Дочь человека, работающего на заправке

Работа в обувном магазине была найдена мной от скуки. Я осознала, что в моей жизни больше нет места для чужих денег, я самостоятельная личность и могу обеспечивать себя сама. Я не та, кто будет выступать за феминизм, кричать о правах женщин, считаю, что если женщина сама выбрала для себя содержание, то это её путь. Я так же не та, кто по первому впечатлению после этих слов, считает женщин слабым полом. Равноправие — лозунг нашего века, всем: детям и взрослым, белым и чёрным, цисам и не бинарным, геям и натуралам. Моя жизнь превратилась в настоящий отпуск. Работа, не требующая больших моих моральных вложений. Зарплата, позволявшая жить так того хотела я. Квартира, наполнявшаяся моими безделушками для заполнения пустоты в себе и от чувства неполноценности. И время. Времени было так много, что мне казалось, что что бы я не делала, как бы его не тратила, — оно не кончится. Я была теперь свободна, без чувств, близких или хотя бы хобби для отвлечения от мыслей, но свободна. Я имела всё для проживания, но не жизни. Хоть и этот исход меня вполне устраивал. Единственная моя связь с людьми, с настоящими, которых я знала, был отец. Он уже как несколько лет был в тюрьме по обвинению в убийстве. Раз в неделю я приносила ему пирог и говорила с ним через прозрачную ширму, совсем как в кино, только без отмычек или пистолета в еде. Первое время, когда я приходила к отцу, я спрашивала, зачем он убил человека. Я до конца не знала, убил ли он, или это был другой человек. В суде я расплакалась и ушла, я была подростком. Я не могла поверить, что мой отец мог кого-то убить, хоть я и не имела к нему чувств, думаю, что для него отцовство не оправдало ожиданий. Ответов я так и не узнала ни на один мой вопрос. Вскоре я оборвала и эту связь. Мне надоело быть той, в ком всегда нуждаются, мои мелкие беседы, слова, некая поддержка, дававшая надежду. Я не понимала, как я могу давать надежду, когда сама в ней нуждаюсь. Мои самые близкие люди всегда были мои партнёры, которых я удачно теряла, чаще всего по моей же собственной вине. Все мелкие интрижки, что я имела после и до, основывали новую систему, новый мир. Там нет места мне, нет места другим людям со мной. Я была отделена от общества. Общество отвергло меня. Я потеряла работу с осознанием этих мыслей. Осталась одна во всём мире. Люди, которых я видела из окна, теперь были не больше кукол. Они шли, бежали, муравьи. Движимые одним кукловодом, их дёргали за нити, а мою оторвали и обрезали. Всё вокруг меня стало невыносимо. Казалось, что даже при разбитии яйца для приготовления еды, будет вытекать чёрная густая желчь моего проклятия. Тогда же я начала гулять. Я выходила ночью, прижимая снег подошвой и слыша его хруст. Холод, усталость, ничто меня не останавливало, я бежала вперёд, покидая и отдаляясь от дома, но возвращалась всегда к нему. Мой мир стал одной спиралью, сводящей меня с ума. Уходя в перигелий от страданий, ты всегда вернёшься в афелий их начала. Я проходила круги ада, где главным заточением была пытка одиночества в моей квартире. Уничтожение всех моих вещей мне не помогало, не оказывало должного эффекта. Какие-либо эмоции пропали, надежды и выхода не было. Я жгла, рвала, била, резала, превращала в пыль, задыхаясь от неё — эмоций не было. Так продолжалось до тех пор, пока весь мой мир, маленькая квартира, не превратился в разрушенный, грязный, пепельный склад. Я потерялась в своих мыслях, не ела несколько недель. Почти всё время я лежала на матрасе, упавшем на пол от поломки кровати. Жуткие, страшные мысли окружили всё моё сознание. Все исходы говорили о трагедии, о моей кончине. Но такая ли это трагедия, если я отвержена всеми, если я сама отвергла всех. Я стала горящим портретом на стене. Его пепел лишь вопрос времени, рамка давно пала. Мне никто не мог помочь, даже узнав свой диагноз и пробыв в психиатрической лечебнице месяцы, я вышла без осознания происходящего. Уже нет памяти чего-либо. Пропало всё добро. Мир наполнился алкоголем и запахом смерти. Я убивала себя, та самодеструкция, то как я ненавидела себя, людей, весь мир, она поражала до самой глубины сердец очевидцев, которые оказывались рядом. Так больше продолжаться не могло. Крыша панельного здания. Горящие огни в квартирах людей. Падшие души: домашние насилие, принудительный секс, убийства; я видела их всех. Им нет спасения. Нет спасения и мне. Снег утяжелил мои ресницы, веки закрылись. — Ещё шаг, всё кончится, ты этого не увидишь, вперёд! Ветер заполнил все мои уши, волосы поднялись к небу, а обувь осталась на крыше. Напоминание о страшном бытие и присутствии. Время прошло, это конец. Последний раз открыв глаза, пропал страх. Человек лицезрел вид на полпути вниз. Не было боли, истязаний. Добрые семьи. Любовь. Луна, наполненная слезами увиденного. Прогулки не зверей, не кукол, не муравьёв, но живых, дышащих существ. — Кто? Кто они? Почему они тут? Они живут? Они не куклы? Они существуют? Они счастливы? — Дыхание всё становилось мельче, зрачки сузились — Что такое счастье? Почему его не было? Если это чувство, то почему я не чувствую его как и другие? Я счастливое существо? — Помоги ей. Встань. Ты не оружие расправы. Ты не обязана бороться. Нет нужды в истязаниях. Всё кончилось, подошло к своему завершению. — Я не знала! Если бы мне только далось увидеть всё. Я горела, я была слепа, прости меня! — Нет, проси прощения у неё. — Белое существо указало на зеркало во тьме. Маленькая девочка, испытавшая эмоцию. Она любила плюшевую игрушку, обнимала её. Платьице вилось по пелене. Кружева на слабых плечиках померкли. Лицо горело ужасом, застыло в страшном крике. — Это.. это я? Это существо я?! — Схватившись за сердце, девушка упала на колени. — Я ничего не чувствую, где я была?! — Горькие слёзы капали на одежду. Согнувшись, девушку приклонилась к земле. — Даже сейчас? Когда твоя боль так велика? Ты ничего не чувствуешь? — Белое тельце развело руками, обняв замёрзший труп. — Разорви цепи, кричи! Ты теперь убийца, дак убей же меня, прости своё отражение! — Захрустели оковы, которые только были белым существом. Оледеневшие, режущие кожу до крови, они ломались. — Я прощаю себя! — Цепь порвалась разлетевшись в белые клочья, падая на землю, из этих останков начали своё цветение багровые цветы. Тёмное, непроглядное стало садом красной краски. Зеркало потрескалось, а его осколки порезали меня. Моя кровь питала землю. — Я свободна, свободна и она. Нет, она и есть я, я свободна целиком.