Синоним сексуальности

      В два часа ночи Наполеон вышел из такси возле отеля. Окна Курякина темнели. Наверно, большевик лёг спать, чтобы избежать тягостных дум. Уэверли отпустил его с раута сразу после того, как стало ясно, что принц не раскусил шпиона и не сбежит из спальни.              Соло поднялся в свой люкс, снял с себя все записывающие устройства и жучки, переоделся в домашнее и спустился этажом ниже к номеру Ильи. За дверью не было ни звука, разве что тиканье настенных часов. Глянув по сторонам и не увидев в тускло освещённых коридорах никого, задействовал отмычку и скользнул в темноту помещения, предварительно прикрыв глаза.              Зрение быстро адаптировалось, и, сделав два шага, Соло устремил взгляд к кровати, но та была пуста и даже застелена. Он не успел даже удивиться, как в затылок упёрся холодный металл. Чёрт.              — Брось, большевик, это я.              Он на всякий случай приподнял руки, демонстрируя мирные намерения. Нет, не боялся, что от ревности у русского сорвёт крышу и тот захочет его пристрелить, просто перестраховка въелась в кровь.              — Соло? — растерялся Илья, убрал пистолет. — Не… не ждал тебя так рано. До… утра. Или обеда… Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен быть с объектом?              Потрясение предсказуемо сменилось праведным негодованием. За которым отличный советский агент хреново прятал радость и волнение. Соло не стал с ним играться и лишний раз нервировать, утаивая детали, только повернулся, чтобы видеть лицо омеги.              — С объектом всё в порядке, он спит. Разговорился быстро. Мне даже не пришлось его покрывать.              Курякин захлопал глазами. Его лицо стало идеальным примером для иллюстрации глубокого ошеломления в институтском учебнике психологии.              Наполеон довольно улыбнулся, являя все свои зубы. Поддел:              — Что с тобой, большевик? Ты сомневался в моём профессионализме?              Илья с усилием тряхнул головой, будто пробивая ватный кокон.              — Н… нет, — не поддался он на провокацию, бровей не раздвинул. — Нет. Что ты с ним сделал?              — Ничего не сделал, — Соло отошёл к буфету, где накануне видел бутылку и стаканы. Плеснул себе. — То есть делал… Массаж. Принцу так понравилось, что он сразу нужную нам информацию и выложил. — Он отсалютовал и глотнул.              — И… всё?              — Ну, — протянул Наполеон, взбалтывая виски, — ещё мне пришлось его поцеловать. В ушко.              Курякин дёрнулся и сжал кулаки. Всегда так делал, когда над ним неуместно шутили. Но сейчас шутка ему понравилась, привела его в восторг. Если раннему возвращению он просто радовался, то сейчас был счастлив. Конечно, упрямо хмурил брови, но облегчение так и вылезало на лицо.              — Если твоя самодеятельность навредит заданию?              — Расслабься, большевик. Я доложился Уэверли, он одобрил. Давай лучше отметим успешное завершение миссии. Выпей со мной.              Соло подлил себе и щедро наполнил второй стакан. Илья стоял уже рядом, взял, позволил чокнуться с собой. Пить не спешил, грел в широких ладонях, переступая босыми ступнями. Наконец спросил тихо:              — Почему ты так поступил?              Наполеон пожал плечами.              — Не хотел переходить дорогу Уэверли? Похоже, наш англичанин и вправду к испанцу неровно дышит.       Он посмотрел на Илью, примет ли тот ответ, но Илья принял бы сейчас любой ответ, даже с внезапным нашествием инопланетян.              — Уэверли нужна личная жизнь, — согласился он, поднося стакан к губам. Задрав голову, опрокинул в себя. Кадык заходил под светлой кожей с мелкими щетинками, линия челюсти заострилась, длинная мощная шея беззащитно открылась…              Наполеон отвёл глаза, отошёл от буфета и от омеги. Курякин, вылакавший залпом добрые сто пятьдесят граммов, мимолётного запаха не заметил, занюхивал сносный виски рукавом фланелевой пижамы.              Пить дылда совсем не умел. Или он от стресса так.              Наполеон пригубил на кончик языка.              — Илья, а ты чего не спишь? Думал, ты устал и третий сон видишь.              Илья не глядя отставил стакан и неопределённо взмахнул рукой.              — Да нет, я… Мне не спалось… Вдруг бы Уэверли вызвал?              Какой удобный человек Уэверли…              Наполеон поднял уголки губ, показывая, что верит.              — Тогда можешь лечь спать сейчас — Уэверли уже не вызовет. Или тебе налить ещё?              Илья обернулся на стакан, делая мучительный выбор.              — Нет, нет, не надо. Лягу спать. Спасибо, что зашёл сообщить мне об удачном завершении миссии. Мне… надо было это знать. Чтобы спокойно спать.              — Как я мог оставить тебя без хороших новостей, а, большевик? Но, вообще-то, я пришёл за другим. Я собирался тихо войти и занять твой диван. — Наполеон кивнул на широкую софу у стены. — Но раз ты так ответственно относишься к заданию и бодрствуешь, мне придётся спросить разрешения: могу я заночевать у тебя?              — Почему? Тебе кто-то угрожает? — Курякин устремил взгляд на стол, где лежал скрытый сумраком пистолет, готовый сорваться и крушить врагов.              — Остынь, большевик, — Наполеон сцедил в рот последний глоток, — мне угрожает только простуда. Представь, забыл закрыть форточку, и теперь в номере ледник. Так что, пустишь меня на диван?              — Да, конечно, — спохватился Илья. — Сейчас дам подушку и одеяло. Кажется, видел…              Он направился к шкафу и через полминуты возни в темноте извлёк искомое. Какой наблюдательный-то. Значит, и возвращаясь в гостиницу, прекрасно видел, что все форточки в люксе закрыты, не мог не обратить внимания.              Наполеон кинул поданные вещи на диван и лёг прямо в одежде, накрылся. Илья скрипел пружинами в противоположной стороне комнаты. Его запах почти не ощущался. Как будто где-то в углу плесень, и всё.              — Спокойной ночи, ковбой.              — Спокойной, большевик.              — Нап…              — Да? — Соло с неохотой разлепил глаза. Курякин тёмным силуэтом сидел на краю кровати, поставив огромные ноги на пол. Ровный, скованный.              — Нап, — сухой голос вибрировал, — ты не должен был уходить от принца. Тебе нужны нормальные случки, с нормальными омегами. Ты ничем не обязан мне. Тот испанец привлекательный, у него сильный красивый запах, даже я почувствовал через всю залу… Со мной ничего не случится, если ты будешь вести привычный образ жизни и покрывать омег… Извини. Спокойной ночи.              Наполеон промолчал. Прислушивался, как Илья укладывается и затихает, как тикают часы. После повернулся на бок и закрыл глаза. Из-за неосуществившейся случки у него болели яйца и будут болеть ещё пару дней.              Он проснулся утром, поздно наступавшим в декабре. Что-то металлически звякнуло и вытолкнуло из сна. Благо сразу вспомнил, где он, и не подорвался хватать пистолет.              — Что случилось? — Наполеон потёр лицо ладонями, распрямляя ноги на твёрдом диване. Шея, плечи, поясница затекли. От стояка и полного мочевого пузыря яйца горели сильнее. Выспавшимся себя не чувствовал — вот какова цена жертвенности, которой раньше за собой особо и не замечал.              — Ничего, — смутился Курякин, начиная наконец топать как человек, а не порхать как бабочка. Пытаться порхать. — Ключи уронил. Прости, не хотел будить. За блинами в кафе собираюсь. Ты будешь со сметаной или мёдом?              Заботливый. Хотел приготовить сюрприз с завтраком. Да неуклюжесть сгубила идею.              Наполеон сел. Завёл глаза к потолку, делая вид, что размышляет. Потом, выставил палец, улыбнулся:              — Дай угадаю! Ты будешь со сметаной. Значит, и мне такие же.              Илья расцвел и быстро отвернулся к полке для обуви за туфлями. На нём были серые брюки и черное приталенное пальто с лакированными пуговицами, которое до Парижа в его гардеробе отсутствовало. Когда успел пробежаться по магазинам?              — Отличное пальто, — сообщил Наполеон, — тебе идёт.              — Ерунда, — покраснел Илья и принялся старательно завязывать шнурки. — Я быстро. Подождёшь?              — Без проблем. Только воспользуюсь твоей ванной.              Одёрнув брючины, Илья ушёл. Наполеон понежился ещё немного, потом встал, раздвинул шторы, впуская в комнату солнце. Сходил в туалет, освежился под душем, разглядывая в запотевшее зеркало свою обросшую щетиной физиономию. Чужой бритвой пользоваться не стал, а вот свежее нижнее бельё решил позаимствовать, благо его омега имел альфью задницу.              В шкафу обнаружилось много новых вещей, некоторые ещё с этикетками и в упаковке. Сорочки, джемперы, жилеты, брюки. Наполеон посмотрел бирки изготовителей и одобрительно кивнул. Русский увалень вплотную занялся своим гардеробом? Похвально. Давно пора.              Нет, большевик разбирался в брендах и прилично одевался на светские мероприятия, когда сомневался, приходил за советом, просил подобрать туфли или галстук. Но в остальное время он одевался безвкусно и бессистемно, в потёртые куртки, растянутые водолазки, стоптанные кеды, линялые пижамы.              Бороться с этим было тщетно, пришлось забить на мешковатое нечто ещё в Стамбуле. В общем-то, было наплевать — торчит в офисе серая мышь и пусть торчит, раз ей так удобно.              Но брак, случки и ревность к испанскому принцу, кажется, пошли гадкому утёнку на пользу. Кстати, сегодняшней ночью пижама тоже выглядела новой. По крайней мере, в темноте.              Наполеон порылся ещё на полках и нашёл упаковки с трусами, весьма приличными брифами. Вытащил одни, надел. Сели отлично.              На одной из полок вместо одежды лежали коробки с лекарствами, целая куча. Соло потрогал верхние, прочитал названия — большинство ничего не говорило. Что-то омежье, чем пичкают Илью от бесплодия. Ниже лежал желтоватый медицинский бланк, убористо исписанный чернилами. Из-под груды медикаментов высовывался нижний край, с тремя строчками, и взгляд зацепился за последнюю, подчёркнутую и с восклицательным знаком на полях.              Альфа в гоне.              Соло выдернул бланк из-под коробок. Перечитал уже прочитанное и глянул в начало. Сверху шли указания, как и сколько пить все эти таблетки и порошки, дальше значилось «рекомендации». Контрастный душ. Клизмы с ромашкой. Грязевые ванны. Полноценный сон. Регулярные случки. Альфа в гоне.              Наполеон засунул листок обратно и закрыл шкаф, после сложил в другую его часть подушку и одеяло. Надел свои штаны и футболку.              Открылась дверь, в которую с кучей бумажных пакетов неграциозно ввалился Курякин. От него веяло зимним холодом и хвоей.              — Извини, везде очереди, задержался. — Он нога об ногу скинул обувь и плюхнул ношу на стол. Снял пальто. — Люди сегодня как с ума сошли. У нас такого ажиотажа нет. Ёлку нарядят, и всё. Заждался?              — Не очень. Я воспользовался не только твоей ванной, но и трусы взял. Не против?              — Нет, — Илья бросил встревоженный взгляд на шкаф, мотнул головой. — Нет, у меня много. Свои брось в корзину для белья.              — Уже, — Соло стащил из сгруженных на стол пакетов зелёное яблоко и с хрустом откусил. Илья суетился, бегал к буфету за тарелками и кружками, выкладывал еду. Мёд, красная икра, сметана, клубничный конфитюр, мягкая карамель и, как апофеоз, башня блинов, над которой курился тёплый пар. В кружки он налил заварки и горячей воды из когда-то вскипячённого электрического чайника. Подвинул коробку рафинада.              — Приятного аппетита.              — Называется, ходил за сметаной, — произнёс Соло, сворачивая блин трубочкой.              — Я же знаю, что ты сладкоежка, ковбой, — в тон растянул губы Илья, сел напротив. — На сметану ты из вежливости согласился. Поэтому я взял всё, что нашлось в кафе. Нам ещё два дня тут работать, съедим.              — К слову, про два дня, — Наполеон макнул блин в мёд, — не желаешь вечером прогуляться по Парижу, заглянуть в ресторан? Сегодня Сочельник. Ты атеист, но это не умаляет повода для веселья.              — И все столики будут заняты.              — Я воспользуюсь своими связями. Ну же, не заставляй тебя уговаривать. Это семейный праздник. Наше первое Рождество вместе. Когда родится ребёнок, нам придётся его отмечать.              Илья неосознанно тронул палец, где носил обручальное кольцо. Наткнувшись на пустоту, резко потянулся за блином. Дёрнул губами:              — Да я и не возражаю. Люблю ночной Париж. И рождественскую Европу.              Наполеон порадовался скорой победе. Большевик учился разрешать себе быть счастливым, пусть счастье не совсем такое, как ему мечтается.              — Тот серый костюм от Кардена, — Соло невозмутимо свернул десятый по счёту блин, — отлично подойдёт к твоим глазам… А со сметаной всё же вкуснее всего. Как считаешь? — Он мазнул промасленную трубочку о сметану и поднёс Илье. Тот растерялся, но откусил. Сразу половину — всю часть, где была сметана. Хотя, в его большой рот влезло бы сразу три блина.              Наполеон доел остаток, облизал испачканную подушечку среднего пальца.              — Ну всё, я сыт. Побегу работать. Спасибо, большевик, спас меня от холода и голода. До вечера.              Из своего номера он позвонил Уэверли, потом пересёкся с ним в парке и передал информацию. Оттуда для сохранения легенды поехал в особняк к испанцу с извинениями. Гостиная, а может, и весь трёхэтажный дом пропитались одуряющим запахом течки, сводя с ума. Наполеон крепился, но ужинать бы Курякину одному, если бы принц не нашёл себе другого альфу. Через полчаса ожидания дворецкий сообщил, что сеньор сильно занят и переносит встречу на неопределённый срок.              Такой расклад устраивал и даже был более подходящим — главное, что не заподозрили в шпионаже. Соло откланялся и с чувством выполненного долга направился по магазинам. Купил Илье подарок — клетчатый, в оттенках белого и серого тёплый шарф.              К переливающейся огоньками ёлке в вестибюле отеля Курякин, вопреки всем мифам об омегах, пришёл ровно в назначенные семь часов. На нём было то же приталенное пальто, что и утром, застёгнутое на все пуговицы, на ногах — карденовские брюки. Удовлетворённо кивнув, Наполеон вручил ему свёрток в блестящей упаковочной бумаге с пышным бантом.              — Весёлого рождества, Илья.              Курякин дёрнул губами и помрачнел. Смотрел на подарок, не зная, что с ним делать.              — Ну же, открой, — потормошил его Наполеон. — Не бойся, там не взрывчатка и не гремучая змея. Там отличный шарф к твоему пальто.              — Спасибо, — проговорил Курякин, всё ещё не решаясь сорвать бант, — но… Но у меня нет подарка для тебя. Я не подумал.              — Знаю, у вас другие традиции, — оборвал его блеяние Наполеон. — Ерунда. Подаришь мне, ну, например, то, что найдётся у тебя в карманах. Открывай же. Хочу посмотреть, как прекрасная вещь впишется в твой образ.              Курякин неуверенно кивнул и разодрал прочную фольгу одним движением. Чего-чего, а силы у него не отнять.              Наполеон вздохнул и жестом фокусника вытащил шарф из коробки, ловко повязал вокруг мощной шеи, подвёл кагэбэшника к зеркалу.              — Ты шикарен.              Курякин, всё ещё державший коробку и упаковку с бантом, скептически смотрел на своё отражение. Словно модная капиталистическая одежда являла целью замарать его чистую советскую душу. Но ему нравилось. Нравился свой новый стиль. Нравился комплимент. Нравился, что они вдвоём, рядом у узкого зеркала, позади мигают цветные огоньки, а впереди волшебный вечер.              Соло тоже нравилось — что Илье хорошо. И он готов был лгать и лукавить, пройти полгорода с ноющими яйцами, чтобы глаза его омеги сияли, губы улыбались, а на сердце было так легко, как не было много лет. Разве не в этом чудо Рождества, чтобы сказку получали самые убогие и несчастные?              — А теперь мой подарок, — американец протянул за ним раскрытую ладонь. Курякин тут же стушевался, сунул руки в карманы пальто, потом брюк и снова пальто.              — Это новые вещи, есть только… Вот, — он сконфуженно выудил свёрнутый прямоугольником носовой платок. — И он не слишком свежий. Давай я завтра тебе что-нибудь нормальное подарю?              — Меня устраивает платок, — Соло забрал у него и сунул в свой карман. — Как ты говорил? Дорого внимание? Буду хранить и давать тебе, если у тебя на прогулке потечёт из носа. Пойдём?              — Пойдём.              Илья ещё раз кинул довольный взгляд в зеркало, на любопытствующих альф и омег, администраторов за стойкой, охрану и галдящих у ёлки детей, и они направились к выходу.              Соло нанял такси, доставившее к историческому центру. Они гуляли по острову Сите, посмотрели собор Парижской Богоматери, больницу Отель-Дьё, замок Консьержери, прошлись по площади Дофина к конной статуе короля Генриха Четвёртого. Вокруг всё искрилось иллюминацией — фасады, окна, деревья, столбы.              Илья смотрел на гирлянды огромными как у ребёнка глазами, хотя отрицал, что заворожён. Наполеон вёл его за руку, а иногда подставлял согнутый локоть, и они шли как настоящая влюблённая парочка. Однако легенде это не мешало. Попадись они на глаза людям принца, у тех бы и мысли не шевельнулось, что великолепный альфа проникнется чувствами к здоровяку. Но вполне может предложить руку младшему брату-омеге.              Устав, они поехали в ресторан. Наполеон выбрал маленький, нешумный, с французской кухней. У Ильи на свежем воздухе разыгрался аппетит. Обслуживание было на высоте.              — Соло, — Курякин отвлёкся от нежной телятины, — когда ты на меня так смотришь, мне кусок в горло не лезет. Я вилку и нож неправильно держу?              Держал он правильно, пользовался только неумело. Но дело было не в этом.              — Просто любуюсь тобой в новом костюме. Рад, что ты последовал моему совету и надел его. И рубашку идеально подобрал. И галстук с одеколоном. Ты самый элегантный омега здесь, — Наполеон повёл головой, очерчивая уютный зал с дюжиной столиков. Конечно, он преувеличивал, но не слишком грешил против истины.              — Скажешь тоже, — смутился Курякин, возвращаясь к терзанию ножом телятины. На щеках выступил румянец, заметный даже в мелькании синих, зелёных и красных ламп. Такой к лицу бы кисейному омеге, а не роботу, в рукопашную размётывающему толпу террористов.              Однако никто не выбирает, каким ему родиться.              — Илья…              — Да? — тот вскинул голову.               Наполеон глотнул вина: оно почти всё доставалось ему, Курякин не пил из-за таблеток, пригублял по капле для настроения.              — Илья, тебе рекомендовали альфу в гоне?              Илья замер лишь на секунду, потом нож вновь вгрызся в сочное мясо.              — Читать чужие документы некрасиво, ковбой. Я видел, что на полке всё сдвинуто, хотя ты постарался вернуть, как было.              — Почему мне не сказал? — проигнорировал его пассаж Соло.              Илья раздул ноздри. Помусолил ломтем мяса по соусу.              — Да что говорить?.. Ты же рассказывал, что в гоне ужасные ощущения. Ничего человеческого не остаётся, животные инстинкты. Не хотел тебя напрягать. Ты и так много обо мне заботишься.              Соло разжал губы.              — Илья. Гон поможет? Что сказал врач?              — Гарантии нет. Гон лишь увеличивает шансы. У альфы повышается активность сперматозоидов, которые могут пробиться через мои болячки, и увеличивается интенсивность секрета желёз. Секрет будет агрессивнее воздействовать на омежий организм, и метка может закрепиться. Но это лишь предположения, Нап, так что выбрось из головы.              — А я всё-таки думаю, что надо проверить. Гон, как я понимаю, должен совпасть с течкой?              — Да, — кивнул Илья. Он окончательно забыл про ужин, глаза лихорадочно блестели, бокал, за который он в волнении схватился, подрагивал. — С течкой эффект усилится. Нап… ты не обязан.              — Когда у тебя течка? — Наполеон неосознанно сдвинул брови, подсчитывая. — Уже скоро?              — Не знаю… Цикл непредсказуем. Но, думаю, недели через две-полторы.              — Отлично, как раз успею довести себя. Правда я давно не пробовал, лет так двадцать… Поможешь мне? Мне надо отказаться от секса и быть в постоянном возбуждении. — Наполеон прикусил губу, размышляя. Он планировал завершить сегодняшний вечер случкой, но теперь, видимо, придётся оставить большевика без сладкого. Можно, начать воздержание с завтра, но… — Первый шаг уже сделан, вчера, когда я кинул принца. И я не должен никого покрывать до самой твоей течки. В принципе, сейчас это легко, а вот через неделю сопротивляться станет сложнее. Проконтролируешь меня?              — Хорошо, — улыбнулся Илья, но улыбка его была несчастной. Он либо надеялся, что случек вообще не бывает, либо предпочитал о них не знать.              — Тогда осталось решить одну проблему, и мы договорились, — Наполеон изогул губы и отпил вина.              — Уэверли, — понял большевик.              — Уэверли, — подтвердил Наполеон.              Да, начальнику не понравится идея на неопределённое время вывести из строя сразу двух агентов. Если он не согласится, на планах можно поставить крест.