У вас нет вкуса, мистер Томлинсон!

      Луи едва сдерживается, чтобы не крикнуть вслед грузному мужчине, бесцеремонно толкнувшему его, что тот — конченый мудак. По старой привычке. И, желательно, не почувствовать после этого вины. Но стоит держать себя в руках и дальше, ведь Луи — преподаватель, ему не положено, пусть даже сейчас он находится за пределами учебного заведения, и не обязательно представать в роли серьезного и спокойного мужчины. Да, все равно желательно сдерживать себя. И Луи ненавидит это большую часть времени. Ему хочется порой прикрикнуть на студентов, забывающих о нормах поведения и элементарного уважения к старшим; хочется снять очки, закатать рукава, подойти к самым раздражающим парням и врезать каждому из них по звонкой оплеухе; хочется ругаться матом на собраниях и курить не в специально отведенном месте, а сидя на ступеньках лестницы, ведущей на чердак. Но он должен, должен контролировать свой гнев и все то, что когда-то являлось неотъемлемой частью жизни, к которой он, признаться, все еще хочет вернуться хотя бы на недельку, особенно когда усталость и раздражение накапливаются внутри, вызывая тошнотворное чувство неполноценности и неспособности контролировать свой разум и свою жизнь. Несколько лет же продержался, не утонув в пучине алкоголя, продержится и еще.       А пока он ныряет в будни, кардинально отличающиеся от прошлого. Здесь уже не столица, а уютный провинциальный городок, где нет той оживленной толпы, в которой можно потеряться, либо наоборот — чувствовать себя мишенью, каждую секунду ощущая на себе сотни взглядов чужаков.       Здесь больше уютной тишины и свежего воздуха, которым так приятно дышать ранним утром, либо уже поздним вечером, когда наблюдаешь за прекрасными закатами на своем балконе, про которые ты забыл в суматохе, царившей вокруг при жизни в Лондоне.       Здесь можно здороваться с каждым жителем, и тебя поприветствуют в ответ, а самое удивительное — не станут смотреть с подозрением, словно автоматически дают кредит доверия, пока ты сам не разрушишь их приятные ожидания. В булочной тебя обслуживают с искренней улыбкой, а не натянутым оскалом, могут добавить двойную порцию сиропа в кофе.       Здесь Луи ощущает себя все еще немного странно, но такой контраст ему во многом по душе, ведь львиная доля его агрессии брала свои корни именно из-за всех «прелестей» столичной жизни, засасывающей молодых, неопытных и неоправданно амбициозных людей, не рассчитавших свои возможности, в свои беспощадные лапы цинизма, алчности и жестокости, в которые мужчина попался сам в восемнадцать лет…       — Доброе утро, Луи! — Блета уже спешит к мужчине, чтобы протянуть ему стаканчик с горячим кофе. Хотя Луи привык всю жизнь пить чай. С молоком. А еще лучше, чтобы к напитку подавались мамины сахарные пышки или пирог с малиной и ревенем. Но сейчас — кофе. Иногда даже со всякими извращениями, как с карамельным сиропом, либо с кучей льда и корицы сверху, нужно привыкать, а что делать… Менять жизнь, так кардинально, черт подери.       — Доброе, Блета, — мужчина улыбается искренне. С этой девушкой ему совершенно не нужно выдерживать сугубо профессиональное общение даже в стенах школы. Блета располагает к себе абсолютной легкостью, искренностью и добротой, живым огнем в глазах, чему могла позавидовать добрая половина ее ровесниц. Хотя, у них с Луи была не такая уж и большая разница в возрасте. Блета всего на два года младше.       — Ну как? Вчера наверстал упущенное? — девушка подмигивает. На ее стаканчике — неизменный след от губной помады красного цвета, а в глазах все тот же живой задор. Порой кажется, что этот человек вовсе не испытывает печаль, но Луи прекрасно помнит, что это не так. Блете тоже бывает больно, просто она старается скрыть это под тремя слоями вуали напускного позитива.       — Если честно, уснул на середине фильма, — признается Луи, чувствуя себя немного виноватым в том, что уже вторую неделю подряд не может сдержать обещание и посмотреть всего один фильм.       — Луи, Луи, — Блета качает головой, но в ее голосе отнюдь не серьезное осуждение. — Но, когда ты все же досмотришь и поймешь, что не прочувствовал в полной мере отношения Баки и Стива, сам увидишь что потерял.       — Ох, — все, что может сказать Луи. Он не ожидал от популярного супергеройского кино акцента на отношения, да еще и на однополые. — Там правда все серьезно? Я остановился на моменте, когда Тони приехал вербовать Паука.       — Ну, с точки зрения очевидности… весьма, но студия не позволяет себе сделать слишком открытыми для публики такие отношения — придется повышать рейтинг, а значит, касса уменьшится. Ну, в общем, дальше сам увидишь, я теперь ничего тебе, тем более, не скажу! — Блета показывает язык и смеется.       — Боже, ты просто ужасна, — мужчина закатывает глаза. — Ладно, в эти выходные у меня не так много работы, поэтому постараюсь все же наверстать упущенное. И можешь не рассказывать мне про то, как это работает даже в якобы супер толерантном современном мире.       — Смотри мне, иначе придется выполнять наказание, — девушка играет бровями.       — Не дождешься, — Луи делает глоток кофе. Он все еще горячий, не слишком сладкий, с гвоздикой и корицей. Блета или как ее называют близкие — Биби, уже выучила вкус преподавателя, поэтому всегда берет ему бодрящий напиток по дороге в университет.       — Готов к свежей крови? — интересуется девушка. Она обводит взглядом территорию здания, вздыхая. — Иногда мне кажется, что я вижу в ком-то из студентов саму себя лет десять назад.       — Разве это плохо? — хмурится Луи. Он даже не представляет, что Блета может сожалеть о своих молодых годах. Она сейчас кажется настоящим огнем, а уж в подростковом возрасте так и вовсе, по его представлению, должна была быть всепоглощающим пламенем, в хорошем смысле слова — девушка наслаждалась приключениями и всеми прелестями возраста семнадцати-восемнадцати лет.       — Ты, возможно, удивишься, но мои подростковые годы прошли под эгидой одиночества, потому что меня травили за фигуру, за противный писклявый голос и подобные вещи, — взгляд девушки моментально тухнет и вместо живых искр там разливается мутная дымка.       — Поверить не могу, — мужчина качает головой. — Как вообще может с языка сорваться подобная мерзость в твой адрес? Что движет людьми?       — Хотелось бы знать. Но, возвращаясь к сказанному, я не особо скучаю по тем временам потому, что среди наших ребят тоже прослеживается тенденция нечестной конкуренции, оскорблений и подчеркнутого игнорирования, поэтому мне больно видеть некоторых из них. И самое отвратительное, что наш психолог получает свою зарплату за то, что имеет замечательный вид из окна поместья восемнадцатого века, а не за обязанности, которые не исполняет.        — Написать жалобу, может быть?       — Думаю, не получится, ведь Эмбер является младшей сестрой нашего директора, у нее и университет-то не закончен, диплом выдан по блату, — вздыхает Блета. — Коррупция и семейный подряд встречаются везде, Луи.       — У меня тоже образования законченного нет, — Луи пожимает плечами.       Он проучился ровно два года в университете. Его успеваемость была на высоте, но жизненные обстоятельства сложились таким образом, что Луи пришлось отчислиться. И удивление мужчины не познало границ, когда его приняли на должность преподавателя без законченного образования. Хотя, все зависело от дальнего родственника Томлинсона, являвшегося как раз директором университета. Но об этом мужчина не говорил даже Блете. Чувствовал себя… неуютно, словно получил должность по блату, а не за свои заслуги. В принципе, так и было, но Джеральд уже не первый раз набирал преподавателей без дипломов, устраивая им испытательный срок, лично присутствуя на занятиях, чтобы оценить работу и реакцию студентов, а затем принимал окончательное решение — подходит ли кандидат на эту должность. Получалось, что некоторые преподаватели и сами учились вместе со студентами, догоняя тот материал, упущенный когда-то. Такая методика нравилась далеко не всем, но Джеральд был из тех, кто дает людям шанс. Да и он сам начинал свой путь не в самых прекрасных и перспективных условиях.       — Ты — это другое, Луи, — девушка улыбается. — У тебя глаза горят, ты любишь свое дело и с радостью делишься знаниями с другими. Да и не единственный, кто здесь без профильного образования законченного, кстати. И вообще, можно иметь десять дипломов, звание профессора, но ненавидеть свою работу и погано ее выполнять. Да и в темных делишках пока не замечен.       — Ты не можешь знать наверняка, — таинственным тоном отвечает Луи, но его собеседница ни на секунду не ведется на это. Все, что она знает о Луи и видит в нем — настоящее. Он не строит из себя непонятную личность, а просто… такой, какой есть. Не без тайны прошлого, но целеустремленный, отзывчивый и сильный духом мужчина, всегда способный выслушать и понять.       — Пойдем уже, занятия начинаются через десять минут, все же первый день нового учебного года, опаздывать — неприлично, таинственный ты мой!

***

      Луи входит в аудиторию с большими окнами, впускающими утренний свет в когда-то мрачное здание, потухшее с веками, пока за его реставрацию не взялось несколько меценатов, подаривших вторую жизнь поместью во имя науки и искусства. Каждая стена, каждый лестничный пролет, резной стол, люстра… все дышит невероятной историей, в недры которой всегда интересно окунуться, познавая тайны прошлого, попутно любуясь еще и красотой старинного поместья.       По классике жанра, вокруг этого здания ходили легенды. Самая известная история гласила, что Мелисса Уинбрук — дочь Антуана Уинбрука, славившегося своим жестким нравом, владевшего тысячами акров земли и наделенного судебной властью, готовилась к свадьбе с человеком, которого не просто не любила, а люто ненавидела. Винсент был жестким и грубым, но его состояние и равный титул графа перекрывали любые недостатки. Этот брак считался золотым — две мощнейшие династии сливались воедино.       Мелисса всячески пыталась выдавливать из себя счастье, но в стенах родного поместья каждый знал, что кроме боли этот брак ничего не принес девушке. Винсент осыпал жену проклятиями даже за то, что она как-то не так на него посмотрела, не считался с ее мнением и считал пустым местом. Но при этом с радостью использовал для плотских утех и чтобы похвастаться красотой Мелиссы перед гостями и друзьями на светских приемах.       С каждым днем Винсент все больше доводил девушку до отчаяния своими оскорблениями и рукоприкладством. Мелисса не могла найти покоя. Редкие прогулки по саду около маленького пруда не спасали от мрачных мыслей, а давление со стороны мужа лишь возрастало. В конце концов, когда мужчина в очередной раз ее избил и изнасиловал, девушка дождалась, пока граф уснет, пробралась в конюшню и там повесилась. На тот момент она носила под сердцем его ребенка. С тех пор поместье обросло легендой о том, что по ночам можно увидеть белый силуэт, а иногда — плачь не рожденного младенца. И тот, кто его услышит, был обречен на смерть в скором времени.       Луи не верит в подобные бредни, но порой ему кажется, что по ночам, когда он проверяет эссе учеников в своем кабинете, кто-то незримо присутствует за спиной. Но мужчина списывает это на эмоциональный стресс, на потрясения прошлого, а не на привидений и слуховые галлюцинации студентов, что накурились в прошлом году и прибежали в слезах рассказывать об этом лично ему…       — Доброе утро! Меня зовут Луи Томлинсон. Добро пожаловать в университет искусств имени Патрика Лэнгдона! — мужчина занимает место за своим столом из красного дуба, с резными ножками и несколькими выдвижными ящиками, среди которых есть и потайной, в котором Луи хранит сигареты и блокнот со своими стихотворениями.       — Доброе утро, мистер Томлинсон! — оживленно откликаются новенькие, и Луи немного удивлен.       За третий год преподавания Луи впервые слышит настолько стройный и при этом позитивный хор голосов. Обычно первокурсники весьма сдержанные, а те, кого сюда отправили в качестве наказания, чтобы отпрыск хоть чем-то занимался кроме как прожиганием семейного состояния, вовсе молчат, либо бубнят недовольно под нос ответное приветствие. Так что подобная реакция очень радует Луи. Он искренне улыбается, получая в ответ несколько таких же улыбок от студентов.       — Что ж, давайте с вами познакомимся, — Луи открывает журнал, поправляет пальцем большие очки в черной оправе и берет в одну руку карандаш, а в другую — маленький антистресс в виде разноцветного шарика. — Боузман Алекс.       — Я, сэр, — худощавый парень поднимает руку. У него ярко-рыжие волосы, на лице — россыпь веснушек, а на руках куча различных браслетов и фенечек. Он похож на хиппи. В памяти сразу всплывает фестиваль Лидс, на котором Луи проводил свои подростковые годы с кучей похожих браслетов на запястьях. Тогда он был беззаботным, обласканным любовью и заботой матери. Он гонял в футбол с мальчишками, а дома играл с младшими сестрами в доктора: они с радостью перебинтовывали его ушибленные при игре колени. И, казалось, что так будет всегда…       — Бендер Элизабет.       — Я, — очень худая и бледная девушка с темным каре и пирсингом в носу машет рукой. Ее пальцы украшает несколько массивных колец, а ногти такие длинные и острые, что у Луи машинально возникают перед глазами образы маленьких девочек с красными полосами на лице, сочащимися соленой кровью…       — Дэвис Томас, — глотая горькую от вспышки воспоминаний слюну, продолжает мужчина. Пальцы левой руки сильнее сжимают антистресс.       — Я, сэр, — отвечает широкоплечий парень. Его кожа отливает явно заморским загаром, полученным где-то за пределами Англии. Хотя… сейчас многие используют всякую дрянь, которой мажут кожу и всего за неделю, не выходя из дома, могут выглядеть так, словно целое лето жарились под палящим солнцем где-нибудь на Ямайке.       — Фрэйзер Мэддисон. Простите, эээм… Мадина?       — Да, Мадина, — девушка, сидящая за первой партой, кивает. У нее пшеничные волосы, мягкими кудрями спадающие на плечи, интересно контрастирующие с темно-карими глазами. — Я из Казахстана, но мама родилась в России, откуда после школы переехала в Астану, а позже вышла замуж за англичанина.       — Никогда не был там, — Луи бывал за пределами Англии всего один раз. Но Италия в тот момент оставила после себя лишь смазанный серый отпечаток в памяти. — Да и в России тоже.       — Когда-нибудь, возможно, побываете, у наших стран богатая и интересная культура.       — Обязательно, — Томлинсон улыбается. Уж кому, как не ему, знать о культуре и истории такой страны, как Россия. Луи увлекся с самого детства творчеством Чехова, Толстого, с жаром поглощал историю русского театра и балета, изучал архитектуру, народный фольклор…       Остальные десять человек также позитивно приветствуют Луи, а вот последнее имя, которое произносит мужчина, растворяется в воздухе, так и не достигнув слуха адресата.       — Стайлс Гарри, — повторяет преподаватель и парень, сидящий на самой последней парте, наконец-то поднимает голову.       — Это я, — произносит студент и без особого интереса смотрит на мужчину. Он высокий, довольно худощавый, с темными кудрями и зелеными глазами. На руках несколько татуировок, а на парте лежит черная фетровая шляпа.       — Приятно познакомиться, — с долей осуждения в голосе отвечает Луи. Его взгляд цепляется за телефон, который Стайлс не выпускает из рук, крепко сжимая. Хочется напомнить о том, что пользоваться гаджетами на занятиях строго запрещено, но глаза Гарри опухшие, во взгляде дрожит нечто такое, от чего Луи хочется провалиться сквозь землю. Словно он нарушил нечто совсем тонкое, готовое рассыпаться на миллионы осколков, если упрекнет новичка в использовании айфона на уроке. Так что мужчина больше ничего не говорит. В конечном итоге, они платят за это деньги, так что если учеба в Уинбруке является лишь наказанием, способом избавиться от неудобного ребенка, либо галочкой в жизненном списке, то пусть, лишь бы не мешали остальным.       Знакомство с новыми студентами занимает не больше пятнадцати минут и оставшуюся часть занятия Луи рассказывает о поместье, конечно же, не забыв упомянуть легенду. Молодежь в основном лишь фыркает, либо корчит рожи друг другу с наигранным «Буууу!», но это придает вводному занятию легкости и позитива. Затем расспрашивает ребят о том, какие темы их привлекают больше всего кроме истории искусства. Класс делится на три лагеря: политика, звездная жизнь и музыка. Когда Алекс Боузман говорит, что играет на гитаре и у него есть своя группа, в памяти Луи вспыхивают приятные воспоминания из подростковой жизни: он со своими лучшими друзьями сколотил банду, где был на вокале и иногда пытался брать в руки гитару, но обстоятельства, сложившиеся в семье Томлинсон очень быстро разрушили все мечты о большой сцене…       Звонок оповещает об окончании занятия и студенты разлетаются по коридорам. Одна часть ребят спешит на улицу, чтобы покурить, а остальные разбредаются кто куда: в туалет, прямиком в другой класс или просто дышит свежим воздухом, обмениваясь свежими сплетнями или новостями из ленты твиттера. Луи же направляется в свой личный кабинет, чтобы выпить холодной воды с лимоном и написать сообщение младшей сестре. Воспоминания, вспыхнувшие в его памяти из-за фраз и внешнего вида некоторых учеников, роем волнения гудят в ушах. Просто проверить все ли в порядке с Физзи, ведь он не может потерять еще и ее…       Пальцы мужчины подрагивают, набирая сообщение. Приходится ослабить узел галстука, чтобы в легкие ворвалась щедрая порция кислорода. Луи практически всегда оставляет открытым одно окно. Словно никак не может надышаться свежим воздухом Ланкастера после душного Лондона. В шкафчике всегда лежит уютный серый свитер с растянутыми рукавами, спасающий от колких порывов осеннего ветра, бродившего по коридорам и аудиториям.       Луи отправляет сообщение Физзи, интересуется самочувствием и как прошел ее второй рабочий день. Отзыва сразу не ждет: у сестры всегда была привычка тянуть с ответом, поэтому собирается заблокировать телефон, но приходит уведомление о новом сообщении. Луи открывает его и чувствует, как тяжелая гиря опускается на дно желудка, как щекочет в легких тяжелая металлическая пыль, затрудняющая дыхание. Его пальцы подрагивают чаще, а бешеный стук сердца оглушает. Всего несколько предложений, написанных в открытом сообщении, смазываются в одно большое пятно, застилающее глаза.       «Я приеду через месяц. Будь готов к тому, чтобы отдать мою долю. И не вздумай отказать, не повторяй прошлых ошибок, Луи, иначе я заберу у тебя все, что осталось. Ты их больше никогда не увидишь!»