Вот уже две недели все школьники наслаждались летними каникулами. Контрольные написаны, учебники сданы, тетради сожжены или порваны на бумажные самолётики.
Конец школьного года наступил и в Центре для трудных подростков. Теперь ребятам не нужно было приходить на занудные беседы Эдика, да и тренировок пока не намечалось. Однако группа Б всё равно нет-нет да и собиралась вечером на футбольном поле, чтобы погонять мяч. Ну, или чтобы выпить пива.
Присоединился к ним и Макеев, прекративший свои тренировки в Орионе. Не сказать, что его это сильно огорчило. В той насквозь прогнившей тусовке ему буквально было нечем дышать. После долгих месяцев в бунтарской атмосфере Центра для трудных подростков оказалось не очень-то приятно вернуться в общество таких же богатеньких избалованных мальчиков, каким был он сам. Вновь очутившись среди мажоров, Даня понял, за что же его поначалу так откровенно недолюбливали в Центре. В каждом слове, каждом движении, в выражении лица этой золотой молодежи читалось "Я лучше других".
Теперь Макеев был даже рад, что имеет возможность это видеть. Изнутри эти вещи были незаметны, казались нормой. В группе Б был он, Даня Макеев, и были ребята, которым важно не кто твой батя, а кто ты вообще по жизни. А быть собой оказалось сложнее, чем кичиться фамилией и деньгами. Но когда вошёл во вкус, так не хотелось залазить обратно в условный смокинг с галстуком-удавкой.
Макеев с удовольствием тусовался бы с пацанами, не думая о прошлом и будущем, но взрослая жизнь неумолимо приближалась. Так не хотелось что-либо решать, но ради мечты о большом футболе придётся пойти на серьезные шаги, где без жертв никак не обойтись.
- Здорова, пацаны! - улыбнулся всем Даня, подойдя к футбольному полю.
- О, здорова, красавчик, - Фил беззлобно протянул руку для рукопожатия.
- А девчонки где? - спросил Макеев, подходя поочерёдно к каждому из присутствующих. Руку Никиты задерживает в своей ладони на секунду дольше других, заставляя того нервно сглотнуть и отвернуться.
- Шопятся, - ответил Макс. - Женьке платье выбирают.
Даня присвистнул:
- Ого, ну ты, Дрочер, главное предохраняться не забывай. А то потеряешь голову, а там оп - и наплодили мелких пухлых мини-Дрочеров.
- Ха-ха, очень смешно, - кисло отозвался Гена.
- Давай рассказывай, - попросил Платон после того, как все поприветствовали Макеева. Тот удобно развалился на скамейке и прищурился от слепящего солнца:
- Чё рассказывать то? Вам же Янка с Никитой всё небось давно распиздели.
- Чё сразу разпиздели? - с притворной обидой пробурчал Бойко. - Не распиздели, а поделились с товарищами.
- Да то, что тебя тогда накачали, я и сам догадался, - сказал Платон. - Ты лучше поведай нам, как ты из трансвестита в звёзды телеэкрана пробился.
- А, это... - Даня слегка замялся. - А вы что, смотрели что ли?
- А то! Всем Центром! - подколол его Фил, усаживаясь рядом.
Макеев смутился. Речь шла о ролике, который помогла ему записать Лана. Это видео было частью большого плана, который придумали родители для Даниного счастливого будущего.
В тот день, когда старший Макеев узнал о "наклонностях" сына, он много думал. Страх потерять ребенка оказался сильнее, чем страх общественного осуждения. Главной задачей стало защитить Даню от тех угроз, которые его окружали. Николай Петрович поговорил с Ланой, позвонил почти-бывшей супруге, проконсультировался с адвокатом. И после всех этих действий и появилось то самое видео.
- Как ты там сказал?
Даже если человек - пидор, это не значит, что его надо гнобить? - слегка кривляясь припоминал Дрочер.
- Ну, типа... - Даня решил, что легче согласиться, чем пытаться объяснить.
- И даже если бы я выглядел вот так, - Макс изобразил пальцами длинные накладные ресницы, - это не сделало бы меня плохим футболистом.
- А вот это уже ближе к тексту, - Макеев неопределённо покачал головой.
- Я не понял, - с типичной для себя философской интонацией произнёс Платон, - так к чему это всё было.
- Ну, как сказать? - Даня слегка нахмурился, припоминая пояснения Ланы. - Во-первых, публично осудить того гандона, который меня накачал. Его по итогу за это из Ориона выперли.
- Правильно, на хуй его, - поддержал до этого момента отмалчивавшийся Никита.
- А во-вторых, репутация толерантного человека пригодится, если буду играть в известных командах за бугром.
Белов присвистнул.
- А мы-то думали, ты решил признаться, что ты пидор... - разочарованно протянул Дрочер.
- Дрочер, - Макеев глянул на него, словно впервые увидел, - а ты не замечал, что ты всё время говоришь о том, что кто-то из твоих знакомых пидор? Тебя это беспокоит? Хочешь об этом поговорить?
Парни загоготали. Они ещё долго сидели на поле, то пиная мяч, то просто валяя дурака. Часам к восьми все засобиралась по своим делам: Дрочер - к Жене, Платон - к Варе, Фил - готовиться к пересдаче, а Макс, как обычно, своими планами не делился, но тоже торопился куда-то.
- Никитос, - окликнул Даня парня, бредущего в сторону Центра, - поговорить надо.
- Вы что, встречаетесь что ли? - с придурковатой улыбкой спросил Гена.
- Да, понимаешь, Геннадий, - Макеев положил ему руку на плечо, - послал меня Никита.
- Как послал? - растерялся тот. Все недоумевающе переглянулись. Тонкие брови Бойко поползли чуть ли не на середину лба.
- Да вот так! Говорит, прости, Даня, не быть нам вместе. Мое сердце принадлежит только Дрочеру.
Ребята привычно поржали. Под шумок удачной шутки Никита наспех пожал руки парням и они с Макеевым отделились от компании, свернув за угол Центра. Даня махнул головой, приглашая Бойко следовать за ним. Они зашли в здание через запасной выход, после чего бесконечно долго поднимались по ступенькам. Вскоре они оказались на крыше Центра, которая по какой-то неведомой причине часто оказывалась открытой. Скорее всего, особо талантливые ученики снова и снова взламывали и брали в качестве сувенира бесчисленные навесные замки.
- У тебя чё, какой-то прикол с этими крышами? - поинтересовался Никита, прикрывая ладонью глаза от лучей заходящего солнца.
- Типа того, - ответил Даня, садясь на нагретое чёрное покрытие. Со стороны было практически незаметно, что он готовится к непростому разговору. Только мечущийся взгляд выдавал волнение.
- Чего хотел-то? - спросил Бойко, присаживаясь рядом.
- В конце августа я улетаю в Италию, - произносит Макеев, не давая себе времени на испуг и подбор мягких выражений. Он торопливо начинает рассказывать о том, что будет жить с матерью в доме её нового хахаля, о том, что отец уже договорился с новой футбольной школой, но Никита всего этого не слышит. Он словно оглох. В ушах вата. В голове вата. Стекловата - в сердце.
Он ведь только начал привыкать к своим совершенно ненормальным чувствам и такой удивительно нормальной реакции Дани на них. В ответ на тепло и заботу он не получал удар под дых. Ему навстречу открывались объятья. Это было по-прежнему странно и пугающе, но так хотелось продолжать, вопреки всем рискам. И вот - сюрприз.
Макеев всё говорит и говорит, кажется, даже не глядя на Никиту. Тот начинает нервно постукивать пятками по черной поверхности крыши. Даня наконец замолкает и бросает на Бойко быстрый взгляд.
- Эй, ты ещё здесь?
Никита не отвечает. Пялится в одну точку. Руки сцеплены в замок до побелевших костяшек. Подрагивает мускул у челюстного сустава.
- Никит...
- Чё ты хочешь услышать? - вскидывается он. - Что я рад за тебя? Прям сейчас спляшу от счастья. Что буду скучать? А не пошёл бы ты нахуй, а?
Даня виновато опускает глаза. На самом деле, он ожидал такой реакции, потому и старался подать эту новость словно незначительную мелочь. Не сработало.
Бойко встаёт, обеими руками ерошит чуть отросшую рыжую шевелюру и нервно мерит крышу крупными шагами. Держится.
Держится.
Срывается. Лупит кулаками нелепую металлическую будку. Даня сначала просто замирает, сметенный этой почти физически ощутимой волной гнева. Спустя несколько мгновений он таки решается на попытку продолжить разговор:
- Никита!
Тот по-звериному резко оборачивается и сокращает расстояние между ними. Бойко вцепляется в ворот Макеевской футболки, заносит сжатый кулак для удара и... с шумным выдохом вновь отшатывается в сторону, валится с ног на горячую крышу, пахнущую то ли смолой, то ли резиной. Прячет лицо в ладонях. Пауза затягивается. Даня судорожно достает из кармана пачку сигарет и закуривает.
- Давай встречаться? - небрежно бросает он.
Никита медленно убирает руки от лица и лаконично осведомляется:
- Ёбнулся?
- Два месяца ещё впереди, - всё так же отрешённо говорит Макеев, глядя в опустившиеся сумерки. - Это много.
- И чё делать будем? За ручки ходить? - повторяет Бойко свой вопрос, который уже был однажды задан в коморке Центра.
- Да почему сразу за ручки? Можно какие-то приколюхи вместе делать. В приставку играть... Съездить куда-нибудь... Пиццу жрать...
Никита истерично смеётся.
- И трахаться? - переспрашивает.
- И трахаться, - Даня флегматично кивает, стряхивая пепел.
Бойко поднимается на ноги, отряхивает шорты и медленно идёт к выходу с крыши. Уже когда он доходит до двери, слышит голос Дани:
- Ну так что?
Не оборачиваясь показывает средний палец и скрывается в полумраке.
Через пару часов Макеев получил сообщение.
Завтра в 20.00 на трубах.
***
Они собирались попрощаться ещё вчера, двадцать седьмого августа. Макеев планировал выспаться перед самолётом. Никита пришёл вечером, чтобы просто составить ему компанию, пока тот будет паковать чемодан размером с полкомнаты. Только вот что-то не заладилось.
Бойко был похож скорее на свою собственную статую, чем на живого человека. Разговор не клеился, настроение у обоих было ни к черту.
Даня пребывал в совершенно разобранном состоянии. Перекладывал кучки одежды с места на место. Уже в третий раз проверял, не потерял ли паспорт. Потом плюнул на всё и пошёл курить на крышу.
- Слышь, Дань, я пойду наверное, - высунувшись из окна крикнул Никита.
- Погоди, у меня для тебя кое-что есть, - Макеев взволнованно тушит сигарету и возвращается внутрь.
Бойко, не дожидаясь Даню, выходит в коридор. Макеев практически выбегает за ним с каким-то свертком в руках.
- Вот, это тебе, - нетвердым голосом произносит он. - Откроешь дома, ладно?
- Спасибо, - всё так же безэмоционально отвечает Никита. Поднимает взгляд на лицо Дани и словно ещё сильнее окаменевает: - Макеев, ты что, реветь собрался что ли?
Тот судорожно сглатывает и отворачивает в сторону лицо.
- Не реви, слышишь? - уже не так механически говорит Никита.
- Не реву, - Даня встречает его прямой взгляд. Глаза действительно сухие, но красные. - Я тебя...
Никита не дослушивает и набрасывается на Макеева как никогда раньше. Не целует - кусает губы, шею, мочку уха. Сжимает, царапает спину, словно пытается разорвать.
Как голодный зверь впивается в добычу, чтобы присвоить её навеки, не отпустить ни на миг, ни на шаг.
Даня дрожит всем телом и пытается вобрать в себя весь жар и все эмоции, сохранить этот огонь внутри.
Сколько отчаянных поцелуев было между ними до этого? Не сосчитать. Но сейчас наступил пик отчаяния.
Никита разрывает поцелуй и втягивает в себя воздух, как астматик - судорожно и болезненно. И вновь вгрызается в Данину кожу, оставляя пошлые засосы.
Спотыкаясь пятятся в комнату, срывая с себя одежду. Им так хочется почувствовать друг друга кожей. В самый последний раз.
На глаза Дани наворачиваются слёзы и он зажмуривается, чтобы сдержать их.
Эта ночь их последняя и как будто бы первая, ведь всё происходит как никогда раньше.
Никита заглатывает глубоко - как никогда раньше.
Даня стонет громко - как никогда раньше.
Их тела извиваются и содрогаются - как никогда раньше.
И - как никогда раньше:
- Я тебя тоже люблю, - дрожащим голосом шепчет Никита.
***
Утро помятое, зыбкое и зябкое.
Красноглазое и красногубое утро.
И снова тот же Макеевский коридор.
- Поедешь со мной в аэропорт? - спрашивает Даня, уже заранее зная ответ. Конечно же, не поедет. Ещё не хватало развалиться на части при всей честно́й толпе.
Никита молча завязывает шнурки. После, так же не проронив ни слова, прижимает Даню к себе. Тот в ответ обнимает ещё крепче.
Это объятье говорит больше, чем любые слова.
В нём
спасибо за всё, что было между нами.
В нём
ты так мне чертовски дорог, но я так и не научился подбирать для этого красивые слова.
И ещё
я буду по тебе скучать. Долго. Очень долго.
Они расцепляют руки. Никита подхватывает стоящий у выхода скейт и неловко произносит:
- Кхм, ну, удачи тебе там.
- Угу, - кивает Даня. - А тебе - тут.
Макеев замыкает дверь и чувствует пустоту. Звенящая тишина квартиры словно закладывает уши. До самолёта ещё несколько часов. Скоро заедет отец, а пока у Дани есть возможность прочувствовать на своей шкуре, каково это - оставаться в вакууме после чьего-то ухода. Он рад, что окна выходят на крышу и из них не увидеть удаляющуюся фигуру такого близкого человека.
Никита сегодня не взлетает на скейт. Он чеканит каждый шаг этой до боли знакомой дороги, понимая, что больше сюда не вернётся. Если даже случайно ноги принесут его в этот двор, здесь больше не будет Макеева. Хочется развернуться, взбежать по ступенькам и остаться. Хотя бы ещё на миг. Как он остался прошлой ночью. Но нельзя. Поэтому Бойко лишь крепче сжимает в руках скейт и продолжает идти не оборачиваясь.
