***
Он стоял у дверей храма предков. Стоял и смотрел. Суровый, грозный голос объявлял: - Лань Цижэнь. За крайне постыдное, бессовестное и неприемлемое нарушение правил, совет старейшин приговаривает тебя к смертной казни, - хуже всего лишь то, что его любовь не посмела сопротивляться, не стала оправдываться. Его А-Жэнь покорно склоняет голову, снимая с себя одежды, оставаясь лишь в штанах. Он сдвигает волосы, обнажая белую спину, разукрашенную любовными метками, укусами, небольшими синяками, что оставляли на нëм губы Фэнмяня ночью. И первый удар обрушивается на спину Цижэня, рассекая до крови. Дисциплинарный кнут - не обычная ферула, он - более болезненный, таким можно убить и после одного удара. Но нет. Этого не происходит. Раз за разом, удар за ударом страшное оружие обрушивается на нежную, дрожащую от адской боли спину. А-Жэнь терпит эти муки, выносит всë ради него. Наверняка, адепту клана Лань кажется, что новый удар - последний, что приговор был ошибкой и он залечит раны, что уже скоро очутится в ласковых объятиях любимого, что тот спрячет свой нежный цветочек от всего мира, обласкает и заставит забыть о пережитых мучениях. Но Фэнмянь не может прекратить это, ноги его словно примëрзли к полу. Он принимается кричать, чтобы эти уроды остановились, не смели трогать Цижэня, что виноват только сам адепт Цзян, срывает голос, он его никто не слышит. От отчаяния из глаз струятся слëзы, но сон не прекращается. Проклятые невидимые цепи стягивают его без возможности на движение, без возможности изменить этот чëртов порядок и остановить жестокое наказание. А у человека, что стоит на коленях на спине нет уже живого места. Это буквально каша из плоти, крови и обрывков кожи. Изо рта Цижэня капает кровь тоже, бежит практически ручьëм, но он терпит. Не зовëт на помощь, не плачет, лишь сжимает окровавленные губы, стараясь сдержать потоки подступающей к горлу алой жидкости. Неясно, сколько длится эта адская пытка, но внезапно... Юноша падает, не удерживаясь. Лицо его утыкается прямо в лужу собственной крови на пыльной земле, пачкаясь в этой противной и липкой грязи. Только тогда незримые цепи спадают, лишь тогда Фэнмянь срывается с места и подбегает к возлюбленному. Люди равнодушно расходятся, все, кто наблюдал за наказанием постепенно исчезают, а у юноши начинается паника. Он тянется дрожащими руками к Цижэню, но не знает, как того подхватить, просто не знает, как не причинить ещё боли. После, судорожно выдыхая, аккуратно переворачивает на бок за плечо, чтобы заглянуть в глаза и позвать: - А-Жэнь, А-Жэнь, ты слышишь? - голос практически переходит в жалобный скулëж. Неясно, какой зверь выдумал это чëртово правило и наказание. - Гэ...Гэ... Гэгэ... - ответ второго человека едва различим, с трудом срывается с окровавленных губ, но от этого в груди зарождается надежда: - Я здесь, это я. Тише, родной, любимый, немного потерпи, я сейчас, - быстро, судорожно шепчет Фэнмянь, срывая верхнее ханьфу со своих плеч, чтобы накинуть его на спину человека, лежащего на земле. Адепт Цзян пытается остановить кровь, зажав еë одеждой, чем вызывает болезненный вздох у своей пары. - Не... Надо. Гэгэ, прошу, лучше... подними меня, - тихо просят его, собирая последние крупицы сил. И Фэнмянь не может сопротивляться. Он осторожно, словно хрустального приподнимает Цижэня над землёй, держа на руках, одной за плечи, а другой под колени. Оставалось только догадываться, какая это боль для юноши с разодранной в мясо спиной. Руки быстро пропитываются липкой и тëплой кровью, что сочится через одежды, которыми Мянь обернул раны. А-Жэнь укладывает свою голову на грудь любимого, прижимаясь ближе и только так немного успокаиваясь. Но вопреки всему, лицо Цижэня не выражает никакой боли, она прячется глубоко в тëплых, медово-карих глазах, что слегка мутнеют. Взор его расфокусирован, но оттого не менее нежен: - Мянь-Гэгэ, - на юношу жалко смотреть, его лицо в грязи и крови, волосы слиплись от запекшихся капель, а губы чуть синеватые из-за кровопотери: - Я тут, - и Фэнмянь не может смотреть, сердце разрывается на мелкие кусочки и, кажется, вот-вот из груди вырвется. - Я люблю тебя, слышишь? И я рад, рад, что так вышло. Что мы были рядом, что... Никогда не расстанемся. Уже совсем. Дрожащими руками, он с трудом стягивает с головы белую лобную ленту, концы которой тоже ярко алые. Цижэнь трепетно и аккуратно дотягивается до предплечья Фэнмяня, неплотно повязав ленту на него: - Пусть она будет... Тебе... Напоминанием... О том... Что я... я... люблю т... - он не договаривает. Губы застывают чуть приоткрытыми, а безграничная нежность в глазах стекленеет. Те больше не выражают эмоций. Лишь после этого из горла будущего главы Цзян вырывается полный скорби вой, переросший в рыдания. Лишь тогда он может дать волю эмоциям. Но, только он хотел прижать к себе тело, чтобы в последний раз обнять любимого человека, как оно рассыпалось лепестками магнолии, что разлетелись по ветру. Осталась лишь скорбь, боль... И кровь, кровь собственного спутника на тропе самосовершенствования сейчас на его руках. Такого ада не пожелаешь даже злейшим врагам. Нет, человек не сможет пережить настолько огромное потрясение.***
Уже которую ночь Фэнмянь просыпается в холодном поту, это мучает его. Мучает мысль разлуке с любимым. Но этот кошмар хуже. Пусть Цижэнь считает его ужасным, пусть проклинает и называет предателем. Это необходимо прекратить, необходимо его спасти. Уверенность растворяется лишь после разговора, лишь когда слуха касается севший, хриплый голос его А-Жэня: - Раз так нужно, то я не смею задерживать вас более, глава Цзян, - голос юноши внезапно звякает льдом, что позже будет слышен всем, кто общается с Цижэнем. Этот защитный механизм никуда не денется. Осень. Дерево магнолии роняет свои пожелтевшие листья. Кусты постепенно обнажаются тоже, делая из их очень уютной полянки самую обычную, доступную всем ветрам и чужим глазам. Здесь всё и закончится. Ледяные порывы, гуляющие по горным склонам - ничто, по сравнению с тем льдом, что покрыл теперь сердце младшего Ланя. Он прорыдал всю ночь, плакал, ненавидя Фэнмяня, ненавидя это чëртово дерево и библиотеку, плакал, ненавидя себя и свою женственную красоту. Утром, в толпе уезжающих учеников, один в фиолетовых одеждах ждал, шëл в колонне последним, вечно оглядываясь. Он искал, искал того самого, хотел попрощаться и сделать подарок. Наверное, глупо было надеяться, что его послушают а маленькую вещицу примут и сохранят: - Цинхэн-цзюнь, прошу, отдайте это своему брату, - тихо просит Фэнмянь, передавая тому расшитое магнолией и лотосами саше. Мешочек имел крайне приятный аромат самой магнолии в смеси с полевыми цветами и немного лотосом, и был на редкость красивым. Первый брат очень удивился, но кивнул. И лишь потом адепт Цзян добавил: - Не говорите, от кого он, пожалуйста, - вздыхает он. На это тоже лишь молча кивают. Уехал Фэнмянь с тяжёлым сердцем, он не мог ничего изменить, не мог объяснить. Даже не узнал, нашëл ли его подарок владельца. Они не общались более, не вспоминали друг о друге. Постепенно адепт стал главой клана Цзян, женился. Даже завëл детей, прекрасную дочку и сына. Но жена не была им любима, в голове каждый день, каждую ночь, каждую секунду стоял один образ. Стоял тот самый образ. Всë вплоть до запаха и тончайших движений. Всë это он помнил. И ждал встречи. Но, когда дождался, Фэнмяня ждал шок. От прежнего, нежного и кроткого Цижэня не осталось и следа. Он... Отрастил усы и бородку, словно пытаясь прикрыть женственное лицо. И вëл себя вежливо, холодно. Чересчур холодно. А на главу Цзян не посмотрел и вовсе. И никогда более не посмотрит... Ведь для Цижэня он - предатель, он тот, кто забрал всë. Первый поцелуй, невинность, ленту... а взамен оставил лишь разбитое сердце и полное отсутствие желания жить. Через которое второй Лань едва ли смог пройти. Теперь они стали друг другу чужими, они абсолютно разные. Один - сварливый одиночка, учитель, не женатый, но с идеальной репутацией и очень суровой судьбой. Он ведь пережил уединение брата и самостоятельно воспитал двух его детей. Второй - открытый и тëплый, глава клана и примерный семьянин, образцовый отец с размеренной, просто чудесной жизнью, у которого уже двое своих детей. И один приëмный сынишка. И эти дети... Приехали в Гу Су. Они теперь будут учиться у того самого. Лань Цижэнь из любого оболтуса может сделать примерного ученика, гордость родителей и всей Поднебесной. Но не из НЕГО. Этот парень он... он абсолютно отвратительный, он бестактный, бесполезный и просто невыносимый! Этот... Чëртов Вэй Ин! Одному лишь небу известно, почему так рычал на этого юношу Учитель Лань. В его карьере было много подобных детей, так отчего же именно Вэй Усянь получал все палки и крики? Ответ прост... Слишком похож. Слишком. Он абсолютная копия. Одинаково ходят, говорят, улыбаются даже. Проказы и шутки одни и те же. И от этого ноет где-то под сердцем. Он - точная копия дяди, он преступно похож на Цзян Фэнмяня. И один только этот образ заставляет злиться и кричать на Вэй Ина с удвоенной силой, наказывая того снова и снова. Хуже становится только во время состязания лучников клана Вэнь. Цижэнь присутствует здесь как сторонний наблюдатель. А его ароматическое Саше с лотосом и магнолией выпадает из-за ворота одежд, где лежит практически всегда... И он ловит на себе радостный, удивлëнный взгляд главы клана Цзян. Тот быстро встаëт, подходит ближе. И минутами позже просит: - Господин Лань. Прошу. Через три месяца. У магнолии, - несколько слов, тихих и несмелых, но по спине Цижэня пробегают мурашки. С чего это вдруг Цзян Фэнмянь решает встретиться в то же самое время и на том же самом месте, где порвал их отношения?! Но эти мысли быстро теряются в событиях. Бесчинство Вэней, ситуация с Черепахой-Губительницей, пожар в Гу Су, смерть брата и вынужденная необходимость восстановления построек. Это всë крутится вновь и вновь. Но внезапно, за пару дней до встречи, что ему назначили, мысль всплывает в голове и Цижэнь решается пойти. Он стоит на холодном ветру в полуобгоревшем лесу, вглядываясь в туманную горную даль. Сердце прерывисто бьётся в груди от волнения. Но проходит час, два, три... Наступает ночь, укутывая обломки Глубин своими тëмными крыльями... но никто так и не пришëл. И Цижэнь злится на себя за то что повëлся и стоит здесь как идиот... и... На Цзян Фэнмяня за то, что тот не пришëл. Он мог бы... Хоть предупредить, что не хочет более этой встречи. И Цижэнь возвращается в уцелевший домик, где спали все выжившие адепты до восстановления их комнат. От пережитого он засыпает практически на месте, стоит лишь прикрыть глаза, ведь страшно устал и вымотался.***
- А-Жэнь, А-Жэнь, - его зовут из темноты, этот голос, он знакомый, тëплый и нежный. Стоит лишь повернуться на звуки его, как сон преображается. Тьма расступается. Показывается голубое небо, солнце на котором клонится к закату. Под ногами появляются доски пристани, а вокруг... пруд, полный дивно пахнущих лотосов, наполняющих чистый, свежий воздух своим терпким ароматом, цветы столь красивые. Но не красивее того, кто его звал... Это Фэнмянь! Такой, каким запомнил его адепт клана Лань ещё в юности. Он тянет руки, лучезарно улыбаясь: - А-Жэнь, скорее! Иди сюда, - и Цижэнь срывается с места, он бежит, чувствуя, что на глаза навернулись слезы. И через секунды попадает в крепкие объятия, прижимается к груди Фэнмяня, голос которого дрожит от счастья и кучи эмоций: - Ты здесь, не могу поверить! Я ждал тебя, очень ждал. Как много я должен сказать тебе. Прошу, выслушай, хорошо? - но сначала он целует лоб, щеки, нос, губы, всë, до чего может дотянуться. Стирает выступившие слëзы своего цветочка с щёк и улыбается, без конца улыбается. Всë в Фэнмяне кричит о том, как же он рад встрече, как счастлив, что смог увидеть Цижэня именно сейчас. - Конечно, я выслушаю, гэгэ, я выслушаю любые твои слова, - внезапно он не может отказаться, злость снимает как рукой, многолетняя обида и гнев улетучивается, стоит лишь увидеть главу Цзян таким, юным и счастливым. Хочется жаться к нему, хочется вновь и вновь, хочется забыть обо всëм, чтобы только вместе... Чтобы было как раньше, тепло и хорошо в объятиях друг друга. И целоваться хочется, страшно хочется. - А-Жэнь, я жалею об одном... - начинает адепт в фиолетовом: -Жалею лишь о том, как обидел тебя, как не смог объяснить причины ухода... Я никогда в жизни и ни за что бы не бросил тебя, если бы в Гу Су не казнили за мужество, - он, словно в доказательство истины быстро касается губ А-Жэня, не давая тому возразить или задать вопрос. Слишком мало у Цзян Фэнмяня времени: -Я хотел защитить тебя, хотел лишь блага, хотел лишь... чтобы ты был счастлив и жив. Никого в жизни я не любил больше тебя, никого и не любил кроме одного тебя. В мире нет мягче твоих рук, слаще твоих губ и теплее твоих глаз...- на каждый комплимент следует касание губ. Сначала кисть руки, затем уста и, наконец, уголок глаза: - Я безмерно не хотел но... клан требовал от меня жениться, иначе никак... Я никак не мог забыть тебя, не мог унять тоску, что пожирала меня изнутри. Даже тогда в храме предков я вспоминал лишь ночь нашего с тобой поклона... - он укладывает руку на щеку Цижэня, заглядывая в его глаза сверху вниз, ведь тот тоже выглядел как в молодости, потому был ниже собеседника. Адепт Лань не смеет отойти, чувствуя, что обрëл настоящее счастье, прижимаясь к руке возлюбленного, положив свою ладонь сверху. - А я всегда мечтал лишь о том, что рано или поздно ты вернёшься, я ждал тебя сегодня, ждал и верил, что придëшь. Почему ты не пришëл?! - спрашивает он, поймав огонëк грусти в глазах цвета лотоса и удивлëнно приподнимая брови. - Я не смог, но обещаю, всë будет хорошо. Больше между нами не будет этой ужасной недосказанности, никаких тайн и сожалений. Сегодня я расскажу тебе всë. Как люблю тебя, как сильно хочу обнять. И о том, что то саше с магнолией и лотосом, я передал твоему брату. Своими руками вышил тот мешочек, - воодушевленно и счастливо говорит он, однако постепенно голос Главы Цзян грустнеет и он выдаëт: - Но мне придëтся сегодня сказать и о том, что больше никогда не смогу к тебе прийти, А-Жэнь... И о том, что больше ни о чем я в жизни не жалею... Ничего меня больше не держит здесь... На этом свете никто не сможет меня удержать. Но я и не прошу... Ты поймëшь, о чëм я говорю... тебе потребуется время, чтобы отпустить но... сделай это, - он качает головой, наконец добавляя: -И я буду ждать тебя, очень сильно скучать... Но ты не торопись ко мне, хорошо? - Фэнмянь улыбается нежно-нежно, касаясь губами чужих губ, заглушая вопрос и углубляя поцелуй, превращая его в сладкое сплетение языков и деля одно дыхание на двоих... Но лишь только Цижэнь хочет приоткрыть глаза и спросить Мяня о смысле его слов, как всë меркнет, блëкнет и обрывается.***
Открывает глаза он уже в доме, где заснул, невольно горестно вздыхая, ведь так и не успел задать важных вопросов. Но в сердце расцветает надежда, он тут же отправится в Юньмэн! И Лань Цижэнь только собирается объявить об этом, как вдруг один из адептов, что летали на разведку, и теперь спускаются на мечах, сообщает новости, от которых обрывается сердце."Юньмэн... сожгли?! Пристани Лотоса более нет?!"
Заклинатель стоял недвижно, закусив губы, не понимая, когда его сладкий сон с ароматом лотоса и магнолии превратился в этот кошмар. И чем же сердце его заслужило весь этот ад?! Почему, стоит ему обрести любовь, как он теряет её?! Но надежда умирает последней... Стоит подождать, стоит надеяться на невозможное. Фэнмянь точно жив, точно вернëтся и улыбнëтся своему цветочку ещё раз.Прошлой ночью. Юньмэн.
Это можно назвать адом. Жарко, душно, лëгкие горят он недостатка кислорода и ран. Но это не конец, нет, далеко не конец. Его жену убили быстро, ведь она дралась чересчур рьяно даже без кнута и сама прыгнула на чужой меч, не сдавшись в плен. А он не успел... Фэнмяню застилает глаза, он не слышит ничего, стоя на коленях. В глазах мутнеет из-за ранений и сильного удара по голове, а в ушах звенит... Звенит так громко, что даже когда его за волосы поднимают и подводят прямиком к Вэнь Чао, что сидел в главном зале Юньмэна, он с трудом разбирает: - Последнее желание, Мянь-Мяяянь? - с издëвкой тянет Вэнь, смотря в мутные глаза, которые внезапно озаряются искрами сознания: - Хочу... Увидеть... Лань Цижэня, - шепчет тот из последних сил, он помнит, что сегодня должен был вернуться к своему любимому цветочку, объяснить всë и помириться, наконец то уничтожить недосказанность. -Хаха, ясно, чего твоя жена так бесилась постоянно и спала от тебя отдельно. То есть грезишь о том усатом старикашке? Ба, я вспомнил, отец говорил что раньше ты... - внезапно раненый заклинатель резко рванулся в сторону младшего Вэня. Глава клана оставляет прядь своих волос в руке человека, до этого его державшего, намереваясь отстоять честь любимого хоть так: - Не смей так о нëм го... - но внезапно из его груди вырвался тихий хрип, а по комнате пошёл запах жжëной плоти. Вэнь Чжулю фыркнул, оттянув Главу клана Цзян за ворот обратно к стене. Не обращая внимание на тяжëлый хрип... Уж кому, как не сжигающему ядра, знать, насколько болезненна эта процедура. Это можно назвать адом. Столько пыток, кажется, не доставалось никому... Но перед лицом смерти Фэнмянь остался непреклонен... И умер с тихим...: - А... Жэнь... - на губах. Но провидение милосердно, оно позволило найти любимого во сне, позволило сказать главное и забыть прошлое, чтобы душа перед тем как рассеяться, нашла покой. Из-за того, что Вэни сотворили с телом, душа главы Цзян не сможет переродиться, не сможет и существовать... Официальная новость о смерти главы клана Цзян долетела до Гу Су через два дня... И одному лишь обгоревшему дереву магнолии довелось услышать рыдания Цижэня, душа которого, кажется, умерла вместе с тем, чьë имя он когда то шептал в порывах страсти под этим самым деревом. А сейчас он лишь пытается вновь ощутить зыбкое подобие той близости, прижимая к себе саше, что пахнет так сладко и приятно, словно силясь успокоить владельца.Остальную часть событий новеллы спустя.
С тех пор прошло много дней, всë кончилось. Старейшина Илин погиб и воскрес, в мире воцарился порядок... И Пристань Лотоса открыла свои двери перед учителем клана Лань. Но тот не пошёл любоваться местными красотами или пробовать здешнюю еду, знаменитую везде, а... Переплыл на маленькой лодочке канал, что вëл к уединëнному острову, входя сначала внутрь строения, что стояло на нëм, недолго побыв там, а затем направляясь к надгробию за храмом предков и присев у него. На сердце царила смесь боли и странной радости от возможности почувствовать близость. Руки учителя достают из-за отворота одежды саше. Оно приятного сиреневого цвета и пахнет лотосом в смеси с полевыми травами, но на нëм вышиты и цветы магнолии... Вышиты руками самого Цижэня. И он с мягкой улыбкой укладывает свой подарок на каменную плиту возле гранитной таблички. Кончики пальцев заботливо касаются позолоченных иероглифов. А после шепчет тихо и нежно: - Я зажёг для тебя пару палочек благовоний в здешнем храме предков. И принëс саше, что сам сделал. Я мог бы сжечь и его для тебя но... Рука не поднимется, я так старался, вышивал. А ещё... Я очень скучаю но, помня твои слова не буду торопиться, дабы присоединиться к тебе там. Только хочу сказать... Спи сладко, и пусть твой сон среди лотосов никогда не обернëтся кошмаром...