***
— Чжу, я боюсь. Я не хочу туда идти, — Чангюн, продрогший насквозь, стоял у зеркала и смотрел на своё отражение в чёрной одежде. — Я до сих пор не могу поверить, что иду туда, потому что… — парень опустил голову, а по лицу побежала жгучая слеза, разрезающая белоснежную кожу поперёк словно раскалённый металл. Да, идти на похороны собственных родителей. Такое и врагу не пожелаешь. Хотя… Наверное, только врагу и пожелаешь. А тут свои родители, родные родители. И хоронить. Ужас. Три дня с момента известия об их смерти пролетели быстро. Чангюн даже не успел подготовить себя к этому событию. С их последней совместной ночи с альфой он не мог уснуть и всю ночь пролежал, уставившись пустым бессмысленным взглядом в потолок. В голове крутились разные мысли: как он теперь будешь жить без них? справится ли с такой утратой? Юноша даже боялся представить своих родителей, лежащих в гробу. Он не мог и вообразить себе, что когда-нибудь он, будучи во всём чёрном, будет протискиваться среди толпы людей, чтобы подойти к двум «мёртвым» гробам, где, подойдя поближе, он заметит своего папу и отца. Они будут просто лежать там, не двигаясь. Они больше не смогут обнять своего сына, не дадут совет, отец не отпустит какую-нибудь бестолковую, но смешную шутку. Они лишь будут бездыханно лежать на одном месте в своих любимых костюмах, надетых на окоченевшее бледное тело, которое так и хочется поднять, обнять, попытаться согреть и кричать, и кричать, умоляя поскорее открыть глаза, а не претворяться мёртвым. Ведь это родители, и сразу смириться с их смертью просто нельзя. Ты всё равно, смотря на них, будешь думать, что твоё самое ценное сокровище просто спит. Спит глубоким сном. И всё… — Ты справишься. Мы справимся. Ты же знаешь, я всегда рядом, — Чжухон как всегда прав. Никто кроме него сейчас не поддерживает так, как этого хотелось, как это нужно было сердцу и беспокойной душе. Весь этот день парень не отходил от младшего, боясь оставлять его в таком настрое наедине с собой. Мало ли что ему взбредёт в голову. Настрой и правда был самым что не наесть депрессивным. Встал омега с жутким недосыпом на лице, отпечатавшимся ужасными синяками под глазами и побледневшей кожей на лице, что казалось, будто бы это он умер. А он и умер, морально. Ещё тогда, когда, сидя с Кихёном, ему позвонили и сообщили о смерти родителей. И пусть за следующие дни ему было весело и хорошо, мысли о родителях его никогда не покидали. Он умер уже тогда, просто хорошо умеет закрывать своё состояние радостью. Завтракать совершенно не было желания. Потому Чжухон впихивал в него пищу сам, открывая тому рот и заталкивая ложки с едой. Чангюн отпихивал руки старшего и так психанул от этого, что грубо наорал на парня. Чжу понимает, он не специально. Он и не злился. Просто вымыл посуду и пошёл за юношей в ванную, чтобы и дальше следить за его действиями. Он и там психанул, наорав уже за то, что «нахуя ты плетёшься за мной везде! Иди и занимайся своими делами». А Чжухону было страшно оставлять его одного. И пусть Гюн безостановочно орал, Хон всё равно не ушёл из ванной. Похороны были назначены на 12 дня. Потому до начала собирания было ещё много времени. И всё это время Чангюн просидел в своей студии, листая фотографии, что были сделаны в Америке на совместном отдыхе с родителями. Какие-то фото были с работы, когда сын забегал к отцу в конце рабочего дня. Глаза уже давно перестали видеть чёткие фото, а экран телефона был полностью залит слезами. Это остались единственные воспоминания о родителях. Всё остальное хранится в семейной квартире, а ехать туда — это разрывать себе душу собственными руками. Комната закрыта, а Чжухон лишь тихо сидит в соседней спальне и слушает, как из студии доносятся сначала тихие стоны и всхлипывания, а потом уже и истошные крики. Он ничего не говорит, просто кричит. Смотрит на фотографии и кричит, как тогда, на мосту, пока Чжухон ещё не пришёл. И сейчас Чжухон ещё не пришёл, а значит истерика не закончится. Вот только, если тогда у Чжухона не было никаких преград, чтобы подойти к Гюну, то сейчас от кричащего мальчика его отделяет одна бетонная стена и закрытая изнутри дверь. — Гюн~а, открой дверь, я тебя умоляю, — парень даже с места не сдвигается. Лишь продолжает также сидеть за столом, листая фото в телефоне. Ручка двери безнадёжно дёргается, а крики всё не успокаиваются. Тогда Хону ничего не остаётся как начать ломать это чёртову дверь. Пусть, он купит новую. Зато его любимый успокоится в его объятиях. Вдруг замок сам проворачивается, а массивная дверь лёгким размахом отходит к стене, давая дорогу к юноше. Медлить нечего, но и бежать к нему сейчас нельзя. Нужно делать всё аккуратно, чтобы опять не ввести омегу в состояние агрессии. Альфа лишь тихонько садится на колени перед младшим, кладёт руки ему на колени и укладывает на них свою голову. Виски прекрасно чувствуют вибрации в руках омеги, что тоже лежали на коленях и дрожали от наступившей истерики. Всё тело жутко трясётся, выдавая паршивое состояние. Теперь дело за временем. Чжухон выжидает несколько тяжёлых минут и произносит первую фразу успокоения. Пальцы вдруг перестают листать фото на телефоне. Секунда и этот же телефон летит куда-то в стену и громким хрустом разбивается на части. Пусть. Купим новый. Зато у него выходит это состояние. Ему сейчас нужно выпустить этот ужас из себя. Порыв вновь заканчивается, а Чжухон переходит ко второму шагу. Тело аккуратно утаскивает чужое в родную спальню и усаживает на кровать. Голова теперь не держится грузом на плечах, а мирно лежит на плече у альфы. Всхлипы слышны невооружённым слухом. Большая рука поглаживает ледяную ладонь, ужасаясь на сколько же Чангюн сейчас холодный. Его будто бы из морозилки достали. Но он же умер, а мертвецы должны быть ледяными. Хон быстро срывается с места и бежит на кухню, где набирает кипяток в грелку и стакан воды, а затем вновь тихим шагом возвращается к юноше. На маленькие руки укладывается большая грелка, так приятно отдающая теплом, что разливается приятной негой по телу, а губ касается стакан с живительной влагой, наконец смачивающей в ничто высохшее от криков горло. Теперь тело уже не трясётся, а значит можно обнять по сильнее и начать разговор снова. Конечно он будет мало полезен, но сказать хоть что-то всё равно нужно. В голову не лезут никакие слова поддержки. Всё, что можно было бы сказать, совершенно не подходит под эту ситуацию. Чжухон не разу с таким не сталкивался, потому сложно быстро ориентироваться. А значит, он просто будет сидеть рядом с ним и тихо укачивать его, как маленького ребёнка в кроватке, успокаивая его своим присутствием. Первым подаст голос на удивление младший. Голос дрожит, срывается на полуслове, но настырный он всё же продолжит говорить, что время уже подходит, и нужно собираться и выходить. Альфа ничего не говорит. Только молча смотрит, как Чангюн подходит к зеркалу и смотрит на своё безжизненное отражение в зеркале, что с утра уже ходит в чёрной одежде.***
Время 11:45. На площади у кладбища собралось уже большое количество человек. Все мужчины и женщины одеты в строгий чёрный дресс-код. Похороны начинаются. Сегодня собралось и правда много людей. И это не просто так, ведь семья Им была довольно известной, и родителей Чангюна знали достаточно большое количество людей. Почти что все они были либо сотрудниками отца, либо какими-то друзьями или шишками, с которыми отец заключал договоры. Все люди стояли с пустыми лицами, на которых сложно было прочитать что-либо. Возможно кто-то из них и правда скорбил по потере, а кто-то наверняка из этих шишек радовался, что бизнес наследия Им теперь не будет им мешать. Искренне хреново было только четырём присутствующим в составе Чжухона, Кихёна, Хёну и самого Чангюна. Друзья ни за что не хотели пропускать такой день, потому отпросились с пар у Минхёка, который тоже решил отдать честь родителям Има и пришёл проститься с ними. Чан не ожидал увидеть здесь Минхёка, но был благодарен ему, что даже он пришёл поддержать его. Похороны проходили быстро. Потому, вот уже молодой человек стоит в плотную к двум дубовых гробам, в которых лежат те, кого он меньше всего хотел там видеть. Такие обезображенные тела, что смотреть на них не было сил. Душа ревела вместе с глазами, а желание просто плюнуть на всё и залезть в тот самый гроб росло, что руки уже вот-вот сами тянутся. Только рядом стоящий Чжухон периодически удерживает омегу от секундного порыва броситься к родителям. Прощание было самым отвратительным за всю церемонию похорон. Чангюн никогда не видел столько плачущих за раз людей. Вроде прожил уже не мало, а такое видит впервые. Плакали все, правда неизвестно искренне или нет, но плакали. Даже Чжухон, что всю дорогу старался держать все эмоции при себе, не смог сдержаться и сам начал плакать, обняв омегу всем телом и подняв свою голову высоко в небо, чтобы младший не увидел его слёз. Он же его поддерживает, а значит его эмоций видно быть не должно. Больно было до жути. Он даже не знал его родителей, а ревел так, словно прожил с ними всю свою жизнь. Такие эмоции были, наверное, потому что состояние способно передаваться от одного человека к другому. Вот он и насмотрелся на молодого парня и перенял его состояние. Вдруг Хон стал чувствовать, что омега стал как-то неестественно пошатываться в его руках. Ноги стали дрожать, а через мгновение тело просто рухнуло на землю. Душа словно покинула тело, увидев лежащего на собственных руках полуживого человека. Вот он результат таких страданий. Организм настолько был вымотан, что он просто отказывается быть в сознании. Потому тело просто рухнуло замертво, лишив владельца сознания на некоторое время. Ближнее окружение вскрикнуло от резкого падения, крича и зовя на помощь. А стоящие позади наверняка радовались, что возникла возможность лишиться и последнего наследника рода Им. Вот они, вот они, те самые еле слышные смешки от тех акционеров. Или это просто плод больного воображения. Не известно. И уже, наверное, никогда не станет известно. Бездыханные тела стали опускать под землю, а рядом с ними на сырой земле пытаются привести в сознание полуживое тело их сына. Похороны закончились на отвратительной ноте для всей семьи Им. Родители похоронены, а их сына в моральном истощении везут на скорой в центральную больницу.***
— Пап, отец, знакомьтесь, это Ли Чжухон, мой истинный альфа, — юноша с сияющей улыбкой на лице знакомит свою семью со своим альфой. Старший же клонится родителям и пожимает руку отцу в знак уважения и знакомства. — Боже, истинный. Ну наконец-то! — папа как всегда чуть ли не плачет от радости и счастья за сына. — Ну теперь мы уверены, что наш единственный сын находится в нужных руках, — семья провожает пару в квартиру, приглашая к большому накрытому столу. Родители рассаживаются по одну сторону, а младшее поколение напротив них. И вот простая беседа, начавшаяся с самых заезженных вопросов, превратилась в семейное чаепитие с обсуждением насущных событий, не имеющих особого значения. Чжухон теперь для них словно сын. Парень им сразу понравился, а уж, если они с Чангюном истинные, то тем более. Папа теперь относится к нему теплее чем к собственному ребёнку. Гюна загоняли по кухне за просьбами налить чаю, подать альфе салат, отрезать кусок торта. Чангюн злится, а Чжухон вместе с родителями сидит и смеётся. Но это добрый смех, без доли грубости. Они просто вместе и всё. Им хорошо. А у Чангюна теперь есть одна большая семья. Семья, где есть всё, что ему нужно для счастья: родители и любимый.***
Свет. Мигание. Врачи. Палата. Аппараты. Крики. Как же неудобно. Хочется домой. Там тепло и уютно. Рядом семья, вкусный ужин и задушевные посиделки. Но вот ты открываешь глаза и видишь далеко не такую реальность, которую хотелось бы. Белые стены, слабо напоминающие интерьер родительской квартиры, больничные койки большого размера, по правую сторону стоят какие-то аппараты, совершенно ненужные в данный момент. А если приглядеться, то можно заметить, что вся палата под завязку усыпана родными друзьями, что мирно спят в больничных халатах на стульях и рядом стоящей кушетке. Хочется лечь немного поудобнее, но не получается. Тело не слушается, а когда попытка поднять правую руку не увенчалась успехом, парень замечает, что на собственной постели, прижавшись лицом к его руке, лежит Чжухон. На нём такая же больничная накидка, а рядом стоят его вещи, что были взяты на похороны. Дергание тела Чангюна заставило Чжухона проснуться от чуткого сна. Голова резко подскочила в надежде увидеть родное лицо с живыми его чертами. Первые вопросы прилетели сразу же, узнавая о его самочувствии. Чангюн лишь полу лёжа полу сидя смотрел на Чжухона полузаплаканный. — Значит, это был всего лишь сон, — вопрос скорее риторический, на что Чжу даже не знал, что и ответить. Он лишь приподнял парня, усадив его рядом с собой и обнял его. — Милый, ты упал в обморок, и тебя отвезли сюда, в больницу, — Хон укачивал омегу, тихо шепча ему какую-то мелодию. — А мне снилось, что я знакомил тебя со своими родителями, — на лице появилась какая-то странная улыбка, что показывала скорее разочарование, чем счастье. Чжухон лишь продолжал качать младшего, попутно целую его руки и лицо. Парни не старались быть тихими, потому спустя некоторое время проснулись и остальные. В палате, к слову, помимо всех присутствующих на похоронах были ещё Хосок и Хёнвон. Чангюн заметил их самыми первыми, т.к. Хёнвон сидел ближе всех к постели после Чжухона. Наверное, Чжухон им сообщил, а они и приехали. Первым подлетел Кихён, который сразу же стал орать на всю палату, что Гюн очнулся. Все присутствующие сразу же отошли от лёгкого сна, а Хёнвон побежал за врачом, которого потребовал в палату Ки. Гюн говорил, что врач ему не нужен, но это же Ки. Его никто не переспорит, так что лучше повиноваться. Спустя пару минул в палату забегает Хёнвон, а за ним и врач. — Чангюн, здравствуйте. Как вы себя чувствуйте? — врач говорил довольно серьёзным голосом, но тем не менее с долей беспокойство за своего пациента. — Лучше, — пустой ответ, сказанный еле слышным голосом. — Это хорошо. Вчера вы потеряли сознание. Ваш организм был очень сильно истощён, поэтому вы пролежали достаточно долгое время без сознания. Но теперь, т.к. вы пришли в себя, я могу отпустить вас домой под пристальным наблюдением ваших друзей. Благо у вас их много. Дома нужно будет полежать ещё несколько дней, хорошо питаться и никаких стрессов, — врач тут же подошёл к Чжухону и взял его под руку, прося пройти с ним. — Я вам настоятельно рекомендую обратиться к психологу. С этим нельзя затягивать. Это конечно ваше дело, но это мой вам совет, — врач строго проговорил всё это почти что в лицо Хону и сразу удалился. Альфа поспешил вернуться в палату. Все присутствующие уже давно обступили младшего вокруг койки и тихо расспрашивали его о его же состоянии: не нужно ли ему чего-нибудь и всё подобное. Чжухон зашёл в палату с серьёзным видом, но старался не смотреть таким лицом в глаза Гюну, боясь напугать мальчика своим поведением. Он понимал, что всё, что сказал врач, на самом деле правда и с этим реально нельзя затягивать. Пока это не превратилось в депрессию, нужно это сразу ликвидировать. — Что сказал врач? — Чангюн детскими глазами посмотрел на альфу. Лицо Хона мигом изменилось с серьёзного на спокойное и милое. Он не стал говорить всего, что ему передали, чтобы не напрягать юношу. — Сказал, что можешь собираться домой, но там ты будешь под моим пристальным наблюдением. — Да, я договорюсь с учителем, и он вам выпишет выходные. К тому же тебе дали больничный, так что будешь отдыхать дома и набираться сил, — Минхёк добро улыбнулся и обнял руку омеги своей большой рукой. — Ага, а мы к тебе придём и будем веселить и бесить тебя, — сказал Кихён. Все парни сразу же засмеялись, а вместе с ними засмеялся и сам Чангюн. Чжухон аж расцвел, увидев на лице любимого хоть какую-то радость. — Вот-вот, а потом мы с тобой пойдём на день рождение к нашему любимому Хёнвону, — Чжухон вновь сел на кровать Чангюна поправил ему слегка растрёпанные волосы. — Нас как раз с тобой пригласили. Да него ещё прилично так времени. Ты как раз окрепнешь, и мы отпразднуем по полной программе. — Вы же придёте? — улыбнулся Хёнвон. — Конечно придём, мы тебя не оставим одного в такой день, — Чангюн улыбнулся своей самой искренне улыбкой и потрепал руку Вону.