Ты боишься?
Голос в голове продирает: челюсть стремится отвиснуть от искреннего восхищения, но сжимается до скрежета.Больше не думай. Сегодня я буду обходительным с другими, но не с тобой.
И полное затишье продлится ещё очень долго. Пока его скрипящий и рогатый не удовлетворится сполна. Очередная дистанция, умащённая огнём и рисками. Но, конечно же, какие могут быть риски для вездесущего, поглощающего зла в его замыслах? Густых, непроглядных в истинной тьме. Но сейчас Чонгук направляется ко входу, в который поступает тонкая струя улыбающихся, на грани пьяных, игроков. Они охотно приветствуют других таких же, ничем не отличающихся до тех пор, пока кто-нибудь не спустит целое состояние. Вот, когда начинается откровенное веселье. То самое, порочное и отвязное до самой высокой степени потери контроля. Высококлассное зрелище: немой взгляд, медленно сдвигающиеся брови, глубокий вдох и невыносимый крик, разящий по всей подноготной. Здесь играют один раз — на второй кончаются деньги. Рулетка, блэкджек, шесть видов покера — мозговая тройка. Чонгук любит раскинуть своим умом, показать, каков он. И первый, и второй. Его встречает яркий свет круглых лампочек и бьёт по глазам; потолок выглядит, как ночное небо с тысячью звёзд на нём — такой же недосягаемый и бесконечный по сути: если долго смотреть, рискуешь пропасть безвозвратно. Взгляд меняется, разум яснеет, когда ушей касается мягкое звучание мелодичного джаза. Много-много людей производят скрежет автоматных рычагов, тот неслышимый шелест качественных карт и самое приятное — хруст вкусно пахнущих купюр.Нужны деньги, чтобы исполнять наши с тобой прихоти, Чонгук-и. Будем играть.
На новую промелькнувшую мысль получается дрожащая реакция второго.Что нравится?
Не долго дожидаясь ответа от подопечного, Он его уже знает.Ты не любитель азартных игр. Давай начнём с того, что попроще.
Он реагирует на ближайший стол, совершенно пустой.Или поближе.
И, недолго думая, медленно продвигается чётко по направлению. Начинается новая стадия блаженного удовольствия: например, вот так ступать в сияющих туфлях, отстукивая непринуждённую чечётку, расстёгивать все пуговицы по очереди и свободно считать, что сам находишься в наилучшей форме прямо сейчас. Прекрасное чувство всеобъемлющей безупречности и славного настроения. Сердце зорко, а мозг почти плавится в горячей оболочке. Это очень приятно. Сила преисполняется на кончиках ногтей, треплет нос и щекочет поясницу. И это так хорошо; это скрытно от посторонних глаз, кроме тех, которые в какой-то момент начинают таращиться, пока Чонгук присаживается на мягкий стул, а крупье напротив искренне удивляется. — Будете делать ставку? Чонгук смотрит прямо в глаза и с манерной улыбкой отвечает: — Я буду играть. Крупье, молодой парень, очевидно стажёр, медлит в действиях. Его что-то притормаживает, и что именно — трудно понять. Он только смотрит, как тот растерянно блуждает взглядом по ярко-красному столу, словно ищет потерянную кнопку, приводящую того в сознание каждый раз, когда приходится. — Вы знаете, — начинает он, — наверное, странно видеть меня такого у стола. Но этому есть объяснение. Какой же неуместный, но одновременно диковинный жест. Чонгук терпеливо слушает чарующий голос и просто позволяет тому продолжать говорить чепуху, видеть, как стажёр робко пытается донести до него какую-то информацию. — Вы уверены, что хотите продолжить? — снова спрашивает тот, вопросительно всматриваясь, что странно — совершенно не пугается. Чон не отвечает, нехотя отрывает взгляд и бесстрастно достаёт идеально сложенную пополам купюру, аккуратно кладя посередине стола. Крупье испуганно осматривает округ казино за его плечами, кажется, улавливает непонятный ему сигнал вдалеке. От этого хочется обернуться. — Ставок больше нет. — Затем как прежде неуверенно продолжает и раскрывает первую чистую колоду. Чонгук следит за его руками, оглаживаемые тонкой струёй накрахмаленного хлопка, достаточно быстро и чётко летающими над столом. Первое казино, в котором удаётся увидеть столь притязательный критерий в виде атрибута, который абсолютно непрактичный в использовании. Но дилер обходится с этим весьма бегло, карты, на удивление, чётко липнут к его извилистым пальцам и раскладываются с особой лёгкостью. — Где ваш инструктор? — Чонгук замечает бейдж на красном пиджаке крупье, изучая лаконичную окантовку. — Не был мне предоставлен. — Он выкладывает свои две карты и протаскивает ещё одну для игрока. Король крести. — Я был уверен в том, что посещаю благородное заведение, — глумливая колкость плавно раскрепощает его. Крупье заметно ёжится: — Оно достойно внимания, убеждаю Вас. Здесь есть, на что заглядеться, — и скованно выдаёт вторую карту, попутно раскрывая две свои. — Да, я Вам верю… Шесть червей и шесть крести. Чонгук слегка откидывает голову, чтобы размять уже затёкшую шею.Отвык от этого.
И тихо ухмыляется куда-то в потолок, борясь с желанием непринуждённо крутануть ею на триста шестьдесят градусов, дабы избавиться от непривычной ему боли. Крупье нескоро оживает, ставя натянутую ладонь около игрального бокса. Чонгук возвращает голову в нормальное положение и томно кивает. Белые руки снова скользят вдоль стола, раскрывая перед двумя новую карту. Пять пик. Может показаться, что шансы выпадения заветной шестёрки ничтожно малы. Но Чонгук креститься не станет, а продолжит действующую игру по существу, и будет тихо приговаривать, материализовать, всем дьявольским сердцем чувствовать приближение долгожданного выигрыша. Крупье на следующий рывок вытаскивает красную шестёрку и разочарованно выдыхает, склоняясь над проклятым рядком легендарного числа «шестьсот шестьдесят шесть». — Этот стол действительно несчастливый. Чёрт… Он осекается на продолжении снова неуместной жалобы и опускает руки на стол, стараясь удержать надежду над невозможной победой и разрушением уродливой числовой последовательности. — Значит, мне точно ничего не светит, — рыком усмехается Чонгук, приветствуя свой удавшийся трюк. — Я разрушаю все неудачи, кроме своих собственных, — шикает крупье в ответ, быстро ровняя колоду. — Значит, Ваше начальство весьма суеверные люди, — последнее слово он пропускает сквозь зубы. — И весьма жалкие. — Хм, почему? — Чонгук игнорирует вопрос, махнув призывным жестом. Белые руки мелко задрожали и протянули решающую карту. В общем ожидании он аккуратно положил её поверх двух других, начисляемых пятнадцатью очками, выдавая сумму двадцати одного, потому что она оказалась именно той самой «беспросветной шесть». — Поздравляю! — Показалось, что голос Крупье стал на тон выше с медленно пришедшим к нему восторгом. — Это невероятно… Вы выиграли! — Я о-очень удачливый, — блаженно протягивает победитель, довольно сдвигая заслуженный выигрыш. — Рассказать Вам, почему этот стол считают проклятым? — Не стоит говорить мне очевидные вещи, — Чонгук выставляет четыре полученные фишки на повторную ставку. — Лучше ещё партию. Крупье послушно замолкает, выполняя положенные ему действия. Убирая проигранные карты со стола, он смог украдкой подглядеть. К его удивлению, гость уже вгрызался взглядом. Крупье сглотнул. В его голове неожиданно пронёсся рой неконтролируемых мыслей, не поддающихся здравому смыслу или обычному человеческому рассуждению. Парень глянул на него всего мгновенье, пока ровнял колоду, но в этом почувствовал невероятный страх от блеснувших пропастей напротив. Такой взгляд носят будившие кошмары. Стажёр всё ещё ощущал горящие щёки на своём лице. Это казалось испепеляющей давкой на целую вечность, — хотя время имеет свойство скоротечности, — оно все равно тянулось слишком медленно. Чонгук отвернул взгляд, позволяя себе самому отдохнуть от льющегося мракобесия в собственной голове. Крупье уже раскладывает новые карты. Кладёт сразу две напротив себя и того, кто, кажется, в полной решительности желает повторный выигрыш. Туз крести и десять червей. — Бинго, — монотонно отзывается комбо-победитель и подтверждает свой триумф, уставившись в две двойки на другом конце стола. — У Вас блэкджек. Потрясающе! Поздравляю! — Крупье восхищается игрой, продолжая таскать карты по столу своевременно и выразительно. Первая жертва блистает в Его глазах. Такая утончённая озабоченность украшала все свершения в его воспалённом сознании, придавая значение каждой промелькнувшей мысли.Не торопись.
— Сколько вы здесь работаете? Крупье хмыкает под нос и стесняется. — Пару дней, — отвечает, глядя на Чона. — Какой у Вас график? — Мой график? — Не знает, что отвечать. Такие вопросы тоже кажутся неуместными. Чонгук продолжает смотреть на него, расслабленно откинувшись на спинку стула.Руки на стол.
Чон облизывается и негромко усмехается.Кажется, ты втягиваешься в иную игру, Чонгук-и.
— Обычный, — отвечает тот, раскладывая карты для новой партии. — Вы здесь живёте — в нашем отеле? — Нет, — отвечает. — Но планирую остановиться. — Чем Вы занимаетесь? — парирует крупье, не переставая искренне проявлять пагубное любопытство.Совращением и познанием.
Чон снова усмехается и не перестаёт делать этого по мере поступления своих и чужих мыслей в единственной голове, что носит на своих плечах. — Ничем, что может Вас заинтересовать, полагаю. — Смакуя какой-то странный солёный привкус на нижней губе. — Меня заинтересовать? — крупье хмурит брови и улыбается. — Но Вы уже меня… — Он запинается, мгновенно встрепенаясь. — Мы с вами ещё увидимся?Мне нравится его проницательность.
— Могу узнать Ваше имя? Получается само по себе. Даже не успевает словить хоть единый намёк на успех процесса. Поступающе удивляет, приводя в неведение. Он не любит быть в нём. — Я… Чон Чонгук. Крупье наблюдает за неуловимо сдвинутым уголком его рта, смотря заворожённо на сдвинувшееся кольцо в нижней губе, которое он вальяжной рукой поправляет: — Меня зовут… — Чимин. Очень приятно, — ожидаемо ухмыляется Чон, уставившись в форменный бейдж на груди. — Да! — Тот косится на него и смеётся. — Вы тоже здесь живёте, Чимин? Крупье снова хмурится. Почему он это спрашивает? Наверное, не стоило и ему интересоваться. Хотя делал это не по своей воле. Что-то странное происходит — проявляет телепатию и подчиняет разум. Заставляет задавать вопросы, которые он никогда ни одному посетителю не задавал. Это запрещено. Но Чонгук терпеливо ждёт. Как жаль, что он не может читать его мысли. — Нет, — отвечает. Гость озирается и напрягает челюсть с такой силой, что скрипят зубы.Хватит.
— У Вас всё хорошо? — Чимин замирает. — Вы побледнели. Появляется звенящий свист в голове, Чонгук начинает интенсивно потеть и дрожать, он мычит и пускает воздух сквозь зубы от напряжения, но в какой-то момент успокаивается, когда чьи-то руки подхватывают его плечи и удерживают на месте с большим усилием. — Кажется, Вы в кураже, — произносит Чимин, располагая его туловище, чтобы то не повалилось вниз. Чон резко хватает его запястья и отстраняет от себя, удерживая напротив. — Нет. Это мой первый раз, — говорит он, смотря тупым взглядом в свисающий на серебряной цепочке крестик с его открытой шеи. Чимин одной рукой быстро ретируется и засовывает его обратно, проталкивая через тугой воротник: — Вам нужна медицинская помощь? Чонгук глубоко дышит, с мутным рассудком слыша глухой голос, тонкими волнами цепляющий его из коматозного состояния. — Нет… Всё хорошо. Стой там… Он грубо отталкивается ногой от стола и с шумом сдвигается на кресле, оставляя крупье в немом удивлении.Отстань от него!
Но Чимин снова приближается и наклоняется над ухом. — Я бы посоветовал сдерживаться, Чонгук. Здесь глаза и уши, и чего только нет, — тихо произносит он и заглядывает в глаза, убедиться, что тот в состоянии слушать. — Должно быть, и хорошая постель найдётся.— Лицо Чонгука пугающе разглаживается. Он смотрит более пристально и настойчиво; а в ответ ощущениям терпит бурлящую кровь. Мысли сумбурны. — В «Элевсис» очень мягкие кровати. Чимин распахивает глаза, принимая заряд адреналина, быстро подогревшего его тело, моментально содрогающееся от этого испуга. Он смотрит в самые мрачные глаза, которые когда-либо видел в своей жизни. Чёрный светится и горит чем-то смердящим, сильно пугает его и также сильно притягивает. Две стороны одного исхода. Чонгук видит ступор и пользуется моментом, чтобы рассмотреть лицо крупье поближе. Его феминная и маскулинная части внешности в такой гармонии между собой творят нечто прекрасное, что весь прежний мироустойчивый взгляд в нём терпит мимолётные изменения. Парень расслабляет поджатые губы и приоткрывает пухлый рот. От этого зрелища Чон напрягается ещё больше, вертя бёдрами в кресле. Тот хватает воздух, раскрывая рот чуть больше — чем усугубляет: Чонгук стискивает зубы и закрывает глаза, сдерживая опрометчивые порывы внутри и очень глубоко. Чимин отшатывается назад, пока не упрётся в игральный стол, чуть качается и жмурится.Кажется, этот верующий вдруг усомнился в собственном догмате.
Он похож на такого человека, который знает, насколько сильно Господь может его обидеть. Чонгук познал это. Верностью можно злоупотреблять.Уже не чистый для веры своей, но слишком чистый для меня.
Так и тянет опорочить да запятнать. — Извините. Чимин бросается в сторону уборной. Отряхивает форму — будто отряхивается от греха, утерянного в его голове.Действительно — хороший.
***
Чонгук в новой ипостаси перемещается с одного игрального стола к другому, перенося за собой всё больше и больше купюр да фишек. Больше всего ему везёт на рулетке. Там можно поставить все свои деньги на одно окошко и не заморачиваться — он точно выигрывает. Остальные таращутся, завидуют, не перестают клеится к его золотым рукам и нависать на спине, безудержно норовясь порыться и в его штанах. Виски льётся в рот, язык блуждает по чьей-то шее, переплетается с горячими губами, ищет все тяжкие. Эта сатанинская привлекательность не обошла стороной даже саму невинность в своём обличье. Разве можно говорить об этой финансовой грязи, крутящейся вокруг него? Все, кто сюда заходят, должны ставить план на исповедь в воскресенье. Мятая мелочь меняется на крупные сотки — круглые три тысячи. Совесть благородно сбрасывает чаевые остатки в обменном пункте. Тело просит отдых: мышцы уставшие, веки вспотевшие, волосы мятые. Одежда уже не так приятно сидит на нём — липкая, хочется содрать вместе с кожей. — Добро пожаловать в отель «Элевсис». Хотите остаться? — приветствует приятная девушка, деликатно располагаясь за блестящей стойкой ресепшена.Отель?
— Добрый вечер, да. — Чон мученически потирает висок и разлепляет смыкающиеся веки. — Хорошо, — отвечает работница, выжидая точной информации от нового посетителя. Чонгук смутным взглядом проводит по бейджу девушки и пытается не свалиться на пол. — Анастейша… Красивое имя. — Держится он, опираясь ладонями о край светлого мрамора. Девушка смело улыбается ему, но тут же вторит: — На сколько Вы планируете у нас остаться? — На сколько? — повторяет Чонгук и тупит глаза куда-то за натянутые строгой нитью плечи, находя покой в светящейся вывеске. — Да, — сомнительно утверждает Ана, прислужливо улыбаясь. — На несколько дней. Может… на семь дней. — Принято. Назовите Ваше полное имя. Чонгук коротко смотрит на неё. Девушка опускает голову и поспешно щёлкает клавишами на клавиатуре, пока посетитель мысленно расстилается вдоль поверхности. Он не успевает обрести стадию первичного сна, как ему тут же протягивают стандартный лист бумаги с декоративно почерневшими краями, и ключ-карту. Снова подписывает неизвестный документ по отсутствию сил и явного нежелания. Оставляет свой знак в виде креста.Крест — ангелам слава, крест — бесам язва.
Прокусывает нижнюю губу до крови, причиняя мелкую боль. Насыщаясь ею по нехватке. — Ваш номер тысяча триста семь на тринадцатом этаже. Получите ключ. Плата спишется с Вашего счёта, господин. Чонгук выхватывает карту, судорожно направляясь к лифту и не представляя, когда успел открыть здесь счёт. Ступая по красному ковру, он сопровождает кистью руки стену до встречи с кнопкой вызова, переступает в кабину, поднимая взгляд в зеркало, и пугается собственного лица, в мерзкой усмешке таращегося на него в ответ. Резким движением он отворачивается в сторону дверей и трясущимися в конвульсиях пальцами находит кнопку тринадцать.Перед падением часто предшествует взлёт.
Так он думает на протяжении всей поездки, лишь бы отогнать отвратительные мысли и воспоминания о сегодняшнем вечере. Он боится и терпит собственные чувства, которые много рознятся с теми, которые он испытывал до становления сделки. Этот плен продлится до тех пор, пока Хозяин, Царь в голове не отгрызёт лапу, стремясь выбраться из капкана. В нём тесно и душно. Прямо как в Аду.