На острие ножа

Лука не помнил, как он выдержал последние часы пути, очнувшись только тогда, когда каким-то чудом выбрался из машины с Мартишей на руках. Ожидавшие дома Маттео и Финачи вопросительно глядели на него, предлагая доставить Мартишу куда требуется, но он только мотнул головой, молча приказывая всем расступиться. Двери дома были распахнуты заранее, и Лука поспешил к своей комнате, радуясь, что Полли Грей здесь не было ― так никто не претендовал на Мартишу кроме него. Внутри оказалось намного теплее, Шелби слегка притихла, уткнувшись носом куда-то ему в рубашку. ― Il dottore arrivera ' a momenti, «Доктор прибудет с минуты на минуту», ― крикнул ему вслед Финачи, но Лука не нашёл в себе сил на то, чтобы развернуться и ответить. В его руках было самое дорогое сокровище в его жизни, и только это стоило внимания. В своей комнате он опустил Мартишу на кровать, убрал в сторону своё пальто и пальто Шелби, и жадно вгляделся в её лицо. Щеки были красными от ударов, и Лука поспешил приложить к ним предварительно подготовленный лед. Мартиша блаженно простонала, когда почувствовала прохладу на своём лице. Лука провёл пальцами по её лицу, скользнул по шее ― он так переживал за невесту, так торопился доставить её домой и помочь, что не разглядел толком последствий её пыток. Только жар напугал его до полусмерти. Стараясь сильно не тревожить тихо поскуливающую на кровати Шелби, Чангретта снял с неё платье и едва ли не зарычал. Всё тело девушки было покрыто синяками, кое-где даже кровавыми ссадинами, а на ступнях застыла кровавя корка ― кажется, Шелби заставляли стоять на гвоздях или мучали чем-то похожим, но хуже всего были руки и колени. Перетянутые верёвками на протяжение многих часов, запястья выглядели по-настоящему жутко, отчётливо свидетельствуя о наличии заразы. Они словно расползлись в стороны, набухнув и пойдя некрасивыми рваными рубцами. На левом запястье проклятые отпечатки подсохли на краях, а на правом, казалось, едва сдерживали сочащийся из-под кожи гной. Лука прижал ладонь ко рту, не в силах справиться с тошнотой и чувством вины. В душе творилось нечто невообразимое ― боль, отчаяние, гнев сплелись в тесный клубок, мешая дышать. В стоявшем на кровати подносе со льдом Чангретта разглядел своё красное, совершенно шокированное лицо с огромными испуганными глазами и попытался хоть немного взять себя в руки. Он прекрасно знал об опасности заражения крови и не мог поверить, что Мартиша могла погибнуть после того, как чудом была найдена ими. Ему надо было взять себя в руки и помочь ей. Любая секунда была на счету, а врач будет только с «минуты на минуту». Говоря это, Финачи хотел поддержать его, не представляя истинную картину дел. Лука глубоко вдохнул. Небрежно скинув пиджак в кресле, быстро закатав рукава, он глянул на прикроватную тумбочку. Предусмотрительный дядя ― или мать, или кто-то ещё, Лука понятия не имел, кто это сделал, но был ему благодарен ― подготовил всё, что могло понадобится в первые минуты для оказания доврачебной помощи ― стеклянные баночки с хлоргексидином, медицинский маленький скальпель, пинцет, бинты, вату, полотенца. Лука сел на край кровати рядом с Шелби, накрыл своё колено чистым полотенцем и положил сверху правую руку цыганки. ― Ты знаешь, mi amore, в последний раз я так переживал за брата, которому твой брат изрезал лицо, ― вдруг проговорил Лука, щедро сбрызгивая кусок ваты хлоргексидином и проводя по гнойному следу от веревки. ― Иронично, не правда ли? Протирая рану, Чангретта надеялся, что рана раскроется от нажима, и гной выйдет сам, но поняв, что этого не произойдет, он обработал скальпель и сделал небольшой порез, стараясь не задеть вены ― за воспалившимися отметинами их было почти не увидеть. Противный гной хлынул из пореза мгновенно, но Лука даже не скривился. Аккуратными касаниями убирая выделяемое из раны чистым бинтом, Лука продолжал рассказывать невесте всё, что приходило на ум, отвлекаясь и молясь. Постепенно гной перестал выходить, но Лука смочил рану раствором ещё раз и уложил на чистое полотенце, не решаясь замотать его ― могло стать только хуже. Такую же операцию он проделал со вторым запястьем. По-хорошему, он собирался привести Мартишу в сознание и помочь ей принять ванну или хотя бы протереть влажными полотенцами, но в последний момент не решился ― побоялся сделать хуже. В голове было пусто. Шок оказался слишком силён. Он не рассчитывал на такое. Все эти дни он думал, что найдет невесту, доставит домой и накажет её обидчиков, пока она быстро поправится, окружённая его заботой и мольбами о прощении. Он ошибся. Ошибся во всём. Он нашёл Мартишу с постепенно сдающимся разумом и с угрозой заражения крови, он не знал, что делать. Его эго баюкало только то, что Капоне, эта жирная тварь, и все его люди сдохли как собаки, но глядя на Мартишу, он понимал, что этого едва хватило. Как теперь быть? Из-за всего, из-за их брака, Мартиша и так была слабее обычного, она могла просто не перенести случившееся, повредившись умом или даже умерев. Луке до боли не хотелось думать об одном из этих вариантов всерьёз. Чангретта смотрел на неё, на свою невесту, единственную женщину, которую любил когда-либо. Не сдержавшись, Лука рухнул на колени. Сердце, казалось, не билось, Лука ощущал себя мёртвым. Его трясло ― от ярости, от облегчения. Он вжался лбом в шею Маришки, чувствуя, как её неровное дыхание шевелит волосы у него на затылке. Безумие. Лука почти три дня сходил с ума, не представляя, что будет, если он не найдёт её ― или найдёт мёртвой. Он падал от усталости после почти трёхдневных поисков, но не находил причины закрыть глаза и отдохнуть. Лука не мог, не должен был отдыхать, пока не будет уверен, что Мартише ничего не угрожает. Хотелось лечь рядом с ней и никогда не отпускать её. Лука понятия не имел, сколько простоял так, как вдруг почувствовал тёплую руку на своём плече. Только сейчас он ощутил, каким холодным был сам. ― Сынок, ― мягко позвала его мать. ― Врач приехал. Мне надо переодеть Мартишу, а ты иди отдыхай. Я и Габриэлла побудем с ней. Габриэлла… Лука совсем забыл, что за эти три дня успела приехать его невестка с младшим племянником. Ей никто толком ничего не объяснял, но Лука её толком-то и не видел. Несмотря на то, что у Габриэллы с деверем были более, чем хорошие отношения, Чангретта покачал головой, не доверяя в этот момент никому, даже себе. ― Я не могу её оставить, ― сбито проговорил итальянец, уставившись на Шелби, словно она бы исчезла из его кровати, отведи он взгляд. Рука Одри на его плече сжалась сильнее. ― Ты сделал всё, что от тебя зависело, вы нашли её живой, а всё остальное неважно. ― Её избили и прислали фото, ― сказал он, будто не услышав слова Одри. ― Я никогда его не забуду. ― Лука, ― твёрдо проговорила мать. ― Да, её избили. Её пытали. Её хотели лишить гордости и силы, но этого отнять нельзя. У Шелби так уж точно. Врач её осмотрит, мы её вымоем, переоденем, сотрём все следы их мерзких лап, и она всё забудет. Она будет в порядке, потому что она сильная. Мартиша не позволит превратить себя в жертву, а ты должен ей в этом помочь. Мать выпроводила его. Направляясь в комнату, которая предназначалась Ангелю, он встретил Габриэллу. Она коротко поздоровалась с ним и сказала, что сменная одежда в комнате брата. ― Вымойся, переоденься и отдыхай, ― велела она, заглядывая своими голубыми глазами в его снизу-вверх. ― Мартише ты сейчас не поможешь, так к тому же и выглядишь отвратительно. Лука нашёл в себе силы для улыбки. Светловолосая и голубоглазая жена его брата, похожая на дорогую фарфоровую куклу, была весьма упёртой и твёрдой. Она чем-то даже напоминала его цыганскую принцессу, такая же сильная и решительная. Габриэлла настороженно посмотрела на его улыбку и ласково погладила по плечу, успокаивая. ― Иди, Лука, ― чуть спокойнее произнесла она. ― Клянусь, я не оставлю Мартишу, пока сама не буду верить, что с ней всё хорошо. Верность этой женщины семье поржала. Габриэлла видела Мартишу один раз, на той самой фотографии из старой квартиры Чангретты, но понимая, что эта женщина значит для брата её мужа, была готова сражаться за неё с самой смертью. Лука понял, что готов доверить Габриэлле самое дорогое, что было в его жизни. С Мартишей будет врач, мать Луки и невестка, он там всё равно ничем не поможет. За эти дни он спал от силы часов пять, он с ног валился от усталости после трёхдневной погони и всевозможных переживаний. Поэтому, придя в комнату брата, где было прохладно и темно из-за плотно закрытых штор, Чангретта рухнул на кровать и мгновенно заснул, даже не удосужившись переодеться. Сон был тяжелым и беспокойным, пусть и достаточно долгим. Мысли и страхи обличались в кошмары, не позволяя отдохнуть полноценно, поэтому проснулся он в отвратительном настроении. По ощущениям он проспал несколько часов, но, посмотрев на часы понял, что спал, по крайней мере, десять. Лука тут же вскочил. «Мартиша» ― билось в голове. Ему было необходимо увидеть её, но Лука заставил себя не спешить. Он принял ванну, пусть и быструю, но холодную, отрезвляющую, умылся, привёл в порядок свои волосы и переоделся в чистую одежду. Он собирался сразу отправиться к Мартише, но встретившая его по пути Ванда Бриджет сообщила, что врач уже давно уехал, дав девушке успокоительное и она, скорее всего, спит. Чуть подумав над этим, Лука притормозил перед одной из комнат и постучал. Ему разрешили войти. Габриэлла сидела в кресле с младенцем на руках, близнецы в обнимку спали на кровати. Лука бегло улыбнулся, посмотрев на племянников, а потом перевёл взгляд на невестку. Габриэлла чуть поправилась после родов, но так было и после первых, вскоре она должна была вернуться в прежний вид. Невестка собрала волосы на затылке, качая мальчика, ещё одного сына Ангеля. Лука испытывал радость за брата, смешанную с легкой завистью. Интересно, а как измениться Маришка, когда будет беременна? Как она изменится после родов? Будет ли у них первым мальчик или девочка, или близнецы, которых видела в их будущем Полли Грей? Лука подошел ближе и присел в соседнее кресло. ― Как она? ― спросил он шепотом, стараясь не потревожить спящих детей. ― С ней всё хорошо, ― тем же шепотом ответила Габриэлла. ― Врач сказал, что никаких серьезных повреждений нет, только внешние ссадины и ушибы. Он дал какую-то мазь, мы намазали ею все раны, ― Габриэлла хмыкнула. ― Знаешь, теперь, когда с неё смыли грязь, она выглядит здоровой, так что думаю отделается лишь неприятными воспоминаниями. И она очень красивая. Лука слабо улыбнулся. Он слегка переживал за то, какие отношения будут между женой брата и его собственной, уж больно из разных миров они происходили, но сейчас вдруг подумал о том, что проблем может и не быть. Габриэлла и Маришка вполне могут стать подругами, в жизни и принципах они были не такими уж и разными, несмотря на происхождение. ― Да, она такая, ― сердце сжалось. ― Она приходила в себя? Мальчик сонно приоткрыл глазки, и Габриэлла закачала его ещё плавнее, надеясь успокоить. ― Ненадолго, но мы сразу дали ей успокоительное. Объяснили, что всё хорошо, но ей надо поспать. Она звала тебя, так трогательно, что Одри хотела идти тебя будить, ― Габриэлла фыркнула. ― Я сказала, что вам обоим надо выспаться. ― Ангель вернулся? ― спросил Лука, вспомнив, что не спросил о брате. Габриэлла посмотрела на него чуть задумчиво ― вероятно ожидала, что после такого Лука должен первым делом рваться к невесте, а не вести с невесткой светские беседы. ― Да, спустя пару часов после тебя, и выглядел ещё хуже, ― Габриэлла забавно сморщила свой красивый носик, хотя Лука прекрасно понимал, что его невестка, будучи женой одного из главных членов сицилийской мафии, видала вещи похуже уставшего и грязного мужа. ― Помылся и лёг спать. Пару часов назад приезжала Полли Грей, оставила какие-то травы, убедилась, что Мартиша в порядке, а потом уехала, следить за своими племянниками. Так что как только все выспитесь, станете похожими на людей, да? Лука сначала подумал, что последнее слово относится к нему, но Габриэлла улыбнулась ребенку на своих руках и потёрлась своим носом о его щеку. ― Я могу её увидеть? ― спросил Лука. Нельзя было оттягивать то, что он, собственно, и не хотел оттягивать. Он хотел увидеть Мартишу, ему просто надо было убедиться, что она жива, что с ней всё хорошо, услышать это, а потом увидеть своими глазами. ― Конечно, хотя она спит, ― сообщила Габриэлла. ― Но посмотри, убедись, что всё хорошо. Лука встал, поцеловал невестку в макушку и развернулся. ― Лука, ― позвала его Габриэлла тихо. ― В том, что произошло, твоей вины нет. Виноваты те, кто это сделал, а они за это поплатились. Они умерли, а вы с Мартишей будете жить счастливо, вместе. Чангретта улыбнулся девушке. Габриэлла могла быть резкой и жесткой, но она всегда могла подобрать слова и всегда говорила правду. Важным было то, что он найдёт Мартишу живой ― всё остальное не имело такого большого значения. Мартиша выглядела лучше, чем он ожидал. Её лицо было нетронуто, только вот ниже ключиц всё было покрыто синяками. По большей части они были закрыты марлевыми повязками, а запястья рук и колени плотно перевязаны. Но она была в другой одежде, в белой ночной рубашке, очевидно принадлежащей Габриэлле, с чистыми волосами, от неё пахло мятой. Её дыхание было ровным, спокойным, она не стонала и не металась по постели. Лука прикоснулся к её лбу ― едва теплый. Жар спал. Чангретта опустился на кровать рядом с ней, продолжая очерчивать пальцами её лицо, больше всего мечтая, чтобы она открыла глаза хоть на мгновение. Внутри мгновенно всё сжалось, словно скрученная до упора пружина. Что-то тугое давило горло, руки дрожали, и, целуя Маришку в висок, Лука едва сдерживался. Почему это случилось с ними? Он хотел видеть её счастливой, а не измученной пытками в собственной постели. Но уже ничего поделать. Надо было прислушаться к словам Габриэллы и матери. Те, кто посмел поступить с Маришкой подобным образом ― мертвы, мертвы все, а если кто-то выжил, то он не жилец. А это Мартиша переживет, Лука всё сделает для этого. Раны исчезнут, боль забудется, и всё будет так, как они и хотели. Надеясь, что не сделает ей больно, Лука прижал невесту к себе, поглаживая по волосам и наблюдая за мерцающей на стене тенью от слабого ночника. Вероятно, он был здесь, чтобы, проснувшись, Маришка не напугалась и поняла, где находится. ― Маришка, ― прошептал Чангретта, и внутренне вздрогнул от того, как прозвучало её имя. ― Я не смогу без тебя. Я хочу, чтобы ты поправилась. Я всё для этого сделаю, но ты должна бороться. Ты слышишь меня? ― он хотел бы, чтобы она ответила слабым стоном, дрогнувшими веками или чем-то ещё… Дыхание цыганки даже не сбилось, оставаясь таким же ровным, хотя, возможно, так было даже лучше. ― Я обещал сделать тебя счастливой. Ты должна позволить мне. Я люблю тебя, ― признался он. Он хотел этого ― сказать, как сильно любит её, как желает. Хотел нежно поцеловать, погладить по мягким волосам и осторожно отнести в кровать, где они могли бы заняться самой ласковой любовью из всех возможных. Так всё и будет. Обязательно будет. Мартиша Шелби не может умереть, это же цыганская королева. Смерть не раз ломала зубы о её семью, сломает ещё раз. ― Băiatul Soare… ― вдруг хрипло прошептала Шелби. Лука глянул на неё, надеясь встретить ответный взгляд, но Мартиша всё ещё пребывала в беспамятстве. Чангретта чуть нахмурился, пытаясь понять, что она сказала. Румынский он знал очень и очень поверхностно, разве что разного рода ругательства мог понимать. Но сказанное Мартишей показалось знакомым. Поскольку он всё равно не спешил куда-либо, то попытался разобраться. «Soare» было похоже на «солнце», «Băiatul» ― «мальчик». Она сказала «мальчик-солнце», «солнечный мальчик»? ― Эй, Чангретта, ― Мартиша повисла на его руке. ― Ты знаешь, как переводится твоё имя? ― Понятия не имею. Он знал, что цыгане придают большое значение именам и прозвищам, находя в этом сакральный смысл. ― «Лука» означает «свет», ― цыганка рассмеялась. ― Так что я буду называть тебя «мальчик-солнце», если ты будешь злить меня, посмотрим, как быстро ты восстановишь репутацию у своих итальянцев. Казалось, это было целую жизнь назад ― их безоблачная жизнь в Нью-Йорке. Лука крепче сжал её руку. Никогда прежде он не думал о том, что останется один, без неё. Мартиша, казалось, была с ним всегда, даже во время расставания на те долгие девять лет её образ не отпускал его. Чангретта не мог представить, что когда-то его цыганки может не быть рядом с ним. Что её просто может не быть. Итальянец уткнулся носом в чистые волосы, которые пахли мятой, и прикрыл глаза. Всё тело налилось блаженной тяжестью, Лука слушал спокойное, лёгкое дыхание цыганки, и позволил себе представить, что они лежат в одной кровати по другой причине, а не из-за того, что его невесту пытали. Глаза слипались от усталости, но Чангретта решил, что в этот раз, когда они оба были более-менее в порядке, он может заснуть рядом с ней. Он мгновенно отключился, коснувшись носом мягких волос. Сон подарил облегчение, позволил расслабиться, и Лука сладко зевнул, просыпаясь, прежде чем понял − что-то не так, что-то изменилось. Ошарашенный, он вскочил, заозирался по сторонам, взглянув на лежащую рядом невесту. От шока Чангретта потерял дар речи ― голубые глаза цыганки были открыты и смотрели ровно на него. ― Привет, мой мальчик-солнце, ― хрипло проговорила Мартиша и слабо улыбнулась. Лука сгреб её в охапку мгновенно, наваливаясь на неё едва ли не всем телом. Шелби тут же протестующе зашипела от боли, и Чангретта запоздала вспомнил, в каком она была состояние на самом деле. ― Прости, прости, ― пробормотал итальянец, покрывая её лицо и шею поцелуями. ― Dio mio, «Господи», я просто рад, что ты здесь, живая. E ' bellissima, amore mio... «Красавица моя, любимая…» ― Я у тебя дома? ― спросила Мартиша, с трудом что-то различая ― почти весь обзор закрывал широкоплечий итальянец, цыганка видела только смутно знакомый потолок. Но понимая, что для Луки это важно, она не стала пытаться отстраниться, подняла оказавшие слабоватыми руки, и обняла его за спину, утыкаясь ему шею. Лука что-то согласно промычал ей в волосы, и наконец откатился в сторону, позволив девушке дышать свободнее. Чангретта лёг на бок и тут же аккуратно привлёк к себе цыганку, накрывая её щёку ладонью, а второй рукой ласково обхватив её травмированное запястье. Лицо Мартиши чуть дрогнуло от боли, но она не стала отстраняться, а итальянец переместил пальцы чуть выше больного места. ― Я привёз тебя к себе, ― объяснил Лука, не отводя взгляд от её лица. ― Твои братья остались разобраться с остальным. Как ты себя чувствуешь? ― Ну, ― Мартиша чуть повела плечами и поморщилась. ― Словно попала под машину или будто меня пытали, ― Шелби хмыкнула. ― Но явно лучше, чем могла. ― Мне так жаль, что это произошло с тобой, ― судорожно проговорил итальянец. ― Я никогда… ― Я знаю, ― прервала его Мартиша. ― Ты никогда не хотел быть причиной того, что мне причиняют боль, и тебе больно от того, что это случилось со мной. Я знаю, Лука. Я тоже люблю тебя. Итальянец улыбнулся. ― Ты знаешь меня лучше меня самого, да? Мартиша сощурилась, хотя её лицо тут же дернулось от боли. Мартише казалось, что у неё болело всё ― от кончиков волос до ноготков на пальцах ног, но ей было так спокойно и хорошо, как не было ещё никогда. Наверное, так себя можно чувствовать, когда пережила ужас. ― Я знаю тебя даже лучше себя, Чангретта. Лука усмехнулся. Он тесно прижался к Мартише, стараясь не давить на грудную клетку и не причинять новой боли. Мартиша подняла руку и положила её на его плечо. Лука увидел, что даже такое движение причиняло ей боль, и лицо его исказилось. Он наклонил голову и поцеловал ладонь девушки. ― Когда ты станешь Чангреттой, ты уже не сможешь спекулировать моей фамилией. ― Ты не представляешь уровень моего коварства и вседозволенности, Чангретта. Лука усмехнулся и поцеловал Мартишу в лоб. Он обнял её, и замолк, наслаждаясь тем, что цыганка была рядом с ним, почти здоровой и почти целой ― а всё остальное они переживут, Лука не сомневался в этом. Мартиша громко выдохнула и прижалась ближе. Лука положил одну руку ей на голову, ощущая мягкую шелковистость её чистых волос. Он ожидал, что она заснёт снова, но через пару минут блаженной тишины Шелби чуть шевельнулась и её приглушенный голос раздался где-то у его шеи. ― Я должна позвонить братьям? Лука вздохнул. Да, она определённо должна была позвонить братьям. Чангретта оказался категорически против того, чтобы Мартиша перемешалась сама, поэтому, не слушая её возражений, поднял на руки и отнёс к своему столу, где устроил в кресле. ― Ты голодна? ― спросил Лука, оглядывая её. ― Мой организм в полной боевой готовности, ― усмехнулась Шелби, поморщившись, когда откинулась спиной на кресло. ― Разве что у тебя есть пустой куриный бульон или крольчатина. Лука посмотрел на неё удивленно. ― Ты серьёзно? ― неуверенно протянул итальянец, и Мартиша чуть смущенно кивнула. Лука еще пару секунд рассматривал ее. ― Я скажу, чтобы тебе приготовили бульон. Мартиша проводила его взглядом. Лука выглядел совершенно разбитым ― небрежный, небритый. Она не могла вспомнить ни один случай из жизни, чтобы Лука Чангретта позволил себе выглядеть подобным образом. «Бедный мой» ― мелькнула жалостливая мысль, но Мартиша её отогнала. Лука не любил жалость, даже от цыганки он принимал сочувствие с большим скрежетом, поэтому Шелби пришлось научиться высказывать её другими способами. Мартиша вздохнула. В любом случае, сейчас надо было подумать о другом. Она набрала номер и подождала, пока её соединят. Томас нейтрально сказал ей, куда она попала, и Маришка улыбнулась. ― Привет, Томми. ― Маришка! ― тут же воскликнул брат. ― Слава Богу я тебя слышу! ― произнёс он с явным облегчением. ― Как ты? Как себя чувствуешь? Что-то болит? Шелби рассмеялась. ― Успокойся, братец, я в полном порядке, ― заявила Мартиша, и ноги с руками тут же напомнили о том, как тяжело ей пришлось. Шелби поморщилась, но Томас это, к радости, не мог этого увидеть. ― Ну, насколько можно быть в порядке после трёх дней пыток. Вы все в порядке? ― Да, после того, как мы скормили живого Альфонсе собакам, настроение поднялось. Ты не хочешь домой? ― аккуратно произнес Томас, и в его голосе скользнула надежда. На самом деле, Мартиша была бы не против увидеть братьев. Увидеть их, понять, что с ними действительно всё хорошо и они отделались не более чем беспокойством за неё и сбитыми костяшками, что они живы и здоровы, что план Альфонсе Капоне сгинул в пасти собак вместе с ним. Полли всегда говорила ― нет ничего важнее семьи, а с годами Томас выработал новое кредо: «Мы не Острые Козырьки, если мы не вместе». Семья и вправду была для Мартиши на первом месте. Но Лука всегда стоял особняком её чувств. Он был не просто первым в её жизни, он был самой жизнью. И сейчас, когда её жизнь всего день назад висела на волоске, когда её спасли, она хотела быть с ним. Она хотела быть с Лукой всегда. ― Лука прекрасно справляется с заботой обо мне, ― наконец ответила она, слабо улыбнувшись. ― Томми, я помню всё, что ты сказал. Я правда это ценю. Но я хочу сказать тебе огромное спасибо. ― За что? ― не понял брат. ― Если бы ты не привёл меня к нему, я бы не поняла, как сильно я его люблю, ― прошептала Мартиша. ― Я люблю тебя, сестра. ― И я люблю тебя, брат. Она позвонила Джону ― сначала трубку взяла Эсме, и Мартиша повеселила её рассказом о том, как она «прокляла» Капоне; это чрезвычайно понравилось жене брата, и она громко смеялась, называя Мартишу своей королевой. Потом она поговорила с Джоном ― брат рассказал, как они искали её, упомянул избиение Томасом Джованни Романо, пожурив сестру в том, как она водила их всех за нос, выставляя себя и Романо любовниками. С большим удовольствием он рассказал о том, как он и Ангель Чангретта разбили головы наёмникам, что действительно охраняли дом Финачи, но сбежали, узнав о проигрыше босса. Недалеко, правда. Мартише пришлось это по вкусу ― семейная вражда, начавшая с драки Ангеля и Джона, удивительным образом переросла в общее сотрудничество. Теперь Шелби даже видела выгоду в своём похищении ― оно заставило цыган и итальянцев работать вместе. Потом она позвонила Артуру. Брат казался неожиданно спокойным и признался, что выпил ― нервы расшатались до предела, и Мартиша почувствовала себя немного виноватой, хотя не её вина была, что её похитили. С Артуром она поговорила спокойно, без лишних воспоминаний о случившемся ― Артур только рассказал, как они залатали Капоне и утащили на псарню, где скормили собакам. Потом он спросил, как она себя чувствует у Чангретты, хорошо ли у неё всё, как общее самочувствие. Мартиша отвечала ему с легкой улыбкой. Она позвонила Полли, но телефон взял Майкл. Они поговорили совсем немного, потом пришла тётя, и разговор с ней напоминал расспросы Артура. Полли напомнила, что Мартише надо сделать лишь один звонок, чтобы вернуться домой, а Шелби напомнила тёте, что она любит Луку и у них свадьба в феврале. На это Полли нечего было ответить. Она сидела в кресле, не находя в себе силы встать. Отметины на руках и травмированные ноги, те самые места, боль в которых только-только оставила её в покое, места, поджившее с таким трудом, вновь горели огнём. Они пылали, ныли, разрывались на части, не хуже, чем под раскалённым докрасна железом. Мартиша прикрыла глаза. Она попыталась встать сама, но спина тут же отозвалась болью. Она даже не подозревала, как больной ей было, пока лежала ― долгое сиденье свело её с ума. Дверь открылась. ― Давай я помогу тебе, ― бойко предложила вошедшая девушка. Мартиша подняла на неё взгляд. Невысокая, смуглая блондинка, с чуть округлыми бедрами, но стройной талией и доброй улыбкой. Голубые глаза у неё были хитрыми, она с любопытством изучала цыганку. ― Лука оставил тебя сидеть в кресле? ― цокнула блондинка, подходя к Шелби и оглядывая. — Вот же идиот. Тебе надо как можно больше лежать, чтобы не напрягать твой и так изувеченный организм. ― Если я буду лежать долго, я сойду с ума, ― аккуратно ответила Мартиша, не сразу сообразив, кто перед ней. Потом она вспомнила фотографию и скосила на неё глаза. Запечатлённая с Ангелем на снимке девушка была прямо перед ней. ― Ты должно быть Габриэлла? Блондинка довольно улыбнулась. ― Собственной персоной. Тебе рассказывали обо мне? ― она заметила, куда смотрит цыганка и закатила глаза. ― Конечно, мой названный братец всё ещё хранит это фото. Лука бывает довольно сентиментальным, ты не находишь? ― Габриэлла задумчиво намотала светлый локон на палец. ― Твои волосы, ― сказала она, и Мартиша фыркнула. ― У тебя красивые медные волосы, что от снопов солнечных бликов отливают рубиновым всполохом. Но больше цвета меня восхищает их длина. ― Каждый итальянец, которого я встречаю, говорит мне это. Даже те итальянцы, что подвесили меня на столбе. Габриэлла рассмеялась. ― Не обижайся, но мы верим, что цыгане живут в повозках, и с мытьём волос у вас всё не просто. Но ты просто восхитительна. ― Ладно, ладно, ты меня засмущала! ― засмеялась Шелби, но тут же зашипела. Габриэлла тоже резко перестала смеяться. ― Хорошо, давай уложим тебя в постель, ― серьёзно заявила миссис Чангретта, подмигнув Мартишу. Она подошла и протянула обе руки. ― Обопрись на меня и встань, только не выпрямляйся. Медленно и плавно. Если начнешь падать ― падай вперёд, я тебя поймаю. Если упадёшь в кресло, спина может очень сильно на тебя обидеться. Мартиша слегка истерично хмыкнула, но, в итоге, признала правоту Габриэллы. От резкого скачка вверх-вниз её вытянутая спина запросто может повредиться. Цыганка вздохнула и уперлась в локти Габриэллы. Девушка напряглась, кивнув, и Мартиша попыталась встать, спокойно и аккуратно, не напрягаясь. Оказавшись на ногах, она чуть не полетела вперёд, но Габриэлла, не вырывая рук, упёрлась ладонями в её плечи, удерживая в чуть согнутом положении. ― Давай постоим, если тебе не сложно, ― предложила итальянка. У Мартиши болели ноги, болели спина, но постоять и вправду пришлось. Эта боль, казавшаяся во сто крат сильнее, невыносимее той, какую она испытала в те три дня, собиралась убить её. В глазах потемнело, сердце зашлось в груди, как сумасшедшее, заколов безжалостно и нестерпимо, отдавая жутким скручивающим нутро спазмом в живот. Мартиша случайно взглянула на свои руки, вцепившиеся в локти Габриэллы. ― Надеюсь, Ангель не сильно обидится из-за синяков, ― заметила цыганка. Итальянка фыркнула. ― Поверь мне, это пустяки, ― они стояли ещё пару секунд, потом Габриэлла предложила. ― Пойдём до кровати? Мартиша кивнула. Габриэлла шла вперёд, а Шелби следовала за ней на полусогнутых, сильно наклонившись вперёд. В руках Габриэллы было много силы, и Мартиша задалась вопросом ― чем же итальянка занималась до того, как стала миссис Чангреттой? Вряд ли бы Винсент и Одри позволили Ангелю жениться на простой девушке ― им хватало и Луки с его неисцелимой любовью к цыганке, не имеющей границ, так что Габриэлла должна была быть представительницей высшего класса. Дойдя до кровати, Габриэлла взяла Мартишу за плечи. ― Ты сможешь развернуться? Ноги горели, в спине будто порвалось всё, что там было, но Шелби кивнула, и Габриэлла улыбнулась её решительности. Они развернулись, и Мартиша села. Габриэлла собиралась помочь ей, но Шелби сама устроилась в постели, откинувшись на подушку. ― Я чувствую себя старухой, ― призналась Шелби. Габриэлла подошла к шкафу Луки с книгами и, поворошив внизу, достала бутылку вина и два фужера. ― У тебя потрясающая выдержка, ― сказала Габриэлла, возвращаясь к кровати и плюхаясь в ногах у Мартиши. Несмотря на стремительность и беспечность её движений, было заметно, как итальянка старается не причинить вред своими действиями. ― Я работала сестрой милосердия до замужества и какое-то время после. И могу с уверенностью сказать, что твоей силой воли обладает не каждый мужчина. Женщины же вообще тепличные цветочки в большинстве своём, хотя я и не могу их за это винить. Габриэлла покрутила пробку и, вытащив её, мастерски налила красное вино в бокалы. Поставив бутылку на пол, она подняла свой. ― За знакомство, Мартиша Шелби. ― За знакомство, Габриэлла Чангретта. Они чокнулись и Мартиша сделала глоток. Тёплое вино мгновенно согрело изнутри, расслабив напряжённые мышцы. Цыганка еле слышно застонала от удовольствия, и Габриэлла довольно улыбнулась. Видимо, такого эффекта она и добивалась. — Значит ты была медсестрой? ― спросила Мартиша, решив наплевать на манеры и откинувшись спиной на мягкие подушки. Габриэлла поставила свой стакан на пол и легла на бок поперёк кровати, чтобы смотреть на Шелби. Она подняла свой фужер и кивнула. ― Конечно, сначала меня как любую итальянку высшего класса учили всему, что помогло бы способствовать моему скорейшему замужеству. Меня учили петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, ― Габриэлла закатила глаза, вызвав улыбку Мартиши. Её мучили тошнота и головокружение, затмив даже изматывающее покалывание в пояснице, но в разговоре с женой Ангеля, Шелби находила спасение от боли. Энергетика итальянки была просто заразительной, Габриэлла была яркой, быстрой, стремительной и огненной, точно комета. Мартише нужен был кто-то вроде неё рядом, с кем можно было просто поговорить о глупостях. Габриэлла глянула на Мартишу с интересом ― ещё более открытым, чем прежде. ― У тебя, наверное, такого не было? Ты была свободной. Здорово, наверное, быть цыганкой. Сказано это было без какой-либо злобы. Мартиша уже привыкла к тому, с каким пренебрежением зачастую относились к ней итальянцы. Друзья Луки, узнав о её происхождение, частенько забывали о первичном впечатлении, относились к ней снисходительно, как к девчонке, что выросла в лесах, умеет только красть лошадей и ругаться, не умеет толком говорить на итальянском и быть утончённой, как все эти итальянские вышколенные куклы. Мартиша никогда не пыталась их переубедить в обратном, относясь к ним с куда большим снисхождением, чем они сами, но слово за слово, разговор о том, о другом ― и она уже могла лицезреть вытянутые от удивления лица друзей Луки, которые явно не ожидали от «цыганской принцессы» таких глубоких познаний. Хотя Мартиша и не показывала самодовольства в такие моменты, Чангретта старался за них обоих. Но с Габриэллой получилось по-другому. Шелби видела в её голубых глазах искренней интерес. Мартиша была для неё чистой страницей с одной единственной надписью «Цыганская невеста Луки», и жена Ангеля хотела знать, что скрывается под этим статусом. В ней не было злобы, только заинтересованность. ― Зависит от статуса. Мой дед был цыганским королем, он много времени уделял нашему образованию, ― Мартиша улыбнулась, вспомнив солнечное, пусть и не всегда спокойной и беззаботное детство. Чтобы она ни думала, хорошего всегда было больше, чем плохого. ― Учил ездить верхом, правда не всегда с седлом, ― Габриэлла хихикнула. ― Из-за разнообразия людей в Бирмингеме нас учили разным языкам ― румынский был обязательным для нас, язык цыганских королей. Потом английский, само собой. Итальянский. Совсем немного иврит и латинский. Братья выучили французский, но мне он не дался. Правда итальянский я всё равно выучила больше с Лукой, чем с дедом. ― Ну, симпатичная мордашка моего братца наверняка этому способствовала, ― усмехнулась Габриэлла и, допив вино, потянулась, чтобы налить ещё. Так же молча она налила ещё вина в бокал Мартиши. ― Что вы ещё делали? Расскажи мне, ― глаза Чангретты жадно блеснули. Мартиша выдержала паузу, а потом спокойно заявила. ― Потрошила животных. ― Что? Что ещё привлекало в Габриэлле, волей-неволей располагая к ней ― её живая и яркая мимика. Мартиша догадывалась, что за этими яркими эмоциями частенько можно спрятать настоящие чувства, если надо, и не сомневалась, что жена Ангеля это умеет, но сейчас Габриэлла казалась более чем искренней. По крайней мере, изогнула очерченные брови и приоткрыла рот она вполне натурально. ― Да, звучит ужасно, но пока Томми не взял это на себя, мне приходилось это делать, ― пожала плечами Шелби и, сделав глоток вина, перевела тему в более приятное русло. ― Я ловила бабочек, обожала это делать. Меня учили танцевать, петь, как и тебя, правда репертуар у нас явно был разный. И карты ― все возможные варианты игр, всё что угодно. ― Никогда не любила насекомых, даже бабочек, ― поделилась Габриэлла. ― У моего отца была коллекция насекомых, нанизанных на булавки, и я часто помогала матери в саду, но всех этих букашек так и не полюбила, ― блондинка забавно сморщила носик. ― Пожалуй, по этому садоводству я скучаю меньше всего. У Одри в Сицилии свой сад, но она занимается им сама, слава Богу, и моя помощь ей не нужна. Единственные цветы, с которыми я работаю ― домашние, маленькие в милых горшочках, которые мне дарит Маттео. Хватит с меня и этого, ― Мартиша улыбнулась, решив не рассказывать о том, как они копались на грядках и даже один раз выращивали марихуану для дедушкиных друзей. В ней проснулось неуместное чувство, что она слишком много рассказывает незнакомому человеку, но Мартиша отогнала его. Они будут часто встречаться с Габриэллой, будут родственниками, так почему бы уже сейчас не установить хорошие, доверительные отношения и не познакомиться поближе? Кроме того, на рассказ Мартиши приходился такой же ответ Габриэллы, так что всё было хорошо. ― Лука рассказывал, ты училась в университете, ― после небольшой паузы проговорила Габриэлла. ― Да. Мой отец был против того, чтобы я даже шла в школу, но дед-король был непререкаемым авторитетом. Я пошла в школу, а потом в институт. Кафедра искусств. Я обожала драгоценности, предметы роскоши. Моя маленькая слабость. ― Повезло, ― улыбнулась итальянка. ― Моя мать выбила мне право учиться на медсестру со скандалом. Она ненавидела своё зависимое положение сначала при отце, потом при своём муже и хотела, чтобы я была более самостоятельной, а отец хотел выдать меня замуж. Чангретты тогда жили здесь больше, чем в Сицилии, но, когда Винсент приехал, отец смог договориться о моём браке. И раз уж жених был найден, я могла пойти учиться. Кроме того, мама сказала, что жена-медсестра члену сицилийской мафии не будет лишней. ― Когда они ещё жили здесь? ― Мартиша чуть нахмурилась. Числа упрямо не складывались в её голове. Она до последнего общалась с Ангелем, до самого своего отъезда в Нью-Йорк, но он не говорил ей о помолвке. ― Сколько вы с Ангелем в браке? ― Мы были помолвлены незадолго до того, как Лука уехал к тебе в Нью-Йорк, полгода или около того, но Ангель не смог приехать сразу. Мы поженились только через год после договора, ― объяснила Габриэлла. ― Не то, чтобы я жаловалась, я смогла закончить обучение и мне даже начала нравится моя будущая судьба. Девушки рассмеялись. Шелби сделала жадный глоток прохладного вина ― показалось, что у неё появился жар. Она задалась вопросом, куда делся Лука ― они с Габриэллой общались уже минут десять, и ещё до этого она успела переговорить со всей семьёй ― но уговорила себя не быть эгоисткой. Лука мог присесть отдохнуть в кресло и уснуть или зайти поговорить с братом, и это было бы правильно. Не всё же ему вокруг неё крутиться. Спрашивать у Габриэллы он не стала. Упрямство грозило свести её в могилу, и всё равно Мартиша предпочла терпеть, уговаривая себя поправляться быстрее. ― Нам нужен ещё один тост, ― задумчиво сказала итальянка, взбалтывая бокал. ― Красное вино. Помогает справиться с бессонницей, приносит расслабление при стрессе, повышает общий тонус, ― она задумчиво посмотрела на бокал, а потом хитро усмехнулась, практически сразу выдав наигранный тяжелый вздох. ― Лука меня, конечно, убьет, но мы обязаны выпить за твоё скорейшей выздоровление. За тебя! Она потянулась к Шелби и Мартиша прикоснулась своим бокалом с её. ― За меня, ― улыбнулась цыганка. ― Ммм, ― Габриэлла довольно простонала, сделав глоток. ― Как же всё-таки ужасно вкусно. В беременности самое страшное то, что я почти не пью. Так что мне нужен повод. А ты даёшь мне целых два повода выпить за месяц, теперь ты мой любимый родственник. ― Обращайся, ― подмигнула Шелби. ― Я в последние месяцы только и делаю, что пью, ― доверительно сообщила Мартиша, и Габриэлла рассмеялась. ― Я так рада, что Лука наконец жениться, ― став в мгновение серьезной, проговорила итальянка, глядя цыганке в глаза. ― Правда? ― недоверчиво произнесла Мартиша. ― Разумеется, ― серьезно кивнула Габриэлла. ― И что он женится на, судя по всему, умной женщине. Ангель рассказал, что их допрашиваемый сказал, будто ты их всех прокляла. Капоне и его людей. ― Я читала стихотворение на румынском и пересказывали тексты из мифов, чтобы напугать их. Габриэлла рассмеялась и покачала головой. ― Ты потрясающая. Мы станем хорошими подругами. ― И собутыльницам, не так ли? ― Мартиша кивнула на бокалы в их руках. Габриэлла улыбнулась, но улыбка получилась какой-то грустной. ― В Нью-Йорке друзей почти нет. Как, собственно, и в Италии. ― Неужели? Мартиша слабо в это верила. Ей казалось, что у девушки с фамилией Чангретты должно быть достаточно подруг, но судя по тому, как печально качнула головой Габриэлла, всё было не так просто. ― Фамилия Чангретта открывает все двери, но и накладывает свои ограничения, ― Габриэлла пожала плечами. ― Последняя моя искренняя подруга была ещё со школьной скамьи, но она не выдержала мира, в котором я живу, и мы разошлись. А с тобой мы будем сестрами, и ты никуда от меня не денешься. Мартиша усмехнулась, и сделала ещё один глоток вина. Она хотела спросить, как Габриэлле живётся в Италии, и чем она занимается в Нью-Йорке, как вдруг их прервал недовольный голос от двери. ― Вообще-то предполагается, что она никуда не денется от меня, Габриэлла, ― произнёс Лука. Сложив руки на груди, он приблизился к кровати и посмотрел на бокалы с вином без какого-либо одобрения. ― Что я говорил насчёт вина? ― Ничего страшного, это же вино, а не отрава, ― едко проговорила Габриэлла, сев на постели. Лука мстительно улыбнулся. ― Габриэлла недавно родила, и теперь она восполняет дефицит общения. Мартише на секунду показалось, что Габриэлла выплеснет оставшееся вино прямо в лицо деверю, но женщина сдержалась. ― Я просто общалась с твоей невестой, Лука, ― произнесла она. ― Разве мне запрещено? ― Она должна больше отдыхать, ― упрямо проговорил Чангретта. ― Так мы разговаривали, а не перестановку в комнате делали. ― Всё в порядке, Лука, ― поспешила перебить ссору Мартиша. Ей не хотелось знать, что произойдет, если между собой столкнутся два горячих итальянских темперамента. Наверняка Луке и Габриэлле было непросто вести себя спокойно с друг другом ― уж больно похожими они были, даже если не осознавали этого. ― Я рада познакомиться с Габриэллой, да и поговорить с кем-то было неплохо. Так что оставь мою будущую сестру в покою. Габриэлла расцвела широкой улыбкой и, потянувшись, чмокнула Шелби в щеку. Мартиша чуть шикнула от резкого соприкосновения с кожей, и Габриэлла извинилась. ― Ладно, пожалуй, пойду найду своего муженька, пока этот меня не сожрал, ― ядовито усмехнувшись, проговорила Габриэлла. Она встала и, взяв бутылку, поставила её на место, чем заслужила ещё один недовольный взгляд Луки ― теперь ещё и выходило, что против его слова опустошали его же запасы. Когда Габриэлла проходила мимо, она повернулась к Мартише и улыбнулась. ― Мне было очень приятно с тобой познакомиться, pianeta, «солнце». ―Come me, tesoro. «Как и мне, сокровище», ― улыбнулась в ответ Шелби. На несколько секунд ей показалось, что Лука даст Габриэлле подзатыльник, как нашкодившей школьнице, но Чангретта проводил её легкой полуулыбкой, которую, впрочем, невестка так и не увидела. ― Она просто прелесть, ― улыбнулась цыганка, когда итальянка вышла, прикрыв за собой дверь. Лука закатил глаза. ― Да, прелесть. Когда не трещит без умолку. Мартиша рассмеялась. Лука подошёл и вынул из её пальцев бокал с вином. Отставив его, он прикоснулся к её лбу. ― Как ты себя чувствуешь? ― спросил он, рассматривая её лицо. ― Я уходил, ты едва сидела, а сейчас весьма весело и бодро болтала с моей невесткой. ― Вы только посмотрите на это ― Лука Чангретта ревнует, ― Мартиша усмехнулась. ― Ну, я в порядке, по крайней мере, не хочу снова спать. Но у меня болят спина, ноги, и немного кружится голова и тошнит… Ты выяснил что-нибудь насчёт бульона? ― Готовится, ― кивнул итальянец. ― Я и вправду идиот, что оставил тебя в этом кресле. Мартиша покачала головой, слегка улыбнувшись. Лука накрыл её руку своей ладонью, а потом поднёс к губам для поцелуя. ― Ну, я в порядке, так что всё хорошо, ― Чангретта протянул к ней ладонь, чтобы прикоснуться к плечу, но вдруг замер, так и не прикоснувшись, после чего опустил руку. Мартиша посмотрела на опавшую на постель ладонь и слабо улыбнулась. ― Лука, я в порядке достаточно, чтобы ты прикоснулся ко мне. ― Не хочу делать тебе больно. Мартиша взяла его руку сама и приложила к своим ключицам. ― Не сделаешь, ― пообещала она, хотя почти сразу движение рукой отозвалось неприятным ощущением. ― Я обещала, что завтра уже встану и побегу. ― Воздержись от таких экспериментов. Мартиша улыбнулась ему, снова. За эти часы она улыбалась ему чаще, чем за всё время их помолвки в последние месяцы, и это заставляло чувствовать себя лучше их обоих. Чангретта подался вперёд и, желая причинить как можно меньше боли, обнял цыганку за талию, и прижался щекой к её груди. Плечи и спина почти сразу запротестовали против такого положения, но Луке было всё равно. Сердце Мартиши билось ровно, размеренно, дышала цыганка теперь тоже тихо и вполне нормально. Ощущая ни с чем несравнимое облегчение, итальянец глубоко вдохнул, прикрывая глаза. Мартиша положила руку ему на волосы и слегка погладила, потом прикоснулась к его подбородку и усмехнулась. ― Зарос? ― пробормотал Лука, не желая открывать глаза и отстраняться от неё. Ему было тяжело вот так нависать над ней, стараясь не упасть, чтобы не сделать хуже, но то, что он вообще мог себе это позволить, стоило всех усилий. ― Совсем немного, ― улыбнулась Мартиша, чуть пощекотав Луку под подбородком. Чангретта, невосприимчивый к щекотке, подался навстречу к её движению. ― Думаю, трёхдневная щетина не самая большая наша проблема. А как ты себя чувствуешь? ― Разбитым, ― честно ответил Лука. ― Но понемногу собираюсь обратно. Делать это намного легче, когда ты рядом. ― Знаешь, кажется, моё похищение разбудило в тебе того ещё романтика. Лука хмыкнул. В дверь постучались, и хотя она приоткрылась, никто так и не вошел. ― Сеньор Чангретта, обед для сеньоры Шелби, ― сказала Ванда Бриджет, и Мартиша заинтересовано приподнялась. Лука поднялся, поведя плечами. Желудок, накаченный вином, сжался, но Мартишу так и не затошнило. Вино лишь разбудило аппетит, и Мартиша чуть облизнула губы. ― Проходи, ― крикнул Лука, и Ванда скользнула в комнату. Чангретта пересел, и экономка скоро расставила на специальном столике обед. Расставила суповую тарелку, подставку, салфетки, ложку, маленькую корзинку с булочками, серебряные солонку и перечницу с дырочками… Расстаралась во всю. ― Приятного аппетита, сеньора Шелби, ― сказала Ванда, и Шелби показалось, что она хотела добавить что-то ещё, но сдержалась. ― Благодарю, ― улыбнулась Мартиша. Она дождалась, пока экономка выйдет, и только тогда обратила своё внимание на бульон. Он восхитительно пах, и спиральки пара соблазнительно поднимались с его поверхности. Мартиша попробовала, и он не обманул её ожиданий. — Вкусно? — спросил Лука, снова присаживаясь на кровать. Мартиша энергично закивала, но не остановилась. Аппетит просто волчий. Мартиша прервалась лишь для того, чтобы вытереть рот льняной салфеткой. Лука взъерошил руками свои волосы и покачал головой. Он отметил её источенное переживаниями лицо, нездоровую бледность и мешки усталости под глазами. Как бы цыганка ни крепилась, ни пыталась казаться сильной, она всё ещё была слаба. — Ох, Маришка, как приятно видеть, что ты ешь. Мартиша ему улыбнулась. Ей было тепло, сытно и спокойно. Она впервые за долгое время чувствовала себя такой довольной от жизни. *** Братья, Полли и Майкл приезжали по отдельности в течение следующих нескольких дней, видимо, чтобы не нагружать её. Кузены Луки присылали ей фрукты и конфеты, Финачи навещал её ― к большому удивлению Мартиши, как только итальянец вошёл, он поцеловал её в лоб, поздоровавшись. — Как ты себя чувствуешь? — Лучше. Правда, всё болит, — честно призналась Шелби. — Тебе дают болеутоляющие? — Да, но какое не помню точно. — Хорошо. Её вообще удивило то, что Финачи отнёсся к ней с таким вниманием и нежностью, но Мартиша посчитала это хорошим знаком. Кроме того, Финачи смог повлиять на Луку, заставить его заняться и собой тоже, поэтому, когда Финачи уходил, Лука выглядел лучше ― побрился, принял душ и вообще создавал впечатление хорошо отдохнувшего человека. ― E ' la donna migliore che tu possa scegliere. «Это лучшая женщина из тех, что ты мог когда-то выбрать», ― сказал итальянец племяннику, и Лука усмехнулся. Он выглядел таким по-мальчишески живым и намного счастливее. Одри Чангретта и Габриэлла оказались почти постоянными гости в комнате Луки, пока Ангель, понимающе реагируя на раздражённый взгляд старшего брата не забрал жену и мать в свой дом. А до этого близнецы, используя её невозможность двигаться, развлекали разговорами свою будущую тетю. Мартиша иногда шутила о том, что эта спальня стала центром преступности в Бирмингеме. Лука отказывался оставлять её дольше чем на час и почти всё время был рядом. Несмотря на то, что в доме где-то отшивался врач, Лука сам помогал Мартише во всём, чём только можно было ― принимать душ, передвигаться по дому. Шелби ставила сто долларов на то, что Чангретта с радостью бы кормил её с ложечки, будь его воля. Рёбра медленно заживали, грудная клетка болела всё меньше, а раны на руках и ногах от верёвок становились всё менее и менее ужасными. ― Они заживают удивительно хорошо, ― проговорил врач, когда осматривал её руки. Он, кажется, нервничал, ощущая, как нависает за его спиной глава сицилийской мафии. Мартише было жалко этого милого старичка. ― Мы опасались заражения, но ничего не произошло. Всё это ваша цыганская магия, ― мягко рассмеялся врач, и Мартиша улыбнулась ему в ответ. ― Думаю, я мог бы посоветовать лечение паром, сеньор Чангретта, ― более официально обратился к итальянцу врач. ― Это расслабит мышцы, они закостенели. И давайте ей больше вставать и ходить, чтобы не было проблем с кровью. Лука кивнул, но поджатые губы говорили о том, что ему это совсем не понравилось. Вечером Мартиша бесцельно прошлась по дому на шатающихся от долгого лежания ногах, и Лука следовал за ней молчаливой тенью. Мартиша дважды поднялась и спустилась по лестнице, наслаждаясь раздражённым лицом итальянца. ― Закончила? ― коротко поинтересовался Лука. ― Ага, ― весело улыбнулась цыганка. Она продолжала широко улыбаться, забираясь в постель, где снова поменяли постельное белье. Шелби собой почти гордилась ― после пыток она не стало жалкой, глупой, ревущей дурёхой. Она осталась хитрой, расчётливой королевой. Разве что, всегда гордо распрямленная, спина теперь мучительно ныла. ― Лука, я не могу всё время лежать. Если я не буду ходить, я с ума сойду. ― Тебе надо больше отдыхать, ― упрямо проговорил Чангретта, садясь на свою часть кровати. Он сам почти не отдыхал ― днём почти безвылазно был с Мартишей, параллельно решая какие-то свои дела, связанные с мафией, а ночью разбирался с законным бизнесом. Он хотел заботиться о ней постоянно, но не мог не просчитывать те возможности, которые открылись его бизнесу после смерти Капоне. Мартиша его не винила, более того, надеялась, что Томас занят чем-то таким же или хотя бы занимался своими делами. Но Лука спал по пять часов в сутки и выглядел куда хуже неё. Шелби это беспокоило. ― Тебе тоже, ― резонно заметила она, с вызовом глядя на итальянца снизу-вверх. ― Поэтому, может заключим сделку? Лука рассмеялся, ложась на подушку и закрывая глаза. ― Никаких сделок с цыганами. ― Говорит тот, что заключил сделку с цыганским королем на его сестру-королеву. Лука слабо улыбнулся. Мартиша положила руку ему на волосы, чуть поглаживая, отмечая, как вздрогнул Чангретта. ― Я только хотела… Хотя знаешь, да, забудь, ― цыганка зевнула и прилегла головой на грудь мужчины, прикрывая глаза. Подождём, пока проглотит наживку. Хватило минуты. Мартиша даже не успела вырубиться окончательно. Лука чуть дернул её за плечо. — Хорошо. Рассказывай, что ты хотела. Шелби стиснула зубы, чтобы не улыбнуться. Перед возможностью сделать ей подарок Лука никогда не мог устоять. Мартиша приподняла голову и заглянула в светло-зелёные глаза итальянца. Она всё больше пугалась его замедленных движений и ярко выраженной апатии. Словно Лука отдал своё здоровье ей, спасая от смерти, и такую жертву Мартиша не могла принять. ― Я подумала о том, что, если бы ты сам отдыхал больше, я бы вполне могла ограничиться передвижениями по одной комнате. Что скажешь? Лука задумчиво поглаживал её плечо. ― Настолько плохо выгляжу? ― поинтересовался он, и Мартиша без зазрения совести быстро закивала. Итальянец хмыкнул. ― Ну ладно. Если обещаешь не перенапрягаться, то я тоже стану больше отдыхать. Мартиша довольно улыбнулась. Следующим утром Лука передал дела по законному бизнесу архитектору и планировки зданий Ангелю, а часть дел, связанных с мафией, переложил на Финачи. Мартиша видела, что большого удовольствия такая передача важных дел Луке не принесла, однако когда он после этого лёг в кровать и крепко заснул, совесть перестала мучить цыганку. Как бы Чангретта не переживал за свой бизнес, ему тоже нужен был отдых. Мартиша немного походила по коридору, но воздержалась от переходов по лестницам ― всё-таки, она обещала Луке. Она вспомнила, как смотрел на неё Лука, когда они нашли её ― Мартиша увидела в глазах своего жениха нечто настолько страшное, какого не видела за всю свою жизнь. Лука собирался сделать что-то жуткое лишь потому, что кто-то навредил ей. Мартиша чуть улыбнулась, прикасаясь кончиками пальцев к губам. Её обручальное кольцо ― удивительно, как она его не потеряла во время всех этих ужасов ― очищенное, красивое поблёскивало, привлекая внимание, и Шелби почувствовала, как внутри разливается тепло. В коридоре она встретила Ванду Бриджет, которая неожиданно обратилась к ней. ― Сеньора Шелби, ― экономка кивнула. ― Врач советовал подлечить вас паром. Мы приготовим всё сегодня, если вам будет угодно. Мартиша чуть нахмурилась, но вспомнила врача и наконец кивнула. Она давно толком не мылась ― она всё ещё не могла долго стоять, и Луке было весьма проблемно помочь ей с мытьем длинных волос, тело болело, если она долго терла его мочалкой, а отмокать долго в ванной она опасалась. Немного попариться было хорошей идеей. Она согласилась с Вандой и вернулась в комнату. Ещё пару часов она читала и делала небольшие упражнения ― приседала, отчего её кости громко хрустели, наклонялась. Поминутно у неё темнело в глазах от боли, но она так и не упала. Но судя по всему, пыхтела она очень громко, потому что Чангретта проснулся через несколько минут после того, как она начала, и цыганка сделала вид, что ничего не делала, и всё время рассматривала вид из окна. Вид из того же окна, в который она когда-то забиралась по водосточной трубе. ― Думаешь о том, сможешь ли сбежать через окно? ― сонно спросил Лука, поворачиваясь на бок. Шелби хмыкнула. ― Мы уже знаем, что могу, хотя мои кости явно сдадутся ещё на этапе вылазки из окна, ― Мартиша вернулась к кровати и легла рядом с Чангреттой. ― И ещё Ванда сказала, что к вечеру будет готова ванная комната для того, чтобы попариться. Лука что-то согласно промычал, прикрывая глаза. Он, в отличие от Шелби, не забывал рекомендации врача, но на подготовку подходящего помещения ушло несколько дней. Отдав распоряжение Ванде, Лука лишь отдалённо замечал, что работники денно и нощно таскали в ванную комнату тщательно промытые камни, огромные кадушки, скамейки и прочие необходимые предметы. Вода нагрелась до предела и начала испаряться, когда Ванда вечером сообщила о том, что всё готово. Лука с легкой усмешкой наблюдал, как счастливо Шелби соскочила с кровати, направляясь в ванную почти пританцовывая. Он прекрасно понимал, как она устала сидеть на месте, как ей хотелось уже поскорее разгуляться ― и то, как она страдает от головной боли, как у неё периодически темнеет в глазах, из-за чего она чуть не падает, и как ей до сих пор больно он тоже видел. Она окрепла, но в данном случае Чангретта руководился принципом «лучше перебдеть, чем недобдеть». В ванной комнате стояла страшная духота, но ведь именно на это он и рассчитывал. Усадив Шелби на скамейку, обливаясь потом, Лука принялся стягивать с себя одежду. Мартиша довольно быстро разделась сама, и Лука окинул её быстрым взглядом ― без всякого сексуального подтекста, просто желая убедиться, что заживление идёт, и вдруг заметил, как Мартиша задумчиво рассматривает свой силуэт в запотевшем зеркале. ― Должно быть, я выгляжу довольно искалеченной, ― заметила она и опустила взгляд, рассматривая свое тело. ― Я стала довольно тощей, ― голос звучал ровно, без малейшего намека на гнев, страх или жалость к себе. Лишь констатация факта, если не желание поддержать беседу. ― Ты знаешь, что это легко исправить, ― пожал плечами итальянец. ― Ты выглядишь хорошо, Маришка. Если тебе это поможет, то будь ты немного здоровее, я был бы не против заняться сексом прямо сейчас. Цыганка рассмеялась, лукаво глядя на итальянца, а потом обернула вокруг тела белое полотенце. Лука подошел к ней, рассматривая розовеющие полосы на её запястьях и щиколотках. Гной и воспаление ушли, остались только не слишком пугающие рубцы. Мартиша присела на скамью, и тут же довольно замурлыкала, ощущая приятное тепло, проникающее под кожу. Лука, обмотав бедра полотенцем, сел рядом, но Шелби было уже не до него. Она вытянула ноги, и легла на скамейку, откинув волосы, которые свисли вниз, кончиками дотягиваясь до почти обжигающего пола. Её кожа уже покрылась испариной и блестела, и даже сейчас Лука находил эту женщину красивой. Конечно, он привык видеть, ощущать её грудь полной, а бедра округлыми, но и такой, изможденной болезнью, она не казалась ему уродливой. Лука плеснул холодную воду на раскалившиеся в специальном ящике камни. Они зашипели, выпустив новые клубы пара, и Мартиша вздрогнула. ― Ничего не болит? ― спросил Лука, от скуки водя пальцами по ногам девушки. Всё-таки такое времяпрепровождение было не для того, кто привык чем-то заниматься почти постоянно. Лука не мог долго сидеть и ничего не делать, даже походы в кино он с Маришкой выдерживал с трудом. Ему надо было что-то делать, просто расслабиться и ни о чём не думать не выходило. Мартиша в этом плане обладала более завидной выдержкой, чем он. ― Всё прекрасно, ― мурлыкнула Мартиша. ― Я чувствую себя медузой, которую положили на раскалённые камни. Вот-вот растекусь. Лука хмыкнул, позабавленный её сравнением, и на несколько минут в ванной повисла тишина. Чангретта отстранённо рассматривал цыганку, которую знал лучше, чем самого себя, а Мартиша ровно и спокойно дышала, возможно, даже заснув. Лука смотрел на нежную тонкую шейку и чуть торчащие ключицы, из-за которых Маришка казалась ещё более трогательной и беззащитной. ― Знаешь, я чувствую себя так хорошо, как никогда в жизни, ― спустя долгое молчание, заметила Шелби. Лука хмыкнул. ― Даже в наш первый раз? ― Иди ты, ― рассмеялась Шелби, толкнув его ногой в бедро. ― Я тогда вообще ничего не чувствовала, кроме того, что внутри меня кто-то был. Как и второй раз, и третий. Зато потом было так хорошо, как ни с кем после. ― Ты одновременно и унизила меня, и сделала комплимент. Цыганка смеялась, и Лука тоже не сдержал улыбки. Мартиша вдруг приподнялась, опираясь на руки позади, и чуть морщась от этого положения. ― Можно вопрос? ― Разумеется. Она села «по-турецки», чуть не упав со скамейки, но Лука удержал её. После всего не хватало только Шелби упасть на кафельный пол. Упершись локтями в колени, сцепила руки в замок и положила подбородок сверху. ― Ангель сказал, что тебе предлагали найти невесту, ― спокойно произнесла Мартиша, замечая, как недовольно итальянец свёл брови. ― Твои родители после тюрьмы в Нью-Йорке. Но ты отказался. Что там происходило? Лука смотрел на неё, видимо, пытаясь просчитать её состояние, но Мартиша казалось спокойной и была такой на самом деле. Даже если Луке когда-то хотели найти невесту, этого так и не произошло ― он сидел сейчас с ней в ванне, парился от духоты, но не бросал, чтобы быть уверенным, что с ней всё будет хорошо. Он помогал ей прийти в себя после того, как её подвергли пыткам лишь потому, что она ― его. А он ― её. А он именно её. Какая бы там ни была девушка ― умная, элегантная, воспитанная, она оказалась Луке не нужна. А цыганская королева с непредсказуемым и высокомерным характером была нужна всегда. И в этом главная разница между Мартишей и всеми девушками, что когда-либо была на пути итальянца. Его сердцу будет наплевать на все эти чужие достоинства. Просто, потому что другие девушки никогда не будут ею. Мартиша это знала. Но она хотела, чтобы Лука сказал это вслух. ― На самом деле, ничего необычного, ― пожал плечами Лука. ― Прошло около двух лет, мы не общались, и родители решили найти мне невесту, кого-нибудь для поддержания статусы семьи. У них было на примете несколько итальянок и англичанок. Сначала я отказывался, а потом на секунду задумался: «а почему нет?». Я целый день пытался найти ответ на этот вопрос, понять, почему отказываюсь от всех них с таким рвением и упорством. В конце дня я всё понял. Я никого не видел, кроме тебя. Ты могла не быть рядом, но с того момента, как я увидел тебя, девчонку с косичками, что цеплялась за двух братьев, я не видел никого другого, ― от взгляда, направленного на цыганку, от того каким тоном были сказаны эти слова, по телу Мартиши прошла дрожь. ― Никого я не любил так, как тебя, и вскоре понял, что мне проще быть одному, чем не с тобой. Я думал, что потерял тебя. И вот пару дней назад снова думал, что потерял тебя, ― Лука болезненно усмехнулся, проведя пальцам по рубцам на ногах. ― Когда я увидел, как ты лежишь в том подвале бледная, холодная и без сознания, я решил, что материализовались все мои худшие страхи. И вот пожалуйста: ты храбрая и сильная… даёшь мне надежду. Любишь меня после всего, что я натворил. Он заметил, как что-то сверкнуло в её глазах, но это было нечто не слишком хорошее. Скорее даже тёмное и острое, как нож. Лука напрягся, не зная, что она может сказать ему в следующий момент. Как бы ему не хотелось этого признавать, но за девять лет она изменилась куда сильнее, чем он, и если Мартиша уже смогла научиться его читать, то для него были непредсказуемые аспекты в поведении цыганки. Мартиша в упор посмотрела на итальянца. ― Я не могу не любить. Но ты всегда любил меня сильнее. В конце концов, это же ты смог простить меня и мою семью. Ей не пришлось уточнять, о чём она говорит. В глазах Чангретты промелькнула застоявшаяся боль, от которой Шелби стало нехорошо. Они не говорили об этом, но причина, по которой все это началось ― смерть Грейс и Винсента Чангретты. И как бы Мартиша ни любила Луку, она бы самолично пустила Винсенту пулю в лоб, если бы пришлось. Грейс была её подругой. Грейс была той единственной любовью Томаса, которой Лука был для самой Маришки. Никто не имел права забирать её. Мартише было не жаль Винсента, но она не хотела, чтобы Луке было плохо. Смерть отца, вероятно, была для него тяжёлым испытанием, даже если его готовили к «браздам правления» с детства. ― Я долго и много думал об этом, ― наконец медленно произнёс итальянец, широким движением убирая назад свои темные, влажные волосы. ― Были законы, и мой отец их знал. Если бы на месте Грейс была ты, а на месте Томаса ― я… ― Лука сделал паузу, а потом закончил, жестко и бескомпромиссно. ― Я бы тоже убил всех, до кого смог дотянуться. Я хочу тебя. Навсегда. И всегда хотел. Всё остальное не имело и не имеет смысла. Мартиша потянулась к нему, и Лука крепко обнял её, в этот раз не боясь причинить ей боль. Обхватил её за талию, поглаживая по волосам и целуя в макушку. Пар становился всё гуще, и они вдвоем обливались потом, и без холодной воды с раскалёнными камнями душа друг друга жаром. Не смог сдержаться — Лука прижался губами к её губам, впитывая её тепло, её нежность и ласку. Мартиша обняла итальянца за шею. Воздуха не хватало, но он нужен был Луке гораздо меньше, чем Мартише, как и ей ― меньше, чем Лука. Губы скользили друг по другу, в который уже раз знакомясь, изучая. Она чуть запрокинула голову, позволяя углубить поцелуй и в мужские губы сорвался её совсем тихий стон. Мартиша сжала его плечи с такой силой, словно собиралась вселиться в его тело. Цыганка чуть улыбнулась, а потом покачала головой. ― Я тебя уже говорила, но повторюсь ― ты был ужасным мальчишкой, Чангретта. Ты постоянно дёргал меня за косички, забирал мои вещи и заставлял их забирать, хотя был выше меня на полголовы. Ты постоянно был рядом и старался меня уколоть. Ты был невыносим… ― она вздохнула. ― Но вместе с тем ты был моим лучшим другом и никогда не позволял обижать меня. Ты доводил свою мать, когда дрался за меня, и иногда дрался из-за мелочи ― на меня не так посмотрели, со мной не так заговорили. Когда один мальчик сломал мою любимую куклу, ты сломал ему нос и рассёк бровь, хотя он был на два года старше тебя. И ты никогда… не делала мне больно, ― Мартиша задумчиво потянула свой влажный локон. ― Полли говорила, что ты пытаешься обратить на себя моё внимание. Но я была маленькой и не верила. Я думала, что ты просто вредный, заносчивый мальчишка. А с этой свадьбой… Ты снова дергаешь меня за косички. ― Я лишь хотел, чтобы ты меня заметила, ― Лука скривил губы в каком-то горьком выражение. ― А ты замечала меня, только когда я делал тебе больно. ― Я замечала тебя постоянно. Ты не хотел отпустить меня по-хорошему. ― Я никогда не смог бы. Мартиша вздохнула и убрала с лица прилипшие волосы. ― Ну что же, ― бодро проговорила Мартиша. ― Ты чуть не пристрелил моего брата, чуть не убил кузена, а мой брат отдал тебе мою руку. Всё моё внимание эти месяцы было твоим. Наверное, ты счастлив, ― она зажмурилась. ― Я, в любом случае, довольна сложившейся ситуацией. Полагаю, пока я привязана к твоей постели ― во всех смыслах ― я вполне могу дальше заниматься нашей свадьбой. ― Маришка… ― Я люблю тебя, Лука, ― искренне произнесла Шелби, и улыбнулась, глядя в зелёные глаза итальянца. ― Я люблю тебя. Итальянец аккуратно прикоснулся к её подбородку, чуть погладив, и Мартиша вдруг увидела такое выражение лица, которое не видела уже давно. Лука жил этими словами, они были для него всем. Её любовь значила для главы сицилийской мафии так много, что Мартиша себе и представить не могла. ― Не знаю, как бы я жил без тебя, ― выдал Чангретта, словно нехотя, но Мартиша улыбнулась. Это не было способом манипулирования, к которому иногда прибегали девицы, отвергнутые братьями Шелби. Это была чистая правда. В какой-то момент их встречи, ни Луки, ни Мартише не существовало по отдельности. Хотелось всегда быть рядом. Вот так, как сейчас — чувствовать её рядом, знать, что она сама хочет здесь быть. Осознавать, что ты нужен ей при всех многочисленных сложностях. Лука обнял её крепче, провёл ладонями вверх-вниз по её спине. Мартиша тут же отозвалась — коснулась его груди губами и снова притихла. На несколько минут Луке показалось, что она задремала. Но нет, дыхание не как у спящего человека. ― Маришка, ― позвал он совсем тихо, неожиданно даже для самого себя. ― Ммм? ― она даже не оторвалась от его груди. Лишь чуть развернула лицо, чтобы видеть. ― Я люблю тебя. Лука всё думал, произнести это вслух будет безумно трудно, но именно в этот момент слова будто сами сорвались с губ. Мартиша подскочила, встала выпрямилась, насколько могла, глядя на мужские губы. Она словно не верила, что услышанное только что действительно прозвучало, а не было плодом её воображения, В следующую секунду её губы накрыли его. Казалось, она всё никак не могла остановиться. Обхватив худое лицо ладонями, осыпала поцелуями, не особо заботясь о том, что попадает под её губы — щёки, нос, лоб, глаза. Пару раз Шелби промазала и нежные поцелуи достались его ушам. Каждый раз после этого она тихо смеялась, будто никогда в её жизни не было ничего лучше этого момента. Лука крепко обнял её, пытаясь уловить её быстрые губы, и улыбался. Она вдруг вспомнила, почему ей так нравилась та фотография, сделанная в спальне в их квартире в Нью-Йорке. Несмотря на внешнюю строгость и элегантность, было видно, как они счастливы с друг другом.