На острие ножа

Мартиша провела у Луки ещё три дня. Они вместе читали книги, разбирали какие-то документы у Чангретты, обсуждали скорую свадьбу. С ней было одно удовольствие разговаривать. У них вновь оказалось так много вещей, которые они теперь могли обсудить. Лука легко угадывал, что она имеет в виду, когда сама Мартиша забывала что-либо, а цыганка без труда догадывалась, о чем говорит итальянец. И они оба были приятно этому удивлены. А ещё они занимались любовью. Лука даже не скрывал своих надежд на то, что вскоре после свадьбы цыганка обрадует его скорым отцовством. Мартиша могла понять его в некотором роде эгоистичное желание иметь ребенка ― он свяжет их навсегда, да и для Луки не будет большей радости, чем построить с ней настоящую семью. Итальянец всегда хотел этого. Ему уже было тридцать четыре, но его мечты в её отношение почти не изменились и звучали всё так же, как в пору их юности. Он хотел приходить домой и находить там свою цыганскую принцессу, которая уже давно стала королевой, и видеть дома их детей. Но на четвёртый день позвонила обеспокоенная экономка Томаса ― у Чарли поднялась температура, и он наотрез отказывалась принимать лекарства без тёти, ужасно капризничал и звал Мартишу. Цыганка выслушала экономку, обеспокоенно сжимая провод от телефона. ― Давайте я поговорю с ним, ― сказала она. Экономка принесла телефон Чарли, но тот, услышав голос Мартиши, начал только больше плакать и просить, чтобы она приехала. Женщина пыталась воздействовать на него, но мальчик лишь жалобно хныкал и просил её приехать. Лука, выслушивавший концерт вместе с невестой, пожал плечами и сказал, что отвезет её. Было видно, что он не слишком рад прерывающемуся отдыху с цыганкой, но удерживать её не стал. Молча собрался сам и сам сел за руль, чего не делал уже давно. Видимо, хотел продлить время наедине с ней. Томми встретил их у порога. Он курил сигарету и заметно напрягся, когда вслед за сестрой показался итальянец. Он напряжённо оглядел пространство вокруг них, словно ожидая увидеть западню, но, вспомнив, что этого не случится, расслабился. ― Привет, брат, ― поздоровалась Мартиша, первая подойдя к нему и целуя в щеку. Томас крепко, но коротко обнял её. Посмотрел на итальянца поверх плеча сестры. Шелби чуть отстранился от сестры, чтобы поприветствовать гостя. ― Лука, ― поздоровался он, протянув руку для пожатия, а второй рукой по-прежнему обнимая Мартишу за талию. Цыганка неловко принюхалась к волосам брата, пытаясь понять, чем они пахнут. Чангретта коротко улыбнулся, ответив на рукопожатие. ― Томас. ― Где Чарли? ― взволнованно проговорила Мартиша, поглядывая в сторону лестница. ― Наверху с Лиззи. Мисс Шелби удивленно глянула на брата, чуть нахмурившись. Она, честно признаться, чувствовала себя смущенной, стоя перед братом без макияжа и в давнишней одежде, но постаралась взять себя в руки. Томас был взрослым мужчиной, наверняка он понимал, что сестра к Луке ездила не книжки читать, и они не просто так жили вместе несколько дней. ― Лиззи? Хотя, нет, не объясняй, ― Мартиша видимо о чём-то догадалась, но поспешно махнула рукой, чтобы Томас не начал рассказывать всё. Она быстро глянула на Чангретту. ― Ты останешься подождать меня? ― А ты собираешься возвращаться? ― с едва заметной ухмылкой спросил Лука. Томас развернулся и зашёл в дом. Мартиша запахнула незастёгнутое пальто и нервно сжала пальцы. Лука подошел к ней ближе. ― Я бы очень хотела, но я должна быть с Чарли, ― сказала она чуть виновато. ― А потом, скорее всего, надо будет съездить в общий дом, взять кое-какие вещи. Лука понимающе улыбнулся. ― Мне всё равно надо обсудить кое-что с Томасом, так что я задержусь, ― сказал он. Маришка кивнула. ― Давай, беги уже, ― закатил глаза итальянец, и цыганка, чмокнув его в губы, поспешила наверх, успев лишь скинуть пальто в руки экономки. Чарли сидел в пижаме в кровати и упрямо отводил голову от Лиззи, которая мягко пыталась убедить его принять лекарство. Чарли выглядел плохо. ― Чарли, ― позвала Мартиша, войдя в комнату. Мальчик поднял на неё глаза и на мгновение улыбнулся. ― Мартиша! ― Привет, Лиззи, ― поздоровалась цыганка с любовницей брата. Лиззи, тяжело вздохнув, отложила лекарство в сторону, и помассировала виски. У неё был усталый вид, она была даже толком не одета, в халате, перетянутом на поясе, волосы расчёсанные, но не уложенные, на лице ни грамма косметики, а под глазами едва заметные мешки. ― Привет, ― Лиззи просто устало кивнула, при всём желании в такой обстановке у неё сейчас не получилось бы одарить мисс Шелби своей привычной улыбкой. Наверное, она сидела с Чарли всю ночь… Значит, она тут ночевала. Мартиша знала, что у Лиззи с Томасом есть отношения, более-менее даже крепкие, но брат не брезговал другими женщинами. Хотя, никого другого он сюда не приводил. Лиззи была первой женщиной, которая состояла в связи с Томасом и была у него дома после Грейс. Мартиша подошла к племяннику, присела около его головы так, что их с Лиззи колени почти соприкасались, и погладила мальчика по голове. ― Как ты, мой маленький? Вместо ответа Чарли стошнило. Мартиша едва успела отвести ноги, а Лиззи ловко подставила тазик. Судя по запаху чистящего средства, Чарли тошнило не в первый раз. ― Простите, ― только и смог выдавить из себя Чарли, прежде чем его настиг новый приступ тошноты. ― Малыш, ― сочувствующе произнесла Мартиша, прижавшись губами ко лбу племянника. ― Ночью мы дали ему жаропонижающее, но температура не спадает, ― тяжело вздохнула Лиззи. Мартиша скосила на неё глаза. В голосе женщины было искреннее переживание и сочувствие, и, судя по тому, как она поглаживала Чарли по ножкам, она действительно переживала. Впрочем, надо было помнить, что Лиззи не была плохим человеком. Бывшей проституткой ― да, однако она действительно была хорошей. ― Без тебя не хотел принимать лекарства. Мартиша принюхалась к запаху лекарства, которое было у Лиззи, и хихикнула. ― Судя по запаху, лекарство оказалось у Томми на голове. ― Да, но это была вторая ложка, ― кивнула Старк на свой халат. На коленях темнело несколько капелек, очевидно, того же лекарства. ― Иди выпей кофе, Лиззи, ― мягко улыбнулась Шелби, положив руку на плечо женщине. ― Умойся, приведи себя в порядок и немного отдохни. Я посижу с Чарли. ― Спасибо, Маришка, ― улыбнулась Лиззи, и встала. Лиззи сказала это так, будто Чарли был её сыном. ― Тебе спасибо. Лиззи ушла, и цыганка посмотрела на племянника. Мальчик сложил руки на груди и смотрел в стену, а его надутые губки дрожали. ― Уходи, ― обиженно пробормотал Чарли, не глядя на тётю. Радость, с которой он встретил её приход, испарилась. Мартиша тяжело вздохнула, пригладив свои волосы. Когда Чарли болел, настроение у него менялось с невероятной скоростью, совсем как у Томми в детстве. ― Почему? ― спросила девушка, закатывая рукава платья. Обижаться на Чарли не имело смысла, она знала, что мальчик её обожал. ― Ты меня бросишь! ― заплакал Чарли. ― И папа меня бросит! ― Это не так. ― Ты выйдешь замуж и уедешь. А я останусь один. Ну и ладно! Тогда я буду один. Мартиша погладила высунутую из-под пледа ногу племянника. С самого рождения, это успокаивало Чарли всегда, когда он плохо себя чувствовал. Чарли лежал и дышал открытым ртом, неподвижно глядя в одну точку лихорадочно блестящими глазами. ― Я тоже могу быть одна, ― заметила цыганка. ― Я могу быть сама по себе, самостоятельно принимать решения. Мне так проще. Я могу завтракать, обедать и ужинать одна. Могу не звонить, ни с кем не общаться днями. Но это не сделает меня счастливой. А все люди должны быть счастливы, ― она взяла его ладошку в свою, расцепив сложенные на груди руки, и ласково поцеловала. ― Твоё присутствие делает твоего отца счастливым. Он рад, что у него есть сын. ― У него скоро будет ещё ребенок, ― вдруг пробубнил Чарли, и Мартиша едва не подавилась воздухом. ― Что? ― Лиззи беременна, ― спокойно сообщил Чарли. ― У неё будет ребенок моего отца. Мартише бы порадоваться, что Чарли принял новость так спокойно, но от удивления она не могла ничего сказать. Она не лезла в отношения брата, но как-то раз поинтересовалась одним моментом, и Томми сказал, что он следит за этим. Ему не нужны были ещё дети, и тем более ему не нужны были дети от Лиззи. Ровно, как и от любой женщины, не являющейся Грейс. А тут… Раз Чарли об этом знал, значит ребенка было решено оставить, и Томас собирался воспитывать его или её вместе со своим сыном. Это объясняло присутствие Лиззи здесь. Однако… Сколько Томми знал об этом? Скольким людям он сказал и почему не сказал ей? Чарли снова стошнило, и это дало Мартише время сообразить, что надо сказать. ― Тогда у тебя будет важное дело, ― важно проговорила она, и Чарли посмотрел на неё большими, голубыми глазами, в которых плескалось сомнение. ― Ты будешь старшим братом. Представляешь, какая это ответственность? Твой отец ― мой старший брат, и он всегда защищал меня, Джона и Финна, а Артур защищал нас всех. Ты ― Шелби. Ты должен быть сильным, Чарли, ― произнесла она. Чарли был ещё маленьким, но уже понимал, как много значит их фамилия. Слова тёти заставили его успокоиться и немного задуматься. Пользуясь замешательством племянника, Мартиша всунула ему лекарство и помогла запить. Потом она быстро переоделась в другое платье с открытыми руками и вернулась к племяннику. Она подняла Чарли и отнесла его в ванную, посадила мальчика на кухонный стол, чтобы осторожно снять с него испачканную одежду и умыть. Стоило ей стянуть с крохи футболку, Мартиша замерла, испуганно взглянув на его грудку и животик, провела кончиками пальцев по ярким пятнышкам сыпи. Она была уверена, что ещё полчаса назад ничего такого не было, потому что иначе Лиззи или Томми ей сказали. Осторожно спустив мальчика на пол, Мартиша спешно осмотрела его личико, задрала пижамную кофту. Прищелкнула языком, разглядывая уже знакомые ей высыпания. ― Это что? ― Чарли озадаченно провёл пальчиками по паре прыщиков, надувшихся совсем рядом с его пупком. ― Сыпь, дорогой. Ничего страшного, ― стараясь выглядеть как можно увереннее, ответила ему тетя и ласково поцеловала в лоб. Она устроила Чарли в кресле, с помощью экономки поменяла постельное белье, и переодела Чарли. Снова устроила племянника в кровати и рассматривала его живот, пытаясь понять, чем заболел мальчик. Но найти на глаз принципиальную разницу между сыпью при ветрянке, при кори и при краснухе так и не смогла и отбросила это бесполезное занятие. Чарли засыпал после лекарства. Мартиша велела экономке ещё раз вызвать врача Шелби, а сама, дождавшись, когда племянник заснёт, спустилась вниз. Томас и Лука сидели в гостиной, держа стаканы с виски. Шелби, не стесняясь итальянца, устало развалился в кресле и на появление сестры даже не отреагировал. Зато Лука сразу на неё посмотрел, и недовольно выдохнул, заметив другое, домашнее платье, однако не стал что-то говорить. ― Как он? ― участливо поинтересовался Чангретта, когда усталый Томас, видимо, не спавший всю ночь, как и Лиззи, с трудом открыл глаза. ― У него сыпь, ― оповестила цыганка. ― Ветрянка, скорее всего. Так что если не болели ― выметайтесь отсюда оба. Томас махнул рукой. Он болел ветрянкой в детстве почти сразу после Мартиши, когда Джон принёс болезнь из школы. Лука тоже кивнул. ― Я дала ему лекарство, и он спит. Сказала, чтобы экономка вызвала врача, чтобы точно определить, что с ним, ― она посмотрела на Луку чуть виновато, подошла ближе и погладила по волосам. Томас на них даже не посмотрел, продолжая лежать с закрытыми глазами. ― Думаю, я останусь на несколько дней, послежу за ним. ― Если так будет лучше, ― согласился Чангретта. Мартиша улыбнулась ему, а потом посмотрела на брата. ― А ты не сказал мне про Лиззи, ― произнесла она как можно мягче. Устраивать скандал не хотелось, особенно в присутствии Луки, но неприятная обида подначивала спросить. ― Мы только вчера решили, как будем жить дальше, ― произнес Томми. ― Не хотел тревожить. ― Понятно, ― кивнула Мартиша, присаживаясь на подлокотник кресла, где сидел Лука. Итальянец, не стесняясь, тут же обнял девушка за бедра свободной рукой. ― Лука сказал, что вы будете венчаться в саду, ― проговорил Томас. Мартиша ощутимо вздрогнула. Она почти не думала о свадьбе, и мозг, получив сигнал о старом слове, тут же послал импульс. ― Не совсем, ― поправила цыганка. ― Церемония венчания по католическим традициям пройдет в соборе. По цыганским ― в саду в том доме, ― Мартиша вздохнула. ― Как только Чарли станет легче, начну собирать вещи. Лука предложил переехать к нему. ― Да, он мне сказал, ― всё так же не открывая глаз сообщил Томас. Мартиша чуть улыбнулась. Они посидели в молчании ещё несколько минут, пока Лука допивал виски в своём бокале, а Томас, кажется, и вовсе задремал. Наконец, итальянец поставил бокал на стол и кивнул девушке на коридор. Прощаться с Томасом не стали ― Шелби дышал ровно, судя по всему, заснув прямо в кресле. В другое время он не позволил бы себе такой вольности, заснуть рядом с тем, кого ещё вчера называл врагом, но присутствие сестры, её нежная властность успокаивали, и Томас сдался. Мартиша и Лука вышли, итальянец принялся застёгивать пальто. Мартиша чуть грустно вздохнула и прижалась к Чангретте, обняв его за пояс. ― Прости, ― пробормотала она. ― Я хотела бы ещё провести время вместе. ― Нашла за что извиняться, ― усмехнулся итальянец, поцеловав цыганку. Следующие два дня были весёлыми. Выяснилось, что Лиззи не болела ветрянкой, поэтому следующим утром и она проснулась с характерной сыпью. Томас взволновался в два раза сильнее ― он знал, чем опасна ветрянка беременным. Пришедший врач осмотрел её, но кроме сыпи и лёгкой слабости Лиззи ни на что не жаловалась. ― При беременности снижается иммунитет, поскольку необходимо, чтобы организм матери не отторгал плод, который генетически является самостоятельным, а значит чужеродным объектом, ― объяснил врач. ― У вас уже начался второй триместер, плацента у ребенка сформирована, она не пропустит вирус. Томас, который присутствовал при осмотре, несмотря на просьбы Лиззи выйти, громко облегченно выдохнул. Мартиша погладила брата по плечу, успокаивая. Лиззи убедила их, что сама о себе позаботится, но Мартиша всё равно щедро обработал лосьоном кожу женщины, надеясь, что Лиззи он поможет не хуже, чем Чарли. Тот совсем не чесал свои волдыри. Несмотря на то, что Чарли и Лиззи ещё полностью не выздоровели, Томас посоветовал Мартише поехать домой и нормально отдохнуть. Теперь в поместье дежурил врач, а нянька и экономка прекрасно справлялись с двумя болеющими. Мартиша сначала посомневалась, но через пять дней Томас смог выпроводить сестру на прогулку. Мартиша не сразу поняла, как соскучилась по свежему воздуху, пока не выбралась из пропахшего лекарствами и хлоркой особнаяка на улицу дольше, чем на пять минут. Шофер Томаса довез её до дома, в нём было безумно холодно. Мартиша включила отопление в своей комнате и на кухне. Тоскливо оглядела пустые полки продуктов и решила, что ей срочно надо в магазин. Вообще, можно было бы вернуться к Луке или позвонить и пригласить его, но Мартиша решила, что уж вещи она сможет собрать сама. Лука всё равно свяжется с ней сегодня или завтра, как связывался каждый день во время её «карантина». Она имеет время для себя? Оставив дом прогреваться, девушка направилась в ближайший магазины. Она набрала какой-то выпечки, и, придерживая одной рукой бумажный пакет, второй взяла небольшую булочку с сахаром и с улыбкой втянула теплый залах. ― Запах роскоши. Мартиша подняла голову. К ней на встречу шёл Джованни Романо с распахнутым пальто и небрежно обмотанным шарфом вокруг шеи. Подойдя, он чуть шутовски поклонился, расставив руки, не переставая сверкать белозубой улыбкой. Мартиша улыбнулся и откусила большой кусок, с трудом пережёвывая его. Джованни рассмеялся. ― У цыган на столе чаще бывает мясо, чем хлеб, ― заметила девушка. ― Особенно когда твоего деда или отца ищет полиция, и вы прячетесь в лесах, где полно нестрелянных фазанов и кроликов. ― Помню как-то на Новый год мы тоже были в лесах, ― вздохнул Джованни. ― Отец подарил мне буханку хлеба. Я плакал от счастья. Поскольку Джованни был наполовину итальянцем, из-за отца они подвергались в юности гонениям не так часто, как чистокровные цыгане Шелби, однако иногда из-за родни матери им приходилось скрываться вместе с табором. ― Мы как-то раз скрывались целых полгода, это был самый длинный срок на моей памяти, и отец на день рождения подарил мне розочку из сахара, ― Мартиша прикрыла глаза. — Это был самый дорогой подарок, который он мне когда-либо делал. ― Но ведь поэтому мы в итоге и ценим все больше, чем другие люди, ― задумчиво проговорил Джованни. Мартиша доела булку и облизала губы. ― Увидел тебя и решил, что тебе нужна помощь, ― наконец сказал Романо, кивнув на ее сумки. ― Закупаешься? ― В моём холодильнике можно играть в бильярд, ― усмехнулась Шелби. ― Раз ты тут, то пройдись со мной, я куплю ещё продуктов. Джованни с согласием закивал головой. Они с Мартишей потратили почти час на покупку всех продуктов, и в итоге, когда Шелби открыла дверь, Джованни с трудом переступил порог, нагруженный до невозможности. ― Положи продукты на стол, ― сказала Шелби, окидывая взглядом улицу. Бентли Острых козырьков она нашла сразу ― люди Томаса даже не прятались, следя за ней, а вот машину итальянцев пришлось поискать. Она не увидела, сколько там было людей, но весело усмехнулась, закрывая дверь. ― Будешь чай, кофе? Кажется, это единственное, что у нас всегда в избытке. ― Не откажусь, ― улыбнулся Романо, раскидывая продукты в холодильник и на полки. Мартиша взяла его пальто и повесила рядом со своим в прихожей. ― А у нас тоже всегда кофе и чая много. В голодные времена их можно есть, не только пить. ― У цыган голодные времена чаще, чем у обычных людей, ― усмехнулась Мартиша, ставя чайник. ― Мать научила меня готовить кроликов с чаем вместо приправы, особенно самок, у которых мясо жестче и не такое вкусное. До сих пор ненавижу крольчатину. ― Ну, в Италии тебя начнут кормить пастами, и ты станешь настоящей макаронницей, ― заметил Джованни. Мартиша рассмеялась и хлопнула его по плечу. ― Не обижайся, я говорю тебе это как пятидесятипроцентный итальянец. ― Мой жених не живёт в Италии, ― призналась Мартиша. Она выложила на стол купленное печенье и взяла закипевший чайник. Кивнув Джованни на стул, девушка принялась заваривать чай. ― И давай не будем про итальянскую кухню, иначе я захочу пасту с грибами, которую готовил в детстве твой отец, и тебе придётся вести меня к себе и отвлекать твоего отца от работы. Джованни довольно рассмеялся. Мартиша кинула на него быстрый взгляд. Несмотря на то, что они были ровесниками, Джованни казался ей куда моложе её самой. Возможно, все дело было в легкости, которая исходила от него, ведь его жизнь не была осложнена брачными договорами, преступными группировками и всем тем, чем полнилась жизнь Мартиши. Им обоим было по тридцать, но Мартиша иногда чувствовала себя старухой. Мартиша налила чай и поставила перед Романо. Тот благодарно улыбнулся ей и пошутил, что теперь им не нужно ждать снисхождения старой учительницы, чтобы попить чаю. Мартиша рассмеялись. Дверь оглушительно хлопнула. Джованни подскочил, чуть не расплескав чай. ― Что за черт? ― Сломан замок, дверь плохо закрывается, ― Мартиша закатила глаза. ― В холода он всегда показывает свой упертый характер. ― Он стареет, как и всё в этом мире. ― Как и мы. Джованни хмыкнул. ― Ты иногда говоришь как старуха. Тебе пятьдесят, что ли? ― Иногда кажется, что пятьдесят. Джованни посмотрел на Мартишу с сомнением, но он всегда был душевным парнем, не привыкшим бросать друзей в сложную минуту. А Мартиша Шелби определённо была его другом. ― Из-за брака? До появления итальянцев ты, конечно, не была такой веселой как в детстве, но ты чувствовала себя иначе и это было видно. Мартиша посмотрела на него, задумчиво обводя пальцами ободок чашки. Они с Джованни не были очень близки, но в определённой степени дружили. Кроме того, открытый и светлый паренёк всегда притягивал к себе людей, с ним было легко и просто. Особенно сейчас, прямо в этот момент. Их беседы доставляли Шелби определённое удовольствие. Мартише нравилось разговаривать с Джованни: в отличие от остальных жителей Бирмингема, в его словах не было ни следа горечи и боли от прошедшей войны, и он совершенно спокойно вспоминал школьные годы, словно всё это было только вчера. Он не сражался, не марал руки чужой кровью и не хоронил лучших друзей. В его словах и памяти они ― юные, беззаботные, не подозревающие, какой короткий срок им отпущен ― словно до сих пор были живы. И это чертовски подкупало. ― Ты знаешь, Джованни, ― мягко произнесла Мартиша. ― Я никогда и никого не любила так, как любила Луку Чангретту. Об этом, наверное, знал весь Бирмингем. Мы были идеальной парой. Но сейчас всё изменилось. Я изменилась. Я больше не та девочка, которую дергают за косички. ― Я не понимаю. Мартиша вздохнула. Конечно, он и не мог понять. Он не был единственной девочкой в семье, где отец пытается установить строгий патриархат. Артур Шелби-старший был далеко не королевских кровей, но женившись на принцессе, он вообразил себя королем, не понимая, что королем был его зять. Мартишу пытались воспитывать, как цыганскую девушку ― нижняя часть тела женщины, одежда и даже земля под ней считаются осквернёнными, если женщина поднимется выше первого этажа ― скверна, если цыганка юбкой коснется мужчины ― скверна. Джованни, будучи наполовину итальянцем, не понимал всех тонкостей цыганского мира. Зато понимала Мартиша. Она не была любимым или желанным ребенком для отца, конечно, главная её обязанность была помогать матери в домашних делах. Если бы не дед, отец так и не отправил бы её учиться в школе, потому что цыганке не нужна грамотность, чтобы рожать детей. Он не был женщиной в этом непростом мире. А Мартиша была. Поэтому она старалась делать все, что говорил Томас, поэтому она без ропота выполняла все его приказы, поэтому она в конечном итоге вышла замуж за Луку Чангретту. Любовь сыграла здесь не последнюю роль, но правда была в том, что даже будь на его месте кто-то другой, Мартиша бы повиновалась. Она была женщиной, пусть и женщиной из семьей Шелби, и её сакральная цель ― улучшить состояние своей семьи. Ей просто повезло, что это был Лука. Мартиша вздрогнула, подумав об этом. ― Понимаешь, ― выдохнула она. ― Ты никогда не поймешь, что значит быть женщиной. Мне бы пришлось выйти замуж однажды, и скорее всего, чтобы помочь семье. Мне повезло, что это оказался тот, кого я люблю, и… ― Нет, ты не поняла, ― Джованни поднял руки. ― Я знаю, что ты любишь старшего Чангретту. Весь Бирмингем это знает. И я счастлив за тебя, как бы я не любил тебя в детстве, ― заметив настороженный взгляд Шелби, Романо усмехнулся. ― Не говори, что не знала этого. Даже Ангель это знал. Многие были влюблены в тебя, просто я оказался чуть смелее, чтобы говорить об этом с кем-то. Я говорю о том, что до брака ты была… живой. Встречая тебя на улице, я видел королеву. Сейчас я вижу женщину, которая пытается выглядеть Екатериной Арагонской, но на деле чувствует себя Анной Болейн, отправленной на плаху. Мартиша усмехнулась. ― Я ― не английская королева. Я ― не Екатерина Арагонская, и не Анна Болейн, я — это я, Мартиша Шелби, цыганская королева. И меня склонить на плаху очень и очень непросто. Что же до моего состояния, ― Мартиша вздохнула. ― Я не чувствую, что иду на плаху, но знаешь, я как будто заключаю брак с тем, кого знаю лишь немного. Лука изменился за те девять лет, но это всё ещё мой Лука. Тот, кого я люблю. Джованни кивнул и не стал больше спрашивать про это. Его, в любом случае, не касались отношения Мартиши Шелби, и ему не должно было быть интересно, с кем она и почему. Разве что был один аспект в этой ситуации, который волновал Романо. ― Я вообще-то не хочу портить чаепитие, но можно вопрос? — растянув губы в почти естественной улыбке, спросил Джованни, и Мартиша кивнула. ― Ты скажешь Чангретте про нас? ― Позже, ― пожала плечами мисс Шелби. — Это не так важно. Но если он узнает не от меня, то я сделаю всё, чтобы тебя не пристрелили, ― с улыбкой пообещала она, но они оба понимали, что это была далеко не шутка. Ревность Луки была хорошо известна в Бирмингеме, почти так же, как их обоюдные чувства с цыганской королевой. Убить не убьет, но прострелить колени мог вполне. Так уже было раньше, почти перед самым отъездом Мартиши в Нью-Йорк ― какой-то парень отпустил в сторону цыганской принцессы какую-то похабную шутку, и Лука выстрелил ему в правую ногу. ― Хорошо, ― серьёзно промычал себе под нос Джованни, а потом добавил более бодро. ― Твоё покровительство очень много значит, и мне не хотелось бы терять его. ― Скоро я перееду в Нью-Йорк, так что надо будет договориться с кем-то. Попрошу Джона. Ваша семья неплохо общается с семьёй Эсме, ― женщина вальяжно усмехнулась и, засмотревшись на собственное отражение в висевшем на стене декоративном зеркале, любовно поправила причёску ― Спасибо. Не знаю, кем бы я стал без тебя, ― Джованни завёл правую руку за голову и с наслаждением размял длинными пальцами шею. ― Так бы и чистил туфли прохожим, ― рассмеялась Мартиша, но почти сразу покачала головой. ― Ты всегда был талантливым, Джованни, поднялся бы и без меня, ― уголки её губ еле заметно дёрнулись вверх ― Но ты существенно облегчила мое восхождение на Олимп, и я не смогу этого забыть. Они поговорили еще немного, выпив весь заваренный чай. Мартише нравилось проводить время в компании Джованни. С ним она забывала абсолютно обо всех ужасах, которые ей пришлось пережить. Его сознание не было запятнано кровавыми кадрами прошлого, в его памяти все до единого были живы. С ним и сама Мартиша словно вновь обретала ту подростковую беспечность и радость. Где-то внутри женщины начинал бурлить былой подростковый задор. ― Был очень рад с тобой увидеться, ― искренне проговорил Джованни. ― Приходи, чтобы я сшил тебе платье для поездки в Нью-Йорк, я буду рад, ― широко улыбнулся и, расправив плечи, почесал затылок. Мартиша рассмеялась, вспоминая, что нечто подобное уже сказал ей Финачи, но согласно кивнула. ― Я тоже была рада посидеть. Юность вспомнилась, ― мисс Шелби вздохнула. ― И спасибо… за наши общие тайны, ― с намеком произнесла цыганка, и Джованни кивнул. Джованни кивнул и дернул ручку двери, но та не поддалась. Попробовал еще раз, но результат был тот же. ― Цыганская магия не хочет меня выпускать? ― усмехнулся он, пропуская к двери Мартишу. Та провела странные манипуляции с замком, но эффекта не было. ― Чертов замок, замёрз, вероятно, ― Мартиша закатила глаза. ― Ладно, чёрт с ним. Пойдем, выйдешь через черный вход. Запасная дверь их не подвела. Ещё раз бегло попрощавшись, Джованни перемахнул через забор, пролез в кустах, радуясь, что не надел парадную одежду для похода в пекарню, прошёл через задний двор одного из домов, и наконец вырулил на главную улицу. Окинул взглядом проезжающие мимо машины, узнавая Бентли Острых козырьков ― весь Бирмингем знал, на чём ездили люди из компании Шелби, и почтительно уступали дорогу. Джованни прошёл ещё немного, отмечая в соседнем переулке припаркованную черную машину. Не замедляя шаг, Романо вгляделся в неё: чёрная, крытая, с клапаном наверху. Она выглядела легкой, и посмотрев на неё чуть внимательнее, Романо решил, что это Alfa Romeo RL. «Повезло кому-то, ― подумал он, а потом тут же хмыкнул. ― Итальянец Мартиши, без сомнений». *** Мартиша поставила вариться спагетти ― теперь мысли о пасте не отпускали её голову, а нужные продукты всё равно были. Был вариант позвонить Луке ― если она выявит желание приехать на ужин, он напряжет всех своих поваров, но девушка не была уверенна, что Томас опять не позовет её к себе. Чарли после смерти матери стал куда более капризным и мог опять устроить бойкот. Но перед сном всё равно надо позвонить жениху ― просто сообщить, где она, и что с ней всё нормально. Мартиша нашла старую поваренную итальянскую книгу и вычитала там, как именно готовить пасту. Шелби снова поставила чайник, проверила варящиеся в кастрюле спагетти, подготовила заготовки и, заварив ещё чашку чая, подошла к окну. Заметив её силуэт, цыгане, посланные наблюдать за ней, приветливо помахали руками. Мартиша тоже махнула, и задвинула шторы. Повернувшись, Шелби задумчиво рассматривала деревянные игрушки, которые стояли на полке рядом с фигурами кошек Полли. Посмотрев на деревянного солдатика, Шелби улыбнулась. Лука, остановившись, упёрся руками в колени и тяжело дышал. Длинная чёлка падала на глаза, и мальчишка с раздражением откинул её, выпрямляясь. Он окинул взглядом пустую улицу, пытаясь выискать темные косы сбежавшей цыганки. С минуту он озирался с недоумением, пытаясь понять, куда делась девчонка, отрыв с которой был пару метров, затем сказал без гнева, но достаточно громко, чтобы Мартиша, находясь по близости, могла его слышать: — Ну, попадись ты мне, я... Его прервал весёлый смешок, прилетевший откуда-то сверху. Чангретта поднял взгляд ― цыганская принцесса отделилась от дерева и спрыгнула на землю с ветки. Отряхнула длинную юбку платья и хитро усмехнулась. ― Ты очень медленный, Чангретта, ― она откинула пышные, чуть растрёпанные косы, и протянула игрушку с трудом отдышавшегося итальянца. ― Твой солдатик. Мы, цыгане, не воры, ― гордо заявила девочка. Подобно многим девочкам, она немножко гордилась своим талантом в тёмной и таинственной дипломатии и свои намеки считала чудесами тонкого подвоха. Лука даже не посмотрел на игрушку. ― Вы всегда воруете, ― провокационно заявил Чангретта. ― Лошадей, а не солдат, ― рассмеялась цыганка и ещё раз показательно протянула солдатика Луке. Лука смотрел на нее с минуты, а потом накрыл запястье Мартиши своей рукой и отпустил. Цыганка недоумённо посмотрела на солдатика, и снова перевела взгляд на итальянца. Лука смотрел на неё с высоты своего роста, светло-зелёными глазами из-под темной челки. Чангретта облизал тонкие губы. ― Маришка, а… ― крайне неуверенно спросил он, и девочка вытаращилась на него, как на новое чудо света. Лука Чангретта и неуверенность в её разуме никак не сочетались. ― А почему я тебе не нравлюсь? Мартиша громко фыркнула от удивления. ― Это я тебе не нравлюсь, ― заявила она, стараясь подавить проскользнувшую в голосе обиду. Годы шли, а Лука по-прежнему придумывал для неё прозвища и откровенно смеялся с них каждый раз. Даже тот раз, когда она разбила в кровь колени и Лука помог ей, ситуацию не изменил. ― Правильно, я же простая цыганка, а не аристократка вроде… Лука наклонился и поцеловал её. Точнее, поцелуем это назвать было сложно ― он просто прикоснулся своими губами к её. Он знал, что можно сделать больше, и даже примерно представлял как, но вдруг оказалось приятно стоять просто так, прикасаясь к её губам своими. Отстранившись, Лука серьёзно посмотрел в глаза Маришки, которая от смущения была вся красная, и решительно заявил: ― Когда ты вырастешь, я женюсь на тебе. Мартиша рассмеялась. ― Ты слишком самоуверенный, Чангретта. Мы даже не друзья. ― Тогда предлагаю подружиться, ― проговорил он. ― Чтобы потом пожениться. Мартиша посмотрела на солдатика и убрала его в свой карман. Сложила руки на груди. ― А если я не согласна? ― Я завоюю твоё сердце. Я обещаю тебе, Маришка. Мартиша улыбнулась. Лука всегда сдерживал свои обещания, даже если в самых неожиданных формах. Несмотря на то, что готовка шла полным ходом, на кухне всё ещё было прохладно. Мартиша накинула на плечи старую мамину шаль, и продолжила свою цыганско-итальянскую готовку. Напевая что-то на своём языке, девушка достала макароны, натерла на них пармезан с маслом, не удерживая себя от детской привычки закидывать каждый второй кусок себе в рот. Готовку прервал стук в дверь. «Томас» ― подумала Мартиша. С момента ухода Джованни прошло почти два часа, но девушка не заметила этого, задумавшись о своём и хозяйничая на кухне. Она выглянула в окно, но увидеть крыльцо было невозможно. Стук повторился, более настойчивый. Мартиша вытащил пистолет из ящика с крупами и направилась к двери. Дернула ручку, но та не поддалась. ― Нажмите на ручку, приподнимите дверь и откройте, ― крикнула Шелби, снимая пистолет с предохранителя. Мама в детстве говорила, что нельзя открывать дверь, не спросив «кто там?», но братья научили открывать дверь и наставлять пистолет. Шелби не боятся незваных гостей, они всегда к ним готовы. Гость сделал так, как сказала Мартиша. Замок жалобно заскрипел, но дверь открылась, и Шелби спрятала взведённый пистолет за спину, сделав шаг назад. ― Лука? ― удивлённо проговорила девушка, увидев перед собой итальянца. Лука чуть смазано улыбнулся. ― Здравствуй, Маришка. Можно? ― Да, привет. Проходи, ― она отошла, недоуменно глядя на жениха, который снял пальто, шляпу и спокойно повесил на крючок, будто делал так сотни раз. Посмотрев на невесту, он чуть нахмурился, увидев в её руке пистолет, но Шелби не обратила на это внимания, кивнув в сторону кухни. ― Чай? ― Буду не против, ― итальянец повел плечами. ― Тут довольно прохладно. ― Да, есть такое, ― согласилась Мартиша. Она снова поставила чайник, проверила пасту, отметив, что Лука чуть замялся в коридоре, и обернулась на него, когда он вошёл. ― Дом почти год не отапливался, и сейчас сложно привести систему в норму. Я не ожидала тебя увидеть, ― честно призналась она. Лука привычно накрыл её щеку ладонью и бегло поцеловал в губы. ― Решил, что будет хорошим тоном навестить свою невесту. Надеюсь, ты не против, ― Чангретта выразительно скосил глаза. ― Потому что пистолет всё ещё у тебя в руке. Чувствуя подвох во всем происходящем, Мартиша поставила пистолет обратно на предохранитель, убрала его на место, и внимательно вгляделась в итальянца, который рассматривал статуэтки на полке. ― Что-то случилось? ― наконец, спросила Шелби, смотря на то, как итальянец берет солдатика. На её вопрос он даже не обернулся. ― С чего ты взяла? Мартиша подошла к нему и обернула к себе за плечо. Окинула чуть придирчивым взглядом ― чёрный пиджак, белая рубашка, очевидно, была и жилетка. Всё как всегда, выглаженное и безупречное ― для Луки Чангретты. Чем больше Мартиша рассматривала его, тем явнее чувствовала, что в ней просыпается второе «я»: младше возрастом и более безответственное. Девчонка, которая при случае способна выкинуть нечто ужасно глупое без всякой на то причины. Мартиша поджала губы, окинула его взглядом еще раз от начищенных туфлей до головы, и вдруг поняла, что не так. Её детское «я» нашло несостыковку, которая смущала цыганку. С детства она много внимания обращала на то, как уложены волосы итальянца ― Одри не позволяла своим мальчикам бегать лохматыми и непричесанными. А поскольку Лука всегда дергал её косы, то установив с ним хорошие отношения, девочка в отместку всегда взъерошивала идеально уложенные черные волосы Чангретты. Она и в юности этим не гнушалась ― было приятно запустить пальцы в его волосы, особенно учитывая, как это расслабляло Луку после длинного дня. Но Лука никогда не позволял себе появится в подобном виде на улице. Привитые с детства эталоны не прошли для него просто так. ― Твои волосы, ― с торжеством произнесла Мартиша. Лука растерянно провёл по волосам, не понимая, что не так. ― Они не уложены назад, а ты никогда не позволял себе появиться в таком виде. Подожди как… Ага, ага, мм, ― Мартиша переставляла пальцы в воздухе, словно пыталась что-то посчитать. ― Боже правый, Лука! ― Что? ― проговорил итальянец, а цыганка вдруг разразилась громким смехом. Мартиша не могла отсмеяться, и под конец она просто всхлипывала от смеха, держась за живот и опираясь одной рукой на стол. Лука смотрел хмуро, не понимая причину её веселья ― или, напротив, понимая, что она догадалась. ― Он ушёл через заднюю дверь. Джованни, ― она сделала паузу, позволяя себе понаблюдать за тем, как лицо Луки холодеет и он поджимает губы. ― У меня замок заел, он вышел через заднюю, но твои люди, которые за мной следят, этого не видели. Они решили, что он остался у меня на слишком долгий срок, и сразу доложили хозяину, что его невеста подозрительно долго находится одна в доме со своим лучшим другом. Конечно, ты сразу же примчался, даже волосы не успел уложить. Мартиша с трудом перестала смеяться, глядя на крайне удивленное лицо Чангретты. Конечно, он не рассчитывал, что его вроде как визит от всего сердца будет раскрыт из-за того, что он не удосужился привычно мазнуть воском по волосам. Он в целом и не собирался ехать. Полтора часа назад ему сообщили о том, что к Мартише пришел Джованни Романо ― тот паренёк, который сшил ей платье. Новость встала комом в горло, но Лука попытался его проглотить. Он прекрасно знал, что Маришка, его цыганка, не станет опускаться до измен. Она сама ему говорила: «Изменять любимым ― в первую очередь изменять себе», и они обоюдно договорились, что до измен в их паре дело не дойдёт. Лука был солидарен с невестой в этом вопросе, только он считал измену ещё и оскорблением собственного мужского достоинства в двойном размере. Ты выбрал женщину, и, изменяя ей, ты позоришь себя и свои решения. У них были тяжёлые периоды, но они были временными. И у них были друзья противоположного пола ― конечно, если эти друзья не позволяли себе лишнего. У Мартиши в университете был друг-сокурсник, с которым она проводила время на учебе, они вместе могли отправиться на ланч в какое-нибудь кофе, и иногда он даже провожал её до дома. У Луки на работе была вполне симпатичная девушка-секретарша ― мелированные светлые волосы всегда элегантно собраны на затылке, ногти на руках отполированы мастером маникюра, педикюр тоже безупречен, что легко заметить, потому что она носила туфли на шпильках. Она постоянно была рядом на работе, сообщала о делах, приносила кофе, и Лука с ней хорошо общался, потому что она была умной и знающей свое дело дамой. Конечно, поначалу ревность была, но при случае вторая половинка всегда представлялась друзьям. И пусть сначала и Лука, и Мартиша к друзьям отнеслись настороженно, а кое-где даже с ревностью, со временем это прошло. Мартиша, если приезжала к Луке на работу, но он задерживался, весьма мило болтала с его секретаршей. У Луки, конечно, с друзьями Маришки такого контакта не было, но он был вежлив и сдержан, и никогда не срывался на агрессию. Не ревновать совсем не выходило, но они оба пытались держать себя в узде. Задержка на работе не означает секс с секретаршей, а работа над проектом в университете не означает секс с сокурсником. Лука пытался убедить себя этим, убеждал, что Мартиша имеет право на друзей, и он не должен как-то ограждать её от тех, кого она знает. Боже, он же видел этого Джованни Романо на том вечере, помнил его со школьных времен ― и ни тогда, ни сейчас Джованни не вмешивался в отношения Чангретты и Шелби, не пытался «отбить» её, завладеть её внимание. Даже на празднике в честь Рождества Джованни думал не столько о Мартише, сколько о платье, так ведь? Лука знал, что всё было именно так. Прекрасно знал, что Маришка никогда не опустится до грязной измены. Прекрасно знал, что она любит его, и что на её пальце сверкает помолвочное кольцо. И всё равно ― его хватило только на час. Потом он собрался и как можно более спокойно сообщил, что хочет навестить невесту. Осталось объяснить всё это Мартише так, чтобы она не подумала, что его приезд вызван недоверием по отношению к ней. Впрочем, судя по тому, как она смотрела на него ― хитро и с любопытством, будто застала его на мелкой краже сладостей, всё было не так плохо. ― Маришка, послушай… Мартиша обняла его за шею, прижалась к груди и прикоснулась к его губам. Лука замер, лишь послушно опустил голову, когда Шелби потянула его вниз, чтобы не стоять на носочках. Мартиша редко целовала его так. Нежно, спокойно, аккуратно. С любовью. Губы касались уже знакомо. Но так волнующе-сладко, что где-то внутри растекалось густое томление. Мартиша переступила с ноги на ногу, ласково касаясь его. Погладила твердые мышцы рук под рубашкой и пиджаком, провела пальцами выше, пока не зарылась кончиками в густые, едва-едва вьющиеся черные волосы. Застонала в его губы, не скрывая одобрения, ощутив, как мужские руки сместились с талии ниже, сминая плотную ткань её юбки, гладя ягодицы через слои одежды. Сдавленно выпустила воздух через сжатые зубы, когда он оставил её губы, чтобы оставить непрерывную цепочку поцелуев вдоль её щеки, к мочке уха. Стоило кончику его языка едва коснуться чувствительной плоти, она сама будто вжалась в его тело сильнее. Обняла крепче. Поцелуи, рассыпавшиеся по её шее, заставили крепче зажмуриться и неосознанно тесно сжать колени, усиливая собственные новые, волнующие ощущения. Этого было слишком много. ― Идиот ты, итальянец, ― хихикнула она. Этого хватило, чтобы он мгновенно остановился, затих, не двигаясь и ничего не говоря. Мартиша ласково погладила Луку по щеке, позволяя ему успокоиться в ее руках. ― Если бы я любила другого, то ни за что бы в мире не оставила его. Но я собираюсь стать твоей женой. Подумай, что это значит. Лука чуть хрипло рассмеялся. ― Если ты так боялся, что я могу переспать с кем-то в этом холодном, пустом доме, то… ― Мартиша игриво провела по его шее. ― Это вполне можешь быть ты, Лука. Он улыбнулся шире и склонил голову набок. Видеть его таким было почти физически приятно. ― Ты произнесешь это ещё раз? Мартиша замерла, ощущая, как сжимаются руки Луки у неё на плечах. Здесь, в собственном доме, где Мартиша знала каждый уголок, она чувствовала себя спокойнее. И Лука, перенимая её настроение, тоже расслаблялся. ― Лука. Его улыбка померкла, зелёные глаза заблестели. ― Ещё, ― потребовал он. ― Лука. Он подался вперёд. Мартиша почувствовала его дыхание у себя на шее, затем лёгкое, как вздох, прикосновение губ к коже прямо под горлом, но дальше он не двинулся и так и замер. Мартиша положила ладони на его голову. Атмосфера в доме оставалась тихой и спокойной. Помимо аромата дыхания Луки в воздухе почти физически чувствовалась сладость встречи: пустота разлуки имела привкус горечи, который Шелби замечала только тогда, когда они долго не встречались. В пространстве между ними не ощущалось напряжения — тишина была мирной, как безоблачная ночь, без намёка на грозу, а не как затишье перед бурей. Мартиша нашла его руки и прильнула поближе. Лука обнял её, прижимая к груди. ― Знаешь, раз ты здесь, и ты мне почти муж, то может выполнишь свои супружеские дела как истинный итальянец? ― вдруг провокационно спросила Мартиша, и от подобного предложения итальянец заметно оживился. Широкие ладони скользнули ниже, к бедрам. ― В спальне, в гостиной, в ванне? ― шепотом прохрипел Лука, но Мартиша рассмеялась и толкнула его в грудь. ― На кухне, ― заявила она, кивая в сторону разложенных продуктов. ― Приготовь мне ужин. ― Маришка! ― рассмеялся Чангретта, прикрыв глаза ладонью, но цыганка обхватила его за локоть и потянула в сторону стола. ― Я знаю, что ты умеешь готовить, ― предъявила она. ― Порадуй меня. Когда я буду ходить с твоим ребенком внутри я буду много есть. И я могу быть очень капризной, ― цыганка показательно сложила руки на животе, вызвав ухмылку итальянца. ― Может ты будешь капризной в другом плане? ― спросила Лука, но снял пиджак и закатал рукава рубашки. Мартиша довольно улыбнулась. Итальянец подошёл к столу и стал рассматривать продукты, пытаясь сообразить, что хотела приготовить его невеста. ― Сначала ужин, потом секс, ― заявила Шелби. ― Паста с грибами в сливочном соусе. Точнее, кажется это называется…Феттучини. ― Знаю я эту ловушку, ― фыркнул Лука. ― Ты наешься и захочешь спать, тебе будет не до секса. ― А я тебе нужна только для этого? ― провокационно спросила Шелби, пристраиваясь сбоку и наблюдая за тем, как Чангретта принимается за нарезку шампиньонов. ― Если не будет секса, не будет ребенка, ― резонно подметил Лука. ― Поставь сковородку на огонь и нарежь чеснока. Мартиша собрала волосы и достала вторую доску для резки. ― Правда? ― наигранно растерянно переспросила цыганка, принимаясь за чеснок. ― Какая неожиданная новость, Лука. Не будет ужина, не будет секса, ― усмехнулась Шелби. Чангретта усмехнулся и покачал головой. Готовить с Лукой оказалось быстрее, веселее и проще, хотя не совсем удобнее ― казалось, широкоплечий итальянец занимал собой большую половину кухни. Чангретта раздавал приказы со спокойностью и четкостью, свойственной поварам в итальянских ресторанах. Перестав дразнить его, Мартиша рассказывала жениху о Чарли, как он себя чувствует, потому плавно перевела разговор в то, как болела ветрянкой она, и сколько паники было у мамы, когда симптомы проявились резко и внезапно сразу у двоих детей, потом расспросила о том, как болел сам Лука. Чангретта выкладывал спагетти, смешивая с соусом и всеми ингредиентами, пока Мартиша мыла посуду, когда Лука, не отрываясь от своего занятия, поинтересовался: ― О чем вы говорили с тем парнем? Мартиша чуть повернула голову, скрывая улыбку за волосами. Даже не стоило думать о том, что Чангретта забыл о причине своего внезапного визита. ― О прошлом, ― ответила цыганка, посмотрев на Луку. Испытывать его терпение больше, чем она уже испытала, не стоило. ― Вспомнила, как провели детство в таборе, как путешествовали. Я замечталась о пасте и уже хотела напрашиваться в гости, его отец прекрасно готовит. А тут пришел ты и исполняешь все мои мечты, ― она проскользнула под рукой итальянца и вытащила из миски кругляшек шампиньона. ― Рад, что смог угодить, ― едко произнёс Чангретта, но несмотря на это он наклонился и ласково поцеловал Мартишу в макушку. ― Но если ты так соскучилась по итальянской кухне, то Ангель как раз приглашал тебя на ужин в выходные. Встретишься с его детьми, они ему все уши прожужжали. Кроме того, в пятницу приедет его жена, там и познакомитесь. Лука оставил перемешивание феттучини на цыганку, а сам отошёл к раковине, помыть руки. ― Хорошая? ― заинтересованно спросила цыганка, оборачиваясь на жениха. ― Габриэлла? Чудесная девушка, ― Лука чуть улыбнулся. ― Она добрая, отзывчивая, ласковая, но главное ― она очень любит моего брата и их детей. В тоне итальянца была какая-то теплая, добрая забота, словно он говорил о сестре или хорошей подруге. Мартиша вспомнила фотографию блондинки с доброй улыбкой, как радостно улыбался с ней Ангель, и она уже прониклась симпатией к Габриэлле Чангретте, хотя и не видела её ни разу. ― Действительно чудесно, ― улыбнулась она, и кивнула на полки над головой Чангретты. ― Достань тарелки. ― Для меня лучше тебя быть не может, ― заметил Лука, выполняя приказание. Мартиша поставила большую тарелку с пастой на стол и отошла к комоду, чтобы достать припрятанное между посудой красное столовое вино. Удерживая бутылку одной рукой, Шелби достала две чайных чашки. ― Безумно приятно слышать, но не думай, что я настолько дура, чтобы ревновать тебя к твоей невестке, ― фыркнула она. Задумчиво покрутила бутылку в руках. ― Не уверена, что оно особо хорошее. Я покупала для соуса, ― Лука подошёл к невесте, забрал у неё бутылку и вытащил из ящика штопор. ― Соус не состоялся. Но думаю, оно вполне подойдёт нам для атмосферы, как думаешь? ― Подойдёт, ― охотно согласился Чангретта. Бутылочная пробка поддалась с лёгким хлопком, через пару секунд рубиново-красная жидкость плеснулась в бокалы. ― Меня не впустят в Италию, если узнают, что я пил вино из чайных чашек. ― У нас всегда есть квартира в Нью-Йорке, ― резонно заметила цыганка, и итальянец усмехнулся. Возможно, не столько шутке, сколько тому, что Мартиша сказала «нас», объединила его и себя в одно целое, как и должно было быть. Как Лука всегда хотел. ― Любовь моя, ― немного театральным жестом Лука протянул бокал невесте, тут же спохватился. ― Не слишком слащаво? ― В самый раз, ― заверила Мартиша, принимая бокал и делая первый – совсем крошечный – глоток. ― Я обожаю, когда ты так меня называешь. Лука улыбнулся, прежде чем пригубить вино из своего бокала. Удивленно кивнул, взглянув на напиток в своей руке. ― Неплохо, не ожидал даже. ― Стой, мы неправильно пьем! ― сделав максимально серьезный вид, Шелби очень торжественно подняла руку с бокалом. ― Давай… за нас и наше счастливое будущее! ― За нас, ― Лука отсалютовал бокалом в ответ. ― За тебя. Без тебя чёрт его знает, во что всё это бы превратилось. ― За спиной каждого великого мужчины стоит великая женщина, ― с мягкой усмешкой процитировала цыганка. ― От скромности ты не умрешь, Маришка, ― улыбнувшись, Лука переложил бокал в левую руку, правой обнял цыганку за талию, склонившись, мягко коснулся её губ поцелуем. Лука положил руку на стол и медленно потянулся к Мартише. Сантиметр за сантиметром, пока их пальцы, едва касаясь, не переплелись. Цыганка, наблюдавшая за уверенными, но осторожными действиями итальянца, подняла взгляд; заметила, как дрогнули чёрные ресницы, как вздымалась его грудь от размеренного дыхания. Больше всего на свете ей захотелось прильнуть к ней, широкой и мускулистой, и слушать успокаивающее биение сильного сердца. Маришка вдруг изогнулась, выпутываясь из рук итальянца, и улыбнулась. ― Я кое-что вспомнила, ― торопливо проговорила она. ― Подожди меня здесь. И она торопливо унеслась на верх. Лука чуть улыбнулся. Он вспоминал, почему так крепко любил её ― свою цыганку. Разве мог быть кто-то дороже её, мог кто-то согреть его сердце больше, чем она? Маришка, его цыганская королева с косичками девочки из прошлого, была его надеждой и солнышком. При всей его любви, Лука никогда и никого не хотел так сильно, как её. Интересно, осознавал ли он тогда, в детстве, каким невероятно сильным однолюбом станет сейчас? Осознавал ли, глядя на десятилетнюю забавную девчонку с двумя пышными косами, постоянно ошивавшуюся со своими братьями и другими цыганами, потому что была их королевой, что когда-то она станет такой важной, что без неё и дышать нельзя будет? Мартиша спустилась и, войдя на кухню, чуть тревожно пригладила волосы. В руке у неё была деревянная шкатулка. ― Что это? Ещё один подарок? ― Лука улыбнулся уголком губ и нежно провёл пальцами по девичьим волосам. ― Вроде того, но он не представляет материальной ценности. Только духовную, ― нервно произнесла Шелби и протянула вещь ему. Чангретта взял её, чуть повертел в руках, рассматривая ― шкатулка была прямоугольной, не очень большой, но достаточной, чтобы хранить в ней широкие ожерелья из золота, что так любила Мартиша в юности. Маришка не спешила объяснять ему что-то и лишь ждала, пока Лука сам не откроет шкатулку. Итальянец щёлкнул маленькой задвижкой и открыл крышку. Шкатулка почти под завязку была забита какой-то бумагой, сложенной в прямоугольник. Под чуть смущённый взгляд цыганки, Лука взял один из них и развернул. Лист был исписан, Лука сразу узнал почерк Маришки ― да и как он мог его спутать с чужим, столько лет бережно храня и перечитывая её письма. Чангретта принялся читать, но по мере того, как он изучал написанное, лицо его всё быстрее теряло наигранное спокойствие. ― Я не переставала писать тебе, ― произнесла цыганка. ― Лишь перед самым твоим выходом из тюрьмы, я решила, что ты… решил оставить меня в прошлом. Я не знаю, куда девались письма, но я не… не преставала писать, ― Маришка запнулась. ― Я любила тебя… и люблю очень сильно. Лука дочитал письмо, но не спешил убирать его. ― Это письмо написано спустя год после моего выхода из тюрьмы, ― заметил он, дёрнувшись, словно от пощёчины. ― Мне не с кем было говорить, и, когда я чувствовала себя особенно одинокой, и думала, что братья не поймут, писала тебе. Мне всегда казалось, что ты поймешь меня, что бы я не сделала и не сказала. Лука, не закрывая шкатулку, отставил её в сторону, положил раскрытое письмо сверху и накрыл щёки цыганки своими ладонями. С губ Маришки сорвался стон; и Лука поймал его с голодным поцелуем. Его язык проник в девичий рот, оглаживая нёбо. Поцелуй бредил истерзанное нервным напряжением нутро своей властностью. Требовательный, строгий, но безмерно нежный. Близость Луки, его губы, объятья, запах тела, дурманом окутывающий разум, заставляли Шелби забыть обо всём. Мартиша отвечала на поцелуй, подаваясь вперёд, приникнув к итальянцу всем телом. Тот оторвался от розовых, горящих под его ласками уст и принялся осыпать заалевшие щеки, подбородок и шею беспорядочными поцелуями. ― Ti voglio bene, «Люблю тебя»... ― пробормотал Чангретта, глядя в синие глаза Мартиши. ― Quanto ti amo. «Как же я тебя люблю». Девушка улыбнулась и потянулась к нему. Она была истинной дочерью рома — едва приняв его в себя, она забывала о робости и стеснении, и о том, что всё в этом мире не вечно — лишь острое наслаждение лилось по жилам, заставляя кипеть кровь. Она закрывала глаза и отдавалась во власть безумия — цыганка, дикарка, с неукротимым нравом, буйным темпераментом и полным пренебрежением к любым человеческим законам и устоям. С ней Луке легко было забыть о всех проблемах, и радоваться только тому, что Шелби сейчас с ним. После девяти лет это казалось безумным видением. Слишком прекрасно, чтобы быть реальностью, а не сном. Что, если всё происходящее — лишь игра его воображения? Испугавшись, Лука сильнее вжался в её кожу, горячую, как хлеб из печи. Мартиша положила свои руки на его и наклонилась, чтобы поцеловать. Маришка двигалась на нём так резко и сладко, что уже совсем скоро он растворялся в её запахе, уткнувшись носом в её шею, и крепко сжимая её худые бедра. Он не старался перехватить инициативу — ему нравилось то, как раскрывалась перед ним девушка, точно дивный зимний цветок. Она яростно двигала бедрами, скакала на нём, словно на породистом жеребце, насаживалась сильнее и глубже, прикусывая губу и корчась, словно от боли. Мартиша никогда не кричала, не шептала глупые слова, признаваясь телом, тяжёлым дыханием и взглядом, что горел ярко и обжигающе. Их влажные от страсти тела никогда не лгали — они были нужны друг другу. Они жили друг другом. Они любили друг друга. Лука обнимал её крепче, оставлял дорожки из поцелуев на её шее и груди, слушал её прерывистые всхлипы, ощущал тесноту её лона и задыхался от бури эмоций, что бушевала у него на душе. Он не хотел её отпускать, мечтая всю жизнь вот так сжимать её в своих объятиях и знать, что во всём мире ей нужен только он. Лука не мог оставаться с ней так же долго, как она с ним, поэтому следующим утром уже был вынужден уехать. Мартиша пообещала закончить с вещами к вечеру и завтра после завтрака итальянец может её забирать ― точнее, она управится с вещами, если никакие женихи не будут её отвлекать. Собираясь, Лука успел напомнить ей о вреде курения ― в тумбочке цыганки нашлись сигареты, которые там хранили Джон и Артур про запас, но когда Мартиша залезла туда за расческой, и Лука заметил их, не упуская момент. ― Курение вызывает три совершенно гадких вещи: рак легких, хронический бронхит и различные болезни сердечно-сосудистой системы, ― заявил он. ― Табак является причиной смертности от рака легкого в девяносто процентах всех случаев, от бронхита и эмфиземы в семидесяти процентах и от болезни сердца в примерно двадцати пяти процентах всех случаев. Мартиша закатила глаза. ― Я помню, ― Лука провел языком вверх от яремной впадины вверх по шее, отчего по телу Маришки пробежали восхитительные мурашки. ― Из-за тебя я никогда не курила. Светло-зелёные глаза сверкнули триумфом. ― Можешь не благодарить. Она взглядом нырнула в чёрную бездну его зрачков. Чангретта подался вперед, нависая над ней, заставляя лечь обратно на кровать и продолжил ласки. Мартиша уже не сомневалась, что может оказаться с ребенком внутри ещё до свадьбы. Когда Лука уехал, забрав с собой шкатулку, Шелби убралась на кухне, приготовила себе ужин, попутно думая, не будет ли лишним купить себе новые наряды в Нью-Йорк, или лучше потратиться на одежду уже там? Хотя, Финачи и Джованни же обещали ей новые платья, да? Можно вполне воспользоваться своим правом, они оба только рады будут. На верху что-то оглушительно грохнуло. «Окно» ― подумала девушка, вздохнув. Она всё время забывала закрывать окно после проветривания, а в доме они порой грохотали просто ужасно. Мартиша поднялась наверх и вошла в свою комнату. Копии её писем выпали из шкатулки, выполненной в стиле обложки книги, которую Мартиша убирала на подоконник, и разлетелись по всему дому. Маришка присела, чтобы собрать их. За стенами дома выл ветер — намечалась буря. *** Лука заканчивал с делами и собирался отправляться за невестой. День у них получался крайне насыщенным, хотя Мартиша ещё об этом не знала, а сам Лука даже не планировал. Маттео хотел приехать на ланч и ещё раз обсудить цветы. Ангель и мать приглашали на ужин. Финачи хотел заехать и закончить костюм, а ещё он нашёл какие-то потрясающие, по его словам, ткани, которые хотел предложить Мартише для платья. Но даже эта суета вдруг показалась привлекательной ― вероятно, потому что цыганка будет с ним. Было что-то невообразимо тёплое и приятное при мысли, что они с Мартишей Шелби будут вдвоём решать дела, связанные с их свадьбой. Лука хотел этого столько, сколько знал её. Хотел, чтобы Мартиша была с ним ― постоянно, безраздельно, непрерывно. Чтобы она была только его. И с каждым прошедшим днем, что приближали день свадьбы, Лука всё больше успокаивался. Поэтому Чангретта совсем не ожидал, что когда он, уже собравшийся за Мартишей, будет готов уезжать, в его кабинете появится Томас Шелби. Томас буквально залетел, грубо оттолкнув с пути одного из итальянцев-наёмников, и его дикий взгляд прошелся по комнате. Выглядел Томас плохо ― пальто не застёгнуто, рубашка местами выправилась, но самым безумным казались вращающиеся покрасневшие глаза. ― Томас, ― с нажимом произнес Лука. ― Неожиданный визит, ― произнес он, стараясь отогнать неприятное чувство тревоги, мгновенно возникшее в груди. Томас был явно испуган, а в их жизнях был только один человек, который связывал их, которого они любили одинаково сильно, и из-за которого Томас мог оказаться здесь. ― Люди, которых я приставил к Мартише, и твои люди ― мертвы, ― ошарашил Шелби. ― Кто-то убил их. И я не знаю, где моя сестра, ― он посмотрел в упор на Чангретту и повторил. ― Мартиша пропала, Лука.