Распустится вновь

Фран нежился в теплых объятиях и старался не думать, какие обстоятельства привели его сюда, он просто пытался наслаждаться тяжестью чужого тела и ленивым спокойствием, витающим в комнате. Но сумбурные мысли не покидали его голову и мешали спать, возвращая к произошедшему, хотя вспоминать прошлые дни не было никакого желания, а сегодняшнюю ночь хотелось вообще забыть раз и навсегда и притвориться, что ее никогда и не было. В этом можно даже позавидовать Бельфегору: он-то остался совсем без неприятных воспоминаний. И Фран почти жалел, что не может заставить и себя все забыть, но настолько менять себе память он не рискнет, у него и без того достаточно проблем. А иллюзии в этом деле могли сильно подвести, так что оставалось вариться в собственных сомнениях и подыгрывать безмятежности Бельфегора. Фран извернулся в крепких объятиях, устраиваясь поудобнее и разглядывая любовника. Бельфегор спал. Наконец-то. Последние два дня он едва ли дремал, что уж говорить о большем. Да и выплевывать цветы все-таки не очень приятно. Наверное. Франу только оставалось догадываться и судить по бледному и изможденному виду Бельфегора, по его надрывному кашлю, по его растерянности и разочарованию от открывшейся истины. И в это до сих пор с трудом верилось: как такой человек — Бельфегор, Принц-Потрошитель, офицер Варии, сумасшедший выродок, один из самых опасных и жестоких убийц современности — как этот бесчеловечный монстр мог полюбить настолько сильно, что невзаимность взрастила в нем убийственные цветы. Фран не понимал этого, он совсем не знал, как относиться ко всей ситуации и к ночному откровению. Бельфегор его действительно удивил. И разозлил. Зачем он вообще пытался разобраться в их отношениях, если все было хорошо? Как-то, что у них все идеально, могло ему не нравиться и беспокоить? И что такого идеального у них вообще было? Фран не находил ответов. Или они ему не нравились. Бельфегор был и оставался эгоистом, он любил только себя и любовь окружающих к себе, поэтому странно, что возможная невзаимность напрягала его до такой степени, чтобы цветы вновь проросли. Фран не думал, что Бельфегору настолько есть до него дело. Он честно считал, что Бельфегор просто наслаждался чужой любовью, и этого должно было быть достаточно. Но Бельфегор в который раз поразил: он тоже любил в ответ или хотя бы пытался. Впрочем, здесь Фран не думал, что сильно ошибся. Любовь у Бельфегора в любом случае необычная. Бельфегор ленив, и любовь его была такой же ленивой, но от этого только более умиротворяющей и затягивающей. Да и, наверное, Фран не пережил бы ухаживания от Бельфегора, умер бы от шока на месте. С началом их отношений Бельфегор не сильно изменил свое поведение, этого от него никто и не ждал. Он оставался все тем же надменным принцем, который считал, что весь мир создан лишь для него, но теперь в сферу своего внимания он отнес и Франа, и вот тут уже пошли различия в их обычных взаимоотношениях. И Фран понял, что ничего-то он о Бельфегоре в сущности и не знал. Кто бы мог подумать, что Бельфегору нравится обниматься по ночам едва ли не больше, чем трахаться? Впрочем, ожидания о бурной сексуальной жизни оправдались, и минусов здесь Фран не видел. Но, наверное, он не ожидал, что будет интересен Бельфегору и вне постели, и это вносило еще большую путаницу в его мысли и планы. Бельфегор, казалось, задался целью полностью перевернуть представление о себе, и Фран очень быстро привык к новому принцу. Бельфегору нравилось быть рядом, ему нравилось выцеловывать руки, игриво прикусывая пальцы, ему нравилось наматывать пряди волос на пальцы, ему нравилось читать, тесно прижавшись к боку, ему нравилось болтать, театрально размахивая руками, а Фран наслаждался всем этим. Неожиданная близость пьянила, Бельфегор казался невероятно живым и увлекательным, и Фран сам не понял, как стал соглашаться на все предложения, как льнул к прикосновениям, как привык к такому отношению. Как-то очень плавно и незаметно Бельфегор пробрался ему под кожу и поселился в мыслях. Возможно, Фран заигрался и слишком расслабился, просто потерял бдительность, чего не стоило делать рядом с гением. Надо было тщательнее следить за собой, чтобы принц не заметил и намека на искусственность их отношений, тогда бы не пришлось спешно создавать иллюзию, тогда бы Бельфегору не пришлось бы снова откашливать цветы, тогда бы они никогда не заговорили так откровенно. Не в силах заснуть, Фран вернулся к мыслям о странной ночи и не менее странных разговорах. Действительно ли он слишком старался? Нет, тут Бельфегор в очередной раз перемудрил. Фран просто расслабился и отпустил ситуацию, и стараний с его стороны было совсем мало, в основном он пытался только в первое время скрывать их изменившиеся отношения перед коллегами, которые могли заподозрить что-то неладное, в остальном же он просто наслаждался ситуацией и не прикладывал усилий, оставляя все на Бельфегора и его невесть откуда взявшиеся чувства. Откуда они только взялись? И где найти их у себя? Фран несколько раз пытался спросить, за что его полюбили, но так и не решился. Ответ страшил своей неизвестностью, потому что, даже в какую сторону думать стоило, не ясно. Не за способности в иллюзиях или развлечения в постели его полюбили, очевидно. А больше плюсов в себе Фран не видел. И это тоже угнетало. Ситуация открылась с самой неприятной стороны. Казалось бы, Бельфегор, уязвимый и беспомощный от своих чувств, должен был раскрыть свои слабости, но в итоге обнажил самую неприятную правду, которую Фран пытался игнорировать. Понимать, что даже безжалостный Принц-Потрошитель способен на что-то такое нелепо-наивное, как любовь, а сам Фран этой способности уже лишен даже к самому себе, стало если не откровением, то неприятным напоминанием точно. Чертов Бельфегор нашел в нем что-то, ради чего едва не умер, а Фран так и не понял, в чем дело. Глупая Лягушка, воистину. Фран вздохнул и прижался к рельефной груди, отвлекаясь от размышлений и наслаждаясь близостью и теплом. Он надеялся, что иллюзия сработает как надо, и когда-нибудь он все-таки получит ответы, и до этого момента терять Бельфегора нельзя. А пока можно упиваться его любовью и приятной компанией. В комнате медленно становилось светлее, и Бельфегор сонно зашевелился, сильнее стискивая Франа в объятиях. Так привычно и уютно, что хотелось остаться в постели навечно. Но сперва нужно убедиться, что иллюзия удалась и не повредила королевские мозги. Это было бы полной катастрофой, даже думать страшно, как все могло бы обернуться в худшем случае. Иногда Принц-Потрошитель действительно ужасал. По пояснице как будто бы случайно скользнули пальцы, порождая мурашки, и Фран задрал голову, он не мог увидеть глаза сквозь челку, но знал, что Бельфегор не спит. — Семпай, я уж думал, что вы не проснетесь. Эпитафию собирался придумывать. Губы напротив растянулись в легкой улыбке, раздался тихий смешок, приятно отозвавшийся в собственной груди. Хорошее утро, в несколько раз лучше прошлого вечера: никакого кровавого кашля и цветов прямиком из легких. Да и Бельфегор больше не выглядел умирающим. Он казался довольным, нежным и… И Бельфегор опрокинул Франа на спину. Фран даже растерялся от такой наглости. Вот такое вот к нему отношение после всех его стараний, да? Ни капли благодарности! Он собрался возмутиться и дернуть наглую королевскую рожу за встрепанные волосы, но весь воздух вышибло, когда на него навалились всем весом. — Не дождешься, — хриплым от сна голосом прошептал Бельфегор куда-то в шею, и его ухмылка чувствовалась кожей. — Я собираюсь жить и здравствовать еще целую вечность. Фран напрягся. Слышать о долгой жизни от Бельфегора, еще вчера буквально умирающего, было странно неприятно. Как будто в иллюзию попал не Бельфегор, а сам Фран. Отдавало какой-то убогой симуляцией. Впрочем, это она и есть, и, кажется, она работает в обе стороны. Не этого он добивался, но что уж теперь: вся жизнь — театр, а мы в нем актеры. Фран чувствовал, что скоро возненавидит эту фразу до глубины оставшейся души. — Вы уж постарайтесь, — Фран важно кивнул и все-таки дернул за светлые лохмы. И под забавное фырканье его руки перехватили и привычным жестом пригвоздили к подушке за головой. — Еще только утро, а ты уже буянишь, Лягушка, — Бельфегор навис, загораживая солнечный свет из окна, и сквозь сбившуюся завесу волос блеснули глаза. На мгновение перехватило дыхание, и Фран словно завороженный смотрел на Бельфегора: белокурые волосы сияющим на солнце нимбом обрамляли лицо, придавая ему необычайную мягкость и сглаживая следы усталости, глаза казались еще ярче, словно подсвеченные изнутри, а от лукавой улыбки что-то предательски дрогнуло внутри. Каждый раз его лицо без привычной челки производило непостижимое впечатление: легкое и неощутимое, ускользающее от восприятия. Было что-то необычайно захватывающее в том, чтобы видеть Бельфегора таким открытым. — Уж кто бы говорил, — ответил Фран, стряхивая наваждение, и попытался вытянуть руку из цепкой хватки. Бельфегор отпустил без борьбы, только шире улыбнулся, и опять улегся сверху. — И ты тяжелый. Но чувствовать его вес на себе все равно приятно. А зарыться в мягкую шевелюру еще лучше. Бельфегор что-то довольно промычал, когда ему начали почесывать голову, и потерся щекой о голую грудь. И Фран недовольно цокнул, оттягивая от себя за пряди: — Ну, хватит колоться. Побрейся сначала. — А не много ли ты хочешь, Лягушонок? — Бельфегор только сильнее прижался и замер, тихо посмеиваясь, что отозвалось возбужденной дрожью в теле. И хоть короткие светлые волоски не было особо видно и даже бородой их язык не повернется обозвать, зато чувствовались они весьма ощутимо, особенно на чувствительной после бурной ночи коже. Фран лишь закатил глаза и с нажимом, оставляя красный след, провел по колючей щеке, откровенно дразня. Бельфегор нахмурился и сильнее вжался в грудь, заставляя недовольно дернуться. Щетина неплохо так отросла за те пару дней, в которые Бельфегор страдал и собирался умирать. И теперь это время казалось невероятно далеким. — В самый раз. Я еще скромный и многого не прошу, — рассеянно отозвался Фран, тихо надеясь, что Бельфегор не будет задумываться, почему он так запустил себя и почему последние несколько дней стали размытым воспоминанием. Сейчас весь план с иллюзиями и манипуляцией памятью виделся чересчур рискованным и необдуманным, хотя еще ночью он казался единственно верным и полностью оправданным, но теперь при свете дня все стало слишком ненадежным и зыбким, готовым развалиться от одного неловкого слова, на которые Фран так горазд. Бельфегор что-то согласно промычал и накрыл ладонь Франа своей, прижимая ее к своей щеке. И Фран оказался застигнут врасплох, почему-то этот простой жест поразил его своей простотой и доверием. Вот он Бельфегор на нем: сонный, расслабленный и бесконечно искренний в своей любви. Даже трогательный, если можно так говорить про Принца-Потрошителя. Но сейчас с ним в постели не киллер и даже не принц, — диадема так и лежит на тумбочке невостребованной, — а лишь влюбленный Бельфегор, и эта мысль не выходит из головы. А кто тогда сейчас Фран без своих колец и шапки-лягушки? Кто этот человек, обнимающий Бельфегора в ответ и наслаждающийся его присутствием, млеющий от каждого прикосновения? Он никогда об этом и не задумывался. Оглядываясь назад и раскладывая всю эту абсурдную авантюру на части, Фран понимает, что для самоанализа не было времени, даже мысли такой не возникало, потому что в фокусе находилась другая фигура. Все всегда было о Бельфегоре: как сделать так, чтобы он выжил, как сделать так, чтобы он ни о чем не догадался, как убрать ненужные симптомы, как обставить все с меньшими последствиями, как сделать его счастливым. В центре всего всегда стоял Бельфегор, и Фран принимал это как данность, в этом же и была изначальная цель — заставить его выжить и поддерживать это состояние. Но теперь, когда сам Бельфегор сместил внимание на Франа, ему приходится рассматривать себя в более узком ракурсе. И сделать это до странного сложно. Фран накрутил белокурый локон на палец, рассматривая переплетения волос, по которым плачет расческа, и вздохнул. Ему бы супер-расческа для его чувств не помешала: будет здорово распутать и вытащить хотя бы одно, выкроить хотя бы крупицу человечности, которую он перестал ощущать и осознавать. Что в действительности он чувствовал к Бельфегору? Почему он на самом деле соглашался на его выдумки? Почему он с таким упоением ему потакал? Почему он так о нем печется? Ради чего вообще он так старается? Фран мягко потянул за прядь, разматывая ее и позволяя упасть в копну спутанных волос. Он не находил ответов, что само по себе стало ответом. Кажется, главная его проблема в том, что он не понимает себя, а не в том, что он ничего не чувствует. Жуть какая-то. Похоже, не только у Бельфегора бывают странные озарения, меняющие чуть ли не весь ход жизни. — Что такое? — внезапно спросил Бельфегор, запрокинув голову и предположительно смотря в глаза, и Фран, вырванный из раздумий, напрягся от мысли, что можно было увидеть на его лице. В своей невозмутимости он уже не уверен. Но сейчас он, в принципе, ни в чем не уверен. И как долго Бельфегор вообще его рассматривал? — Ничего, — отмахнулся Фран. Делиться своим открытием он не собирался, не в ближайшее время. Ему еще самому стоило переварить идею о своих чувствах, и Бельфегора нужно держать от этих размышлений подальше, а то опять догадается до чего-то странного, с него станется. А исправлять опять придется Франу! — Ага, болтай больше, Лягушка. — Бельфегор коротко постучал по грудной клетке и криво ухмыльнулся: — Я слышу, как бьется твое сердце. — И как же? — Неровно. — Это от любви к тебе, — патетично ответил Фран, прижимая голову Бельфегора ближе к себе. Туда, где действительно неровно билось сердце, испуганное неожиданными откровениями. — Ври больше, — Бельфегор, поняв, что не дождется ответа, мстительно щипнул за плечо и тут же потер потревоженную кожу. Повел дальше по руке к локтю, легко и невесомо, вызывая мурашки и неожиданное предвкушение. Пальцы скользнули еще ниже, также неощутимо прошлись по предплечью. Фран, не отрывая взгляда, смотрел, как Бельфегор мягко огладил кисть, а потом осторожно переплел их пальцы вместе. И это казалось настолько значимым, что сбилось дыхание, а сердце ускорилось еще больше. Фран каждый раз поражался, когда Бельфегор делал что-то подобное: как будто это ничего ему не стоило, как будто это было обыденно, как будто это ничего особого и не значило. Но каким-то невероятным образом он превращал простые жесты в нечто важное и существенное. Бельфегор сжал руку сильнее и прижался ближе, утыкаясь в шею и согревая ее своим дыханием. Фран какое-то мгновение не двигался, просто не зная, что делать, но потом неуверенно обнял в ответ. Зарылся в мягкие волосы носом, чмокнул в макушку, на пробу провел другой рукой по спине. Как же хорошо. Редкое чувство умиротворения и единения накрыло с головой. Фран наслаждался каждой секундой, и ему казалось, что у него есть все, что только нужно. Хотелось остановить время и навсегда остаться в этом моменте. Хотелось забыться и поверить в эту нереальную реальность. Фран вздрогнул, когда шеи коснулись горячие губы, разрушая невесомую атмосферу, а зубы игриво прихватили кожу. Слабый укус под кадыком и влажное прикосновение языка — и Фран недовольно фыркнул. Какой же он невозможный! — Ладно, пора подниматься, — Бельфегор ловко выскользнул из объятий, садясь на кровати, и щелкнул по носу. — Я в душ первым. Фран вздохнул одновременно разочарованный разрушенной идиллией и воодушевленный открывшейся перспективой. — О-о, составить компанию? Могу потереть тебе спинку. Ответом ему стала лишь лукавая ухмылка, не предвещающая ничего хорошего. Бельфегор поднялся, лениво потягиваясь, и Фран разрывался между противоречивыми желаниями: залипнуть на идеальном теле в одном нижнем белье и со следами засосов или позабавиться над прической — и без того непослушные волосы превратились в первостатейное гнездо. Но все решили за него. — Обойдешься. Лежи и жди, наглая Лягушка, — Бельфегор повелительно ткнул пальцем в грудь, пригвождая к кровати, и Фран послушно откинулся на подушки, почти смиряясь. — Обломщик. Бельфегор только рассмеялся и быстро скрылся в ванной. Фран проследил взглядом за хлопнувшей дверью и уставился в потолок. Утро все еще казалось нереальным. Но без Бельфегора стало как-то пусто. Как-то не так. Куда-то испарились приятные легкость и тепло, больше не было того безмятежного спокойствия. Только едва откинутые раздумья накатывали с новой силой, и сомнения вновь вылезали из глубин сознания, разбуженные недавними событиями. Вся ситуация с ментальной иллюзией казалась сомнительной не только с точки зрения исполнения, но и со стороны морали, как бы странно это не звучало от иллюзиониста-мафиози. В любом случае ситуация становилась все страннее и страннее, и казалось, что тонул все глубже только Фран, ответственный за все иллюзии и поэтому самый виноватый. И наверное, ему стоило чувствовать вину, что он обманывал Бельфегора, но не получалось. И даже не потому, что Бельфегор сам на все согласился, а потому что уж больно хорошо все складывалось. Еще никогда Фран не чувствовал себя настолько счастливым и живым, и Бельфегор тоже выглядел довольным, так что особого преступления он за собой не видел. Все действительно складывалось хорошо, даже прекрасно. И единственным опасным моментом оставалось только очередное разоблачение. Иронично будет, если через пару месяцев Бельфегор снова раскроет обман и начнет давиться цветами. Фран зарылся в подушку, не зная, куда скрыться от таких мыслей. Не быть ему оптимистом. А мелкие зеленые цветочки снились ему в странных и будто бы не его кошмарах. И это неожиданное беспокойство тоже вызывало вопросы. Не то чтобы Фран считал себя бесчувственным, он же все-таки был живым, так что чувства у него точно присутствовали, только слабые, маловыраженные и тусклые, будто спящие и растворяющиеся в тумане. И к счастью или к сожалению, не так уж много вещей вызывало у него чувства. Да и к нему никто особых чувств не питал, за исключением раздражения, конечно. Поэтому Бельфегор стал первооткрывателем на этом непротоптанном пути переживаний и страстей. Он любил ярко и импульсивно и тянул за собой, вынуждая реагировать и отвечать. И Фран позволил себе раскрыться и насладиться новым форматом отношений. И в них Франу все нравилось хотя бы потому, что он в принципе ничего не ожидал. У него не было хоть сколько-нибудь длительных отношений, так что он не знал, на что рассчитывать и к чему готовиться. И все выдумки Бельфегора он принимал как данность. И странно, но его все устраивало. Быть любимым оказалось приятно и по-настоящему упоительно. И пусть быть ведомым оказалось несколько волнующим опытом, это было приятное волнение, которое окупалось с лихвой. И Фран окунулся в отношения с головой и, видимо, заигрался. Хотя насколько он вообще играл? Да и что воспринимать игрой? Да, может мотивы изначально у него и не самые чистые были, не то чтобы сейчас что-то особо сильно изменилось, но… Фран действительно запутался. Что ж… Возможно, он тоже испытывал симпатию к Бельфегору, однако уверенности в этом нет. Как это вообще должно чувствоваться? Но он отвечал, был рядом, вытаскивал Бельфегора из передряг, наслаждался им, отдавался со всей душой и доверял настолько, насколько мог иллюзионист с кольцом Ада. И пока что Бельфегор оправдывал это доверие. А вот оправдывал ли доверие Фран? Обман был ценой жизни Бельфегора, без него никак, но сейчас он не казался таким уж правильным. Необходимым — да, верным — уже нет. И такая смена мнений, наверное, говорила о его внутреннем изменении, но как в этом можно убедиться? Действительно ли то, что он чувствовал, было именно симпатией или даже любовью? Фран никогда не был хорош в самокопании и никогда не умел принимать так быстро решения. Он хорош в том, чтобы пудрить мозги, а не разбирать все по полочкам. Он тяжко вздохнул, так и не придя к окончательному выводу, и прикрыл глаза. Оставалось надеяться, что время у него еще есть, и ему удастся разобраться во всем, пока не станет поздно, а сейчас он уже не может думать. И в таком безмыслии Фран лежал в кровати и смотрел, как солнечные лучи преломляются и рассыпаются радугой по потолку и стенам, пока шум воды из ванной не стих, а дверь не открылась, выпуская пар. Бельфегор как чудное явление замер в дверном проеме, одетый лишь в безбожно обтягивающие штаны, и это выбило последние мысли из головы. Фран даже слов не нашел, чтобы описать этот вид. Интересно, а семпая всегда так кроет после иллюзий или это единоразовый побочный эффект? Бельфегор, довольный произведенным впечатлением, широко улыбнулся и в пару шагов оказался у кровати, тут же заваливаясь на нее и подгребая Франа ближе. А Фран и рад, он мгновенно оценил расстановку сил и, пока его обнимали и устраивали удобнее, полез лапать утянутые в плотную ткань бедра. Боже, благослови Бельфегора! Фран едва не задохнулся от восторга, он покрепче ухватился за ягодицы, на что услышал шипящий смешок, тут же поворачиваясь к его источнику. И так и замер. Влажные от воды волосы слиплись в тонкие пряди, и сквозь них на Франа смотрели искрящиеся смехом глаза. И тут невозможно было удержаться, Бельфегору оставалось только поддаться и ответить на поцелуй. Фран пытался дышать, но необъяснимый наплыв чувств затапливал его с головой, и пришлось отстраниться. Фран пытался отдышаться, уткнувшись Бельфегору в грудь и вдыхая запах свежести и геля для душа от его кожи, и это сводило с ума по-новой. Бельфегор, словно что-то понимая, лишь гладил по голове, перебирал пряди и обводил какое-то место над ключицей, которое немного зудело, и хотелось, чтобы его нормально почесали, а не медленно наглаживали. Справившись с собой, Фран вопросительно посмотрел в поисках ответа. — У тебя тут засос, — оправдался Бельфегор и тут же лизнул его, запрокидывая Франу голову. — Правда? Как же он там появился? — подыграл Фран, прикрывая глаза от удовольствия, когда зубы чувствительно прикусили кожу. — Не имею ни малейшего понятия, и-ши-ши, — Бельфегор рассмеялся, ведя губами выше и оставляя маленький поцелуй на челюсти. — Любовь делает тебя глупее, — посетовал Фран, качая головой и ловя улыбающиеся губы своими. — А ты все такой же, бессердечный Лягушонок, — насмешливо упрекнул Бельфегор, и это укололо где-то в сердце. Странно. Но он подумает об этом потом. А сейчас он будет целоваться с Бельфегором и трогать его везде, где только можно, и, возможно, даже снимет с него эти ошеломляющие штаны. И Бельфегор от него не отставал, он властно касался руками, затрагивая все чувствительные места, оставлял новые засосы и укусы и заставлял тихо млеть. Но вдруг он замер, на секунду вглядываясь Франу в лицо и прижался всем телом, сжимая в объятиях. — Мне с тобой так хорошо и спокойно, — куда-то в шею зашептал Бельфегор, делясь откровением. И это лучше любого признания в любви. Хотя бы потому, что Фран может ответить взаимностью, и это будет абсолютно искренне: — Мне тоже. Фран уткнулся во влажные волосы и ответил на объятия, смыкая руки у Бельфегора за спиной. Он мог бы так провести целую вечность. Действительно хорошо.