одри они спокойно пообщались, обменявшись теплыми шутками. Уходя, Мартиша поцеловала его в лоб, пожелав скорейшего выздоровления.
Между их семьями было многое, но между Ангелем и Маришкой теплые отношения сохранялись всегда. Даже после того, как ее брат чуть не убил его. Даже после того, как его отец убил любимую жену ее брата. Даже после того, как их с братом люди чуть не убили двух ее братьев.
У Ангеля мелькнула мысль, что если бы своими семьями управляли они с Мартишей, то войны бы не было. Он, в отличие от Луки, лучше понимал, что Шелби действовали в соответствие с законами, о которых Винсенту Чангретте было известно. Он убил жену Томаса Шелби и должен был поплатиться за это. Козырьки помиловали Одри, хотя должны были убить и ее тоже. Как для Ангеля, вендетта была бессмысленно. В отличие от Луки, который воспылал идеей уничтожить Шелби и довольно скрупулёзно продумывал план почти год. Брату и так было не свойственно действовать на горячую голову, однако в этой ситуации Лука повел себя странно ― долго продумывал вендетту, чтобы потом отказаться от нее ради женщины. Все это было подозрительно.
Только если…
Мысль пронзила его так неожиданно, что Ангель чуть не сбился с ритма танца.
― Ты чего? ― спросила Шелби, глянув на нее.
― Я только что подумал о том, что Луке нужна была не вендетта, а причина, чтобы жениться на тебе, ― ошарашенно проговорил Ангель, опуская взгляд. Он увидел, как глаза Мартиши недовольно сверкнули. Она опустила взгляд на его плечи и поджала губы. ― Ты уже думала об этом? ― спросил он, понимая, что так и было.
― Конечно. С того самого момента, как мне объявили о свадьбе, ― ответила Шелби.
По ее тону Ангель понял, что это не та тема, которую она хочет обсуждать, и понимающе замолчал.
Но вслед за этой мыслью пришла другая.
― Слушай, мой брат не хочет этого спрашивать, но мне интересно, ладно? ― вдруг сказал Ангель. Подняв глаза, Мартиша встретила пристальный взгляд зеленых глаз, обрамленных густыми ресницами, вздрогнула и почувствовала, как засбоило сердце. Ангель никогда не представлялся ей тем, от кого могла исходить угроза. Точнее, он никогда не угрожал ей. Если Лука с первых моментов заявлял о своей силе, то его брат был куда более тихим, и можно было легко забыть о том, что итальянец опасен на самом деле. Мартиша чувствовала силу в его руках, и этой силы хватило бы, чтобы сломать ей руку.
Она слегка тряхнула головой.
― Спрашивай, ― отрывисто произнесла она. Шелби напомнила себе, что Ангель никогда бы не причинил ей вреда. Он был одним из немногих, о ком она могла так сказать.
― Почему ты перестала писать ему, когда он был в тюрьме?
