House of Dimitrescu

***

Мелисса всегда старалась держаться в стороне от эмоций. Не то чтобы она не испытывала эмоций, она испытывала, но у нее никогда не было опыта положительных эмоций, только отрицательные. Она предположила, что была близка к позитиву, когда ее приняли в замок, она была удивлена, но это было менее позитивно и более нейтрально по ее мнению. Она думала, что изоляция, в которую она попала, была явно положительной. Она действительно чувствовала себя довольной, находясь в замке, чувствуя, что у нее есть свое место. И это чувство было связано с ее желанием контролировать, когда ее только когда-либо контролировали. Это был один из ее наиболее заметных недостатков, она это знала. До сих пор, она не могла контролировать свою жизнь; решение было принято за нее еще до того, как сердце начало биться. Так начался поиск контроля, и это привело к тому, что она обратила свой взгляд внутрь, а не наружу, поскольку это было глупой затеей. То, что она обнаружила своим «внутренним взором», было ее эмоциями, и они были тем, что она могла контролировать. Мелисса приучила себя игнорировать постоянную боль, которую ей приходилось терпеть, пока она не превратится в тупую; она боролась со своим страхом до самых глубоких уголков своего сознания, пока едва не почувствует вспышку, страх был заперт так долго, что она больше не знала, каково это; одиночество… она всегда была одинока и стала наслаждаться своей собственной компанией, гневом и ненавистью… ну, она не отпустила это. Это давало сосредоточенность, что-то, что помогало ей пережить дни, которые казались самыми мрачными, но только в тех количествах, которые она считала подходящими. Ничего больше. Не меньше. Это было на ее условиях, и только на ее условиях. Таким образом, это привело к тому, что она усовершенствовала свою маску. Она узнала, что у нее очень выразительные глаза — это было ее самой большой слабостью. В конце концов, глаза — зеркало души. Чтобы предотвратить прикосновение к ее душе, последнее, что она могла избежать после своих инвазивных… операций, нужно было закрыть ее. Она закрыла единственную дверь в свою душу, даже если она больше не знала, как это выглядит. Как ни странно, ее спасение в виде Дома Димитреску также ограничивало ее. У нее не было полного контроля, которого она желала. Она знала, что не может уйти; она не могла высказывать свое мнение без разрешения, и это была ее работа — действовать как функциональная часть замка, призрак в коридорах, быть там, где ей нужно, не мешая. Не то чтобы ее общение с Леди или ее дочерями сводилось к этому, она была в центре внимания большую часть времени, или так казалось. Однако Мелисса не изменила бы этого, даже если бы у неё был выбор. Забавно, что, несмотря на ее потребность в контроле, если бы он у нее был, она бы не знала, что с ним делать. Для доказательства этого ей просто нужно было вернуться мыслями на несколько месяцев назад — она хотела умереть. Это была ее великая идея, у нее был целый мир, с которым она могла играть, и она выбрала смерть. Мелисса даже не сразу остановилась на этом, она бестолково и вяло бродила без цели или причины, прежде чем остановилась. Раздражающее сопоставление, но тем не менее правда. Говоря, по правде, удивительно, почему Мелисса была так откровенна со своей госпожой и в меньшей степени с её дочерьми. Она контролировала ситуацию: бросила кунай так сильно, как могла, потому что захотела. Позволила этому измученному взгляду появиться в глазах, потому что захотела. Она рассказала о своих взглядах на мораль и монстров, потому что захотела. Она обнажила свои кошмары, потому что захотела. Чего она точно не знала, так это почему она захотела, чтобы всё это произошло. Импульс. Что-то, с чем она была совершенно незнакома. Конечно, она ожидала, что некоторые ее черты изменятся, когда она окажется в компании других людей, кем бы они ни были. Это была базовая эволюция — приспосабливаться к своему окружению. Чего она не ожидала, так это изменения во внутренних защитных механизмах. Она не была слепой, они — да. Хотя с противоположной точки зрения, она использовала их, чтобы держать себя внутри, а не для того, чтобы держать мир снаружи. Ей было все равно, какой ее видит мир, он мог судить о ней так, как ему, черт возьми, хотелось. Но она сама решит, о чем ему судить. Тем не менее, ее общение с семьей Димитреску изменило это, она выпустила часть себя наружу. На самом деле, довольно много от себя для своей Леди. Её ни в коем случае не сломали, не поцарапали и даже не коснулись ее защиты, но сама защита изменилась. Открывающаяся сама по себе при каждом взаимодействии. Мелисса не была уверена, как и почему, было ли это потому, что она нашла в них родственные души, или просто потому, что они просто были холодны с ней. Они никогда не хотели, чтобы она обнажала свою душу и отдавала все, что могла отдать; они хотели горничную. И у них есть горничная. Только теперь она стала чем-то большим, чем просто «служанкой». На самом деле Мелисса не была уверена, кем она была на самом деле. С первого разговора о морали, мадам Бела спровоцировала несколько других глубоких, а иногда и философских бесед, охватывающих самые разные темы. Мадам Кассандре она нравилась, как раз на днях было сказано, что ей нравится, когда Мелисса рядом. Было ли это связано с тем, что она действительно наслаждалась ее компанией, или ей просто нравилась случайная цель, которая не убегала с криком, было неясно. Мадам Бела иногда приходила к ней, чтобы либо спокойно понаблюдать за ее работой, либо иногда поговорить. Мадам Даниэла… Мадам Даниэла была невероятно непредсказуемой; иногда она действовала как тень, иногда разговаривала с ней, а иногда изо всех сил старалась добиться реакции, будь то попытка внезапно выпрыгнуть, угрожать или говорить о чем-то, что, как она подозревала, вызовет реакцию. До сих пор она терпела неудачу. Для первой она была собеседницей. Для второй — чем-то вроде друга. Для третьей — вызовом. Хотя у всех у них было что-то общее, все они, казалось, уважали ее. В какой-то степени. Они всегда смотрели в глаза, когда разговаривали с ней, они уделяли ей все свое внимание, если только не были заняты чем-то другим, и они никогда не приказывали ей. В тех редких случаях, когда им действительно что-то было нужно, они всегда спрашивали. Не приказывали. А потом было чаепитие, которое требовало времени, чтобы его разгадать. К счастью, все, что сейчас было у Мелиссы — это время. Она выдернула несколько веток из волос и слегка повернулась, чтобы ее нога не торчала из куста. Наклонив голову, девушка внимательно прислушивалась к треску веток и хрусту листьев. Тишина… ах, вот оно что. Сопровождаемая несколькими секундами позже, запахом, который по какой-то причине был похож на вонь мокрой собаки. Мелиссе нравилось думать, что она не совсем ошиблась — сидеть в кустах не было ее представлением о хорошем дне, но услышав треск веток и почувствовав запах мокрой собаки, она бросила грабли и спряталась. Используя собственные рассуждения и информацию, которую она получила из кошмара мадам Даниэлы, инцидент привел к изгнанию всех слуг… и к тому, что Мелиссу никто не будет приветствовать за пределами замка. Что ж, ей просто придется продолжать ждать в этом кустарнике, пока её либо «не спасут» — что маловероятно, — либо шум и запах не пройдут. В любом случае, где она была? Ах да, чаепитие. Она солгала бы себе, если бы назвала это чисто импульсивным, потому что это было не так. Она искренне думала об этом, думала, чтобы рассказать своей Даме о кошмаре, а потом она действительно сделала это. Она рассказала ей. Почему? Это было самое близкое, к чему она когда-либо подходила, чтобы передать кому-либо хотя бы часть своей души. И она не могла понять, почему. В этом и заключалась проблема импульса, в нем не было никакой логики. Это просто случилось. Это было… неплохо. Объективно, Мелисса знала, что все было совсем наоборот после того, как она так долго была эмоционально закрыта, и медленное раскрытие было для нее наиболее благотворным. Хотя вопрос состоял в том, намеревался ли человек, придумавший это, открыться кому-то подобному, как четырём генетически модифицированным, благородным женщинам-вампирам. Пусть это останется для дальнейших дебатов. Субъективно это было приятно. Не просто хорошо, а приятно. Как будто с ее сердца сняли большой груз, это было освобождением. Груз не был снят, она все еще чувствовала его там — он был там, но больше не покоился на ее сердце, он был подвешен над ним, удерживаемый солнечно-желтыми, светящимися цепями. Она бы назвала это жалким; это было не так поэтично… но был тот факт, что ей это нравилось. Это привело к тому, что могло стать худшим решением в ее жизни. Забавно, но это было одно из немногих решений, которые она когда-либо принимала для себя, и всё могло закончиться очень резким увольнением. Только этого не случилось. Что, безусловно, удивило ее. Нет, нет, всё было не совсем правильно. Вспоминая об этом сейчас, Мелисса была приятно удивлена. Было ли это тем, на что похоже само ощущение приятности? Может быть… она не была полностью уверена. Несмотря на это, если ее не убили за то, что она заговорила без разрешения, то она ожидала вопиющего «нет». Что совершенно ошеломило ее, так это улыбка и согласие на очередное чаепитие. Теперь она не совсем понимала, что делать. Очевидно, она знала, что должна сделать — выпить чаю со своей Дамой. Но дело было не в этом, чай был второстепенным по сравнению с разговором, и она не была уверена, что сможет это сделать. Она хотела чувствовать себя свободной, действительно хотела. Усвоение всей ненависти и боли — в эмоциональном смысле — действительно сказалось. Хотя она никогда этого не показывала. Кошмары стали хуже, теперь они были постоянными и более яркими. Мелисса просыпалась две ночи подряд с фантомной болью в животе от разреза, который давно зажил, а шрам превратился в ничто, кроме воспоминаний. После этого она больше не могла заснуть. И она уходила их комнаты, чтобы прибраться в замке. Но прошлой ночью. Прошлой ночью, после чая, она проспала всю ночь. Она не могла сказать, что хорошо спала, потому что это была нелегко — просыпаться в холодном поту. Тем не менее, она проснулась вместе с солнцем — это было лучше, чем на прошлой неделе. Она все еще не была уверена, сможет ли — ее душа была заперта так долго… Мелисса сомневалась, что знает, как ее открыть. Она полагала, что может попытаться, это было лучшее, что она могла сделать. Для нее самой. Хотя разговаривать с кем-то, кто слушал, не перебивая и не жалея ее, тоже было приятно. Это будет медленно, но это было приемлемо. У нее было все время в мире. И еще была одна последняя вещь, одна крошечная деталь, которую она вчера упустила из виду. Нет, это была ложь, деталь, которую она проигнорировала вчера, когда сидела в кресле напротив своей Леди, пила чай и обнажалась. То маленькое чувство, которое сдвинулось в ее груди, тлеющий уголек, выросший из ничего и ставший маленькой зажженной спичкой. Она никогда не чувствовала ничего подобного раньше, этого… всепоглощающего тепла, она знала, что это могло быть, и это оставило ее с вопросом, на который она не могла ответить. Почему разговор с Альсиной Димитреску сделал ее счастливой?