House of Dimitrescu

Пули рикошетят от каменных стен, пробивая деревянные полы, как будто они из бумаги, а не из дерева. Оглушительный звук выстрелов эхом разносится по залам замка, заставляя его звучать почти эфемерно. Вездесуще. Никогда не зная, был ли источник выше, ниже или прямо за углом. Мама. Разрывая еще одного предателя-слугу, кровь окрашивает стены густым алым глянцем. Окровавленные куски разорванных органов усеивают пол, она несется по коридорам так быстро, как только может, яростное жужжание крыльев заглушается звуками выстрелов и клокочущими схватками с ее добычей. Мама. Каждый коридор казался длиннее следующего, всегда заполненный ещё более жалкими овцами на убой. Ее плащ, больше не черный, как смоль, а ярко-красный, словно кровь. Свидетельство того, сколько людей она убила… раскрасив себя в качестве мишени. Мама. Каждая пуля, каждый удар замедляли ее немного больше, но не настолько, чтобы остановить ее убийственный порыв, когда она распарывала и разрывала каждого из них. Оставляя за собой изуродованные тела и отрубленные конечности, она попыталась двигаться быстрее. Мама. На последнем повороте она услышала, как мать сражается. Хорошо, все будет хорошо, мама знает, что делать. Мама? Почему у нее в боку торчит нож? Что это за дыры от пуль? Почему изо рта льется кровь? Свет в ее глазах, он не должен гаснуть, не так ли? Нет, она же не становится бледнее, верно? Почему она уходит все дальше и дальше? Нет, мама. Вернись! Не уходи! Мама. Мама! Мама! Задыхаясь от сна, Даниэла вскочила с кровати, холодный пот стекал с тела, как будто ее облили водой. Постельное белье и одеяло внезапно душило стеснением и клаустрофобией, прилипнув к коже и удерживаемые потом. Сорвав одеяло, она бросила его на пол и очень быстро разделась, откинув постельное белье в другой конец комнаты, прежде чем направиться к гардеробу и переодеться в свою обычную одежду. Как только подняв капюшон плаща, она распахнула двери на балкон и ударила кулаками по перилам, оставив вмятины на металле, прежде чем ухватиться за перекладину хваткой, похожей на тиски. Черт возьми. К. Черту. Все. Снова тот же кошмар. Почему бы ему не оставить ее в покое? Каждую ночь ее преследовала мысль о смерти матери. Каждую. Ночь. По крайней мере, мама на самом деле не умерла. Обхватив голову руками и стиснув зубы, она сдержала крик ярости. Почему она не может просто уснуть? Почему, почему, почему. Кошмар все время делал ее раздражительной и злой, вчера она даже огрызнулась на маму, хотя и не хотела этого делать. Или, возможно, хотела, но в любом случае, это было не то, что должно было произойти. Она намеривалась сказать, что этой чертовой девчонке не следовало быть на обеде. Не следовало управляться с их едой без присмотра. Её вообще не должно быть в замке. Если бы только можно было убить её… Застонав, Даниэла уронила голову на прохладные перила. Нет, это было не так. Она не думала убивать девушку, иначе уже сделала бы это. Дело было не столько в самой девушке, сколько в том, что она собой представляла. Страх, хотя Даниэле не хотелось в этом признаваться. Увидев мать в том состоянии, напугало ее больше всего на свете. Нож, пулевые ранения, кровь и этот взгляд. Взгляд неизвестности, неожиданности и боли. Тот придурок не только исподтишка напал на маму, но и умудрился причинить ей боль. Один жалкий, ничтожный, отвратительный человек. И этот один жалкий, ничтожный, отвратительный человек мог сделать это с ней снова. Любой мог. Включая девушку. Но она была здесь больше недели и не сделала ничего, даже отдаленно похожего на опасность. Даниэла была в растерянности, все, что она знала, это то, что кошмары начинали разрывать ее по швам. Сосредоточиться становилось все труднее и труднее с этими мыслями, плавающими в ее голове с постоянным звуком выстрелов и лицом матери. Тихий стук в дверь на мгновение отвлек от размышлений. Повернувшись к двери, Даниэла осунулась. Кассандра или Бела, вероятно, услышали скрип металла от удара. В данный момент она не хотела разговаривать с сёстрами, не так, как сейчас. Не тогда, когда на нее смотрели бы с жалостью за то, что она все еще была взвинчена, она знала, что они хотели как лучше своими мягкими словами, объятиями и утешением. Но это никогда не помогало. — Войдите, — позвала она через несколько секунд, не было смысла оставлять их в коридоре. Сестры все равно вошли бы. Отвернувшись от двери, Даниэла посмотрела на тихий темный лес, окружающий замок. Скрестив руки на груди, она ждала неизбежных голосов Белы или Кассандры или их обоих. — Мадам? — это было не то, чего она ожидала, — с вами все в порядке? Я услышала крик. Обернувшись так быстро, что все, что можно было увидеть это размытые очертания девушки, она бросилась вперед, развевая плащ позади и закрывая им свет луны, окутывая комнату в полный мрак, пока она не оказалась прямо перед девушкой. Ее золотистые глаза горели яростью, которая, как она надеялась, заставит служанку съежиться. Не повезло. Плащ упал обратно, позволяя луне снова осветить комнату. — Что — прорычала Даниэла, обнажая клыки и наклоняясь над невысокой девушкой, — черт возьми, ты здесь делаешь?! — Я слышала, как кто-то кричал, мадам, — ответила девушка, встретив взгляд с таким спокойствием, что Даниэла отступила на пару шагов, — я хотела убедиться, что с вами все в порядке. Откинувшись чуть назад, Даниэла оглядела девушку с головы до ног. Ее униформа горничной была такой же безупречной, как и всегда, начиная с этой глупой маленькой шляпки и заканчивая идеально начищенными черными туфлями. В передней части фартука не было ничего, что можно было бы разглядеть, она даже держала ту самую серую тряпку, которой пользовалась все время. Ничего необычного. — Ну, как ты можешь видеть я в полном порядке. Теперь если ты не возражаешь… — сделав паузу, Даниэла уставилась на девушку с свежей неприязнью. Рука дернулась к плащу. Сжав ладони в кулаки, она низко зарычала. Взглянув на свой комод, где лежал серп, Даниэла медленно направилась к нему, не сводя пристального взгляда с девушки. — Чем ты тут занимаешься в такое время, полностью в форме? — прошипела она, надеясь, что гнев в голосе скроет тревогу. Остановившись перед комодом, Даниэла пристально посмотрела на горничную и потянулась, чтобы взять серп. Она не так хорошо метала, как Кассандра, но ей и не нужно было быть такой. Если бы она могла отвлечь девушку клинком, то возможно бы- — Кошмары, мадам, — ответила девушка, блеснув слабой улыбкой, прежде чем она вернулась к нейтральному выражению лица. Ветер полностью сбил паруса Даниэлы, заставив ее бросить серп обратно на комод. Если служанка и предположила что-то по мягкому металлическому лязгу, то не подала виду. Ей тоже снились кошмары? Почему тогда она не в своей комнате? Почему вместо этого она была здесь, да еще и в форме? Скрестив руки на груди и прислонившись к комоду, Даниэла снова оглядела горничную с головы до ног. — Почему ты не в своей комнате? — скептически спросила она, — если тебе снятся кошмары, то, конечно, пребывание в замке ночью не поможет, а днем ты можешь быть в некоторой безопасности. Никогда не знаешь, что может рыскать в темноте. Сверкнув садистской усмешкой, она была уверена, что Кассандра гордилась бы ею, она была лишь слегка разочарована и совсем не удивлена, когда девушка не отреагировала на ее улыбку. Вместо этого горничная покачала головой. — Мои кошмары не о замке, мадам, — сказала девушка, на несколько мгновений отвернувшись и посмотрев на луну, — и не о его обитателях. Последний пункт, казалось, был добавлен как запоздалая мысль, но он все равно глубоко задел Даниэлу. Девушка действительно не боялась их, не так ли? Хотя это не должно было быть новостью, учитывая реакцию служанки на все, что происходит в замке и вокруг него, было… тяжело слышать это так отчетливо из первых уст. Пусть это и заманчиво, Даниэла решила не спрашивать, о чем были кошмары. Однако девушка, вероятно, сказала бы ей, но это казалось неправильным. Она не была так близка с горничной, и, судя по отстраненному, но затуманенному взгляду в ее глазах, она сомневалась, что девушка благосклонно отнесется к тому, что её спросят. Даже если она этого не покажет. — Почему ты в своей форме? Не хочешь ли попытаться немного отдохнуть перед завтрашним днем? — вместо этого Даниэла пошла другим путем и поклялась, что увидела благодарность в глазах девушки. Но, даже если бы это было так, она исчезла так же быстро, как и появилось. — Я имела в виду то, что сказала за обедом, мадам, я нахожу уборку очень успокаивающей, — ответила служанка с мягкой улыбкой, — я нахожу, что это помогает… сосредоточить мое внимание на чем-то другом. — Значит, это помогает тебе забыть? — спросила Даниэла, возможно, немного слишком поспешно. Она не хотела показаться отчаявшейся, но ей нужно было что-то, что угодно, что могло бы помочь. Она не хотела делать ничего глупого и не хотела снова огрызаться на маму. Её и без того ограниченное терпение не уменьшилось ни на йоту. — Нет, мадам, — девушка покачала головой, к большому разочарованию Даниэлы, — боюсь, что нет. Но это действительно помогает мне. — Что еще, по-твоему, помогает? — вместо этого спросила Даниэла, ей было все равно, насколько отчаянно она звучала или выглядела, закусив нижнюю губу. Девушка, вероятно, поняла, что ей снятся кошмары, не было необходимости скрывать это от нее. На данный момент это никому бы не помогло. — Описание кошмара, как правило, помогает, — ответила девушка, протягивая руку, прежде чем позволить ей упасть обратно на бок. Даниэла знала, что это было предложение выслушать и теперь ей предстояло сделать выбор. Она могла сказать служанке, чтобы та отвалила, или она могла поделиться своими страхами с той, которую собиралась убить не более пяти минут назад. И все же ощущалась обязанность поделиться. Горничная, вероятно, знала, что Даниэла намеревалась убить ее, и все равно предложила помощь. Это не то предложение, которое получают каждый день. Предположительно от опасных людей. Нахуй это. — Я… речь идет об инциденте, о котором ты слышала и видела доказательства: повреждения стен и полов, — начала Даниэла, медленно подходя к балкону и глядя на луну, — как ты могла догадаться, на нас напали. Хотя в этом нет ничего нового, мы каждый раз обзаводимся странным самопровозглашенным охотником на монстров или праведным идиотом из деревни, думающими, что они могут устранить «зло» в замке. Нет. Единственное, что отличало это нападение, так это то, что оно было организовано. Это было быстро. И совершенно неожиданно. Половина нашего персонала оказалась предателями, вот почему замок пуст, оберегая нас и тебя. Мать Миранда выгнала слуг из замка, чтобы это больше не повторилось. Облизнув губы, Даниэла оглянулась через плечо. Их горничная стояла в нескольких шагах позади нее, у нее было совершенно спокойное и нейтральное выражение лица, но Даниэла могла сказать, что она сконцентрирована на каждом сказанном слове. В ее глазах была резкая сосредоточенность. И никакой жалости, чему Даниэла была рада. — Кошмар всегда начинается одинаково: я нахожусь в коридоре, где-то в замке. Окруженная звуками пуль, этот проклятый звук настолько громкий, что эхом отдается в моей голове и обгоняет звук моих мух, когда я мчусь по коридору за коридором. Направляясь к маме, всегда к маме. Некоторые коридоры заполнены предателями с оружием. Некоторые кажутся слишком длинными. Естественно, я убиваю любого, кто встает у меня на пути. Но это замедляет меня, или кажется, что замедляет. В конце концов, я добираюсь до мамы. Нож, торчит из ее бока. Пулевые ранения, усеивают ее тело. Думая об этом сейчас, я понимаю, что там тоже всегда есть мужчина. Вооруженный, с ярко-синей восьмиугольной эмблемой на груди. Там есть надпись, но в то время я не обратила на нее внимания. Я сосредоточена на матери, которая… умирает, я вижу, как свет гаснет в ее глазах, и она медленно падает. Но каждый раз, когда я пытаюсь дотянуться до нее, коридор становится все длиннее и длиннее, пока она окончательно не упадает на пол. Несмотря на то, что Даниэла чувствовала себя подавленной, ей стало лучше. Было приятно высказаться, особенно тому, кто, казалось, не жалел ее. Это было так, словно бы цепь, обернутая вокруг ее сердца, была ослаблена, не полностью, но, по крайней мере, значительно. В этот момент Даниэла поняла, почему Кассандре так нравился ветер, она чувствовала себя… свободной. Как будто ей больше не нужно было беспокоиться о чём-то, и тишина, которую предпочитала Бела, была очень приятной в этот момент. Это длилось недолго, но это было. — Мои кошмары не оставят меня волшебным образом, не так ли? — сухо спросила Даниэла, но она не могла избавиться от маленькой надежды, которая клокотала в ее груди, на то, что ответ будет утвердительным. Она не отвернулась от луны, когда служанка отозвалась. — Боюсь, что нет, мадам, — ответила горничная. Медленно кивнув, Даниэла повернулась к ней лицом и чуть не отпрыгнула назад от выражения на её лице. Она хмурилась, что само по себе не было чем-то новым, их горничная и раньше хмурилась, нет, дело было в ее глазах. То, что обычно казалось спокойной пустотой, превратилось в громовую, чистую, черную ненависть. Даниэла могла бы сказать, что ничто так легко не пугало ее, но она искренне надеялась, что никогда не будет причиной этого взгляда. Который через несколько мгновений исчез. — Я предполагаю, что кошмар основан на вашей памяти об этом событии? — внезапно спросила их горничная. Потрясенная Даниэла ничего не могла сделать, кроме как медленно кивнуть, пытаясь взять себя в руки, — ну, что еще поможет, так это принятие того, что кошмар — это воспоминание, мадам, — сказала служанка с такой убежденностью, что Даниэла моргнула, а затем нахмурилась от совершенно бесполезного заявления. — И как это понимать? — остро потребовала Даниэла. Она не просто так излила свои самые глубокие мысли девушке ради чего-то столь бесполезного. — Это значит, что вы выжили. Это… имело смысл. Ухватившись за перила, Даниэла уставилась на Мелиссу свежим взглядом. Это действительно имело смысл. Она относилась к кошмару так, как будто мать не выжила, как будто тот придурок, ударивший ее ножом, преуспел в убийстве мамы, а не в том, что ее очень разозленная Мать разорвала ему горло двумя секундами позже. Мама могла сама о себе позаботиться, в том, что случилось, не было ее вины. Ни чьей вины. Даже Мать Миранда не предвидела такой скоординированной атаки. Но она была жива. Кассандра была жива. Бела была жива. Мама была жива. Потеряв дар речи, Даниэла просто уставилась на Мелиссу, когда та улыбнулась и сделала небольшой реверанс. — Спокойной ночи, мадам, — сказала Мелисса, прежде чем уйти, тихо закрыв за собой дверь в спальню. Даниэла несколько мгновений смотрела на закрытую дверь, прежде чем посмотреть на свою кровать. Закрыв за собой выход на балкон и войдя в комнату, она взяла свое пуховое одеяло и вытащила из ящика комода новый комплект постельного белья. Вернувшись в кровать, Даниэла бросила последний взгляд на дверь, прежде чем погрузиться в сон. Медленно просыпаясь вместе с солнцем, Даниэла неторопливо открыла глаза и уставилась в потолок. Это сработало. Кошмар всё ещё был, но на этот раз он… не казался таким сильным. Власть, которую он оказывал, ослабла, и Даниэле действительно удалось выспаться. Все, что нужно было сделать — изменить точку зрения, которую перевернули те несколько слов от Мелиссы. Хотя это и не было особенно экстремальным скачком, это имело большое значение, что было очень странно. Даниэла ожидала такого совета от кого-то, кто был на много лет старше Мелиссы. От кого-то с гораздо большим жизненным опытом, например, от мамы или Матери Миранды. Наряду с этим, полный ненависти, измученный взгляд. Даниэла вздрогнула при одной мысли об этом. Она никогда не была из тех, кто убегает от схватки, ее реакция на борьбу и бегство сужалась до боя. Но. Если бы она когда-нибудь увидела, что кто-то так смотрит на нее… она могла бы просто убежать. Хотя, сомневаясь, что кто-нибудь, кроме Мелиссы, мог бы повторить этот взгляд. От нее не ускользнуло, что собственное мнение на Мелиссу изменилось настолько, что теперь Даниэла называла девочку по имени. Неужели она действительно произвела такое сильное впечатление? Да, так оно и было. Дело не только в том, что Мелисса помогла ей, но и в том, что ей тоже снились кошмары. Почти как родственная душа, как бы сильно эта мысль не презиралась. Даниэла не могла не усмехнуться, но это было правдой, нравилось это или нет. Интересно, о чем были кошмары Мелиссы? Два тихих стука, напоминавших о прошлой ночи, оторвали ее от бурлящих мыслей. Черт, как долго она пролежала? Даниэла знала, что проснулась вместе с солнцем, она видела, как оранжевый свет отражается от ее зеркала. Теперь, взглянув на небо, она увидела, что солнце поднялось гораздо выше. — Входи, — позвала она, сбрасывая с себя одеяло, и как следует потянулась, щелкнув спиной. Превратившись в мух, она метнулась в гардероб. Выйдя через три секунды, она натянула манжеты и поправила капюшон. Три секунды, неплохо. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мама входит в комнату. Моргнув, Даниэла несколько секунд смотрела на Мать, а та смотрела прямо на нее. — Доброе утро, мама, — поздоровалась дочь через несколько секунд. Она ожидала Мелиссу, но… она все равно собиралась поговорить с мамой сегодня, лучше раньше, чем позже. Мать приподняла бровь и несколько мгновений ничего не говорила, просто наблюдала. Даниэла старалась не ерзать под ее пристальным взглядом. Ей действительно нужно было извиниться за вчерашнее. — Доброе утро, Даниэла, — сказала мама через несколько мгновений, — ты сегодня хорошо выглядишь. Оливковая ветвь, не хуже любой другой. Хотя Даниэла не знала, в каком настроении была мать, она, как правило, делала эту идеальную безмятежную маску, когда была не очень счастлива, Даниэла не могла винить ее, вчера за обедом она сильно перегнула палку. Внезапно почувствовав себя ужасно виноватой, Даниэла медленно подошла и обняла мать. — Прости, мам, — пробормотала дочь в белое платье. Подождав несколько мгновений в напряженной тишине, она полностью расслабилась, когда мать сжала её в объятиях. Решив несколько минут побыть в тишине, Даниэла позволила себе полностью прислониться к матери, наслаждаясь мягким прикосновением. Она не могла вспомнить, когда в последний раз обнимала маму как следует, ей нужно было исправить это в будущем. — Все в порядке, Даниэла, — сказала мама, нарушая непринужденное молчание, — но нам нужно прекратить эти вспышки, ты в конечном итоге причинишь боль только себе, моя дорогая. Кивнув в мамино платье, Даниэла поняла это. Вчера она чувствовала себя действительно… странно: наполненная — как она думала — праведным гневом, но необъяснимо слаба, как будто сделана из стекла. Что-то, к чему она не привыкла, и это делало ее еще более хрупкой. Вчера она бы этого не поняла, но с ее новой отстраненностью от своей памяти, она могла сказать это себе, хотя и не вслух. Мать Миранда запрещает. — Я знаю мам, но теперь мне будет лучше, — ответила Даниэла, решив, что теперь ей определенно станет легче. Она больше не будет огрызаться на маму. Тем более, что мама испытывает сильный стресс из-за работы, хотя, не ясно, что являлось причиной — Матерь Миранда, или деревенская политика, нельзя было сказать точно. Возможно, это дядя Гейзенберг. Снова. — Прости мой скептицизм, — сухо ответила мама, высвобождаясь из объятий и присаживаясь на край кровати, — но за одну ночь? Да, Даниэла тоже была бы настроена скептически, если бы вдруг сказала, что не собирается срываться, когда как раз перед этим была готова разорвать всё на куски. — Я.… говорила с Мелиссой вчера вечером, — сказала Даниэла и тут же снова почувствовала себя виноватой. Почему она не поговорила со своей матерью? Или сестрами? Почему Мелисса? Честно говоря, она не могла ответить на этот вопрос, это было странно. Как будто ее тянуло к ней, почти… она была такой… заслуживающей доверия? Это было правильно? Ну, да, это было похоже на то, что Мелисса понимала, что она говорила, будучи на том уровне, в котором нуждалась Даниэла несмотря на то, что она была… другой. Человеком. Сделало ли это, Мелиссу ненадежной, учитывая, как легко ей было доверять? И вообще, почему ей так легко доверять? Черт возьми, было слишком рано для этого дерьма. — Даниэла. Моргание и излишняя сосредоточенность — упс, Даниэла, должно быть, показала это на своем лице. У нее была огромная проблема с этим, возможно, ей следует начать более серьезно относиться к урокам эмоционального контроля. Она на мгновение задумалась, захочет ли Кассандра помочь ей в этом, она была почти так же хороша в этом, как мать. — Извини, я просто… думала о прошлой ночи, вот и все, — ответила Даниэла с легкой, застенчивой улыбкой. — Что она сказала тебе прошлой ночью? — резко спросила мать, с мелькнувшим огнём в глазах, говорившем об ужасах за пределами воображения, если ей вдруг не понравиться ответ. Это заставило небольшое тепло расцвести в груди дочери — было приятно чувствовать себя любимой. — Это было так странно, — сказала Даниэла, глядя туда, где только что была луна… прямо там, где случайно оказалось солнце. Черт, это больно. Быстро отведя взгляд, Даниэла сморгнула точки с глаз, — она была такой… мудрой. Как будто она намного старше, чем на самом деле, понимаешь? У нее был такой измученный и в то же время мудрый взгляд, как иногда у деревенских старейшин. Хотя, наверное, в основном это моя вина. В любом случае, она спросила меня, было ли это воспоминанием или нет. Очевидно, я подумала: «Какого хрена?» Э-э, извини… ну, она сказала мне, что «это значит, что ты выжила». Смотреть на маму было все равно, что наблюдать за небольшой войной между ее нейтральной маской и ее настоящими эмоциями — губы подергивались вверх и вниз, и, хотя глаза были неподвижны, эмоции, проходящие через них, были… необычными. Даниэла могла бы поклясться, что в этот момент что-то в ее Матери изменилось, как будто что-то встало на место. Сидя рядом с мамой в задумчивом молчании, Даниэла размышляла о Мелиссе. Говоря о смене парадигмы. Мелисса повлияла не только на нее, но и на мать тоже. И она сегодня даже не поговорила с мамой! Даниэле было интересно, о чем она думает, потому что на самом деле было сложно сказать, о чем вообще можно было думать. Могла ли она доверять Мелиссе? Что Мелисса думала о них? О чем были кошмары Мелиссы? Она хоть немного поспала? Почему после всего лишь одного вежливого разговора Даниэла больше не хотела убивать Мелиссу? Застонав и откинувшись на кровать, Даниэла провела рукой по лицу. Девять, блядь, утра, и у нее уже ужасно болела голова. Но тем не менее она думала, что теперь немного лучше понимает маму. — С такими головными болями, я думаю, что теперь понимаю тебя, мама, — протянула Даниэла, потирая виски. — Хм? — Мать отозвалась уклончиво, рассеянно, слегка повернувшись, чтобы посмотреть на дочь сверху вниз. — Да, теперь я знаю, почему ты много пьешь, — ухмыльнулась Даниэла, подмигивая маме. — Даниэла! — мамины глаза снова сфокусировались, когда она шлепнула Даниэлу по ноге. Ее смех заполнил комнату, это чувство заставляло ее ощущать себя лучше, чем за последние недели. Расслабившись в постели, Даниэла ухмыльнулась, когда мать начала ругать ее за то, чтобы она была более почтительной. Так и должно было быть — мать отчитывала ее, а не наоборот. И все, что для этого потребовалось — это несколько слов от их чертовой горничной Мелиссы. Что, черт возьми, с ней не так?