На острие ножа

Сначала это показалось какой-то шуткой, чем-то нереальным, ошибкой, недоразумением. Возможно, даже паранойей Томаса Шелби. Но когда время от исчезновения Мартиши Шелби превысило десять часов стало ясно, что всё это произошло на самом деле. Мартиша Шелби исчезла. Острые козырьки по приказу Томми во главе с Финном проехали все ближайшие окрестности, но никто даже под дулом пистолета не сказал, что видел мисс Шелби, из-за чего напрашивался очевидный вывод, что никто этого просто не знал. Артур не хотел сойти за наивного оптимиста, но предположил, что так и было. Они находились в самом центре Бирмингема, в его самом сердце, отсюда начался путь Острых козырьков, и здесь были люди, которым они покровительствовали и давали работу, они знали тут почти всех ― кто осмелился бы скрывать или пособничать похищению Мартиши Шелби? Ангель был склонен согласиться с Артуром, как и Джон. Взгляды, которыми их пронзили Томас и Лука, были почти идентичны. ― Есть же всё-таки кодекс чести, ― напомнил Джон. ― Никакого кодекса чести, ― прохрипел Томас. Как это бывало с ним, в момент особого страха он начинал дышать реже и с трудом говорил. ― Винсент Чангретта убил мою жену. Я послал вас привести его и убить Одри Чангретту. Лука и Ангель приехали, чтобы убить нас. Никто из нас не хороший человек, и Маришку украли нехорошие люди, у которых нет понятия о какой-либо чести. Ангель слегка скривился от слов Томаса, хотя не мог не признать в них горькую истину, но Лука, казалось, их даже не заметил. Они все были в доме Шелби и тщетно пытались сделать хоть что-то. Мартишу искали все, кого они смогли задействовать ― цыгане из семьи Ли, Аберама Голд и его родственники, члены семьи Чангретты, наёмники Чангретты, Острые козырьки. Они проверили всех потенциальных врагов ― от Алфи Соломонса до Сабини, и не было никаких зацепок. Некоторых оставили на охране для Полли Грей и Одри Чангретты ― после новостей о пропаже племянницы у Полли стало плохо с сердцем, она потеряла сознание, а рванувшийся было в бой Майкл столкнулся с открытой раной. Финачи пообещал присмотреть за ними, поэтому сейчас Греи, Одри и близнецы Ангеля были в доме у дяди Чангретты под охраной и с тревогой ожидали новостей. С того момента, как Томас обнаружил пропажу сестры прошло почти пятнадцать часов, а если считать с того момента, как Лука оставил её в доме ― то все двадцать. Не так много, но на деле за эти двадцать часов с Мартишей могли сделать что угодно. Не поступало никаких писем о торге, условиях или угрозах ― Мартиша Шелби просто исчезла, и если бы не её перерезанные охранники, Томас даже подумал бы, что сестра решила сама податься в бега. У них было девять тел и одна пропавшая женщина, и с каждой минутой Томас сходил с ума всё больше. Он не знал, чего ждать ― письма или какую-либо часть тела сестры? ― Я поднимусь в её комнату? ― спросил Ангель. Они помотались по всему Бирмингему за эти пятнадцать часов, не спали и не ели, но усидеть на месте было невозможно. Младший Чангретта предполагал, что никто из них не сомкнет глаз, пока Маришка не найдётся. Томас кивнул, и Ангель поднялся наверх. Комната Мартиши была обычной, ничего подозрительного. Заправленная кровать, стол, шкаф ― всё на местах, все выглядело так, будто Мартиша просто вышла на секунду и сейчас вернётся. Ангеля затошнило при мысли, что этого могло никогда не произойти. Присмотревшись, он увидел несколько пятен крови, которые не так ярко выделялись на темном дереве ― про них Томас уже сказал, первым делом выхватив их профессиональным взглядом гангстера. Очевидно, что сестра Шелби не далась бы просто так, а постаралась поднять сильный шум, так что оставался только один вариант ― кто-то ударил её со спины. Интересно, как Маришка не услышала пришедшего? Или услышала, но ничего не смогла сделать? Как-то раз Винсент Чангретта взял своих сыновей на одно интересное дело. Ангелю тогда только-только исполнилось шестнадцать, Луке было уже девятнадцать. Убили кого-то из их двоюродных ― а то и троюродных братьев ― и Винсент взял их с собой, чтобы они посмотрели, как осматривают труп, как проводится обследование в морге, да и как в целом идёт следствие. От начала до конца, с момента нахождения трупа и до поимки убийцы. Ангель держался изо всех сил, но ночью, пока Лука забывался в объятьях своей цыганки, младшего Чангретту мучили кошмары, о которых он ни за что бы не признался. Но кое-что он из этого усвоил. Он вспомнил, как моделировали произошедшую ситуацию криминалисты, как они рассуждали, где был убитый, в какой позе, стоял или сидел ― исходя из положения трупа. У Ангеля, слава Богу, были только пятна крови, но и этого могло хватить. Итак, скорее всего, это был удар по голове ― Ангель поступил бы именно так, если хотел бы вырубить кого-то и при этом не убить. Пятна небольшие ― удар был не столько сильный, сколько точный, возможно, в висок или в лоб, вряд ли по шее, тогда бы крови не было. Не похоже, что Мартише дали шанс оклематься — значит, били не в открытую, а со спины. Но у Шелби была прекрасная реакция, она бы успела среагировать. В каком же положении она была, что не успела? Ангель опустился на колени. Что если Мартиша собирала что-то на полу, и присела? Тогда угол удара будет более удачным, и при расшибленном затылке будет достаточно крови, несколько капель успеет упасть на пол, пока тело будут переворачивать и поднимать. Ангель оглядел пол, нагнулся, чтобы заглянуть под тумбочку, шкаф и в конце под кровать, и довольно усмехнулся. Протянул руку и вытащил из-под тумбы смятые и притоптанные листы, точно такие же обнаружились и под кроватью. Ангель прочитал исписанный листок, но сложил его обратно, не прочитав и пяти предложений. Это было слишком личное. «Луку посадили в сентябре. Мы довольно плотно общались, а в феврале я не получила ответ на последнее письмо. В марте написала снова. В общей сложности я не получила ответ на примерно пять писем, и я перестала писать где-то в мае. Мало ли, что у вас там было. А тебя не было, я не могла с тобой поговорить». Мартиша не врала. Копии этих писем были у Ангеля в руках прямо сейчас. И, кажется, у него появилась причина. Ангель быстро спустился вниз. ― Ты что-то нашел? ― спросил Артур, увидев в его руках бумажки. Все присутствующие в комнате тут же перевели на него взгляд. Томас подался вперёд, ведомый какой-то слепой надеждой. ― Письма, ― Ангель чуть колебался, но дал письма только Луке и Томасу. ― Они были спрятаны под тумбочкой и кроватью, но скорее всего их туда просто отпихнули, листы сильно примяты. Я думаю, Мартиша наклонилась за ними по какой-то причине, тогда-то её и ударили по голове. ― Какие письма, ты о чём? ― не понял Джон, и, как Артур, заглянул в бумажку через плечо Томаса. Им, как Ангелю, хватило пару предложений, чтобы понять, что это, и они почти одновременно отвели взгляд. ― Судя по всему, пока Лука был в тюрьме, кто-то стал перехватывать их письма, ― объяснил Ангель, и, не заметив взгляд брата, который, кажется, был неприятно удивлен его осведомлённости продолжил. ― Лука не отвечал на письма Мартиши с февраля. Артур чуть раздражённо пожевал нижнюю губу, стараясь ничего на это не ответить, но вот Джон сдерживаться не стал. ― Да, я помню это, потому что она переживала, ― с нажимом произнес Джон. Лука сжал зубы и кинул что-то на итальянском, Ангель предупреждающе его окликнул. ― Да, а Лука не получал её письма с февраля, ― спокойно продолжил Ангель. ― Мы выяснили это на Рождество, но как-то не предали значения. Если кто-то перехватывал письма, кто-то знал, что вы испытываете друг к другу, ― он в упор посмотрел на брата. ― Все ваши клятвы, обещания. Но когда ты вышел из тюрьмы, ты не сорвался в Бирмингем, и этот «кто-то» мог решить… ― Что между тобой и Мартишей больше ничего нет, ― закончил Томас. Он невидящим взглядом смотрел на лист бумаги, не видя ни слова, перед глазами всё плыло и сливалось. ― И использовав её, они не навредят нашей семье. А сейчас всё изменилось, ― закончил Ангель. ― Сестра Шелби и невеста Чангретты, ― пробормотал Артур. ― Кто осмелится на такое? Ангель и Лука посмотрели друг на друга. Догадка пришла в голову братьям одновременно. ― Жирная тварь, ― произнёс Лука сквозь зубы, и его руки задрожали от ярости. ― Аль Капоне, ― пояснил Ангель Шелби. ― Наш отец выдворил его из Нью-Йорка в Чикаго, и Капоне всё никак не успокоится. Но у него достаточно сил и влияния для чего-то подобного, особенно если он знает, какую ценность представляет Мартиша для нашей семьи. Где-то на краю сознания Томас отметил слова Ангеля ― «для нашей семьи». В другое время это бы обрадовало цыгана, но не сейчас. Он сосредоточенно думал, пытался понять, как именно люди Капоне прошли мимо них. Конечно, Мартиша была одна, но в Бирмингеме даже кошка не могла родить тихо, писк котят слышался уже на другой стороне города. Им наверняка должен был кто-то помочь, кто-то, кто хорошо знал, что происходит…кто-то… ― Капоне итальянец? ― вдруг сорвался вопрос, и Томас внимательно посмотрел на Ангеля. Какая-то идея промелькнула в голове, и Шелби ухватился за неё, подтягивая ближе. ― Он итальянского происхождения, ― презрительно проговорил младший Чангретта, видимо, немало оскорблённый и приниженный тем фактом, что враг семьи был с ним одной национальности. ― Но если ты думаешь, что кто-то из наших людей помог ему, ты глубоко ошибаешься, Шелби. Никто из итальянцев…. В голове у Томаса всё зазвенело, и он схватился за спинку стула, чтобы не упасть. «Никто из итальянцев» ― сказал Ангель, но Том знал того, кто мог желать зла его сестре, уязвлённый ею. Или он мог что-то знать. «Джованни Романо был у неё, после приехал я» ― сказал им Лука, когда Артур спрашивал, что вообще произошло до похищения. Джованни Романо. Томас знал, что у них с сестрой был роман после того, как закончилась война, но Мартиша бросила его, так и не полюбив. Она всегда любила только Луку Чангретту. Так мог ли Романо, ведомый ревностью и обидой, немного помочь людям Аль Капоне? Томас не мог утверждать наверняка ― более того, что-то внутри упорно повторяло о том, что так быть не могло, не такой Джованни человек, но мысли путались, а внутри всё разгоралось от того, что появилась хоть какая-то зацепка. Ноги сами сорвались с места, и Томас вдруг обнаружил себя бегущим по улице в сторону хорошо известного ателье. Джон и Артур бежали за ним ещё какое-то время ― Томас слышал их окрики, но он не мог найти в себе силы, чтобы остановиться. Ему казалось, что если он замедлит бег, то крохотная ниточка, ведущая к сестре, порвётся. И чем ближе он был, тем быстрее разгоралась ярость. Теперь он почему-то был уверен, что в случившемся виноват Джованни и только он. Возможно, если бы он потрудился высказать свои догадки братьям, то они, вместе с наиболее сейчас разумным Ангелем Чангреттой, смогли убедить его в том, что это было не так ― или, напротив, что идея была здравой ― но Томас этого не сделал. Всё внутри горело, упрямство толкало вперед. Братья отстали ― или, возможно, пересели в машину вместе с итальянцами. По крайней мере, где-то на периферии сознания Томас улавливал близкий шум едущего автомобиля. Томас не мог сказать, почему впал в такую ярость. Про Романо и Мартишу не знал никто кроме него. Ещё Полли, возможно. Томас, пусть и не относился к Джованни так, как к Луке ― тот вызывал хотя бы какое-то уважение, потому что был человеком чести и трудился в опасном деле, а не работал с иголкой и ниткой ― всё равно был доволен, что сестра кого-то себе нашла. Без секса приходится сложно, особенно когда живешь в мире Острых козырьков, где каждый день может стать последним, постоянная опасность и запредельный адреналин ― Мартише нужно было как-то выпускать пар, и Томас… Томас просто решил, что Джованни был не самым плохим вариантом. Мысль появилась и исчезла. Томас нашёл причину, по которой так бежал и был в такой ярости. Если бы не было Джованни, он бы, за неимением других вариантов, обвинил бы Луку в случившемся. Ему просто нужен был виноватый, потому что правда была в том, что виноват был сам Томас. Это он виноват в том, что сестру похитили, он и только он. Думать об этом было невыносимо. Он уже захлебнулся в чувстве вины, когда убили Грейс, а потому, когда похитили Чарли спустя несколько месяцев, стал видеть виноватых в каждом члене своей семьи ― Джон и Эсме, Полли и её художник, Артур и Линда, хотя Чарли похитили из-за того, что он был его сыном. Если Маришку похитили из-за него, Томас этого не переживет. Он убрал эту мысль как можно дальше. Он найдёт виновного и найдёт свою сестру. Поскольку итальянцы и братья не знали, куда он направляется, они ехали чуть позади, и у Томаса оказалась фора, когда он распахнул двери ателье и бросился на Джованни, который что-то делал с платьем на манекене. Ничего не объясняя, он ударил Джованни по лицу кулаком и, когда тот упал, схватил его за воротник, и два раза приложил головой о белый кафельный пол. ― Мелкий ублюдок! ― кричал Томас, сжимая руки на его шее. ― Где она?! Где моя сестра!! ― Ты спятил! ― закричал Джованни, судорожно пытаясь отцепить от себя Шелби, и даже забыв про вежливость. ― Какого хрена, Томас?! Томас услышал топот ног, но даже взрыв бы не заставил его отпустить Джованни. ― Томми, отпусти его! ― окликнул его Джон, но Томасу было всё равно. ― Где она?! ― закричал Том ещё раз и с силой ударил Джованни по лицу кулаком. Ошарашенный, Романо не понимал, что к чему, но разум подсказывал, что ответы на вопросы могут продлить ему жизнь. Не надо спрашивать ― надо отвечать. ― Я не знаю! ― крикнул он, вглядываясь в покрасневшее от ярости лицо Томаса. Его синие глаза сверкали безумием, страхом и ненавистью. Томас Шелби был страшен в ярости и ему было бесполезно что-то доказывать. Джованни замер ― сначала от неожиданности, а потом из чистого упрямства. Том держал крепко. С Острым козырьком он всё равно не смог бы успешно бороться, и теперь Романо с ошеломляющей силой грела мысль не позволить ему хотя бы увидеть слабость, страх и отчаяние. Поэтому Джованни просто обмяк в его руках ― не обреченно, а показательно безразлично, мстительно, пусть месть и была мелкой и даже глупой. ― Сукин сын, это ты её сдал? ― продолжал Шелби. Джон схватил его за плечо, но Томас дернул руку с такой силой, что в плече что-то неприятно хрустнуло, и его пронзила тупая боль. ― Ты сказал им, где она?! ― взревел Томас и ударил Джованни по лицу. Уже в следующую секунду и вторую щеку обожгло ударом. Голова Романо мотнулась в сторону. ― Я ничего не делал! ― громко и упрямо повторил Джованни. Он ожидал, что может Джон или Артур, или, возможно, итальянцы, попробуют успокоить Томаса, но они ничего не стали делать, наблюдая за развернувшейся картиной с непониманием и каким-то слабым ожиданием. Джованни всё ещё не мог до конца сообразить, что именно от него хотели. Очевидно, что с Мартишей что-то случилось, но что именно и причём тут он? В чем они его подозревали? ― Ai făcut-o pentru că te-a respins. «Ты сделал это, потому что она отвергла тебя», ― прокричал Томми на чистом румынском. Артур побледнел. Даже он не приходил в такую ярость, чтобы кричать на цыганском языке, а если уж это делал Томас, то дело было плохо. Брат не просто в ярости, он настолько разгневан, что способен убивать голыми руками. ― Я знаю, что вы трахались! ― продолжал Шелби, побледнев. Его лицо стремительно переходило от красного до белого, потом обратно, и, если бы у Джованни всё ещё оставались силы думать о чём-то постороннем, он бы решил, что это связанно с чем-то внутри Шелби. Краснел от ярости, но бледнел от страха. Джованни был по-своему силен ― он таскал ящики с тканями, манекены, швейные машинки и за всё это время накачался. Бороться с Шелби было плохой идеей, но Томас в упор его не слышал. Томас вколачивал его в кафельный пол, но из-за ярости удары были суетливыми и не такими сильными, и Романо вдруг смог сложить картинку. Мартиша Шелби пропала. Томас считал его виноватым, потому что он думал, что у них действительно что-то было. Но что бы не говорил Романо, Томас его не услышит. Поэтому парень поднапрягся и изо всех сил толкнул Томаса в плечи, ударив ногой в живот. Шелби разжал хватку и откатился назад, тут же вскакивая, его плечи и грудь судорожно вздымались от тяжелого дыхания, а смертельно-бледное лицо пошло красными пятнами. Джованни не нашёл в себе сил встать, лицо заливала кровь, затылок горел и взрывался болью. Он отполз в сторону, упираясь спиной в перевёрнутый в манекен, его глаза судорожно бегали от одного человека к другому. Джон и Артур выглядели не менее удивленными, чем Ангель или Лука Чангретта. Последний смотрел на Джованни с какой-то неясной смесью чувств ― от яростной ревности до мрачной надежды. Да на что они все надеялись? Что Джованни вообще мог знать? Ровно минуту в ателье царило молчание. На шее Романо стали проступать кровавые синяки. ― Между нами ничего не было, ― тяжело дыша, прохрипел Джованни. ― Она велела мне солгать. Сказать, что мы спим, потому что вы её допекли попытками найти ей мужика, но мы не спали! Что в школе, что тогда я знал, что у меня нет шансов с этой женщиной, она чёртова королева! ― Джованни сорвался на крик, его голос охрип, большие плечи судорожно поднимались и опускались, но он больше не отводил взгляд от Томаса, чьё лицо начало стремительно бледнеть, по мере осознания, что парень здесь ни при чём. ― Мартиша сказала, что если я подыграю ей и скажу, что мы якобы пару раз трахались, то она поможет моей семье, а нам тогда нужна была помощь. И я всю жизнь буду ей за это благодарен. Что бы не случилось, это был не я! ― Лука сказал, что ты виделся с ней вчера вечером, ― произнес Ангель, удерживая брата за плечо. Ревность Луки умерла, толком не зародившись. Даже если Мартиша действительно спала с этим парнем ― плевать, найти только её живой, а если Джованни что-то знает, то пусть скажет. Если он виноват, то всё равно умрёт. Однако Чангретте почему-то казалось, что парень не врёт ― уж больно напуганным он был и слишком много искренности сквозило в его словах. ― Да, я просто помог ей принести вещи, попил чаю, а потом ушёл, ― торопливо и хрипло проговорил Джованни. ― Потом я ушел и больше не видел Мартишу. Мистер Шелби, ― он посмотрел прямо на Томаса, ярость которого медленно сходила. Джованни не знал, где находится Мартиша. ― Клянусь, у меня с вашей сестрой ничего не было. И я не знаю, где она. Что бы не случилось, я и моя семья не… Томас вылетел из ателье, громко хлопнув дверью. Лука вышел вслед за ним, потом Ангель. Джон, не смотря, вытащил из кармана несколько крупных купюр, положил на подоконник, кинув: «За беспокойство», после чего они с Артуром вышли. Лука был чуть в стороне от Томаса, который стоял, запрокинув голову в небо. ― Я надеялся, что это сделал он из-за ревности, ― произнес Томас, его голос стал более надтреснутым и взволнованным. ― Но теперь я не знаю, что делать. Кто ещё мог помочь Капоне украсть мою сестру? ― Не думаю, что ему нужна помощь, ― проговорил Ангель. ― Главный вопрос ― как они сделали это, не привлекая внимание. ― И куда могли её отвести, ― проговорил Джон. Он перевёл взгляд на Луку. ― Капоне убьет её, или будет торговаться? Какие, вообще, у него могут быть планы? ― Он хочет импорт спиртного в Нью-Йорк, ― проговорил Лука глухо. ― Но ссоры с Шелби ему не на руку. Скорее всего, он потребует нашей с братом смерти, в обмен на возвращение Мартиши. «Потому что, без сомнения, вы пристрелите нас самолично, если встанет такой выбор» ― подумал Лука, и, пусть он не озвучил эту мысль, её уловил каждый. И тут Томаса затрясло. Её. Нигде. Нет. Неодолимый панический страх всё больше нарастал и поглощал тело Шелби. Томас не мог с ним совладать и удержать внутри себя. Боязнь потерять самое ценное, что у него есть в жизни сковало всё тело. Томас хотел понять, что с ней всё хорошо. Что она сейчас в безопасности. Цела и невредима. Но надежда боролась с трезвыми мыслями. Мартиша не стала бы показывать свой настолько независимый и сильный характер, мучить братьев и Луку, зная, что её безопасность для них важнее всего на свете. ― Эй, эй! Том, держи себя в руках, ― Артур вцепился в пальто Томми и встряхнул его, но это не успокоило Шелби. Томас сжал ладони в кулаки и поднёс их к лицу, стараясь унять дрожь тела. Животный страх. Непередаваемый ужас того, что он может её потерять. Все разом замолчали, наблюдая за его реакцией, которую невозможно было не заметить. Томас Шелби боялся. Знал, что нельзя давать волю эмоциям. Нужно было действовать, а не поддаваться чувствам, но совладать с происходящим в душе было сродни самой настоящей пытке. ― Она пропала, Артур. Её похитили! Мою сестру! ― Томас не мог думать, что она пропала, пытался верить, что это просто какое-то недоразумение, что она цела и с ней всё хорошо, однако вырвавшиеся из-под контроля мысли доводили до сумасшествия. Никого не существовало в это мгновение, но самое страшное ― не существовало Маришки. ― Нашу сестру! ― с нажимом поправил Артур. ― И мы её найдем. Томас будто не слышал старшего брата. Как можно было не уследить за ней? Как отпустить? Если с ней что-то случится, она пострадает, Томас этого себе никогда не простит. ― Она же думает, что на неё всем плевать, ― вдруг отчаянно проговорил Томас, сжимая ворот пальто Артура. ― Что мы все её бросали. Что никому нет до неё дела! Боже правый. А что если… что если с ней что-то случится, и последние её мысли о нас будут, что мы не пришли за ней, что мы бросили её, ― голос Томаса едва не сорвался. Артур видел, что тот был близок к тому, чтобы впервые за много лет заплакать. Не так много людей удостаивались подобного отношения Томаса, но Артур знал, что Мартиша была его главным сокровищем. Если с ней что-то случится, Томас никогда не перестанет винить себя, как не переставал винить себя в смерти Грейс. Только смерть Мартиши он не переживёт. Он был её старшим братом, самым близким её другом и товарищем, заменившим и мать, и отца, и если Маришка не найдётся живой, Томас пойдет за ней. Потому что не сможет допустить, чтобы её душа блуждала где-то в темноте одна. ― Я поступил как скотина и даже не смог быть рядом с ней, поддержать, сказать что-то… В самый важный момент я бросил её. И я не был ранен, не был в больнице, я просто… Просто закрыл глаза, пока моя сестра была одна!.. Я не должен был этого делать. Джон заметил, как в стороне напрягся Лука Чангретта, и как глянул на своего брата Ангель. Кажется, последние слова итальянцу совсем не понравились. Они звучали как «если Маришка вернется живой, я разорву помолвку и сделаю так, как она скажет». ― Томми, если наша сестра чего-то не хочет, ничто в жизни не заставит её это сделать, ― не обращая внимания ни на кого другого, проговорил Артур. ― Ты принял верное решение, и Маришка это знала. ― Я должен был быть рядом, ― совсем тихо проговорил Томас. ― Помочь пережить это. Но я спрятался в своём доме и оставил её одну. Я стрелял крыс и не заметил, как стал одной из них по отношению к собственной сестре. Липкое, холодное чувство паники медленно завладевало и Артуром. Джон стал судорожно думать, что вообще можно делать в этой ситуации, пока брат пытался успокоить другого брата. Конечно, для них не впервые было терять людей, которых брали для шантажа ― стоит только вспомнить, как они искали Чарли, или ещё раньше были в панике из-за того, что Финн чуть не подорвался в машине Томаса. Но впервые это была их сестра. Некто, кто связывал всю их семью воедино. Покушение на Мартишу было… слишком личным, слишком грязным и рисковым. Ни один из их врагов не покушался на сестру, даже Алфи Соломонс и Сабини не опускались до этого. Потому что это было слишком. Навреди ребенку одному из Козырьков и ты получишь бешенного пса и его хладнокровных братьев, готовых убить тебя. Но навредив Мартише, Капоне получал трех бешенных псов в лице Шелби, и ― в этом Джон мог положиться на Чангретту как на самого себя ― не менее бешенных итальянцев. Дверь магазина снова хлопнула. Вышедший Джованни хмуро оглядел их. ― Цыгане, что следили за Мартишей, ― наконец сказал он. ― Они ездят на Бентли, верно? Мартиша говорила, что да, ― Артур кивнул. Джованни с опаской посмотрел на Луку. ― А на чём ездят итальянцы, которые должны были следить за Мартишей? ― Rolls-Royce, ― быстро и без сомнений ответил Лука. ― А причём тут это? Джованни чуть задумчиво пожевал губу. ― Я ушел через черный вход и, обходя дома, увидел машину. Это, кажется, был Alfa Romeo RL. Я запомнил, потому что отец говорил, что машина итальянская. Она была черно-серебристого цвета. В ней кто-то сидел, но я не разглядел. Поскольку машина итальянская, я подумал, что это вы послали их следить за Мартишей. ― Это может быть он? ― спросил Джон. ― В целом да, ― ответил Ангель. ― Машина крытая, в два раза легче обычной модели. Если кого-то надо похитить, на ней будет быстро уехать. ― Ты запомнил номера? ― спросил Томас. Джованни чуть подумал и неуверенно кивнул. Шелби порывисто выдохнул. ― Тогда надо звонить Чарли. Паника никуда не ушла, но в ней появился просвет, потому что теперь Томас знал, что они должны делать. Он взял себя в руки, собираясь спасти самого важного человека в своей жизни. *** Мартиша смутно представляла, сколько она здесь находится. В комнате не было окон, была только одна металлическая дверь, какое-то тонкое покрывало, на котором она себя и обнаружила, и голые стены. Сначала у неё никак не получалось разлепить веки, а как только удалось, тусклый свет ударил по глазам так резко, что из них потекли слезы. Во рту стало горько, горло свело спазмом. Плохо. Плохо словно перед смертью. Она едва дышала и с трудом шевелила даже мизинцем. Мартиша с трудом села ― затылок болел. Она смутно вспомнила, как присела собрать рассыпавшиеся письма, и как на пол упала тень, но Шелби не успела повернуться. Надвигающаяся снежная буря заглушила шаги, и цыганка опоздала. Очнулась она уже здесь ― понятия не имея, сколько времени прошло, но каждая пройденная минута явно играла не в её пользу. Стены приятно холодили, Мартиша прислонилась к ним лбом. Она не стала кричать или кого-то звать, угрожать ― просто сидела молча. Таким образом она только унизит себя, вызовет смех, но ничего не добьется. Вряд ли люди, похитившие её, придут на зов, если она крикнет: «Эй, поганые ублюдки, где вы, блять?» Поэтому она просто сидела, ожидая, когда пройдет головная боль и жар на лице. Думать было сложно, строить теории ― ещё сложнее, поэтому вскоре цыганка снова уснула, хотя это было больше похоже на обморок. Она проснулась ещё через какое-то время, вокруг ничего не изменилось, но Мартиша почувствовала себя лучше. Она смогла встать, не испытав головокружения, и прошлась по своей камере. Ничего примечательного не было. Подергала дверь ― та, разумеется, оказалась закрыта, и за ней не было слышно никаких звуков. Зато, когда она присела обратно у стены, вдруг услышала легкое завывание ветра. Мартиша облазила всю стену, пока не нашла криво стоящие камни, которые образовывали небольшой, крохотный просвет. Мартиша даже не смогла просунуть туда палец ― с трудом вошел мизинец, который тут же угодил в снег, который остался под ногтем. Значит, эта стена выходила прямиком на улицу. Девушка попробовала подвигать соседние к нему кирпичи. Один заскрежетал, но об другие Мартиша чуть не обломала ногти, и девушка оставила эту затею. Теперь, когда голова не болела, не волноваться было сложнее, но цыганке было не привыкать к подобной обстановке. Да и в конце концов ― она была одной из Шелби. Десять лет назад похищение ещё могло её напугать, но сейчас Мартиша обнаружила, что держать себя в руках было проще. Да, её трясло ― от страха, прохлады, непонимания, но она успешно держала эти чувства в себе. Необходимо было размышлять обо всём спокойно и сдержанно. Да, её похитили. Но сделали это почти с ювелирной аккуратностью ― ударили по голове, но нигде на теле не было других повреждений, синяков или ран. Её закрыли здесь ― непонятно, где, но да ладно ― но до сих пор не пришли измываться, угрожать или шантажировать. Скорее всего, дело было не в ней, а в её братьях, или в Луке. Возможно, кому-то нужен рычаг давления на кого-то из её близких, потому что сама Мартиша была несколько далека от масштабных гангстерских дел. Она знала о них, но братья не видели смысла натаскивать её так, как это было с Финном. Мартише вполне хватало навыков «грязной уличной» драки, владения пистолетом и умения складывать цифры. Боже, Томас даже не просил её никого убивать. Так что, скорее всего, ею будут кого-то шантажировать. Это было проще для Мартиши ― возможно, её просто будут держать здесь, и, чтобы ею шантажировать, она должна быть хотя бы более-менее целой, не говоря о том, что живой. А с другой стороны ― вдруг у неё захотят отрезать палец или ухо, или выколоть глаз, чтобы прислать братьям или Луке. После того, как голова перестала болеть, первичный жар немного отошёл, и стало прохладнее. Платье, в котором она была, было довольно тёплым, из плотного трикотажа, до щиколоток, с длинными рукавами и воротом ― зимой Мартише нравились такие закрытые фасоны, потому что иногда приходилось выбегать из дома без верхней одежды. Но тут у неё не было возможности быстро бежать, а потому она быстро замерзала. Мартиша отвлеклась от своих расчётов и попыталась вспомнить, как дедушка учил их согреваться зимой в поле. Сначала цыганка стала дышать медленно, но не очень глубоко. Она встала и принялась кружить по камере, прыгать на месте, приседать, и через пару минут ей стало жарко, но голова снова заболела. Мартиша присела на покрывало, а потом сложила его несколько раз, чтобы было теплее. Все-таки, хорошо, что она была цыганкой. С её навыками выживания её трудно испугать холодными камерами. Конечно, главный вопрос стоял о том, кто ее похитил, а уже потом надо было спрашивать из-за кого. У Шелби и Чангретты не было общих врагов, так что ее собирались использовать против одной конкретной семьи. Мартиша постаралась прикинуть, кто мог решиться нажить себе столько врагов сразу. Первым на ум пришел Алфи Соломонс. Еврей был «другом» Томаса, хотя ни одна, ни другая сторона не доверяли друг другу полностью. Мартиша видела его пару раз от силы, когда Томас брал её на официальные приёмы в Лондоне. Алфи, конечно, был самой хитростью, он выглядел как человек, который не будет нападать в открытую, а за спиной провернет дело и будет смотреть, как ты тонешь. Прямое похищение вряд ли было в его стиле… хотя, не Алфи ли был причастен к похищению Чарли и покрывал врагов Томаса? И всё же, Соломонс был осторожным. Он бы не стал рисковать жизнью, зная, в какую мясорубку попадет, если попытается навредить женщине, одинаково связанной с семьей Шелби и Чангретты. Да и особых мотивов у него для этого не было. Потом Мартиша вспомнила про Сабини. Лука и его родственники пользовались его связями и услугами для проживания. Могли ли итальянцы перессориться, и Сабини, желая выбить из колеи обе угрожающие ему семьи, похитил их женщину? Но, немного покружив по камере и подумав, Мартиша отмела и эту идею. Сабини был по-своему труслив, он не стал бы натравливать на себя и итальянцев, и цыган. Мартиша не знала, прошёл час или куда больше, прежде чем дверь с негромким лязгом открылись. В комнату зашли люди, двое мужчин, таща за собой большой таз с водой, от которой шёл еле заметный пар. Мартиша подавила желание мгновенно бросится на них и разодрать в клочья ― во-первых, против двоих шансов у неё было, а во-вторых, вряд ли они были одни и не вооружены. Поэтому цыганка не двинулась с места, разглядывая их не слишком старые, бледные лица. Поставив таз на некотором расстоянии от неё, мужчины тоже позволили себе минуту разглядывать цыганку ― критично и бесстыдно. Люди напротив неё словно нависали сверху и выискивали все возможные особенности внешности и характера. ― Cosa c'e ' di male? «И что в ней такого?» ― быстро спросил на итальянском один из мужчин, темноволосый и крепкий, очевидно, считая, что цыганка их не поймет. Второй, не уступающий дружку в размерах, но чуть посветлее, пожал плечами. ― E ' bellissima. «Она красивая», ― сказал он почти дружелюбно. ― E i suoi capelli sono bellissimi, «И волосы у неё красивые, ты только посмотри». Темноволосый окинул её ещё раз быстрым, оценивающим взглядом, и Мартиша пообещала себе, что если выберется отсюда, то выколет ему глаза. Интересно, почему все итальянцы так любовались её волосами? Что близнецы Ангеля, что Финачи, что эти наёмники… что Лука со своим дёрганьем за косы. ― Solita «Обычная», ― наконец кинул он, фыркнув. Мартиша чуть изогнула бровь и усмехнулась. В голове застучали одновременно ярость, удивление и волнение. Как ей поступить? Возмутиться или проглотить оскорбление, чтобы побыстрее избавиться от неожиданных посетителей? ― E cosa ci ha trovato Changretta in lei? «И что Чангретта в ней нашел?» ― Sono una strega e l'ho incantato «Я ведьма и приворожила его», ― сообщила Мартиша, в подтверждение покаянно склонив голову. Мужчины ошарашенно дернулись, не ожидав столь решительного наступления, но взяли себя в руки так быстро, что теперь впору было заволноваться Шелби. ― Ты говоришь на итальянском? ― почти без акцента спросил светловолосый мужчина, однако по взгляду другого она догадалась, что он слабо понимает, о чём они говорят. Он английский, вероятно, не знал. ― Разумеется, ― пожала плечами Шелби. ― Я знакома с Чангреттой всю свою жизнь, конечно, я умею говорить на итальянском. E ha ragione. Sono una strega. Quindi stai attento, Staro ' qui seduto a pensare male a te, e maledirò accidentalmente. «И он прав. Я ведьма. Так что аккуратней - буду сидеть тут, плохо думать о вас, и прокляну случайно», ― она кивнула на темноволосого мужчину, и хотя акцент из её речи никуда не делся, получилось довольно внятно. По крайней мере, итальянцы сделали шаг назад и перекрестились. Мартиша рассмеялась. ― Умойся и приведи себя в порядок, ― без капли былой любезности приказал светловолосый мужчина, и они с напарником поспешили выйти. Мартиша не сразу рискнула подойти к тазу, наблюдая за тем, как скручивается в спиральки пар. Потом подошла ближе и задумчиво принюхалась. Ничем не пахло, на вкус тоже как обычная вода. Теплая, но понимая, что вряд ли её покормят или дадут воды, Мартиша выпила немного ― хуже всё равно уже не будет. Потом оттащила таз в сторону, чтобы вошедшие в двери не смогли бы ее увидеть сразу, и умыла лицо. Протёрла шею и плечи, чуть помедлив, смочила пальцы водой и с трудом расчесала волосы. Вода была ещё чистой, но Мартиша сомневалась, что стоит более-менее сполоснуться целиком ― замерзнет ко всем чертам. Поэтому девушка оставила воду ― вдруг в ближайшее время ей не принесут еще ― и вернулась на свое место. Вероятно, если её попросили умыться, привести себя в порядок, значит, за ней скоро придут. Возможно, с ней хочет увидеться тот, кто заказал это похищение. Мартиша вернулась к размышлению. Наличие итальянцев сужало круг поисков. Итальянцы-наемники принципиальные сукины дети, к чужим не пойдут работать. Значит, точно не Алфи Соломонс. Мартиша усмехнулась, подумав, что это могла быть Одри Чангретта, но мысль больше была развлекательной, чем необходимой. Одри пусть и была не самой доброй женщиной, и у неё имелся зуб на семью Шелби, но она была разумной и понимала, что похищение невесты сына чести в глазах семьи ей не сделает, а Лука может сильно разозлиться на мать. Он любил её, но похищение Мартиши ― оскорбление, нанесённое лично ему. Одри бы в жизни не пошла на это. Мартиша уже задремала, как вдруг её потрясли за плечо. На миг ей показалось, что это Лука будит её утром, чтобы подготовить к новому дню, как тогда, когда он остался с ней в их доме. Сердце неожиданно защемило, стоило вспомнить о нём. Отгоняя неприятное чувство, она с горечью подумала о том, как некстати приобрела непозволительно опасную слабость. Перед глазами всё ещё стояла её старая спальня, в ушах звенели обещания и слова любви, но под телом был грязный и холодный пол. Лука клялся сделать её счастливой, а уже через несколько часов она лежала неизвестно где и зачем, похищенная и измученная окончательно. Одно она знала точно: ничем хорошим это не кончится. ― Поднимайтесь, ― приказал тот же светловолосый мужчина. В этот раз он был один. Мартиша сделала это без лишних истерик и возражений. Потянулась, громко хрустнув костями. ― А где твой дружок? ― спросила она, направляясь за итальянцем. ― Испугался, что наведу порчу и у него больше член не встанет? Светловолосый итальянец обернулся и через плечо посмотрел на неё с нечитаемым выражением лица, но, угрюмо поджав губы, так ничего и не сказал. ― Fagot «Пидор», ― сквозь зубы кинула Шелби на румынском. Итальянец снова обернулся на неё, в этот раз с неким волнением. Очевидно, он, как и любой набожный католик, волновался, что цыганская королева может проклясть его, а сказанное полушепотом слово он не разобрал. Они недолго шли, коридор был темный и холодный, как камера, хотя Шелби заметила, что все стены были деревянными. Они повернули два раза, прежде чем итальянец толкнул дверь и кивнул Мартише, чтобы она вошла. Комната мало отличалась от её камеры, только тут был камин, из-за чего было теплее, и стояли кресло со стулом. Брюнет взял Мартишу за плечо и посадил на стул. Мартиша, понимая, что от неё требовалось, положила руки на подлокотники, и их тут же обмотали веревками, что позже сделали и с ногами. ― Знаете, это многое говорит о вашей неуверенности, ― заметила Шелби, стараясь подвигать руками или ногами, что у неё не получилось. Итальянец глянул на неё без выражения и вышел. Мартиша вздохнула. В голове у неё роились мысли, но Мартиша никак не могла ухватиться хоть за одну, хотя девушка чувствовала, что в них было нечто серьёзное. Цыганское чутьё подсказывало, что она знает: кто за всем этим стоит, и надо лишь поднапрячься. Но мысли не шли, и Мартиша зацепилась за то, что могло хоть немного подбодрить её. Лука и Томас наверняка её ищут. Вероятно, весь Бирмингем стоит на ушах. При этой мысли губы её дрогнули в улыбке. Она вспомнила, как хорошо и спокойно было с Лукой. Чаще всего их разговоры напоминали дикие споры, но как же они любили друг друга. Мартиша никогда не сомневалась в этом. И как бы ей хотелось хотя бы ещё один раз оказаться рядом с ним, присесть на колени, отвлекая от работы и… Мартиша распахнула глаза. Вот он, этот момент! ― Здравствуй, Маришка, ― итальянец по привычке обнял её холодные щеки своими тёплыми ладонями и поцеловал. ― Ты вовремя, скоро ужин, ― более бодро проговорил Чангретта. ― Я ещё должен закончить работу, подожди немного, если не против. Маришка начала двигаться дальше, стараясь вспомнить детали их разговоров. Кабинет Луки, книги, их фото, документы, над которыми работал Лука, и проблема крысы, которая предала его в пользу другого итальянца. Лука больше не упоминал об этом за то время, что она провела у него, но, по тому, как мимолётно набегала на его лицо тень, когда они встречались после, Шелби догадывалась, что мысль о предателе так просто не ушла из головы итальянца. ― Сорвались поставки? ― бегло изучив официальные документы и какие-то заметки, спросила Мартиша, потираясь щекой о висок мужчины. Чангретта уложил руки на её, сцепленные у него под горлом. ― Три штуки. Кажется, у меня завелась крыса. ― И кому поставляет? ― Альфонсе Капоне, ― спокойно, не сомневаясь, ответил Лука. Видимо, этот человек уже давно был проблемой для бизнеса Луки в Нью-Йорке. Имя ничего не сказало Мартише, и Лука пояснил. ― Это бизнесмен из Чикаго. Он ждёт, когда сможет приехать в Нью-Йорк, мой отец в своё время обанкротил его и выдворил. Альфонсе Капоне, который вернётся в Нью-Йорк и захватит импорт спиртного, только если Лука и его брат погибнут. Мысли закрутились с бешеной скоростью. Если Аль Капоне наблюдал за ними какое-то время, то мог понять, что не было ничего проще, чем выбить Луку из колеи, получив её. Лука, потерявший разум от страха за неё, был лёгкой мишенью. Или всё было того проще ― Капоне сообщит Шелби, что вернёт Мартишу живой только в том случае, если Лука и Ангель Чангретты умрут. Никто из братьев Шелби думать долго не будет, даже юный Финн спустит курок без раздумий. Пока она здесь, в их руках ― Лука и Ангель всё равно что покойники. Оставалось только надеяться, что они пришли к такому же выводу, что и она, и не пойдут на поводу у похитителя. Выстроившаяся логическая цепочка настолько взбудоражила сознание, что Мартише понадобилось время, чтобы взять себя в руки. Ни страха, ни переживаний, ни пасованний ― только злая ирония и выплёскивающееся за края самодовольство. ― Vă conduc pe toți afară. «Я изведу вас всех», ― тихо проговорила она. ― Și dacă trebuie, îți voi arăta cum mor reginele. «И если придётся, покажу, как умирают королевы». Мартиша ждала ещё какое-то время, чувствуя, как немеют руки и ноги. Она чуть двигала ими, и этого хватало, чтобы кровь поступала к ним, но недостаточно, чтобы вернуть им чувствительность. Совсем некстати вспомнилось, что если перетянуть сильно запястья и щиколотки, остановить приток крови, то конечности будут гнить и оторвутся. Мартиша вздрогнула и принялась более активно шевелить ногами и запястьями, и облегчённо вздохнула, когда ощутила лёгкое покалывание. Её не заставил долго ждать. Отвлечённая на руки и ноги, Мартиша не сразу услышала шаги за дверью, но, когда дверь противно заскрипела, она тут же выпрямилась, принимая отчуждённый вид. Даже вошедшие в комнату четверо мужчин не заставили её дрогнуть, хотя внутри всё перевернулось от чувства легкого страха. Трое мужчин были похожи на Луку и его людей ― высокие, статные, двое из них были теми, кто приходил к цыганке, третьего она не знала. Но мужчина, выступающий вперёд, чуть не заставил Шелби рассмеяться. Он был невысок, толст, некрасив, и даже изысканный костюм не мог скрыть этого. Он был крупнокостным, с покатыми плечами, с той рыхлостью, что с годами превратилась в полноту. Кожа его розовая и прыщавая, нос — широкий, рот — маленький, а волосы на боках длинные, темные и сухие, хотя сам он был почти лысым. Рот у него маленький, но губы широкие и мясистые. Самыми заметными в его внешности были глаза, и это, пожалуй, было единственным, что в его внешности Мартиша могла назвать более-менее симпатичным ― тёмно-зелёные, большие, но близко посаженные, до странности блёклые. На левой щеке у него был шрам. Мартиша должна была запаниковать, но её сознание как будто перестало зависеть от эндокринной системы. Не было никаких всплесков адреналина. Никакой паники или страха. Мужчина улыбнулся ей, словно они были хорошими друзьями, что случайно встретились на улице. ― Мисс Шелби, ― произнес он, присаживаясь в кресло напротив своей пленницы. ― Или, скорее миссис Чангретта, ― он хищно улыбнулся, разглядывая цыганку. ― Пока что мисс Шелби, ― спокойно проговорила Мартиша, принимая правила игры, и не показывая лишних эмоций. ― Я могу предположить: Аль Капоне? Капоне рассмеялся. Трое пришедших с ним мужчин распределились вокруг них, один стоял за спиной босса, другой встал у двери. Мартиша скользнула по ним взглядом, но никто из них не смотрел на неё. Их скучающие, равнодушные взгляды скользили по помещению, а оглядев пол, тот блондин, что привел её сюда, скривился. Его челюсть дернулась. Судя по всему, наемнику Капоне здесь не нравилось. Интересно, при случае, у Мартиши получится склонить их на свою сторону? И то, что на неё они толком не смотрели, успокаивало ― по крайней мере, никаких сальных и пошлых взглядов в её сторону. ― Что меня выдало? ― спросил Аль, отсмеявшись. От него пахло дорогим одеколоном, но запах был слишком сильный и его было слишком много. Мартиша улыбнулась. ― Мне говорили, что вы похожи на поросенка ― розовый и толстый. Она наслаждалась тем, как улыбка медленно сходит с лица Капоне. Он кивнул тому мужчине, что стоял рядом с ней. Тот взял её за подбородок, почти ласково, и вдруг ударил по щеке. Ударил без особой злости, однако сильно настолько, что в глазах у неё потемнело. Мартиша прикусила щёку, чтобы не вскрикнуть, но, кажется, перестаралась с зубами, потому что во рту появился противный металлический привкус. Мартиша сглотнула его и повела челюстью в разные стороны. Запястья и ноги закололо от долгого бездействия и отсутствия нормального кровоснабжения, но Шелби не позволила себе заёрзать снова. Неприятно, но не смертельно. ― Разговорчивая сука, ― прошипел Капоне, перестав изображать дружелюбие. ― Ну ничего. Мы над этим поработаем. ― Вы так отчаялись победить Чангретт в Нью-Йорке, что решили пошатнуть их с помощью женщины? Жалкая попытка, ― почти сочувственно произнесла Мартиша, не удержавшись от фирменной усмешки. Пусть бьют сколько хотят. Капоне понадобилось время, чтобы вернуться к спокойствию. Кажется, он не мог похвастаться тем же хладнокровием, что братья Шелби и Чангретты. ― Я неплохо знаю Луку, ― продолжил Аль. ― Уж не знаю, насколько глубоки его чувства к вам, но он считает, что вы принадлежите ему. Может быть, он даже любит вас, ― задумчиво проговорил итальянец, рассматривая её с новым выражением, будто экспонат на выставке. ― А я забрал вас. Он примчится сюда, словно дикий пес за отнятым лакомством. Догадываетесь, что произойдёт дальше? С ней действительно играли, действовали на нервы, усиливали беспокойство, селили панику. Чтобы она растерялась, испугалась, не знала, как поступить. Только для чего? Зачем? Что им было нужно? Если цель ― просто запугать Луку, заставить его потерять контроль и прийти на верную смерть, то зачем сейчас все эти разговоры? ― Я стану вдовой раньше, чем женой, ― Томас мог сестрой гордиться, он вышколил её идеально. Она произнесла это равнодушно. ― Хорошо, Лука примчится сюда, как дикий пес. Как бешеный злой пес. Вы убьете его, если вам повезет. А что будет с другими? Мои братья не менее опасны, если не более, учитывая что вы вредите их крови. ― О, да, я слышал, ― улыбнулся Аль. ― Особенно про Артура Шелби. На его фоне даже Лука более спокойная тварь. Ваш брат ― дикий зверь, не знающий ни любви, ни жалости. Разозлить Мартишу было не так уж и просто, но, услышав подобные оскорбления в сторону своего брата, она с трудом удержалась от того, чтобы не закричать проклятья на румынском. Кажется, католики не придут от этого в восторг. ― Лучше быть псом, чем крысой, ― выплюнула она с презрением, и на лице Капоне появилось нечто, похожее на удивление. Он ждал страха и ненависти, истерик и оскорблений, но, натыкаясь на стену холода и презрения, не знал, что думать. ― Так что вы будете делать с моими братьями, м? Они в любом случае не отпустят вас живыми. Аль посмотрел на нее с интересом. ― А почему вы считаете, что ваши братья не могут быть моими пособниками? Мартиша замерла. Её будто окунули в ледяную воду. На миг ей показалось, что они развлекались столь нелепым образом ― шокировали её идиотскими шутками. Или это ещё одна игра? Ещё один способ вывести из равновесия? Нет, да нет же… Никто из её братьев не мог, не стал бы. Если бы им нужна была смерть итальянцев, они бы договорились с Ли или заключили договор с Аберамой Голдом, или придумали что-то ещё, но не опустились бы до того, чтобы использовать сестру. Капоне блефовал, ему надо было выбить её из колеи. Разумеется, он знал о непростых отношениях между семьями цыган и итальянцев, так что… Томас считал себя виноватым и мог увидеть в этом выход. Артур до сих пор не смирился с этой свадьбой. Джон мог умереть из-за вендетты. Майкл до сих пор был в больнице и Полли не забыла бы этого. Эсми ненавидела и Томаса, и Луку. У всех в её семье были причины, чтобы связаться с Альфонсом Капоне и попросить сделать нечто подобное. Потому что, если выбор встанет между пулей в её голове и голове Луки, выбор итальянца был ей известен, им всем. А Томас любезно вставит пули в пистолет, и пожелает Луке всего хорошего на том свете. Мартиша не могла медлить, показать, что это та тема, которая может её задеть. Нет, никто из братьев не пошел бы на её похищение, даже если поддельное! А Капоне и его люди ― они трусили. За маской равнодушия скрывался обыкновенный страх. Слабого перед сильным. Она была сильнее. Сейчас, в верёвках, с изодранными в кровь запястьями она была угрозой для них. И будь она проклята, но даже смерть не станет помехой. С того света — но она достанет их всех. ― Вы подготовили свою речь, ― холодно отозвалась Мартиша наконец, ощущая раздражение и тихо плещущуюся внутри ярость. — Это многое говорит о вашей неуверенности. Розовое плотное лицо Альфонсе пошло красными пятнами. Он встал, чуть не опрокинув кресло. ― Знаете, собакам надо всегда показывать цель, чтобы они могли двигаться, ― сказал он. ― И я покажу им цель. Мартиша ничего не поняла, но Капоне и не стал объяснять. Деланно улыбнулся. ― Приятного времяпрепровождения, ― и он вышел. «И к чему был столь нелепый спектакль?» ― мелькнула мысль. Тот темноволосый мужчина, над которым она смеялась, закрыл дверь и посмотрел на неё с легким сомнением. Двое других тоже выглядели как-то неуверенно. Шелби быстро сообразила, какой у них был приказ. Мартиша усмехнулась, отчего принявшая на себя ранее удар щека тут же спазматически дернулась. ― Что, уговариваете свою правоверную католическую сторону что женщин в моем лице бить можно? Светловолосый мужчина усмехнулся. ― Вы ― цыганка. ― Вы говорите так, будто это что-то плохое, ― фыркнула Шелби, свирепея и вдавливая каблуки в пол с неприятным скрежетом. Она всё ещё была в туфлях, но как-то не обратила на это внимание ни в камере, ни сейчас. ― И, кроме того, я католичка. И сдаётся мне, на мне меньше убийств, чем на вас, макаронники. Она рассмеялась, наслаждаясь побагровевшими от злости лицами и минутой собственной силы. На мгновение ей показалось, она победила. Вот так просто и без усилий. Никто не ожидал, что королева цыган вовсе не изнеженная девица и хрупкая любовница главы итальянской мафии, а видавшая много жестокости женщина. ― И как Чангретта вас терпит, ― фыркнул светловолосый мужчина. Он подошел к ней вплотную и вдруг погладил по щеке, вынудив брезгливо отвернуться от мягкой прохладной кожи. Мартиша пыталась разжечь в них ярость. Если они будут в ярости, то им будет сложнее наносить четкие и холодные удары с целью причинить боль, хаотичность ударов сольётся в одну сплошную боль, и Мартиша растворится в ней. Да, её могут убить по неосторожности, но лучше одна большая боль, чем сотни маленьких. Так ещё её дед говорил: «Лучше снять кожу живьем, чем каждый час понемногу». Мартиша вдруг вспомнила, что Полли её предупреждала об этом. «На пороге опасность, ― отстранённо проговорила Полли и посмотрела на Мартишу. ― Будь осторожна». Песочные часы на самом дне чашки. Если бы только Мартиша внимательнее отнеслась к этому предсказанию, то может быть она здесь не сидела. «Если меня убьют, то надеюсь, Полли не вспомнит эти часы» ― подумала цыганка. ― У вас будут пожелания? ― спросил светловолосый мужчина, кивнув тому третьему, которого Шелби увидела только здесь. Он наклонился и принялся развязывать её руки, а потом и ноги. Мартиша не стала делать резких движений. ― Не по лицу, ― сказала она. ― Мне нравится моя красота. ― Мне тоже, ― согласился светловолосый и кивнул своим напарникам. Удар был ожидаем, но всё равно ошарашил. «Держи её» на итальянском приказал блондин, и Мартишу словно зажало между стальными прутьями. Шелби заломили руки за спину с такой силой, как будто хотели вырвать их из суставов. Животный ужас родился в глубине её живота, но там же и умер, когда светловолосый мужчина ударил её кулаком в живот. «Я не стану умолять, ― подумала она, согнувшись от боли, повиснув в чужом захвате. ― Не стану… Это всё равно ничего не даст. Но, может быть, я могу плакать?» ― Надо её раздеть, ― на ломаном английском прозвучало со стороны мужчины с темными волосами. ― Так будут лучше синяки видны. Так они и поступили. Мартиша заворочалась, заизвивалась в чужих руках, словно склизкая змея, но достаточно мощный телосложением итальянец остервенело потянул её за волосы, а потом стянул с неё платье, немедленно соскользнувшее на пол. Мартишу оставили в белой нижней рубашке, которая доходила ниже колен, но дальше раздевать не стали. Окинули её странным взглядом, оценивая. Шелби скривила губы в ядовитой усмешке. Один из мужчин подошел ближе, прикоснулся к лицу, видимо собираясь поднять голову и ударить снова, и тут Шелби не стала сдерживаться. Руки мужчины были голыми. Она рванулась вперёд ― руки словно окунули в кипяток ― и что есть мочи вцепилась зубами в руку и сжала изо всех сил. ― Maledizione! «Проклятье!», ―завопил мужчина, дёргая рукой. ― Dannazione, dannazione! Metti via quella stronza! «Чёрт побери, чёрт побери! Уберите от меня эту суку!» Мартиша прекрасно знает, что рискует ― у неё не было ни шанса против трёх взрослых мужчин, но чёрт возьми, не в её характере было просто так терпеть побои! Нет, к чёрту холодность и равнодушие! Она будет кусаться и царапаться в ответ. Пусть видят, как она упряма и как не собирается сдаваться, ведь с каждой угрозой, с каждой грубостью желание сопротивляться только усиливалось. Врождённое свойство натуры ― под давлением поступать ровно противоположно тому, чего от неё требовали. Свойство, унаследованное от братьев. Её ударили со спины и зубы пришлось разжать. Практически сразу мужчина ударил её здоровой рукой по рёбрам. Оглушённая болью, Мартиша всё-таки нашла в себе силы взбрыкнуться и изо всех сил ударить затылком по державшему её. Тот отшвырнул её от себя, крича ругательства, но третий поймал её на кулак. Он со всей силы ударил её по груди, как будто огромный метеорит, на полной скорости столкнувшийся с планетой. Шелби мотнуло от силы удара и в голове взорвалась ослепительная сверхновая боли. Второй удар оказался ещё мощнее первого, с шипением пройдясь по выступающим лопаткам. Мартиша знала ― они били не в полную силу, и всё-таки… всё-таки впервые она оказалась в такой ситуации. Да, иногда угрозы были ― например тот гребаный полисмен, имя которого Мартиша не смогла вспомнить, приставил пистолет к её лбу и похвастался тем, что уже трахнул Полли Грей, а теперь трахнет её. Тогда Шелби спасло своевременное появление Артура. Или Алфи Соломонс, с которым она встретилась вместе с Томасом, и который в красках расписал что будет после того, как Алфи их пристрелит. Угроз Сабини было не счесть, и русские на неё покушались. Она дралась в детстве, и некоторые учителя били её прутьями, как и братьев, но её никогда не били так. Это было совсем другое. Братьев иногда избивали, иногда они сами влезали в драки, и теперь Мартиша очень хорошо понимала, почему спустя время к этому относишься по-другому. Привыкаешь, наверное. Для неё, золотой девочки Шелби, боль была ошеломительной. Для Артура, Томми и Джона вряд ли она была чем-то новым. Впрочем, вполне возможно, как и для Луки. «Лука, ― мелькнуло в голове. ― Томми. Артур. Джон. Лука. Томми. Артур. Джон.» Наверняка, им было ещё хуже, когда это происходило с ним. Жаль, она не знала, о чём они думали, когда их избивали. Как выкрутиться? Какой удар нанести? Или о чем-то постороннем? О ней, например. Если Мартиша увидит их, спросит обязательно ― в те моменты она обычно занималась тем, что помогала им дойти до дивана и обрабатывала им раны. Ещё один крепкий удар обрушился на неё, и Мартиша с трудом подавила крик. Её снова держали, в этот раз куда крепче, и цыганка не стала пробовать затылком ударить ещё раз ― наверняка, теперь они ожидают этого. Её держал тот, с укушенной ладонью, ещё двое кружили вокруг неё, как два молодых хищника, примериваясь куда нанести следующий удар. И избивали её в полном молчании. Мартиша чувствовала всё. Каждый удар по рёбрам, по ногам, по груди, рукам… Темноволосый, которого она угрожала проклясть, колотил её методично и сосредоточенно, как бойцовскую грушу на ринге. Тот третий предпочитал картинно хлесткие, широкие удары. Блондин держал её за руки, не позволяя упасть. «Лука. Томми. Артур. Джон. Лука. Томми. Артур. Джон. Лука. Томми. Артур. Джон.» Если она перестанет прогонять их имена в голове, она закричит. Этого она уже себе не могла позволить. Поэтому Мартиша продолжила. Лука. Томми. Артур. Джон. В какой-то чудовищный момент мироздание застыло, и Мартиша с кристальной ясностью увидела всё вокруг, словно в замедленной сьемке. Брюнет размахнулся, нацелившись ударить её коленом в живот, и Шелби, в своём замедленном мире яростно рванулась, пытаясь увернуться. Что-то хрустнуло, руку прострелила адская судорога боли и мир вернулся в свои границы. Колено врезалось ей в ребра с силой встречного поезда, вышибая дыхание и ломая кости, Шелби с хрипом завалилась на пол, но блондин удержал её. От удара под дых начало рвать сгустками слизи и проглоченной крови. Шелби скорчилась, содрогаясь в спазмах тошноты. Слёзы, вместе с тем, пришли не сразу. В комнате стояла духота. Слёзы, едкие как уксус, потекли у неё по щекам. Десять злобных воронов терзали её тело когтями и клювами, оставляя глубокие кровавые раны. Она чувствовала кровь у себя на губах. Наёмники, кажется, были озадачены её бездействием. Отвратительный смрад ударил Мартише в нос, но она обратила на это не больше внимания, чем на непрестанный бой барабана… бум-бум-бум-бум. Мартиша не сразу вспомнила, что барабанов здесь быть не могло. Её отпустили. Она не удержалась на ногах и упала на пол, приложившись о него затылком до искр из глаз. «Бездействие унизительно, дедушка, ― подумала она, видя перед собой кожаные сапоги цыганского короля. ― Ты бы сказал, что я дура и слабачка, или что я должна была терпеть? Змее больно, когда она сбрасывает кожу, и она слаба в этот момент, но после она ядовита как никогда. Я должна быть как змея, дедушка, или я не должна была позволять им?» Мужчины заходили по комнате. Они что-то говорили, но Мартиша не могла разобрать ни слова. Возможно, ей было бы легче, если бы они говорили на английском, но речь была итальянской. Она уловила только одно слово «фото». Наверное, её собирались сфотографировать. Несмотря на камин, полы в комнате были ледяными. Мартиша прижалась к ним всем телом, желая остудить удары. Всё её тело налилось свинцом, и во рту чувствовался вкус крови. Нижнюю сорочку подняли до бёдер. Мартиша прикрыла глаза, а потом подняла руку и прижала к сердцу. Раздался щелчок. Мартиша закашлялась и тут же схватилась за вспыхнувшую жуткой болью грудь ― болело и снаружи от потревоженных следов, и изнутри. Она поморщилась и закусила губу, стараясь не смотреть на разглядывающих её похитителей. ― Оденьте её обратно, ― приказал светловолосый мужчина на итальянском. Спина Мартиши горела огнем. ― А разве мы не можем…? ― спросил другой, тот темноволосый, и Шелби тряхнуло. Ну уж нет! Попробует ее изнасиловать, она точно станет сопротивляться. Избиение — это одно, его можно стерпеть, но насилие… Этого Мартиша не могла представить. Она не позволит. ― Приказа не было! ― зарычал светловолосый. Кажется, приняв пассивность Мартиши за обморок, они не боялись говорить правды. И то, что она укусила его, ничего не значило ― приказ был приказ. ― Нам нужно убить Чангретту, но её вернут братьям, и она должна быть целой хотя бы между ног. Так что одень её обратно и затолкай мысли поглубже. Темноволосый показательно не стал ничего делать, но третий мужчина приказ исполнил. Он с минуты смотрел на неё, одетую, безучастную, а потом вдруг сказал. ― Sai, potrei essere d'accordo con te. «А знаешь, я могу с тобой согласиться», ― вдруг сказал он. ― Quei capelli, la pelle e gli occhi... «Эти волосы, кожа, а глаза...» ― мужчина погладил её по спутавшимся, слипшимся от крови волосам, по нетронутому лицу, закрытым синим глазам. Мартиша слабо дернулась. Что красивого они могли увидеть в ней сейчас? ― E ' molto bella. Bellezza e carattere. Changrett può essere capito. «Она очень красивая. Красота и характер. Чангретту можно понять». Они вышли, закрыв за собой дверь. Мартиша не смогла открыть глаза. Она хотела подтянуть ноги к груди, но представила себя в этой позе перед врагами и не стала ― картина получалась слишком жалкая. Тошнота и усталость накатили немедленно. Мартиша постаралась подумать о чём-то хорошем, найти хоть что-то. По крайней мере, лицо ей действительно не тронули. Она вдруг подумала о том, как нелепо бы смотрелась в прекрасном белом платье с изуродованным лицом. Шелби всегда ценила свою внешность, даже если та не была чем-то сверхнеобычным. Кто-то называл её посредственной, кто-то ― прекрасной… Итальянцы почему-то считали её очень красивой. Она подумала о Луке. Будет безумно жаль, если они так и не поженятся. Неужели те все девять лет пропадут зря? «―Я говорю о том, что до брака ты была… живой. Встречая тебя на улице, я видел королеву. Сейчас я вижу женщину, которая пытается выглядеть Екатериной Арагонской, но на деле чувствует себя Анной Болейн, отправленной на плаху»― вспоминала она слова Джованни. Что же, нельзя сказать, что он не смог предугадать определённые события. Только вот умрет ли она как Екатерина, считая себя королевой, или будет позорно казнена, как Анна Болейн? Мартиша закрыла глаза. На неё наваливалась слабость после пережитого страха, и, помня о мучавших в последнее время проблемах с рассудком и здоровьем, она невольно ждала самого худшего.