Рискни, если сможешь

Идти надо к Диме — он точно даст дельный совет и поддержит. Этим правилом Антон мог с лёгкостью руководствоваться всегда, когда попадал в затруднительное положение. А в школьные годы, когда все затруднительные положения в основном заключались лишь в подло заниженной учителем оценке и невозможности списать на сложном экзамене, даже идти никуда не приходилось. Вот он, Димка, сидит совсем рядом, по правую руку от Шастуна, и зубрит какой-то непонятный параграф по ещё более непонятной химии. Кажется, она у них следующим уроком. И кажется, по ней намечается небольшая проверочная. А еще что-то Антону подсказывало, что если за секунду списать свой вариант у кого-нибудь, сидящего неподалёку, не удастся — проверочную эту он завалит. Как и оценку по химии. Это, наверное, было единственное в своём роде, что Шастун в принципе способен был «завалить». В каком бы смысле в его голове данная фраза не звучала. В данном случае, скорее учеба и нескончаемые долги завалят Антона, чем он сам кого-либо. К счастью, самостоятельные всё равно уже застыли в голове лишь воспоминанием и навсегда затерялись в прошлом, сохранились только в памяти и на фотоплёнке старого телефона вместе с химией, экзаменами и школой в целом, но друзья и некоторые личные Шастуновские загоны оставались прежними до сих пор. Матч прерывается на недолгую паузу, и Антон на автомате хватает в руки телефон, бегло проходясь по соцсетям. Спустя минуту ковыряния в Инстаграмме он уже корит себя за это, потому что в ленте опять Арсений, и в мыслях теперь, следовательно, снова Арсений, и на языке крутится сплошное «Арсений-Арсений-Арсений», и пальцы машинально против воли ставят лайк и даже готовы строчить комментарий, наполненный изысканными эпитетами и восхвалениями. И хорошо бы этого невыносимого Арсения, на самом деле, при таком непростом раскладе дел вообще заблокировать, и как можно скорее, но Антон всё равно обходится одним лишь поставленным лайком и со вздохом выключает телефон, отбрасывая его подальше. Видимо, вздох получился слишком трагическим, а телефон полетел до соседней стороны дивана излишне агрессивно, потому что Дима, до сего момента интересовавшийся только рекламой на экране и своим собственным телефоном, теперь смотрит с некой вовлечённостью, а в воздухе так и витает «ну выкладывай, что там у тебя». — Поз, я реально какой-то извращенец, — начинает он издалека, и Позов сразу понимает — разговор долгий. И сложный. Но слушать о лучших-шикарных-неповторимых-номер-один-в-стране таблетках для пищеварения, рекламируемых в данный момент на экране, всё равно не хотелось, поэтому взглядом он переключается обратно на свой телефон и параллельно с этим пытается разобраться в причине неожиданного возникновения очередных внезапных мыслей увлекающегося самокопанием Шастуна. — Чего? — Мне нравится смотреть на мужика, который старше меня на десять лет, — Дима знает, что накручивание — это у Антона хобби такое. Почти любимое. Потому что лично он в том, чтобы на кого-то с наслаждением смотреть, не видит ничего криминально страшного. Смотреть не смертельно, даже если это мужик. И даже если он старше Шастуна на десять лет. Господи, да хоть на сто десять — если Антону это нравится, у Позова претензий нет и не будет. — На десять? — Ладно, на восемь, — выдыхает Шастун, пока Дима на секунду отрывает внимание от начавшейся было переписки, чтоб скептически изогнуть бровь и посмотреть на друга с крайним недоумением во взгляде. На восемь лет старше девятнадцати — это так, паренёк, почти пацанёнок, который ещё год назад в песочнице говно собачье ел. — Но это нихера не меняет. — Тогда представь, что между вами нет разницы в возрасте? — Позов вновь обращается к мобильному, и Антону даже не нужно спрашивать или подсматривать, чтобы понять, кому так усердно строчит Дима. Со своей девушкой Катей он мог общаться часами, и для Шастуна предельно удивительно, что сейчас она всё ещё не здесь, до сих пор не телепортировалась к Позу после первого же сопливого «уже скучаю» в его сообщении. — То есть, его половая принадлежность тебя не смущает, — не спрашивает, утверждает. Он и так знает ответ, Поз в вопросе любви и ориентаций привередливым никогда не был. Любишь мужиков? Отлично, ради бога, люби мужиков. Они тебя тоже? Замечательно, я за вас рад, совет да любовь. А если не любят — тогда уже будем разбираться. Честно, Антон очень надеялся, что с подобной проблемой больше не заявится, и разбираться ни с чем не придётся. Потому что глупо, как же это всё до кошмарного глупо — на двадцатом году жизни взять и так просто влюбиться. Так, как влюбляются в драматичных мелодрамах на семьсот серий, где главный герой успевает пережить душевные терзания, жестокое предательство, приступ эйфории при взгляде на возлюбленного, сердечный приступ, тычячу и одну трагичную измену, покушение на его жизнь, покушение на его сердце, и счастливую жизнь с десятью детьми и собакой будто по мановению волшебной палочки или щелчку чудотворных пальцев. Антон уже готов отрезать виновнику его жизненных происшествий все пальцы, которыми вообще получится щёлкать, и сломать все возможные палочки. Шастун думал, что уже разучился. Просто забыл, как это — влюбляться по-настоящему. Пытался общаться с девушками, скорее лишь для проформы, для скупой бездушной галочки, а спустя время не находил в них ничего до глубины души трогающего и… всё-таки успокаивался. Но сейчас до спокойствия было далеко, как до Китая пешком, как до открытого космоса, потому что затухшие чувства вдруг внезапно вновь проснулись, стали вспоминаться и проявляться ярче, сильнее прежнего, улыбнулись Шастуну с мерзопакостным «просто здравствуй, просто как дела». Они пробудились, закипели и разворошили всё внутри, и Антона отпускать не планируют. Конечно, если подходящего выхода из ситуации не будет — Шастун отпустит сам. Без лишних слов, мыслей и никому не сдавшихся признаний. Потом он, может, начнёт встречаться с какой-нибудь Ирой, потрахается на втором свидании и жить будет долго и несчастливо, но пока в планы входит лишь выслушать то, что вообще может посоветовать Дима. — Пока нет, — он с шумом открывает пачку чипсов. Вот так совет, вот так спасибо! Брови Шастуна подскакивают с таким возмущением, будто Поз не только никак не отреагировал на вновь вернувшиеся проблемы, но и предложил сейчас же пойти и заняться с Арсением горячим сексом. Ну, или с Ирой. Или с двумя сразу. — Да ты угораешь! — Нисколько. Если ты не скажешь, что он маньяк и педофил, то у меня нет к вам претензий. — Он актёр, и я три раза на неделю занимаюсь с ним в фитнесе. И серьезно, что мне с ним делать? Шастун, наверное, был в полной уверенности, что эти чувства со временем выветриваются. Улетучиваются. Вылечиваются. Выбиваются из головы — чем или кем, не принципиально. Надеялся, что ничего подобного больше не повторится нигде, никак, никогда и ни при каких условиях, потому что великие изречения предков гласят: один раз — не пидарас. Только вот тех самых «раз» у него не было вообще нисколько, а если речь о влюблённости, то правило оказывается провальным до безумия: Антон по уши влюблён второй раз и уже готовится заново склеивать себе сердце. — Заниматься, как и обычно? «Даст дельный совет и поддержит», как же. Это такие дельные советы, или у вас где-то ошибки в сценарии? Заниматься с Арсением хочется, но в то же время нет, ведь всё существо Антона уже бьет отчаянную тревогу о вторжении иноземного объекта в самые недры души. Арс без разрешения и стука лишь слегка приотворил потайную дверь сердца, но он уже остался там жить. В сердце, в душе, в голове, в каждой второй мысли и в каждом втором посте, который Антон видит в ленте Инстаграмма. Он везде, от него теперь не отвяжешься, не убежишь и не спрячешься, поэтому Антон уже не пытается прятаться от Арсения. С Арсением он пытается только заниматься. Непрошеную странного содержания шутку, внезапно всплывшую в голове вместе со словом «заниматься», Антон настойчиво игнорирует. Ну мало ли, чем с ним можно заниматься! — Знаешь, это довольно сложно с учётом того, как палевно я залипаю на него, — Шастун невольно хмыкает, пытаясь мысленно подсчитать, сколько раз он вообще мог невольно посмотреть на Арсения взглядом, определённо далёким от взора сугубо тренерского, обозначающего условные границы «услуга тренера и пользователь услуги». Сколько раз именно, он не помнит. Потому что не считал. Потому что очень много. Почти всегда. — Тогда не занимайся. Нет, всё-таки, это советы. Просто довольно специфические, вполне в стиле Позова. И Шастун из этих советов старается выжать как можно больше дельности: — Что? — из режима «унылое говно» он постепенно переключается на стадию «говно заинтересованное». Но состояние — всё ещё говно, поэтому слова друга он внимает с неподдельной сосредоточенностью и только шелестит упаковкой чипсов. — Ну, пусть его тренирует кто-то другой. Хотя знаешь, если уж так хочется сблизиться с кем-то, попробуй наладить неформальное общение вне тренировок, начни беседу, пригласи куда-нибудь, узнай поближе. Хорошо узнай. И всё будет во, — он выставляет руку вперёд, подняв большой палец в жесте «класс», так и не отрываясь от насыщенной, судя по выражению лица, переписки. Антону на осмысление и обдумывание услышанного нужно не больше десяти секунд и не менее трёх тоскливых вздохов. — Точно, — проясняется он. — Что «точно»? — Уговорю Серого, чтобы взял на себя эти часы занятий. Позов только надеется, что друг не заметил, насколько сильно закатились его глаза в тот момент. — Шаст… — Скажу, что у меня слишком много нагрузки. Интересно, а он себя слышит вообще? — Шастун, — Дима недовольно цокает. — У Матвиеныча как раз время недавно освободилось, да и прибавка к зарплате лишней не бывает. — Антон! — Дим, ты гений. — А ты, Тох, идиот, — Шастун смотрит протяжно, разочарованно вздыхает, безмолвно соглашаясь со словами друга, и прислоняется губами к горлышку, отпивая полбанки в три глотка. Пиво теперь приятно охлаждает, но если бы оно могло охладить пыл пониже горла и чуть левее, было бы куда приятнее. Заниматься с Арсом всё ещё хочется, не поймите неправильно, но вернуть всё на круги своя хочется больше, а для этого проблему нужно оперативно устранять. А устранять есть чего: дел накапливается столько, что об Арсение даже думать не стоит, по-хорошему. На носу стоит повторный приём к врачу и сдачи анализов, следом идут сложности с маминым кредитом и ее здоровьем тоже, а ещё Паша обязал заполнить отчеты — и теперь голова идёт кругом. Но Шастун зачем-то всё равно думает о том, как же он плох, насколько же недостоин Арсения, и вздыхает яко умирающий лебедь. Позову услышанный вздох скажется смутно знакомым: такое выражение лица точно частенько прослеживалось около двух лет назад. И тогда Димку осеняет вслед за другом. — Бля, Тох, я думал, ты шутишь. Надеялся. Что, прям втюрился? Как пятиклассник в новую коллекцию карточек из киосков за 99 рублей? — Хуже. — Ясно, — Дима молчит. Но только некоторое время. — И ты, типо… раз, и влюбился? Так реально до сих пор бывает? — Наверное? Поз, я это не отслеживал, не разбирался в своих чувствах. Просто понял, что меня к нему тянет. — Он красивый? — интересуется он. — Очень, — честно кивает Антон и запихивает в рот целую горсть чипсинок разом. — Поздравляю, у тебя недотрах! — теперь этими чипсами он чуть не давится. — Дим, блять, нет! Это не то. — Уверен? Если хуй встаёт, значит, с большей вероятностью… — но Шастун смотрит таким непреклонным осуждающим взглядом, что вопрос приходится сделать сугубо риторическим и вообще отмести. — Понял, — Антон мыслей об этом не допускает, не фантазирует, он вообще не способен хоть как-то думать, когда смотрит на актера. А ещё он обречён на вечные узы дружбы с Арсением, и спасёт его только чудо, а чудес не бывает и не будет, мы же в России живем, как-никак. — Тогда, может, ты подсознательно ищешь персону, которая заменит тебе родителя. Скучаешь по отцу? — Нет. — Врешь, — Позов видит всё насквозь, и Антон даже не может сказать точно, выводит это его или несказанно радует. — Я могу скучать по отцовской любви, её недостаёт. Но не по отцу. И нахуя это вообще? — Нужно понять, откуда выходит твоя привязанность. — Я не буду пытаться наладить контакт с батей. Ма говорит — он козел, раздолбай, сукин сын и неуч. А потом извиняется и признаётся, что третьего я не должен был услышать, — Антон на подобные случаи внимания почти не обращает, но маму ему жаль: работать на износ и все ещё содержать сына-бездельника в одиночку явно не было особого удовольствия. — Она обижена на него, и это нормально. Но ты ведь не должен поэтому мучаться. Поступай так, как сам считаешь нужным, и не бойся. Антон неуверенно кивает. Да, он всё решил. Он разберется со своей головой, с мыслями, с привязанностями, с болезнями, с проблемами матери, с батями и всякими Арсениями. Он попробует, он хотя бы попытает малейшую надежду. Он должен найти выход. Откопать правду. Даже если захочется писать бате. Даже если нужно будет прекращать пересечения с Арсом. И особенно, если в заднице заиграет шило и заставит творить безрассудства. Антон правда справится. Несмотря ни на что. — Или станцуй своему актёру стриптиз — две минуты, и он твой! — вырывает из мыслей Антона внезапной шуткой Дима, заставляя не то нервно прыснуть, не то опять захлебнуться в негодовании. — Поз! — Серьезно, попробуй, парнишка за мгновение у твоих ног окажется! — он продолжает, и Шастун теперь не может сдержать своей улыбки тоже. Сквозь смех он старается придать своему голосу как можно более угрожающий тон, но получается только комичнее. — Блять, Дим, а ну иди сюда! Сейчас покажу тебе, сука, стриптиз, ух как мы посмеёмся! — Я весь во внимании!.. Шаст, стой, ты хули встал? Ты же шутишь. Футболку, блять, надень обратно, у нас шторы открыты на распашку, осталось только соседям помахать! И Антон, с футболкой в одной руке, пивом в другой и пачкой чипсов в зубах, весело поворачивается к окну и неловко машет, улыбаясь со всей возможной лучезарностью. Матч продолжается — и персональный профессиональный стриптиз от Шастуна Дима так и не досматривает. Выслушивает тираду о том, как много потерял в жизни, отказавшись от такого невероятного зрелища, но обещает засунуть Антонову футболку ему в жопу, если он не перестанет размахивать ей на всю комнату и разгонять пыль. Теперь же на Антоне вновь футболка, на диване они валяются почти в обнимку и, утомлённые, лишь изредка орут на медлительных футболистов, а к теме таинственного мужика, приглянувшегося Шастуну, в этот вечер больше возвращаться не стремятся.