На острие ножа

― Почему ты перестала писать ему, когда он был в тюрьме? Вопрос настолько ошарашил, что Мартиша даже не сразу поняла, про что он. Какие письма, кому? Потом поняла. ― Потому что он перестал мне отвечать, ― она позволила обиде просочиться в голос. ― Решила, что ему не до этого. Они с Лукой состояли в постоянной переписке, и Ангель был в курсе этого, ровно, как и Томас. Письма на фронт, и потом ― когда Лука попал в тюрьму. Письма, полные нежности, признаний и совсем изредка ― обещаний. Лука даже в тюрьме лелеял мечту об их совместном будущем. Эта мысль не могла не греть Мартише сердце. Но то, что говорил Ангель, она не понимала. Когда за несколько месяцев до его освобождения Лука не отвечал на ее письма и не писал их сам, она решила, что итальянцу не до этого. Даже поняла его. Но когда и после выхода из тюрьмы не было «ни ответа, ни привета», девушка решила, что Чангретта так поставил точку в их отношениях, и попыталась забыть. ― В каком смысле «перестал отвечать»? ― возможно, немного резко спросил Ангель, но тут же исправился: — Это не обвинение, но… Ты первая прервала связь, ― куда мягче проговорил он. ― Да нет же, ― она мотнула головой, глубоко вдохнула, постаравшись взять себя в руки. Эта тема пробудила в ней слишком много чувств. Обида, отчаяние, ощущение бессилия и упрямая, неподвластная никаким препятствиям любовь клокотала внутри, грозясь разорвать на части. ― Луку посадили в сентябре. Мы довольно плотно общались, а в феврале я не получила ответ на последнее письмо. В марте написала снова. В общей сложности я не получила ответ примерно на пять писем, и я перестала писать где-то в мае. Мало ли, что у вас там было. А тебя не было, я не могла с тобой поговорить. ― С февраля Лука отправил тебе двенадцать писем, ― вдруг ошарашил Ангель. Музыка закончилась, они поклонились друг другу, благодаря за танец, но вместо того, чтобы вернуться к Луке и Томасу, отошли чуть в сторону, сделав вид, что последовали за потоком других танцующих гостей. ― Ни на одно ответа не было. В июне он перестал писать, кроме того, скоро готовился к выходу. «Он решил так же, как и я. Что его бросили» ― вдруг поняла Мартиша с ужасающим чувством. Картинка в ее голове не складывалась. Лука писал ей? Но его письма просто не доходили. Как и ее письма к нему. И они оба решили, что один просто поставил точку в отношениях. ― Двенадцать писем с января? ― бесцветно проговорила она, кидая взгляд на Луку. Они с Томасом стояли в стороне, и смотрели на них, стараясь понять, что не так. ― Ты их не получала? ― удивленно проговорил Ангель, и Мартиша усмехнулась. Болезненно как-то, безрадостно. ― Конечно нет, иначе я бы ему ответила, ― произнесла она почти шепотом. ― Я думала он… он захотел разорвать все контакты, и не стала его судить за это. Мало ли, вдруг и ему нашли невесту-итальянку как тебе. Ангель слабо улыбнулся и, склонившись чуть ниже, с усмешкой произнес. ― Отец и мать пару раз предлагали, когда гостили в Нью-Йорке. Но он… он был влюблен в тебя так отчаянно, никого не видел. И они отстали. Когда они вернулись к своим, Лука обнял ее за талию, притягивая ближе к себе, и Мартиша не стала возражать. ― Все хорошо? ― спросил Томас, переводя взгляд от сестры к Ангелю. ― Все хорошо, ― сказала Мартиша. ― Голова закружилась, ― глаза ее заслезились ― в последнее время нервы стали никудышными. ― Наверное, перебрала с вином. ― Тогда пойдёмте, мы с Томасом уедем, а ты как раз свежим воздухом подышишь. Они постояли еще немного, пока Томас курил. Мартишу поставили с наветренной стороны, чтобы от запаха дыма ей не стало еще хуже. Прислонившись к плечу Луки, она вполуха слушала размышления Ангеля о том, будет ли в феврале снегопад или нет. ― Цыгане верят, что если в день свадьбы идет снег, то это говорит о благополучной и богатой жизни, ― ответил Томас на его размышления. Ангель и Томас расцеловали ее в обе щеки, пожали руку Луки и быстро скрылись. Лука обеспокоенно заглянул в ее синие глаза. ― Точно все хорошо? ― озабоченно поинтересовался итальянец. Мартиша расслабленно улыбнулась и кивнула ему, погладив по подбородку. Шелби тихо рассмеялась и от этого смеха сердце забилось чаще. Значительно чаще. ― Все хорошо, ― она потянулась к нему, и Лука склонился к ней. Он прикрыл глаза, чтобы она не заметила отблески адских костров в его глазах. Что бы там ни было, чем бы у них все не закончилось в прошлом, но он всё еще хотел её так сильно, как не хотел ни одну женщину в своей жизни. И любил так, как никого до этого, и после тоже. Её горячее дыхание, казалось, плавило его кожу. Мартиша обхватила его лицо руками и поцеловала, сразу же протолкнув свой язык в его рот, не давая сказать больше ни слова. Их языки слились в безумном танце, скользили и сплетались, ласкали и дразнили. Потом она медленно опустила руки и погладила его грудь, одновременно продолжая исследовать своим языком его рот. Лука положил руки на ее спину и почувствовал, как напряжены лопатки. Шелби старательно уводила разговор от какой-то темы, и Чангретта, подумав с секунду, решил ей поддаться. ― Я устала, ― пробормотала она. ― Давай отдохнем в какой-нибудь комнатке, а потом вернемся к гостям, ― она лукаво взглянула на него. ― Или ты хочешь насладиться праздником подольше? Лука коротко рассмеялся. Он улыбнулся ещё более сладко и теперь казался довольным как никогда. ― Я здесь только из-за тебя, Маришка. Мартиша нашла слугу ― тот сказал, что для некоторых гостей были выделены специальные спальни наверху, и Шелби с Чангреттой были включены в их список. Поэтому, меньше чем через три минуты Мартиша совсем некрасиво свалилась в своем платье на небольшую кровать. Лука усмехнулся, глядя на то, как она довольно вытягивается поперек кровати, и подошел к окну, доставая из кармана спичку и зажимая ее зубами. ― Домой хочется, если честно, ― пробормотала девушка. Она села, сняла туфли, и забралась на кровать с ногами, тихо зашипев от удовольствия. ― В горячую ванну и в теплую кроватку? ― усмехнулся Лука, подходя ближе. Мартиша потянулась ― насколько позволяло платье. Оно вообще было до ужаса практичным. В нем не было корсета, который пережимал все внутри, ткань почти не мялась. И оно было прекрасным. ― Хотя бы просто в свою кроватку, ― Шелби передернула плечами. ― Я еще с детства, когда мы из-за отца были вынуждены возвращаться жить в табор, не люблю спать в чужих местах. Я редкий вид домашних цыган. Лука усмехнулся, снимая пиджак и откладывая его на кресло. Он присел на кровать рядом с Мартишей и облокотился, удерживаясь на локтях. Провел пальцами по ее лицу, обрисовывая лоб, прикрытые глаза, брови, тонкий носик и впалые щеки, подбородок. Наклонился и поцеловал ее в щеку, скользнув губами к уху. ― Если мы поедем ко мне, там тебе тоже будет спать неуютно? ― спросил он, легонько прикусывая ее ушко зубами. Он почувствовал, как Шелби напряглась. ― Я могу пообещать, что сделаю все, чтобы тебе понравилось засыпать в моей кровати, ― он вернулся к ее лицу, касаясь своим носом ее. Мартиша открыла глаза и посмотрела на него. ― Хочешь меня трахнуть? ― спросила она тихо, спокойно, но с какой-то неясной интонацией. Чангретта даже не сразу нашелся с ответом. Ему никогда не нравилось слово «трахаться», особенно в контексте их с Мартишей отношений. Лука справедливо полагал, что трахать можно только шлюх. Люди, связанные друг с другом хоть чем-то, занимаются сексом. Он помнил, как Мартиша как-то раз попыталась объяснить ему: трахаться — значит заниматься очень грубым сексом, но Лука не стал ее слушать. Трахаться ― без чувств, просто выебать и бросить там, где подобрал. Он просил никогда не называть то, что происходит между ними так, ведь он всегда повторял, что они любят друг друга. Хотя в других делах Лука редко следил за терминологией. Мартиша и здесь удостоилась особого отношения. Взяв себя в руки, Чангретта наклонился и мягко поцеловал ее. ― Хочу заняться с тобой любовью, ― поправил он, впрочем, не скрывая своих мыслей. Мартиша уже знала об этом, а сам с собой Лука всегда был честен. Её сердце, казалось, пропустило пару ударов. Его движения напоминали ей хищника, выслеживающего добычу. Сначала медленные, размеренные и мягкие, а затем резкий скачок — и вот он уже слишком близко. Лука наклонился и прижался губами к её шее. — Маришка… — прошептал он сдавленным голосом. — Маришка, если бы ты знала, милая… Лука оказался сверху, прижимая её своим телом и не позволяя вырваться. ― Платье, ― с тихим смехом напомнила она. Мартиша не пыталась вырваться, но и ответной заинтересованности в возможной близости не проявляла. Впрочем, Лука и не собирался заниматься сексом прямо здесь ― педантичность не позволяла сделать это там, где их в любой момент могли потревожить. То ли дело в доме, где все слуги перед ним ходили на цыпочках. Лука хотел оказаться с Мартишей там, в своей постели, а не на чужой кровати в чужом доме. — Мартиша… Я так люблю тебя… Девочка моя… — Шептал он, покрывая её лицо и шею судорожными поцелуями. — Хочу тебя, Маришка… Будь моей… Моей навсегда… Он прижался бёдрами к её животу. Шелби почувствовала его возбуждение. Он прижался к ней еще сильнее и стал настойчиво гладить её бедро, задирая платье. Мартиша хрипло простонала. ― Так что? ― проговорил Лука, покрывая ее лицо поцелуями и крепко держа за бедра. Хриплый стон, вырвавшийся из его горла, приятно услаждал слух. Она вдруг посмотрела на него, и Лука увидел, что глаза ее заслезились. У итальянца внутри все сжалось в неприятный ком. Мартиша слегка толкнула его в грудь, и Лука выпрямился. Шелби села на кровати, с трудом справляясь с подолом платья, а потом посмотрела на Луку. ― Ты как-то просил меня родить тебе ребенка. «― Я хочу ребенка. Мартиша замерла. Лука, не замечая ее ступора, продолжал вколачиваться в нее, хрипя куда-то в женское плечо. ― Что? ― слабо просипела она, не до конца понимая, о чем именно говорит Лука. ― Хочу сделать тебе ребенка, ― черные волосы итальянца падали ему на лицо, и Мартиша убрала их назад, сжимая, чтобы лучше видеть его глаза в этот момент. ― Нашего ребенка, Маришка. Понимаешь? Когда Чангретта кончил, он по привычке завалился на бок, обвивая тело Мартиши руками и подтягивая к себе. Обычно Шелби довольно вытягивалась у него под боком, пристраивая голову на крепкой мужской груди, но тут она вдруг резко встала и выбралась из постели. Она нашла свой длинный халат и быстро оделась, словно прячась от чужого взгляда. Лука привстал на локтях. Как опытный мужчина он понял, что свое удовольствие Шелби не получила, но не понял, почему. Все шло хорошо, пока она вдруг не напряглась в самом конце. — Мне показалось все было не так уж и плохо, ― усмехнувшись, произнес он. Мартиша резко развернулась и зло посмотрела на него. — Ты это серьёзно? Про ребёнка, ― сухо спросила она, складывая руки на груди. Лука напрягся. Он думал об этом некоторое время, однако все никак не находил слов, чтобы объясниться. А сказать надо было ― просто сделать ей ребенка против ее воли он не смог бы, да и цыганка пила какую-то колдовскую траву, препятствующую беременности. — Конечно. Я думал об этом в последнее время, ― произнес Чангретта, ощущая легкое раздражение. Были в жизни вещи и люди, к которым он относился внимательнее и сосредоточеннее, чем к другим. Мартиша Шелби была таким человеком. Мартиша и все, что было с ней связано. Красивое лицо цыганки побледнело, исказившись резким неприятием. Она плотнее запахнула халат на груди. — Но решил сообщить мне об этом, когда стал кончать в меня. — Это вырвалось, потому что я кончал в тебя, ― поправил Лука и встал. Шелби посмотрела на него упрямо, не стесняясь его неприкрытой наготы. Лука подошел ближе и взял ее за плечи, наклонившись, чтобы коснуться ее лба своим. ― Маришка. Я тебя люблю. Ты меня любишь. Что страшного в том, чтобы дать продолжение нашей любви, нашей истории? Мартиша, как и любые другие девушки, любила слушать разные нежности, которые Чангретта ей нашептывал, но в отличие от других, она не любила слушать их в больших количествах. Или, когда считала, что они были не к месту. Сейчас явно был такой случай. — Ты говоришь заезженными цитатами. «Хочу, чтобы история нашей любви бегала по дому», ― Мартиша поморщилась, но за злым сарказмом Чангретта услышал волнение. ― Лука, столько всего... Не уверена, что хочу детей. Она нервно заломила пальцы, стараясь не смотреть на него. Чангретта ощутил приступ злости ― что это значило? Справившись с собой, он сделал шаг вперед, заставляя Маришку отступить, и еще один, пока Шелби не столкнулась спиной со стеной. Лука слегка навалился на нее и взял за подбородок. — От меня? ― резко спросил он, сжимая нежную кожу чуть влажной рукой. ― Ты не хочешь моих детей? — Меня пугает мысль о том, что они будут в опасности, ― честно призналась она. ― Ребёнок Шелби и Чангретты. Это все равно что нарисовать мишень у него на спине. Ровно, как и на любом нашем ребенке, не важно, будет он у меня от другого, или у тебя другой. Постоянная опасность. Ее слова о «других» покоробили. Лука не хотел других женщин, он хотел Мартишу, и знал, что она думает точно так же. Он даже представить себе не мог, что в его жизни когда-нибудь может появиться какая-то другая. Или что у Мартиши будет другой мужчина. Или ― можно было представить. Живи они в какой-то странной реалии, где в году четыреста три дня, в сутках два с половиной часа, а сумма двух и двух дает пятьдесят девять. Но вот все остальное… — Я найду способ вас защитить, ― мягко пообещал он, прекрасно зная, что, если у них и вправду будет ребенок, Лука перевернет этот чёртов мир. ― Вы ни в чем не будете нуждаться, вы будете в безопасности. — Наши семьи ненавидят друг друга, ― напомнила Маришка. Лука отпустил ее подбородок, но Шелби продолжала смотреть на него. Ее первичный шок и злость прошли, и она была готова к диалогу, видя, что и Лука готов это обсудить. Он пожал плечами ― словно кровная вражда их семей ничего не значила. — Пусть. Мы любим друг друга. И наш ребёнок объединит их, ― Лука прижался обнаженными бедрами теснее, и Мартиша что-то прохрипела. Чангретта понимал ее состояние ― из-за так не вовремя вырвавшихся слов она не получила свою разрядку. ― Я хочу укорениться в тебе, вырасти в нового человека. Кого-то, кто навсегда свяжет нас, ― просипел он шепотом, обводя пальцами туго затянутый пояс халата. ― Маришка, приходя домой, я не хочу гадать: здесь ты или нет. Я хочу приходить, точно зная, что ты будешь дома. Он улыбнулся ей и вдруг, отстранившись, повернул ее к себе спиной неуловимо быстрым движением. Сделал шаг назад, крепко держа ее за бедра. Мартише пришлось прогнуться и упереться руками в стену, чтобы не упасть. Лука рванул шелковую ленту на ее талии, и Шелби, на секунду вернув себе баланс, скинула халат. Рука итальянца прошла вдоль ее позвоночника, согревая, когда он прижался пахом к ее ягодицам. Шелби вздрогнула, почувствовав крепко стоящий член. Неужели мысль о том, что он может стать отцом ее ребенка настолько сильно возбуждала Луку? ― Ты только представь. Мартиша довольно муркнула, потираясь бёдрами о его пах, заставляя его рычать всё громче и тоже двигать бёдрами ей навстречу. Лука с наслаждением гладил нежную кожу её бедер. Не теряя времени, он припал к её шее, царапая щетиной нежную кожу. Сердце её бешено стучало, он даже чувствовал, как оно громыхает в груди. Когда он вошел в нее, все слова и мысли разом вылетели из головы, глаза закрылись, а все нутро наполнилось невообразимым блаженством. ― Совместный завтрак по утрам. Наш ребенок будет рассказывать нам, что ему снилось. Будет просить нас сходить с ним погулять в парк в выходные, потому что приезжает ярмарка. Ты будешь заниматься тем, чем хочешь ― может, дома работать, заниматься картинами или украшениями, чем только пожелаешь. Лука взял ее за подбородок, поднимая, и прижал животом ближе к стене, стараясь сделать так, чтобы нежная кожа не соприкоснулась с холодным камнем. Мартиша выставила вперед руку, чувствуя нарастающую амплитуду движений, и шире расставила ноги. Лука зарычал и, дёрнувшись, вошёл в неё до упора. Она с готовностью откликалась на каждое его движение, без стеснения давая ему понять, чего хочет и как. Чангретта не был уверен, что она понимает, о чем они говорят, что он ей рассказывает. ― Я буду приезжать на обед домой, чтобы увидеть вас. Наш ребенок будет дарить нам рисунки, на которых мы изображены все вместе. А вечером мы будем сидеть в гостиной. Мы будем рассказывать друг другу, как прошел день. Её волосы пахли так сладко… Лука обнял её крепче и прижал к себе. Она прижалась теснее, и он почувствовал, как она дрожит. Близость её такого желанного тела в очередной раз лишила его остатков самообладания. ― Потом мы уложим ребенка спать, смотря на него, будем искать в маленьком личике черты друг друга. Твои голубые глаза. Мой подбородок. А вернувшись в нашу спальню, мы будем заниматься любовью, чтобы через пару месяцев сообщить нашему ребенку, что у него будет брат или сестра. Наш с тобой идеальный мир. Мартиша запрокинула голову, невнятно простонав что-то, а потом обернулась. Он осторожно положил руку ей на затылок, зарывшись пальцами в роскошные шёлковые волосы, убирая, чтобы не мешать зрительному контакту. Луке нравилось смотреть в ее глаза, когда он был в ней. Она изогнулась, притянула его к себе за шею и поцеловала. Он с готовностью ответил на поцелуй. Внизу живота знакомо тянуло. Когда Лука начал активно двигать тазом, она почувствовала, как кровь вскипает внутри. Спальню заполнили стоны и вздохи. ― Это жизнь не для Луки Чангретты. Главы сицилийской мафии. Луке казалось, что он на седьмом небе. Он оторвался от её волшебных губ и снова начал двигаться. Он во что бы то ни стало решил не дать себе кончить раньше неё, поэтому переместил весь свой вес на левую руку, которой оперся о стену, а правой нырнул к её лону, нашёл слегка увеличившийся от возбуждения клитор и начал нежно тереть, надеясь, что это быстро приблизит её к оргазму. ― Но это жизнь, которую я хочу, ― сказал он. Мартиша закричала в экстазе, закатив от наслаждения глаза. Лука, уже не сдерживаясь, мощно и резко входил в неё, не прекращая массировать клитор. ― Я не могу тебе обещать, что я покончу с незаконным бизнесом или что нас не будут пытаться убить. Но я обещаю, что сделаю все ради нашей защиты. Я смогу, Маришка. Он не мог на неё наглядеться: румянец на щеках, капельки пота на спине, распухшие от поцелуев губы, выстанывающие его имя… Божественное зрелище! Она извивалась рядом с ним, пока он с бешеной скоростью вколачивался в её податливое тело, до боли прикусывая губы. Всё плыло, а внизу живота вихрем закручивался жар. Чистые, неподдельные эмоции, написанные на лице Чангретты, заставляли сердце трепетать. Оргазм был сильным, бурным, буквально накрыв с головой. Она так крепко вцепилась в его руку, которая опиралась о стену, что теперь на ней наверняка останутся синяки. Второй рукой она сама удерживалась за стенку, и вдруг с удивлением обнаружила, что обои на ней несколько поцарапаны. Почувствовав, что её лоно бешено сокращается, сжимая член, Лука отпустил себя на волю полностью. Больше не надо было сдерживаться. Он пару раз глубоко вошёл в неё и со страстным стоном кончил, дрожа всем своим мощным телом. Руки ослабели... Он крепче прижал Мартишу к себе свободной рукой, боясь, что они оба могут упасть сейчас. Мартиша почувствовала, как его горячая ладонь погладила её бедро. Она молча толкнулась назад и положила голову ему на плечо. ― Я постараюсь, ― хрипло прошептала она. Лука покачал головой и, шумно дыша, поцеловал ее в висок. ― Мы постараемся, ― исправил он, и Шелби улыбнулась.» ― И что? ― спросил Лука, пройдясь рукой по темным волосам. Было видно, что вспоминать тот момент ему не хотелось. Неизвестно, что было бы, если бы тогда Мартиша оказалась в положении. Шелби иногда представляла себе такое развитие событий ― их с Лукой ребенок. Тогда не важно было бы, куда делась их переписка, они с итальянцем были бы вместе, потому что Лука никогда бы не оставил ее, не подумал, что она решила все закончить. Он приехал бы, чтобы увидеть своего ребенка. Мартиша вздохнула. Она до последнего не хотела обсуждать это, потому что произошедшее в начале войны подкосило ее, и Шелби до сих пор не нашла в себе сил столкнуться с последствиями. ― Возможно… ― она запнулась, потом сглотнула и начала заново. ― Возможно, я была беременна, когда уезжала обратно в Бирмингем. Но почти сразу после отбытия братьев на фронт у меня… у меня открылось сильное кровотечение. Я думала, просто сильная менструация. Я не хотела думать о том, что это был выкидыш. Мартиша вздохнула, и Лука заметил, как трясутся ее руки. ― Я… я не нахожу в себе сил спросить Полли о том, могу ли иметь детей. Лука всегда видел двух Мартиш Шелби. Или просто разные стороны одной и той же личности. Одна была уверенная в себе и в собственной неотразимости, смелая, нахальная даже, та бросала на него откровенные взгляды и не скрывала своего интереса. Она ему нравилась, притягивала, но и настораживала его. Другая была очень тихой и скромной, и под его пристальным взглядом лишь сжималась и уходила в себя. И она нравилась ему тоже. Одна из них была достаточно сильной для их мира, чтобы сломать его, чтобы сражаться за свою семью, как того требовали обстоятельства, а вторая в момент покоя была готова стать тихой гаванью, прибежищем и утешением. Лука раздраженно провел по волосам. Он не понимал, зачем Маришка рассказывала ему это. Куда-то в сердце кольнула игла ― если она была права, у них мог бы быть ребенок. Уже. Сколько бы ему сейчас было? Около девяти? Тогда бы даже отсутствие писем не остановило Луку ― он приехал бы и забрал свою семью в Нью-Йорк, и они были бы вместе. Но этого не случилось, так какой смысл думать, что всё могло бы быть? Важно было только то, что происходило сейчас. А сейчас Лука отчаянно не мог понять, почему Мартиша завела этот разговор. Возможно, была слегка не в себе из-за выпитого ― никогда не злоупотребляющая алкоголем, ей хватало несколько бокалов, Лука хорошо знал это. Но он видел только одну причину, по которой Шелби могла решиться рассказать ему это. В последнее время была только одна тема, которая заставляла собранную мисс Шелби отходить от своих эталонов поведения. ― Ты мне сейчас пытаешься назвать причину, по которой хочешь расторгнуть помолвку? ― жестко поинтересовался Лука, поддаваясь гневу. Хотелось схватить ее, встряхнуть, сжать шею, зашипеть в лицо о том, что дороги назад нет. Мартиша Шелби его, и на этом все. Но Мартиша посмотрела на него удивленно, видимо не понимая, с чего он пришел к такому выводу, и самодовольно хмыкнула, хотя из-за слегка покрасневших глаз это выглядело не так эффектно, как она хотела. ― Если бы я хотела расторгнуть помолвку, я бы нашла способ избавиться от тебя по-другому. Я знаю, что ты хочешь семью. Хочешь детей. Но я просто… просто не знаю, ― она обреченно взмахнула руками и поморщилась от нового приступа головной боли. Лука смотрел на нее около минуты, потом потянулся, взял за талию и привлек ближе к себе. Взял за шею, большой палец прижал к горлу. Он слегка ухмыльнулся, притянув ее к себе, чтобы поцеловать. Это был холодный поцелуй. Его губы, прижатые к ее губам, не пылали желанием или страстью. Это было просто напоминание. Что он мог. Что он ее удерживает. И в его силах потребовать от нее все, что он пожелает, ведь она уже согласилась дать ему это. Мартиша не ответила на поцелуй. Она просто позволила его холодным губам встретиться с ее, не сопротивляясь, пока он не отстранился. ― Маришка, ― произнес он куда мягче, чем до этого, что сильно не вязалось с этим бесчувственным поцелуем. ― Я женюсь на тебе не потому что хочу детей. Я хочу детей, потому что люблю тебя, ― Лука прикоснулся губами к ее носу. ― Даже если ты окажешься бесплодной, в чем я сомневаюсь, моих чувств к тебе это не изменит. А вот если ты попытаешься от меня избавиться, возможно, я немного обижусь. Мартиша усмехнулась. Она положила руки ему на шею и прижалась ближе. ― Спасибо, Лука. Когда он поцеловал ее снова, люди снизу громко закричали, взрываясь аплодисментами. Лука понадеялся, что именно так он проведет все следующие годы своей жизни ― с Мартишей Шелби в своих руках и своими губами на ее. Настоящая любовь, как у них, требует безумных поступков. Она заставляет рисковать, будоражит кровь. Она похожа на безрассудство. И поэтому только риск, безумие может ее спасти. Иначе им не помочь.