Джонни, Джонни. Не доверяй ему, Чонгук.
— Я мог выиграть! — вдруг пищит Гораций, выбивая из мыслей. — Умоляю! Когда тебе везло с новенькими? — легко толкает его Джонни. — Хочешь сказать, я плохо играю? — Нет, не хочу. Я и так это говорю, — горделиво. Имена их выделяются без фона их внешности. Подобных персон достаточно видеть —складывается определённая схема поведения. — Парни, с вами очень интересно проводить время, но нутром чувствую, сегодня повезёт мне и в других партиях, — снисходительно предупреждает Чонгук и медленно поднимается из-за стола, застегивая пуговицы на пиджаке. — Было приятно познакомиться, — он кланяется и в молчании, практически загадочно, удаляется, ступая прочь.Было что?
— Приятно, — отвечает он тихо. Ловит светило, жмурится, рассматривает всё подряд и радуется, когда кто-нибудь провожает его взглядом.Нужно отдохнуть.
Иногда Чонгук думает лишь о паре вещей. Первая: Крупье, которого он видит каждый день, каждый раз, каждый его взор исподлобья, стискивая челюсть при всякой мысли. Вторая вещь — он сам, в собственном инклюзивном воплощении. Всё это не то, на что он метит здесь, но, как только пришлось войти в новейшую для него реальность, в его голове стало тесно. Человеческий гормон вскружил сознание и не отпустил до сих пор.Те судари, кажется, высоких кровей.
— Лексика их выдаёт, — Чонгук усмехается и цокает, расслабляя сжатые кнуты мышц на лице, окольцованные чужой волей. Их больше не сводит. Одни лишь глаза и уши напоминают о насущном расположении. Он сходит с ума от каждого вздоха, который громче обычного, припадает к столам, пока двигается навстречу свету, борется с громкими мыслями, теряя ориентир, а выход никак не приближается. Так и вопиёт — там спокойнее и тише. Чонгук же забыл, где находится, и плетётся к нему в отчаянии, пока слышит недолгое молчание, подчиняясь ему. — Добрый вечер, Господин, — приветствует сотрудник.Господин.
Чонгук ретируется, притворно пыхтя: — Бросьте это. — На самом деле всё иначе. — Нарицаетесь ещё. Сегодня предстоит встретить большое количество гостей. Мужчина, наконец отпустивший дверь, небрежно кивает: — Почти девятьсот человек.Чуть меньше, чем в чистилище.
— И что же, Вы каждому почтение выказываете? — Безусловно. — Благотворительная ночь ведь совсем по другой причине устраивается здесь? — звучит как утверждение. Слишком резко. Чонгук не понял, зачем перевёл тему и зачем вовсе зацепился за этого добродушного и душного. Мужчина на мгновенье зажмурился, пытаясь прервать неожиданную реакцию на совсем распустившийся диалог. Он ничего не говорит, а всего лишь смотрит перед собой, боясь взглянуть на Чонгука, и кусает щёки.Курить.
Чонгук чиркает спичкой, подчиняясь приказу. Презирая зажигалки. От естественного пламени становится слишком ярко, и лицо загорается в оранжевом свете: только удалось ему приподнять веки, король тривиальных желаний выходит наружу. Чонгук не замечает, как в необъятном порыве полного неведения оказывается напротив властителя его мыслей. Довольно внезапно и бессовестно. — Здравствуй, — томно произносит он. Чимин не вздрагивает, а только перебирает колоду гибкими пальцами. Карты перед ним летают, словно часть пустого пространства, не во власти гравитации, но во власти его красивых рук. Чонгук заворожён. Наслаждается вдвойне, то даже в десять раз, наблюдая перед собой истинное совершенство. Его дар божий, безупречный, самовольный и гедоничный. Как он сам. — Ты знаешь, что Дьявол — ангел? Красивый, величественный и благородный, — продолжает монолог Чонгук, усаживаясь в кресло. — Сомневаюсь насчёт благородства, но — да. Слишком банальный вопрос, — отвечает Чимин, поднимая взгляд. — Он был предан Богом. — Нет, не был. И Бог не предаёт, а учит смирению. Люцифер возомнил себя равным Ему, отчего поплатился, — продолжает крупье умиротворённым голосом. — Только мы на это способны. Предавать, имею в виду. — Да всецелый людской род — падший. Ангелы, лишившиеся крыльев. Люди изгнаны с небес, как Люцифер был изгнан. Отличие заключается только в том, что Дьявол хозяин своей воли, а человек — канувший в повиновение Бога. Чимин внимательно изучает сказанное. Начинает тепло улыбаться, после чего странное чувство обрамляет у другого вечно дурной живот. Затем он туго стискивает грудь: — Не моя вина, как люди распоряжаются своей волей. Пусть делают, что хотят. Или… нет? Нам ведь даровали возможность прощенья, чтобы вознестись после этого. Прощать — благодетель. В таком случае — дьявол к этому не привык. Ни прощать, ни извиняться. — Как ты можешь говорить о вознесении, работая здесь? — Чонгук же расточительно издевается. Существует множество грехов, которые сильным духом можно умолить. Настолько ли сильный он у Чимина, застывшего во времени? — Человек — не человек, без порока. Без порока только Всевышний, и Его волей я уповаю, — он прислоняет ладонь к груди, продолжая возиться в несущественной партии. — Перестань, — Чонгук хватает мечущиеся руки, задерживая на весу. Растерянный Крупье обращает внимание позднее, чем способен обычный человек. — Кроме меня здесь никто не играет! — тот томно выдыхает и склоняет голову. Начинают дрожать его колени. В перспективе чувствуется что-то особенное, ждущее впереди. Стоит подумать о будущем прямо сейчас и определить: за кем они пойдут? Но хватает сил, только чтобы почесать переносицу и сильно зажмуриться. Чонгук падает обратно в кресло, тем самым жестом удостоверяясь в его адекватности: — Сегодня вечером решим, за чьей волей действительно стоит следовать, — говорит он. — Надеюсь на твоё присутствие и соответствующий настрой. — Неужели — твоей, Чонгук? Твоей воле мне следовать? — неожиданно отвечает Чимин, поправляя задравшиеся манжеты. Смятые и затёртые пальцами глаза покраснели, лицо осунулось, губы его обвисли.Что это ты делаешь?
Чонгук довольно ухмыляется, в последний раз отпивает из стакана в руке и оставляет его на игровом столе. Чимину послышалось, как его зубы заскрежетали по горловине, как металлическая губа стукнула о стекло, как зашелестела его накрахмаленная рубашка; он заметил, как сверкнули его зрачки в момент, когда тот отвернулся. Возле груди зажгло, цепь стянула кожу. Хотя, может, ему кажется, так же, как показалась нечистая сущность в чужом и мёртвом взоре. В ушах потянулся лязг тяжёлой подошвы, удаляющихся шагов, создавая ощущение, будто скверный Чонгук ступает на месте и издевается над его помутненным в этот момент рассудком. Очень уязвимым и обольщённым коротким разговором. Впервые разговором, который кто-нибудь охотно поддержал… Гул казино заглушился. И Чонгука тянет посмотреть на каждого — считать мысли и намерения. Цель: наслаждение, и, пожалуйста, власть. Хочется сесть на верхушку золотого трона, свесив ноги. Катать чертей на стопах, чтобы те смеялись и указывали пальцами на более уязвимых, на менее святых. Однако его уже занимает некая особа, повсеместно владея этим помещением: всё в красном, глубоком зелёном и чёрном, везде бархат, лоск сочится из каждого рта. Сотрудники молчат, немые и практически слепые. За таким поведением всегда скрывается нечто интересное для прогнивших умов. Они знают секрет такого успеха? Как его выяснить? Только если символично насесть на чью-то волю. Чонгук тихо усмехается и обводит глазами пространство. Ему нравится активировать собственного посла злой воли и искать дураков, готовых вытряхнуть всё свойственное им невежество. Тогда становится весело и жалко их одновременно, но от этого только смех пробирает. И этот авгурий смех порой трудно сдерживать. Недавний друг, которого он не находит, может дать подсказку на нужного человека. От этой затеи становится любопытно. Кто-то знает. Кого-то — спросить.Аристократы?
Гораций со своим протеже? Те двое ведут себя, точно дураки. Всё ли так, как кажется на первый взгляд? Дурак ведь — сильнейшая карта. Он не тот, о котором будут все знать, кого не спросишь. Он скрытный, поддельный, его разум граничит с безумием. Сколько ты не будешь сближаться с ним, всё тщетно. С чего бы Гораций? Чонгуку сильно чувствуется, что из этого можно выудить пользу для его дальнейшего возвышения. Каждый раз. И уж какую-нибудь. Каждый раз сердечный ритм ускоряется и колотит рёбра, как только мысль касается того, кого он прокручивал в голове слишком часто. Он уже должен стать действительностью, перед ним, на коленях, иначе съедет крыша. Пустой желудок отталкивает бесов, но подобное голодание только их притягивает. Этот святоша охватывает голову, зажимает грудь и ломает спину, заставляя всё тело скрутиться в судороге или на грани предсмертной агонии. Пускай. «На то она и воля».***
Чей-то крик отрезвляет и ясность ума возвращается с приливом отвращения. Чонгук замечает элегантную женщину, стоящую вдалеке и склонившуюся над недвижным телом толстого мужчины.Давно не виделись со смертью. Мы почти поладили после того, как познакомились с тобой, Чонгук-и.
К ним подбежал охранник, потом второй и третий. Зажали уши и что-то активно проговорили то друг-другу, то той женщине. Столпотворение. Золотые софиты придают чёткости, освещая поднятое на носилках обрюзгшее тело. Его уносят с глаз долой. Кто-то продолжал играть, будто ничего не произошло, так безупречно игнорируя случившееся, а некоторые, только в малом количестве, с прижатыми ртами медленно отходили от шока, замерев над игральными столами. Чонгук сидел, раскинувшись на мягком диване, в стороне центрального зала. Был в приглушённом свете, почти в тени. Рядом незнакомые люди, смотрящие прямо в его глаза, такие горящие и похотливые. Но одни отличались, смотрели незаметно, издалека, горящие то ли своим невинным синем пламенем, то ли отражавшие его собственный огонь. Узнавшие Его.Милый Чимин.
Крупье занимал рабочее место, но уже на другом столе, и коротко улыбался, повторяя одно и то же. — Ставок больше нет, — тихим и мягким тоном, плавно втекающим в уши и блаженно рассыпающимся внутри. И тут нечто густое и липкое подбирается к глотке: от этого пульс учащается, живот напрягается и потеют ладони. Чонгук проворачивает шею в попытке устранить неприятный скрежет в горле. Какие же разнообразные и пограничные ощущения он испытывает. Душа в экстазе, а бездушный хочет проблеваться.Выбирай, давай, дорогой.
В самых отвратительных снах он видит одно и то же, — как покушается на чьи-то чувства в угоду себе. Порочит чистый разум, расставляя на пустые полки чёрные библии. Не божественные. Чужие пальцы начинают бродить по его рубашке в районе живота, который напрягается с каждым их прикосновением. Они находят покой на ремне, тянут его в стороны, торопливо расстёгивая. В кумаре Чонгук хватает чьи-то маленькие руки, улавливая негромкое удивление. Он поворачивается, замечая испуганные глаза молодой девушки, которая очевидно делает это неосознанно. Он хмурит брови, невербально проявляя недовольство. Но она начинает делать это настойчиво быстро, уже другой рукой заливая в себя стакан виски.Не сопротивляйся, дурак. Она сама хочет.
— Да расслабься, — причмокивает пухлыми губами и наклоняется к его паху, пока тот отрешённо пытается сообразить хоть что-нибудь. — Что она хочет?.. Девушка неожиданно смеётся в ответ услышанному и непринуждённо закидывает светлые волосы за спину, высвобождая из тени сверкающее колье на роскошной груди. Поднимает взгляд и медленно облизывает блестящие губы. А в собственном паху по знаменованию становится навязчиво напряжённо.Чего ты боишься?
Чон рефлекторно дёргается от неожиданного горячего прикосновения внизу, чувствуя пробежавшуюся дрожь по пояснице. От первого ощущения складывается впечатление. Эта растирающая процессия разгорячает всё тело, и ему становится слишком жарко и тесно в одежде, которую тем временем хочется скинуть и расплыться по мягкой поверхности. Он проглатывает первый стон, зажимая руками бархатистый материал около своих бёдер. Старается не издавать звук в тот момент, когда чуждой манией хватает вздымающуюся над ним незнакомку за волосы, грубо толкая на себя, принуждая вбирать глубже. Та безвольно подчиняется, и это грубым образом начинает Ему нравиться. От такого двухкратного блаженства Чонгук высвобождает первый скулёж и второй — немного громче, привлекая чужое внимание. То внимание понимающе устраняется. После прибывает осознание, что ещё немного, и что-то произойдёт. Что это нечто чёрное, смешанное — выльется наружу.Ты уже взрослый мальчик.
— Отвали! — Он выныривает из чужого омута, стыдливо огрызаясь. Девушка отстраняется и вопросительно, затуманенным взглядом блуждает по опущенному взгляду парня. Он прячет глаза под свисающую чёлку — раздражённые и возбуждённые, а, когда поднимает их в изнеможении, замечает уставленный вид вдалеке.Наш Крупье слегка смущён.
Чимин резко опускает голову в карты, которые не мог с этого момента разложить в ровную стопку. Они рассыпались в его ладонях, судорожно смешавшись с фишками на столе и вновь собираясь его дрожащими пальцами. Не просто смущён — ввергнут в шок, застан с поличным.Какое наслаждение заметить это.
Улыбка растянулась на лице с пришедшей мыслью. — Дьявол, — ухмыляется Чонгук, застегивая ширинку спустя некоторое время. — Где рефлекс? — Рефлекс? — девушка запивает следующей порцией алкоголя и умилённо хихикает. — Я нахожу свой рефлекс только на таких, как ты, милый, — вторгаясь в объятья и легко оставляя тёмные отметины на его шее. — Ты сладкий, где тебя не попробуешь. Чонгук довольно растягивает затёкшие позвонки и принимает удовольствие от любых сторонних касаний. — Сладкий мальчик.Почему он?
Хороший вопрос. Как раз чувствует, как подступает острое желание растолкать людей, пригораживающих облик света напротив. Разбросать всех в сторону огромными рогами, открывая вид на прекрасное создание. Не мешайте услаждаться этим, ведь оно — лучшее наслаждение из всех возможных.Посмотри на меня. Выбери…
Чонгук впивается взглядом в Крупье с большим нажимом и пытается воздействовать на сознание. От напряжения скрипят зубы. Огоньки прыгают перед глазами, засвечивают постороннее и открывают ровный путь к цели. Чимин обращает внимание, поднимая светящиеся глаза, и задерживается на Его лице относительно долго, чтобы черти успели устроить внутренний фестиваль. Чонгук ухмыляется в ответ, мысленно проходя через границу чей-то невинности. Показывает своим подрёберным бесам, как сильно он хочет пройтись языком по мягкому телу этого… ангела и пометить личной дьявольской меткой. Желание каждый раз появляется из неоткуда, от чего Чон приходит в негодование. Что ему вообще способствует?Называется — высокое либидо. Скажи спасибо.
Как же всё зудит! Возникает одышка, ощущения на грани безумства. Он ждёт, пока оно устранится бесследно. Но то возобновляет напор, что приказывает собственным рукам зажимать плечи, тереть без того красное лицо, извечно поправлять свои уже мокрые от пота волосы. Глаза скоро лопнут под давлением век, а зубы разломаются и раскрошатся. Силы кончаются, а желание увеличивается, как бы он не пытался его изжить.Поддайся. Не страдай.
Чонгук подскакивает с дивана и направляется в противоположную сторону. Он мотается от стойки к стойке, стеная, как изгнанный из Эдема.Нет. Так не пойдёт.
Парень под аффектом загребает в лапы первое попавшееся тельце, которое настойчиво цеплялось за него, пока он продвигался сквозь плотное скопление посетителей. Не разбираясь, кто это мог быть, вцепляется в их губы своими, дерзко врываясь языком внутрь. Пробует вывести утробный позыв в бедный рот и резко отстраняется, успев взглянуть на ту самую девушку с глубоким горлом, которая дразняще облизывается, прежде чем принимает повторный порыв персонального демона. Скорее повернутый на том святоше, без доли страха готовый разорвать его и растлить даже под предлогом смерти. Он усмехается и подначивает, пока зубы яростно стучат о другие в истерическом шквале, а мысли блуждают по красно-чёрному покрову бархатистой формы, приталенной и сидящей на Чимине, словно вторая кожа. — Можешь… не снимать её, — сумасбродная просьба в его сторону, сорвавшаяся с губ в ходе проникновенной фантазии, уже укоренившейся липким гештальтом в подсознании. Звучит издевательский смех прямо под черепом, ударяется о стенки, отчего Чонгук сам маниакально рассмеивается в чужой рот и почти заливается в собственнической жалости. Девушка в руках принимает на свой счёт в прозвучавшей просьбе. — Как пожелаешь, — мычит она, в скомканном бессознательном обвиваясь лозой.Это ад.
Чонгук смеётся, как сумасшедший, и тянет её к себе то за плечи, то за волосы. Пытается насытиться тем, что имеет прямо сейчас.Этого так очевидно мало.
Мысленная агония подкатывает всё ближе. Он сдавливает обмякшее тело с такой силой, пока то не перестанет вздыматься. Пока он сам символично не задушит. Не потребует, чтобы Гадость и Разложение бросили его.Остановись.
— Прекрати, — рычит Чонгук, пока девушка ластится, как самая подвластная и до одури доводящая беда, снова подбирающаяся к его ширинке. — Ты — прекрати, иначе раздавишь, — скулит она, принимающе обвиваясь вокруг его трепещущего тела. — Пойдём отсюда?Какое ублюдское влияние он на тебя оказывает. Избавься от этого.
Чонгук сквозь ресницы наблюдает, как Чимин, слишком далеко, непроизвольно рыщет глазами в поисках него и возвращается к работе.Ищет тебя, уверен?
Крупье смотрит вперёд, где раньше располагался Чонгук. Диван пустеет, на столике недопитый алкоголь. Он выискивает те тёмные Преисподнии и мазохистски хочет нарваться на них снова. Нарастает страх: что-то приближается к нему, буквально ощущается затылком. Чимин поднимает голову, проворачивая в сторону, и уповает в триумфе, когда натыкается на склонённый, сияющий профиль по его левое плечо. Их плечи соприкасаются внезапно: Чимин надрывно вдыхает приятный запах, ударивший в нос. Его естественный аромат действует, как феромон. Сердце выбрасывает порцию адреналина, чувствуя самозабвенно, как к горлу подступает неприятный ком. Такое происходит, когда он пытается не заплакать. Он еле подавляет монотонный стон, насколько сильно его разъедает подступающее чувство.Превратно.
— Встаньте там. Крупье неспокойной рукой указывает на другую сторону стола. Замечает, как чёрные впадины медленно прослеживают за ним. Он, кажется, чувствует неоспоримое давление и нагнетание. Подкашиваются колени. Хочется сползти на пол, лишь бы не упасть у чужих ног у всех на глазах. Чимин чётко осознает, что может делать это только в единой власти своего Господа. Но осязаемая власть и искушение в склонённом лице рядом не оставляют покоя. Чонгук неторопливо обходит обод и встаёт вровень с жертвой, выжидая, пока та истратит силы, и он сможет вонзить когти. Они стоят в две вытянутые руки друг от друга. Хочется ближе. — Будете делать ставку? — Чонгук не реагирует на вопрос, лишь скалисто облизывается. Чимин сводит брови на переносице, вытягивая из себя последние силы в прерывистом голосе. — Ставка, или покиньте стол. Чонгук, неотрывно от Крупье, вытаскивает из внутреннего кармана тёмно-бордового пиджака две сотни и роняет на стол. — Ставок больше нет, — кажется, расстроенно отвечает тот, скидывая карты. Чимин даёт карту первому игроку — мужчине справа — он держит безалкогольный коктейль в одной руке и хрипло дышит. Вот, уже восемнадцать. Неплохо. Второму игроку достаётся число семнадцать. Он поспешно берет ещё и проигрывает со счётом двадцать два. Чёртова единица, которую нужно было пересилить — убила его. Третий, самый непростой игрок — Чонгук, которому достаётся изысканное число двадцать один. Победа. За время сверлящего придыхания он наконец видит яркую ухмылку на лице Крупье.Что это?
Нет. Чимин перетаскивает пятьсот пятьдесят долларов выигрыша прямо под его скрещенные кисти и откровенно радуется. Но именно это неравнодушие покоряет Чона и натягивает довольствованную широкую улыбку на его лицо. Чимин сияет, как чистейший бриллиант. — Ты прекрасен, — негромко произносит Чонгук и ждёт реакции. Пока — остальные утопают в проигрыше. Утыкаются в ладони, будто их лишили целого состояния. Расходятся в разочаровании. Чимин замирает и смотрит вниз на свои руки. Его улыбка уходит и возвращается снова. Он нестабилен. Его переполняют чувства?С ним что-то не так.
Догадываться можно долго, но намного интереснее узнать самостоятельно. — Ты смотрел на меня, — Чонгук открыто проверяет его на степень извращения. — Или мне показалось? — поджимая губы. — О чём это… Вы? — играет роль недотроги. Чонгук усмехается и опускает глаза. — Думаю, ты понимаешь. — Не совсем. — Твой крест. Ты не похож на притворщика, — Чимин схватился за грудь, дотрагиваясь до невидимого распятья, — но и за верующего тебя трудно принять. Я полагаю, ты далёк от Бога. То, как ты смотрел на меня, когда ублажали мои чресла… — Чон раскрыл глаза до безумного вида, упиваясь взорванной реакцией. — Нет! — осекается тот. До такой степени выглядит раскрытым, полым и уязвимым сейчас, что, кажется, наступает лучший момент впиться клыками. Но Чонгук его упускает, взяв в привычку — оттягивать до последнего, сочтя данную игру довольно занимательной. — Народ нарастает. Здесь становится немного тесно, тебе не кажется? — продолжает Чонгук и слышит отклик.Как у тебя в штанах?
Смешок. Успокоение. — Мой стол слишком далеко от сцены, — говорит Чимин, начиная потихоньку собирать колоду. Руки трясутся, он торопится удалиться и избегает взгляда. — Ты туда так торопишься? Чимин, кажется, раздражается. Пытается привести рабочее место в порядок за считанные мгновения, в доли секунд, когда Чонгук было перекинулся через стол в попытке схватить за воротник, и внезапно устраняется, уклоняясь куда-то в сторону. Убегает от него, между рядков из посетителей. В поле зрения, пока его не перекрывает другой пришедший крупье, озадаченно смотрящий на его выставленные когти в свою сторону. Чонгук стремительно вскакивает с места и устремляется всем центром своей тяжести по направлению к блестящему пятну, как к свету, сквозь толпу.