Рискни, если сможешь

Антону снились облака. Ещё снились летающие коты, вместо валерьянки распивающие шампанское, зачем-то для пущего эффекта забвения смешанное пятьдесят на пятьдесят с водкой, снились тренажеры и Ира на них в новых обтягивающих велосипедных шортах цвета красного вина, и Арсений Сергеевич, стоящий во главе этого дикого хаоса в царском роскошном одеянии с золочёным посохом и свитком пергамента, отдавал указания о казни некого неблагодарного непьющего Шастуна, повинного в незнании оригинального рецепта пунша. Арсений Сергеевич. Боже, точно, Арсений Сергеевич! Первое, что всплыло у Антона в голове, когда он понял, что безбожно проспал, было имя его единственного постоянного посетителя. Посетителя, который чуть не казнил его во сне. Посетителя, который только прошлым вечером со всей возможной вежливостью написал: «Антон, здравствуй, мы можем перенести нашу следующую тренировку на 11 утра, пожалуйста?». Шастун убеждал, что конечно можем, что никаких извинений не нужно, что у него абсолютно нет дел и график свободный и чистый как белый лист, но сейчас, когда он смотрит на часы и видит там предательское 10:38, то понимает, что наверное, всё-таки нет, не можем. И график у него никакой не свободный, не-а, там половина времени забита оздоровительными процедурами крепкого сладкого сна. Всё во благо здоровья, вот такой Шастун у себя молодец. Хотя стоило признать, что сон занял лишь половину упущенной впустую ночи — остальная часть пришлась на хаотичный просмотр всего Арсеньевского арсенала фотографий и видео, которыми, Антон уверен, тот сражал всех юных — и не очень — поклонниц наповал. Теперь Шастун знал, что у Попова в Инстаграмме уже дохулион подписчиков, догадывался, что все его там очень любят, всё-таки прошёлся по его фильмографии, раздобыл на одном из сохранённых эфиров рецепт «кровавой Мэри» и знатно посмеялся с пускающего шутки направо-налево и малость пьянеющего к концу трансляции актера. Даже, кажется, опять на него загляделся. Только ума не мог приложить, что ему делать с этим катастрофическим опозданием. Соврать, что застрял в утренней пробке? Надавить на жалость и рассказать, что учится и работает в три смены, на отдых отводя двадцать минут и четыре секунды? Сказать, что мотался в Питер и задержался на Сенатской площади, пока организовывал новое восстание против раннего начала рабочей смены? Сообщить, что любит бабушек и перевёл каждую через дорогу? Всё утро в забвенной нирване наслаждался живописным видом русских потрепанных многоэтажек, сидя на лавочке с выше упомянутыми бабушками и щёлкая семки? Лежал и плакал, размышляя о смысле жизни? Возглавил ограбление банка? Подрыв? Или просто проспал? Да, конечно, Шастун так и скажет — Арсений Сергеевич, звиняйте, я проспал, потому что до трёх ночи смотрел всё, что смог найти про вас в интернете, спасибо вам большое, примите мою огромную благодарность. Теперь я не только до смерти сонный, но ещё и снова гей. Сонный гей. Ну, низкий вам поклон! А, мы же на «ты» перешли с вами… С тобой, получается. Кажется, один только просмотр видео об алкоголе уже заставлял Шастуна и его голову следом ехать не в том направлении, но мысль о том, что Антон до сих пор бесцельно пролеживает драгоценные секунды, заставила немного отрезвиться. За мгновение вскочив с кровати, за три минуты умывшись-одевшись и уже летев на всех скоростях к фитнес-центру, Антон понимает, что не успел даже перекусить. Но это не так уж и важно, думает Шастун, особенно с его-то проблемами. Что ж, недосягаемую миссию по становлению здоровым он провалил ещё в самом начале, ещё в девятом классе, когда начал курить и попадать на пьяные ночёвки с приятелями, а теперь она и подавно иногда видится мальчишке совершенно невыполнимой. Да вот только сейчас он должен выглядеть хорошо и свежо, как спелый зелёный огурчик, ведь… Антон ведь тоже своего рода овощ. Возможно, иногда даже немного ссыхающийся, но его это не особо смущает. Сейчас надо быть доброжелательным и приветливым, с чем у Антона в последнее время проблем не было. Спокойным и уравновешенным, что некоторые проблемы вызывало, но их Шастун быстро отметает яростным «а ну пошли вон, брысь, прогоняйтесь-выгоняетесь-убирайтесь, я сказал, кыш отсюда, кина не будет, расходимся!». По крайней мере, пытается. Сейчас нужно быть дружелюбным и вежливым, потому что… — Здравствуй, Антон! — потому что на работе ты обязан забыть обо всех своих проблемах. Даже о тех, что стоят теперь прямо перед тобой и мило улыбаются, коротко помахав. Он немного нервно давит улыбку в ответ Арсению на беговой дорожке, который заприметил Шастуна сразу, как только последний вылетел из переодевалки, чуть не снеся дверь туда. Будто ждал, пока Антон появится. Будто пристально караулил взглядом. А, да, действительно ждал, на часах ведь 11:19. Антон, уловив взором знакомого и установив зрительный контакт, поспешно кивает, здороваясь, и подбегает наконец к Попову, чуть запыхавшись, но тщетно стараясь не подавать вида. Боже, что ты за тренер. Самый лучший в мире, да? Какое впечатление производит? Ох, самое чудесное! Улучшает репутацию заведения и возносит ее ввысь, к звёздам! Уже совсем скоро прослывёт лучшим работником месяца и будет повешен на доску почёта как самый квалифицированный тренер фитнес-центра. Вернее, его фотография. Хотя, если подумать, ещё немного, и правда придётся шагать за верёвкой с мылом. «Отвратительно», — мелькает в мыслях. Парень уже самостоятельно готов достать книгу жалоб и предложений и выложить ей всё возможное и невозможное негодование насчёт себя, Антона Андреевича Шастуна, который блещет невообразимой наглостью и совершенно не отличается должным профессионализмом. А ещё в самое неподходящее время думает о приснившемся ему Арсение в государевых одеждах, за что уже хочет со всей силы себе врезать, — что со стороны, поверьте, выглядело бы довольно странно — но вместо этого устраивает юмористическую программу у себя в голове и в слова случайно образует глупое и родившееся только как нелепая и совершенно не смешная шутка: — Не велите казнить, царь-батюшка… Ой, то есть, очень сильно простите, задержался! Бля. Чё такое-то. Извини, — ну, вот и пошутил. Шутка, блять. Которая, внимание, должна была исчезнуть из головы также быстро, как и появилась! Которая должна была никогда не вырываться наружу и в молчании умереть вместе с Шастуном! Шастуном, который и обязан был хранить это самое молчание! Хуже уже точно некуда. И сматерился, и херни столько наговорил, сколько самый конченный идиот за день не придумает. Победное, сука, комбо! Он теперь даже боится посмотреть мужчине в глаза, и потому начинает судорожно перелистывать страницы записной книжки в поисках расписанных тренировок. Итак, что у нас на сегодня запланировано? Ага, хуева туча стыда, всё верно. Как же без этого! Антон понятия не имеет, как ему выкидывать навязчивого царя-батюшку Арсения с позолоченным посохом из головы, — этим самым посохом он всё больше по своей голове хочет хорошенько заехать — но ещё меньше понимания у него в сфере объяснений подобных щекотливых подробностей во избежание вопросов, непониманий и лишних недоразумений — их уже и без того хватает по самое горло. Как, скажите на милость, донести до человека, что он просто приснился ночью, а не Шастун обезумел и бредит? Как человеку легонько намекнуть, что приснился он в образе царя пьяного государства, находящегося под каким-то наркотическим передозом? Как человеку объяснить, что он во сне этом Антона без пяти минут казнил? Как провернуть всё таким образом, чтобы и человек этот умом не тронулся, и в благоразумии и адекватности тренера не усомнился, и, в конце концов, сам Шастун с инфарктом не слёг, что, конечно, не обязательно, но очень даже желательно? Спасает только одно — Арсений не требует никаких разъяснений, а Антон всё ещё слишком усердно драматизирует. Попов только еле слышно прыскает, видно, с царя-батюшки, но ничего не спрашивает и успокаивающе произносит: — Не кипишуй. Я сам только пришёл, — когда Антон неверяще поднимает взгляд и в удивлении вскидывает брови, Попов лишь отмахивается и пожимает плечами, мол, всякое бывает, а позже указывает головой на беговую дорожку по-соседству со своей. — Разомнись пока. Или разогрелся, пока сюда бежал? Арсений невинно усмехается, а Антону, мгновенно краснеющему, хочется вспыхнуть от негодования и неловкости. Эй, это вообще-то я здесь фитнес-тренер, вы там грядки часом не попутали, а? Шастун своё недовольство никак не выказывает и запихивает его подальше, чтоб не высовывалось. Только скомканно соглашается и тоже встаёт на беговую, устанавливая небольшую скорость для начала. Это их традиция. И Антону всё равно, что этой их традиции не больше месяца. Данный факт совершенно не отменял того, что перед началом тренировки разогревом мышц на дорожке занимались оба. Даже если Шастун уже давно разогрелся. Даже если он катастрофически устал. И даже если они больше разговаривали, чем работали над скоростью и качеством ходьбы. Да, Антон знает, он самый непутевый тренер. Как минимум потому, что сейчас он действительно катастрофически устал. Перед глазами на секунду темнеет, когда парень излишне резко кладет на пол блокнот с пометками и, стремительно выпрямившись, встает на тренажёр, абсолютно своё состояние игнорируя. Он ненавидит это чувство. Это чувство — одна из причин его визитов к врачу и появления в спортивном центре. Это чувство — проявляющийся только в меньшей своей степени симптом пролапса митрального клапана, и Шастун даже не желает познавать этот термин больше, чем углубился в него на данный момент. Легче же вообще не знать, почему и зачем после излишних нагрузок может внезапно понижаться давление. Лучше не думать о том, как нужно будет рассказывать всё Арсению, если он вдруг заподозрит что-то неладное. Нет, Попову он не объяснит этого в любом случае. И Серёже заново не будет напоминать, тот ведь сразу же станет упрашивать Шастуна уменьшить количество физической нагрузки, даже если Антон сейчас не особо то и напрягается, занимаясь лёгкими упражнениями на минимальной мощности. И Диме не расскажет — этот врач может развести слишком уж много паники за единственного друга, стоит ему пару раз чихнуть. Антон будет молчать, как рыба, а может, и похуже, и вряд ли хоть кто-то его переубедит. Правда, уже увеличивая скорость беговой дорожки по примеру Арсения, он всё же жалеет об этом. Обо всем. И о своём глупом детском молчании, и о пренебрежении завтраками, и о сигаретах в кармане куртки, и о том, что не поступил на, мать его, экономический. Потому что Арсений, кажется, в вялости Шастуна заподазривает-таки что-то неладное. Он, конечно, всегда был растерянным и неловким, чёлка стояла на голове смешным гнездом, а футболку будто вытащили из задницы, но сегодня парень особенно несобран. — Антон, ты высыпаешься? — в его голосе смутная тревога, и до Шастуна не сразу доходит, что выглядит он довольно… бледно. Да и смысл сказанного Арсом не особо до него доезжает, что выражается в непонятливом ответном вопросе. — Куда высыпаюсь? — он пару раз наивно моргает, но после, тихо ойкнув и прикусив губу, отвечает: — Извини. Утром в моем доме нормально просыпается только сахар мимо чашки, но я достаточно сплю, всё в порядке. — Ел хоть дома? — Попов докапывается излишне назойливо, и Антону это непривычно и странно. Правда, думать об этом не хочется, и вообще думать не хочется, потому что до Шастуна теперь доползает прозрачное понимание того, что чувствует он себя хуже среднего. На троечку по пятибальной шкале. Ну, или по десятибалльной. Арсений за него волнуется, и от этого в груди что-то гложет и жжется, а в мыслях сумбурно копошится, но испытывать спектр всех гадких ощущений за единственные десять минут Антон точно не планировал. — Арс, я не маленький и могу приготовить себе завтрак, — к горлу как назло подползает тошнота, а в голову лезет непрошеная мысль о том, что тошно парню исключительно от своего вранья. — Что ел? — но он продолжает врать дальше. Попов ведь не врач, не детектор лжи, не судья в личном деле лжеца-Шастуна, и интересуется он, кажется, с интонацией чистого любопытства. Парень запинается на секунду, обдумав заданный ему вопрос, но находится быстро и опять корит себя за это. Он не любит враньё, правда. Оно Антону противно до блевоты, да вот только сейчас он сам себе противен, и блевать тянет уже без всяких приколов. Поэтому Шастун спешит выключить тренажер и сойти с него, пытаясь сделать это максимально непринужденно и естественно. Получается у него неестественно до ужаса. — Ну, омлет. С кофе, — что в переводе с Шастуновского означало банальное «воздух со стаканом воды». Но ему ведь правда, правда очень жаль, что он солгал! В подобном состоянии и не таких ещё бредней скажешь. Водичка — хорошо хоть, не водочка — на завтрак, ужасная погода, не особо располагающая к отсутствию головной боли, забытые случайно дома сменные спортивные кроссовки и возвращение за ними, наполненное чертыханиями и трёхэтажными матами, догонялки с уезжающим не вовремя и не замечающим Антона автобусом, отчаянный бег от остановки до фитнес зала и любимая тренажёрная дорожка на четвёртой мощности из двенадцати в придачу, так сказать, на десерт. День только начинался, но с самого пробуждения уже обещал быть насыщенным. Насыщенным на нескончаемые проблемы и полным неутешительных приключений. А главное, блять, абсолютно бесплатно! Позвони по номеру и только сейчас сможешь получить второй приз в подарок — персональные пиздюли от мамы, когда она узнает, какой её сыночек молодец и умничка! Правда, куда больше волновало то, что с беговой дорожки Шастун уже сошёл, с весьма болезненным видом опираясь рукой о стену, и Арсений не собирается пропускать данный нюанс мимо внимания. Такую деталь в принципе сложно не заметить. Актёр спрашивает что-то еще, но в ушах предательски заложило, будто Шастун летит вниз, в бездну, на сломанном вдребезги лифте. Общее состояние у него приблизительно такое же. Антон, кожей уже чувствуя отчего-то взволнованный пульс, без промедлений садится прямо на пол, прикрывает глаза и старается размеренно дышать. Держаться невозможно, кажется, его сейчас стошнит, но он заставляет себя терпеть. Давай, Шаст, волк терпел, терпел, а потом ещё терпел, терпел, а в конце опять терпел, терпел. И ты терпи. Ты же волк, еб твою налево! Он часто дышит через рот и, когда чувствует, что постепенно его отпускает, а давление медленно возвращается в норму, наконец позволяет себе открыть глаза, заставляя столкнуться с ещё одной проблемой, ненавязчиво о себе напоминающей. — Антон? — проблема присаживается перед Антоном на корточки и вглядывается в, по всей видимости, слегка замутнённые глаза. Но парень отзывается и старается делать это с максимальной живостью и энергией. Не хватало ещё, чтобы Арсений подумал, что он тут чуть не подох. — А? Да, я тут. Прости, подустал, — да, небольшие технические шоколадки, сейчас всё починим, вы только не волнуйтесь! Антон сам не знает, для кого разыгрывает дурачка, зачем извиняется минимум третий раз, — бог ведь любит троицу — но только и может надеяться, что это сработает. Надеяться, верить и молиться. Видимо, вот и девиз на ближайшие пятнадцать минут. Однако, Арсений смотрит на него так, будто Шастун уже пережил целый приступ или находится сейчас в реанимации. Словно лежал с широко раскрытыми глазами в страшной агонии и видел лишь стремительно мелькающие перед взором лучшие годы его жизни. — Ты уверен, что в норме? В этот раз драматизирует именно Попов, потому что Антон, честное слово, уже опять готов бегать, прыгать, разговаривать, отплясывать чечётку одной ногой и танго другой, пока первая рука играет на маракасах, вторая жонглирует десятью шарами, а третья… Так, стоп. На этом следовало бы остановиться, чтобы Арсений ненароком не посчитал его чернобыльским мутантом. У Шастуна уже не кружится голова, сотни шмелей не жужжат у него в ушах, пол не плывёт под ногами до состояния полного не стояния, тазик для блевания больше точно не пригодится, и он, шустро протерев ладонями лоб в попытках освежиться, спешит актёру об этом сообщить. — Да-да, всё окей. Уже можем продолжить занятие. Арсений реагирует донельзя скептически. Буквально каждая мимическая мышца его лица выражает полное недоверие, а иронично приподнятая для пущего эффекта бровь и вовсе заставляет Шастуна вжаться в пол, где он все ещё просиживает минуты своей муки, не удосужившись встать. «Да ладно, да что ты такое говоришь?», — всем своим видом сарказмировало лицо Арсения, но он быстро поднимается с корточек, разминает колени и отряхивается, полностью теряя свою мимолётную устрашающую ауру, как и не было этого вовсе. Кажется, что один только Шастун ее и видел. Попов сейчас всё равно лишь приносит парню немного воды из ближайшего кулера и ждёт, пока тот приходит в себя. Антон до сих пор сидит и смотрит на него теперь уже снизу вверх такими большими-большими доверчивыми глазами. Арсению они кажутся светлыми и наивными, а Шастун — довольно очаровательным в своей вечной неловкости и великом таланте бесконечно попадать в неприятности и неудобства. А ещё немного больным и уставшим, но этот вопрос они точно решат. У Антона, пока он сидит с наполовину опустошённым стаканчиком в руках, можно разглядеть русые ресницы и такие же аккуратные брови, немного приоткрытые губы — кажется, он до сих пор дышит через рот. Лицо почти фарфоровое, хорошо хоть, что щеки розовеют и отдаляются от вида болезненности, когда он выпивает немного прохладной воды и отставляет стаканчик, словно в ожидании следующих указаний. Арсений легонько улыбается. — Ну, вставай тогда, прогуляемся.