House of Dimitrescu

— Матерь Миранда знает, что ты лжешь… Честно говоря, она, вероятно, знает, что мы знаем, что она знает, что ты солгала ей. Прямо ей в лицо. Медленно открыв глаза, она выглянула из-за волос и посмотрела на Даниэлу, которая последние тридцать минут пыталась обыграть Альсину в шахматы. И с треском проигрывала. Ну, если она была честна… тогда они с Альсиной играли не совсем честно. Ее интеллект был намного выше, чем у обычного человека, из-за ее… улучшений, и Альсина была порочно умна. Гранича с отвратительно. Однако Даниэла старалась изо всех сил. Мелисса и Альсина вместе взятые просто… намного лучше. — Да, — ответила она, взяв черного стеклянного коня и несколько раз перевернув его на руке, прежде чем перегнуться через доску и небрежно взять одного из слонов Даниэлы, заставив бедную девочку играть в обороне или рискнуть поставить мат, — я знаю. — Есть ли что-нибудь, что мы можем сделать? — спросила Кассандра, скрестив руки на груди и выглядя довольно угрюмой. Мелисса откинулась назад, прислонившись к Альсине, в то время как Даниэла мрачно хмурилась, глядя на доску. Она находила довольно забавным, что теперь это стало ее местом. Колени Альсины. Всякий раз, когда она «вальсировала» в комнате с Альсиной — когда та не работала, — она обнаруживала, что прислоняется к паре мягких бедер. В настоящее время она перекинула ноги через подлокотник кресла, наклонив голову чуть сбоку от солнечного сплетения Альсины. — Мы уже говорили об этом, Кассандра, — мягко упрекнула Альсина, лениво проводя рукой по волосам. Она наклонилась навстречу прикосновению, — мы ничего не можем сделать, пока Мать Миранда не сделает свой следующий шаг. И это может произойти через три дня или через три года после ритуала. — Гейзенберг не такой терпеливый, — внезапно сказала Бела, наклоняясь над Даниэлой, чтобы посмотреть на доску. Она задавалась вопросом, заметил ли бы кто-нибудь еще, что лорд Гейзенберг не просто решил, что ее история с телефоном стоит того, чтобы к ней придраться. Нет. Лорд Гейзенберг определенно разыгрывал довольно прямой допрос Матери Миранды. Хотя те немногие факты, которые Мелисса узнала о Мегамицелии, были очень поучительными. Древний гриб, у которого была память? Это было невероятно интересно. Она задавалась вопросом, был ли гриб в какой-то степени разумным, возможно, скорее чувствующим, чем видящим в обычном смысле свое окружение и тех, кто с ним взаимодействует. Очевидно, он знал, что она здесь, и это заставило ее задуматься… может быть, Мегамицелий просто не воспринимал ее как угрозу, потому что ее… другая форма была удалена из его памяти, или она была недостаточно сильна, чтобы привлечь его внимание. Или, возможно, Мегамицелий был от природы послушным, если не было указано иное. Она не была уверена, и у нее тоже не было возможности ответить на этот вопрос. В любом случае, она была уверена, что любая угроза, которую она получит, будет исходить непосредственно от Матери Миранды или от лорда Гейзенберга. Хотя это означало бы, что ей нужно быть осторожной, ей не нужно было бы постоянно следить шестым чувством за внезапными всплесками грибкового роста, окутывающими ее и затягивающими в грязные глубины Земли. Нет, это были просто два бессмертных суперорганизма. Блестяще. — Что ты имеешь в виду? — спросила Даниэла, наконец решив сделать ход, пешку, которая открыла Альсине путь к расставлению ловушки для шаха и мата, — Гейзенберг просто вел себя как п-э-э, тупоголовый идиот. — Так оно и было, Даниэла, — криво согласилась Альсина. Она почти слышала, как властно приподнялась бровь на Даниэлу, когда та оговорилась. Младшей хватило такта выглядеть застенчивой. — Это, конечно, выглядело так, как будто дядя Гейзенберг очень внимательно слушал Матерь Миранду, — продолжила Бела, плавно перемещая королеву, чтобы заблокировать попытку ловушки, — а затем продолжил с того места, где она остановилась. — Я тоже это заметила, — добавила она, еще больше наклоняясь к Альсине. Хотя она должна была признать, что желание почти уткнуться в свою высокую Леди было немного неловким, но Альсине было так удобно. — Вы думаете, что они работали вместе? — спросила Альсина с явным удивлением. Она кивнула в сторону Альсины, слишком удобно устроившись, чтобы наклониться вперед и рассмотреть что-либо прямо сейчас. Да, они знали, что у них серьезный разговор… но, черт возьми, Альсина была такой нежной. — Теперь, когда вы упомянули об этом, я действительно задалась вопросом, почему Гейзенберг так быстро все понял, — промурлыкала Кассандра, — обычно он наслаждался бы мыслью о том, что Мать Миранда будет заткнута… но он полностью разрушил мои аргументы. Придурок. Последнее слово было произнесено невнятно, но Мелисса его услышала, и глубокий вздох Альсины означал, что ее «импровизированный стул» тоже его услышал, хотя, похоже, Альсина отказалась от исправления языка её… их — от этой мысли у нее слегка закружилась голова — девочек. Превращать их в настоящих леди в этот момент было безнадежным делом. — Мне и в голову не приходило, что Гейзенберг решит работать с Матерью Мирандой, — сказала Альсина, слегка смущенная ситуацией, — если только ты не догадалась по, ах, «сучке» — она услышала отвращение в голосе Альсины — в комментарии… Гейзенберг не является особым поклонником Матери Миранды. Да, она поняла это, однако не была уверена, как далеко зашла эта болезненная и скользкая тропа. Была ли это просто общая неприязнь? Или это было достаточно глубоко, чтобы выцарапать яму ненависти? Она не знала, и, учитывая неопределенный ответ Альсины, Мелисса предположила, что Альсина тоже не знала, и ей не особенно хотелось наблюдать за этой динамикой. Честно говоря, она хотела, чтобы ее оставили в покое. Хотя знала, что этого не произойдет. — Это звучит не очень хорошо, — сказала Даниэла, с беспокойством глядя вверх, — потому что это означает… — …что Мелисса была воспринята как угроза, — закончила Бела, выглядя особенно мрачно. Альсина вздохнула, и Мелисса тоже, обе раздраженные. Никогда не бывает скучно. Слегка наклонившись вперед, она оперлась рукой о спинку кресла — хотя ей и не нравилось покидать свое мягкое место отдыха — для этого ей нужно было полностью присутствовать, тем более что она мало что знала о Матери Миранде или лорде Гейзенберге. — Однако вы не верите, что Мать Миранда или Гейзенберг знают, что я такое, — заключила Мелисса, взглянув на Альсину, хотя для этого ей пришлось вытянуть шею. Графиня слегка кивнула. — И все же… они думают, что я представляю угрозу? — она нахмурилась, моргая от абсурдности этого. — Они не верят, что ты человек, — мягко объяснила Альсина, — однако, более чем вероятно, они считают, что это как-то связано с Мегамицелием, а не с внешней силой. Что на вас повлияла какая-то естественная мутация. Ты не столько угроза, сколько неизвестность. Для Матери Миранды это равносильно угрозе. — Точно помешана на контроле, — проворчала Кассандра, выглядя теперь очень угрюмой. Она видела, как руки Кассандры подергивались, несмотря на то что ее крепко держали за мускулистые предплечья. Кассандра всегда казалась ей особенно практичным человеком. Сидеть сложа руки и быть терпеливой было не тем, что, по ее мнению, занимало первое место в списке навыков Кассандры, в которых девушка особенно преуспела. — Да, хорошо, — сказала она, поворачиваясь лицом дальше в комнату, — мы все знаем, что я представляю угрозу… но что они будут делать? Есть ли что-нибудь, на что мне нужно обратить особое внимание? Альсина откинулась назад, при этом наклонив ее набок, так что она откатилась в сторону и оказалась лицом вперед к животу Альсины… не то, чтобы она действительно жаловалась, но ее руки были заложены за спину из-за ее позиции…так что, она застряла. Она услышала, как кто-то хихикнул позади нее, и она не была уверена, были ли это Даниэла и Кассандра… хотя она покраснела от смущения. Сильные руки обхватили ее за плечи, и она оказалась в сидячем положении на коленях Альсины, не совсем удобно, но, по крайней мере, теперь она была более присутствующей. Мелисса также отказывалась оборачиваться и видеть ухмылку на лице Альсины. Она могла чувствовать эту чертову ухмылку. — Знаешь, мы можем уйти и вернуться позже, если хотите, — нахально сказала Кассандра из угла, бросив испепеляющий взгляд в ту сторону, она демонстративно откинулась назад с раздражением. Даниэла начала смеяться, и Бела выглядела явно удивленной, Кассандра ухмылялась, как чертова дурочка. Она не знала, как ей это удалось. Однако она каким-то образом ослабила растущее напряжение, которое росло в комнате, своей скрытой неуклюжестью. Забавно, она была — она знала — от природы работоспособна, ей нравилось работать как часы. Каждый шаг — это тиканье часов. Каждое движение в такт с ее собственным внутренним маятником. Тем не менее, как будто она работала с часами с кукушкой, из ее часов время от времени выскакивала птица и выводила ее из равновесия. — Гейзенберг будет очень прямолинеен и агрессивен, — внезапно сказала Альсина, прерывая веселье в комнате, хотя она могла слышать оттенок веселья в тоне Альсины, — я бы не стала отрицать, что он просто ворвался бы в эту комнату и схватил тебя с моих колен прямо сейчас. Она автоматически повернулась к двери и некоторое время смотрела на дубовые конструкции. Две. — Конечно, — протянула Альсина, покровительственно — или, возможно, по-собственнически? — обнимая ее за талию, — он не уйдет далеко. Она предполагала, что так оно и было, электростанция. Именно так она описала бы лорда Гейзенберга. Хотя, возможно, жестокий был бы лучшим термином для описания Лорда. Не в смысле бессмысленного кровопролития и запекшейся крови, которые, как она знала, были насилием со стороны безмозглых и в остальном животных существ, но любая возникшая проблема будет встречена прямым и твердым, непоколебимым насилием, которое, скорее всего, решит проблему. — Гейзенберг довольно прост, — протянула Бела, выглядя весьма раздраженной из-за какого-то воспоминания, которое, вероятно, было за пределами ее пребывания там. Простой. Хм. Так она не описывала ни одно из существ, которых убивала раньше, хотя это было очень точное описание: вторгаться, охотиться, убивать. Повторять. Это был один из древнейших природных инстинктов — защищать то, что было необъяснимо определено как твое. Что ж, это был невероятный позор, что территория лорда Гейзенберга, по-видимому, включала в себя и замок. Хотя она была уверена, что это было по другой причине, а не просто потому, что лорд Гейзенберг считал эту землю своей. Она вспомнила, что Альсина сказала о лорде Гейзенберге несколько месяцев назад: «он заботится по-своему». Хотя в то время она по-настоящему не понимала этого, теперь она могла понять это. Причина, по которой Лорд решил работать с кем-то, кто ему явно не нравился. Лорд Гейзенберг заботился о семье Димитреску. Семья, для которой она была чужаком, для кого-то, кто смотрел на нее со стороны. Для лорда Гейзенберга она выстояла перед лицом невзгод — а именно перед ним и Матерью Мирандой — даже не дрогнув. Оглядываясь назад, она, вероятно, должна была действовать прямо противоположно тому, что она сделала… сыграла роль испуганной и дрожащей смертной, которую оставили в зале с жестокими, могущественными бессмертными. Ну что ж, теперь для этого было слишком поздно. Наряду с тем фактом, что ей каким-то образом удалось пережить то, что можно было описать только как полномасштабное вторжение, когда она обнаружила, что пулевые отверстия, испещрившие бедные стены, были полностью видны. Она тоже только наполовину закончила заполнять их. Нападение было жестоким, стремительным, и она не должна была остаться в живых после чего-то подобного. И все же она была. Совершенно невредимая. Было бы нетрудно прийти к выводу, что она, возможно, не совсем человек, и это, безусловно, может сделать ее угрозой. Ей на мгновение пришло в голову, что если она будет быстрой и ужасной, то сможет застать лорда Гейзенберга врасплох и.… разобраться с заблудшим Лордом. Однако она отвергла этот план, особенно сейчас. Она не могла с чистой совестью — ха, совестью — нанести упреждающий удар по лорду Гейзенбергу, когда единственная причина, по которой Лорд был… в союзе с Матерью Мирандой, заключалась в защите ее девочек. Она могла бы уважать это. Однако это означало, что ей пришлось смириться с тем, что она остается в неведении. — …Мелисса? Мелисса. Покачав головой, она отвлеклась от своих мыслей и сморгнула расплывчатость в глазах. Она не осознавала, что ее глаза остекленели, когда она думала о лорде Гейзенберге… хотя она чувствовала, что было что-то, что она забывала принять во внимание. Что-то прямо на переднем плане ее сознания, но было покрыто дымкой тумана, сквозь которую она не могла проникнуть. — Да… мои извинения, — сказала она, снова качая головой, что бы это ни было, очевидно, это было недостаточно важно, чтобы помнить, — я на мгновение потерялась в своих мыслях. — О? — Кассандра спросила, наклоняясь вперед, — у тебя есть план, как позаботиться о Гейзенберге? Я хочу знать! Я хочу знать! Улыбнувшись Кассандре, она покачала головой и откинулась назад, снова участвуя в разговоре. — На самом деле все как раз наоборот, — ответила она, к большому разочарованию Кассандры, — хотя я и планировала… я решила не делать этого. Она услышала тихий смешок Альсины. — Я бы обязательно пошла на это шоу, — пробормотала Альсина, Мелисса услышала это и не смогла сдержать легкой улыбки, но она, конечно, надеялась, что до этого не дойдет. Если быть до конца честной, ей нравилось наблюдать, как Альсина запускает лорда Гейзенберга через пару дверей. Она бы заплатила, чтобы посмотреть, как Альсина делает это снова. Не то чтобы у нее были деньги. — О, да ладно тебе! — Даниэла заскулила, скрестив руки на груди, — я хотела посмотреть, как ты надираешь задницу Гейзенберга шестью способами до воскресенья. — Но сегодня воскресенье, — перебила Бела, выглядя совершенно сбитой с толку. Она прикрыла фырканье рукой. Бедная Бела, очевидно, она никогда раньше не слышала этой фигуры речи. — Не порти мне момент, Бела! — Даниэла ответила. Кассандра смеялась в углу. Она не могла видеть лица Альсины, хотя почувствовала, как у нее закатились глаза. Она определенно могла понять, почему лорд Гейзенберг заботился об этой семье; они были просто так дороги. — Однако я рискну предположить, что Мать Миранда не так проста, как лорд Гейзенберг, — сказала она, к сожалению, нарушив приятный момент. — Это преуменьшение, если я когда-либо его слышала, — сказала Альсина с резким вздохом. — Ничто из того, что делает Матерь Миранда, никогда не бывает простым, — сказала Кассандра, выглядя особенно раздраженной. — Все, кажется, либо имеет смысл, либо кажется настолько дико непропорциональным, что мы никогда не могли даже начать догадываться, что она делает, — добавила Бела, медленно пожимая плечами. — Это очень раздражает, — проворчала Даниэла, лениво крутя королеву между пальцами. Как метафорично, сухо подумала она. — Мы очень мало что можем сделать, — сказала Альсина, раздраженно постукивая пальцем по спинке стула, — как ты и сказала, Мелисса, ты не можешь подойти достаточно близко физически, и мы тоже не можем. Даже я не могу догадаться, о чем она думает. Она услышала раскаяние или, возможно, тоску в тоне Альсины. Прислонившись спиной к Альсине, она предложила столько молчаливой поддержки, сколько могла одним своим присутствием. Она ни под каким предлогом не утверждала, что ее причисляют к разряду монстров. Все они были такими. По крайней мере, по гуманитарным стандартам. Другие, аморальные, жестокие и не заботящийся по-настоящему о людях. Она знала, что ей определенно было все равно, хотя она не стала бы убивать невинного человека, если бы могла помочь. Это было неизбежно, поскольку они были такими, какие они есть, и их рассматривали как таковых и объективно называли монстрами. Тем не менее, она задавалась вопросом, кого бы она назвала монстром. Она не была уверена. Сочувствие было главным, что выделялось в ней. Она понимала сочувствие, и она также чувствовала сострадание. Для своих девочек — Даниэла, например, разделяла боль и страх перед кошмарами. Она понимала и определенно могла разделить эмоции…она и Альсина были, э-э, примером этого. Бела часто беседовала с ней о различных моральных затруднениях, которые имели определенные эмоциональные связи, особенно когда речь шла о семье. У Каду и, следовательно, у Мегамицелия не было нарушения их способности чувствовать или выражать эмоции, а также понимать эмоции других людей. В этом она была уверена. Однако, если это было так, то дистанция между Матерью Мирандой и другими Лордами не совсем имела для нее смысл. Мать Миранда создала Лордов, дала им Каду, чтобы они стали… ну, тем, чем они являются сейчас. Подобно тому, как Альсина создала Белу, Даниэлу и Кассандру. И все трое стали её дочерьми. Судя по тону Альсины, тогда Госпожа очень высоко ценила Матерь Миранду… Возможно, как она поняла, даже по-родительски. Или, по крайней мере, фигура, похожая на родителя. Она не собиралась оскорблять Мать Миранду; эта женщина была очень умна. Вплоть до биоинженерии паразита — который работал в гармонии с человеческим организмом — из древнего грибка! Конечно, тогда Мать Миранда понимала сочувствие, понимала и видела, что Альсина явно чувствовала к самопровозглашенному матриарху. В этом случае Матерь Миранда была умышленно невежественна и целенаправленно пренебрегала чувствами Альсины, а также — если Альсина правильно направила ее — и лорда Моро. Энджи, казалось, это не слишком волновало, и она ни в малейшей степени не смогла прочитать лорда Беневьенто. Она также не могла не думать о том, что из-за этого лорд Гейзенберг невзлюбил Матерь Миранду. Именно в этот момент она определилась со своим определением монстра. Кто-то, кто пренебрегал проявлением сочувствия, когда его можно и нужно было проявлять. Мать Миранда идеально вписалась в эту конкретную папку. Спрятав лицо за волосы, она хмуро посмотрела на пряди, хотя почти могла видеть сквозь них и игру в шахматы, которая возобновилась после затишья в разговоре. Игра, в которую она не хотела снова вступать, не в ее нынешнем настроении. Она была зла, по-настоящему зла. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз злилась. Гнев, когда она трансформировалась, был раскален добела и прошел, когда она вернулась к своей обычной форме. Этот был холоден. Метель, проносящаяся по ее венам, которая вскоре стала ощущаться как старый друг, как только она улеглась, она чувствовала это много раз раньше в своем предыдущем… месте жительства. И теперь она принимала это с распростертыми объятиями, с одним отличием. Это больше не был гнев на организацию, на безымянных, безликих людей. Нет. Это было сфокусировано. Указанно. Направленно. На Матерь Миранду.