Миазмы Котара

Он обретает ясность ума, когда сукровица раздробленных нервов перестаёт вырабатываться, а запревшей коже позволяют избавиться от всей грязи заплесневелых сеансов психотерапии. Наст с сонмом новых рытвин в подсознании помогает выдать в ответ на это лишь облечённый выдох, пока надоевшего всем пациента ведут через атриум больницы и по пути заверяют, что у стойки регистрации давно стоят несколько человек. Между делом юноше также вручают телефон — единственную вещь, которая у него была, кроме конфискованного лезвия. На жвачку он не надеется, так как санитары могли её съесть в ту же секунду, как только обнаружили. Натаниэль рачительно игнорирует крещендо возгласов в своей голове, когда он поднимает руку и рукав лонгслива съезжает вниз, открывая запястье. На несколько секунд он заставляет себя зашоренно уставиться лишь на последнее пришедшее сообщение, которое, в отличие от остальных, на японском. «待つ». Натаниэль гневно морщится на этот приказ, потому что подобным обращением его лишь сравнивают с верной собакой, которую временно отпустили погулять. Едва ли он знает, сколько в действительно есть времени в запасе, но он, так же как и домашний любимец, прибежит в тот же миг, когда хозяин подаст сигнал. И что тогда? Он пожертвует всеми своими ограничителями, потому что несколько людей позволяли ему наслаждаться экси, выбирать фильмы и играть в настолки? Именно так. Натаниэль поднимает свой взгляд, когда один из санитаров открывает дверь, ведущую в кабинет главврача. Сначала он выхватывает силуэт Бетси Добсон, что сидит на одном из стульев возле стены, а после сосредотачивается на скрещенных руках Пруста. В голове единым потоком проносятся все моменты, когда эти руки касались его, и тело с новой силой начинает гореть, словно хочет вывести инфекцию из организма. Но даже разум не способен закрыть эти фотоплёнки в старом прогнившем шкафу. Натаниэлю только и остаётся уставиться на эти руки в новой попытке предотвратить телесный контакт. На несколько секунд кажется, что он действительно может услышать смех мужчины, потому что, несмотря на все запреты и оковы, это было проигранной войной с самого начала. И будучи в своей палате наедине с психиатром, Натаниэль мог видеть знакомое болото, но ощущать всё те же мягкие прикосновения и осторожные поглаживания. Этого нельзя было избежать даже с помощью успокоительного, потому что его продолжали спрашивать и ждать ответа. И хотя он не запомнил ни одного психотерапевта, Натаниэль точно знал, когда наступит время встречи с Прустом или то, что между походами в кабинеты можно заметить фигуру командного психотерапевта. Он не сказал ей ни слова, хотя Бетси и пыталась говорить с ним почти каждый день. Натаниэль не мог предложить ей ничего стоящего, когда всё резко пало в пропасть из-за его действий. Это лишь вновь переполняло чашу эмоций, что разлеталась на тысячу осколков каждую ночь. Он был ближе знаком с другой правдой. Как Веснински, он точно знал, что от него будут ждать, когда на телефон придёт новое сообщение. Как сын своего отца, он точно знал, почему будет внимать каждому слову Морияма. Как человек, что прожил всю жизнь в доме с социопатом, Натаниэль знал, как скрывать неприглядную правду и действовать в тайне от других. И пусть сейчас Натаниэль может вернуться в общежитие лишь с новым грузом лжи и недосказанностей, он не упустит ни одной минуты этой утопии. И перед тем, как прочитает несколько иероглифов на экране, он будет полон новых воспоминаний с Лисами до того, как люди Морияма объявят его пропавшим, а после — мёртвым. Этот сюжет предсказуем и скоро достигнет своей кульминации. — Как ты себя чувствуешь, Натаниэль? — говорит Бетси тем временем. И по взволнованному взгляду он понимает, что пропустил не первое её предложение мимо ушей. — Я говорила с доктором Прустом о том, чтобы дать ещё одну неделю на восстановление, если тебе это нужно. Занятия начнутся в следующую среду. Как ты на это смотришь? На секунду Натаниэль задумывается о том, что ему вовсе не нужно следовать сладкой агонии и крепко хвататься за Лисов в этом тревожном ожидании. Он мог бы бесследно исчезнуть уже сегодня, но как далеко ему дадут уйти якудза без угрозы для жизней команды? Дадут ли ему уйти дальше дома в Балтиморе или с уже проявленным терпением будут ожидать более очевидной угрозы разрушения? Не столь важно на самом деле. Натаниэль в любом случае больше не может рассчитывать на спокойное восприятие ситуации со стороны Ичиро. Были использованы все ходы, и на поле вышла белая королева. Белой пешке нужно лишь подчиниться и ждать указаний, а не размышлять о собственных стратегиях, чтобы спасти своих товарищей. Натаниэль вновь сосредотачивается на скрещенных руках Пруста и тяжело сглатывает. — Нет, — коротко отвечает он, но не находит сил на то, чтобы сказать что-то ещё и лишь ожидает того момента, когда его, наконец, выпроводят к стойке регистрации. Потому что здесь он всё ещё пациент и всё ещё не имеет полноценного права голоса, когда напротив сидит один из тех людей, что всё это время проверял целостность наручников в палате и прописывал успокоительные. Помимо тех таблеток, которые каждый раз менялись в количестве, дозах и форме. — Если ты почувствуешь себя хуже, Ниэль, — напоследок говорит Пруст, — ты всегда можешь обратиться сюда или пообщаться с доктором Добсон. Натаниэль старается сохранять ровное выражение лица в ответ на смешинки в глазах мужчины, хотя это удаётся лишь до того момента, пока на его плечо не ложится тяжёлая рука санитара, и всё тело на секунду вздрагивает от неожиданного контакта. И Пруст улыбается на эту реакцию. Он улыбается, потому что знает, что смог запечатлеться в чужой памяти. Улыбается, потому что наравне с другими в кошмарах Натаниэля всегда будет фигура, что заставляет умолять. И, к сожалению, Натаниэль может вспомнить лишь запревшие слёзы от невыносимого гнева, потому что в реальности он никогда не будет достаточно сильным, чтобы остановить чьи-то руки. — Знаю, — сквозь зубы произносит он и, наконец, слышит желаемый звук открывающейся двери. Ещё немного. Совсем немного. Натаниэль старается скрыть то, как его шаг мгновенно ускоряется в коридоре, но на деле санитарам плевать на это, потому что официальное подтверждение на выписку от Пруста уже получено, и остаётся лишь забрать на стойке регистрации документы и пакет лекарств. Его и проводят, едва дойдя до этой стойки, когда негласно передают право отдать последние поручения женщине, что уже ставит печати на бумагах. Натаниэль едва удостаивает её вниманием и в последний раз осматривает окружающую обстановку. Его взгляд цепляется за знакомую фигуру, и он разом замирает, когда полностью сосредотачивается на тёмном силуэте Эндрю на фоне белых стен и яркого света. На несколько мгновений Натаниэль может ощутить прилив сил от присутствия знакомого, отчего, кажется, ускоряется и пульс. Но на деле он не замечает этого, когда всматривается в лицо Эндрю, что привычно лишено каких-либо эмоций, а тяжесть пристального взгляда вызывает небольшой табун мурашек по спине. Из-за этого не сразу бросаются в глаза синяки под глазами или перебинтованная правая рука, но это немного заземляет, когда Натаниэль заставляет себя вновь повернуться к женщине за стойкой и забрать у неё пакет с лекарствами. Сложенный вдвое лист, который также находится там, очевидно, объясняет дозировку и прочее, но это мало интересует юношу, потому он не дожидается момента, когда ему закончат объяснять все тонкости побочных эффектов, и делает шаги в сторону выхода. Натаниэль выходит на улицу с облегчённым вздохом и иллюзией, что он может хоть что-то контролировать в этой реальности. Тяжёлые шаги Эндрю звучат всего через несколько мгновений и, несмотря на достаточное расстояние и нарочитое безразличие, Натаниэлю неожиданно тошно и горько от присутствия этого человека в данную минуту. Он мог бы упомянуть и пламенеющую злость, но, кажется, она всё же погибла после сегодняшних успокоительных. И оставшиеся комки нечто бьют по вискам и напоминают о возможности исчезновения. — Я говорил тебе не предлагать того, что не можешь дать, — произносит Натаниэль после нескольких длинных минут или часов, пока его взгляд блуждает по знакомой обстановке без решётки. — Ты невозможно усложняешь мне работу, Веснински, — выдыхает Эндрю и поворачивает голову в сторону собеседника. — Пруст. Да или нет? Этот вопрос заставляет на секунду в ошеломлении уставиться на Миньярда, что ожидающе спокойно рассчитывает на простой ответ. И это всё же заставляет взорваться: — Нет, — отвечает Натаниэль и горячо продолжает: — Господи, нет, нестабильный пациент, что в прошлый раз надругался над врачом в этот раз не получил бы личные встречи с ним. Зато он получил одиночную палату с целыми наручниками и ежедневные уколы успокоительного, чтобы он не напал на других психотерапевтов. Он слушал множество не нужных лекций и всегда чувствовал руки санитаров на себе, которые обязаны были удержать его при случае. Но — ох! — прости, тебя интересует лишь одно. — Я пообещал защитить тебя. — И, как я уже сказал, у тебя херово выходит, — прерывает Веснински. — Тогда прекрати совать свою голову в петлю при каждой встрече с Рико, — с раздражением заканчивает Эндрю. — Так просто его выбешиваешь, чтобы снова напроситься на свидания с Прустом? Натаниэль морщится от очередного упоминания ситуации, когда Эндрю мог попасть под влияние Вильяма, но в этот раз не отступает: — Ты чего-то не понимаешь, — ещё более гневно говорит он. — Пруст просто уничтожил бы тебя, используя свою методику «реконструкции прошлых событий». Сколько у тебя было приёмных семей? Ты бы ощутил присутствие каждого из них. Эндрю опускает упрёк того, что он не нуждается в защите, или то, что мозг Веснински сгнил ещё в тот момент, когда он решил, что Пруст может обладать подобной информацией без каких-либо связей. Вместо этого он спрашивает: — И чем это было для тебя? — Там был только он, — Натаниэль резко ведёт плечом и настаивает: — Это неважно. Я всё равно уже мёртв. Он всегда думал об этом, когда не мог найти те разбитые части себя, которые давно были разрушены, но сейчас Натаниэль говорит это, вспоминая то, как достаточно скоро, несомненно, окажется мёртвым для Лисов и всех, кто знает его. Он будет слышать своё имя лишь из уст Ичиро, за которым будет следовать чёткий приказ и не более. А далее — белый шум из голосов провинившихся жертв и коротких фраз от людей семьи Морияма. Он вернётся в свои шестнадцать, когда отец полностью поручил ему не только непосредственное уничтожение человеческого «я», но и муторное заманивание жертвы в лапы Балтиморского Мясника. Тогда у Натаниэля не было вопросов, но теперь он понимает отчего в, казалось, обыденные дни к ним присоединялся Ичиро и цепко наблюдал за каждым его шагом. Стоило обдумать это ранее, но что для него имело значение в шестнадцать лет? Он потерял возможность играть в Юниорской лиге, а в памяти зияла прореха, где всё было связано с ядовитыми щупальцами дома. В шестнадцать Натаниэль уже два раза пытался оборвать линию жизни и, несмотря на ту же гиперальгезию, стремился нанести себе смертельные раны. — Мученик, — бросает Миньярд и указывает жестом следовать за собой к другой стороне здания, где стоит машина. — В следующий раз, когда кто-то начнёт создавать тебе проблемы, отойди в сторону и не мешай мне решать их. — Нет, — тотчас отказывается Веснински и останавливается, дожидаясь, когда Эндрю повернётся к нему. — Можешь бросаться словами о защите, но это не означает передачу моих проблем в твои руки. — Бросаться словами? Натаниэль делает глубокий вдох и говорит: — Я разрываю нашу сделку. — Только вышел из белой тюрьмы и уже хочешь выпилиться? — в голосе Эндрю слышна насмешка, потому что все эти обещания и сделки возникли для того, чтобы удержать Натаниэля здесь, а его существование не оборвалось после потери призрачного интереса. Эндрю закуривает. — Нет, но я не нуждаюсь в твоей части сделки, потому что, как я и сказал, это не работает. Натаниэль и не думал на самом деле, что это когда-нибудь сработало бы. Обещание Эндрю должно было лишь удержать его на один семестр, но он знал, что если бы в Лисью Нору пришла настоящая опасность, а Натаниэль стал бы её предводителем, то никакое обещание не удержало бы его. Он не может рисковать другими, когда позади стоят куда более опасные личности, нежели студенты с ножами и кулаками. — И чего ты ожидаешь? — всё-таки с презрением спрашивает Эндрю. Веснински считает это негласной победой и первой галочкой, что приблизит его к тихому уходу из команды. — Ничего, — пожимает он плечами и чувствует, как гнев вновь погибает где-то в районе желудка. — Мне не нужна сделка, чтобы играть за Лисов. — Кевин испортил тебя, — просто говорит Эндрю. — Когда ты дал обещание остаться, это было важнее интереса, что не давал сжечь своё существо или удачным дополнением? Натаниэлю требуется несколько долгих секунд, чтобы осознать вопрос, но его ответ понимают раньше, когда произносят: — Наркоман, — последнее, что говорит Миньярд и вновь продолжает путь к машине. У Натаниэля ухает сердце, когда это прозвище ясно показывает, что юноша знает всё о его намерениях, и ему приходится сжать руки в кулаки, чтобы успокоиться и не обманываться тем, что Эндрю может распознать и мотивы скорой смерти. Эндрю всегда был проницательным, и ему приходилось быть с этим вдвойне осторожнее, но удастся ли обойти капкан в этот раз, ещё предстоит выяснить. — Разве меня не должна встречать полицейская машина? — с подозрением спрашивает Натаниэль. — Проснулся интерес к разговору с копами? — язвительно уточняет Миньярд и всё же поясняет: — Тебе назначили суд. Так что до этого времени гуляй. — Суд? И я всё ещё не за решёткой? — удивляется он. — Не по адресу, — Эндрю пожимает плечами. — Несколько тысяч для твоей свободы были оплачены кошельком семьи Бойд. — Мэтт? — Натаниэль изумляется пуще прежнего и по-совиному хлопает глазами. Но больше ему ничего не говорят, поэтому он отбрасывает это до подходящего момента, когда видит машину, полную других Лисов. — Господи, Нил! — первым реагирует Ники и буквально выпрыгивает из машины, чтобы подбежать к Веснински и обнять его за плечи, отчего пакет с лекарствами оказывается где-то на земле. Натаниэль всё равно не планировал ими закидываться. — Ну наконец-то! Давай не будем делать традицией встречи возле этого гнетущего здания. Аарон, что стоит возле машины, казалось, хотел прокомментировать слова кузена, но после быстрого взгляда на близнеца продолжает молча наблюдать за весьма отвратительной картиной. — Мы потеряли слишком много времени, — соглашается Кевин, опершись на заднюю дверь. Ники тотчас подхватывает его недовольство и взрывается: — Верно! Хей, мы должны были забрать тебя ещё две недели назад. Это ужасно несправедливо! — Похнычьте об этом за закрытыми дверями, — прерывает Эндрю и садится за руль, уже не напоминая о том, что всем следует поторопиться или просто остаться здесь. Ники это не останавливает, когда он тащит Натаниэля за собой на заднее сиденье и безостановочно говорит: — Нет, серьёзно! Полицейские куковали здесь каждый день. А две недели назад просто прислали письмо с датой о назначенном суде. Разве они не должны были дождаться конца твоей терапии? К чему тогда ещё две недели? — Заткнись, Ники, — прерывает Аарон. — Ты ведешь этот монолог десятый раз только за этот день. — Будто у тебя нет вопросов к этой странной полицейской системе! — Плевать, — Аарон возводит глаза к небу и отворачивается к окну. Взамен к ним поворачивается Кевин на переднем сиденьи и говорит: — Они не могут ещё больше мешать игровому сезону. — Они буквально могли оставить его в тюрьме, — напоминает Аарон. — Экси — не центр Вселенной, Кевин! — Ники повышает голос, и Натаниэль с удивлением подмечает, как Дэй чуть ли не поднимает руки в капитуляции и молчаливо поворачивается в своём кресле обратно. Не просто так. Ники часто говорит о том, что зависимость от одного спорта не привлекательна, но сейчас юноша намекнул на то, что Кевин не имеет права голоса в этой ситуации, потому что его не было в доме Хэммиков на День Благодарения. В тот день никто не думал об экси, и замечания Кевина лишь ещё больше цепляют, когда на кону стояло нечто большее, нежели слаженная игра. — ずいぶん長い間、行方不明だったんですね, — говорит он вместо каких-либо других слов и с толикой злости добавляет: — また逃げ出したかと思った. Натаниэль не в настроении подбирать язвительные комментарии для «двойки», поэтому он просто пропускает его реплики мимо ушей и также устремляет свой взгляд в окно. Нет смысла что-либо доказывать или объяснять Кевину, когда скоро это всё станет пеплом. На самом деле многое теряет смысл, когда в твоих sms-сообщениях появляется бессрочный счётчик смерти, но Натаниэль всё ещё здесь и всё ещё стремится ухватиться за последние искры жизни. Он кидает быстрый взгляд на Эндрю и почти готов ему сказать «спасибо». Потому что лишь с его опрометчивыми решениями и моралью «действуй вопреки» Натаниэль вновь почувствовал вес клюшки в руках и выбрался из стен Балтиморского дома. Потому что, естественно, только Эндрю мог это сделать, не задавая лишних вопросов и тайно проанализировав возможные ходы. Год назад Натаниэль посмеялся бы над придурком, что пообещал бы ему несколько месяцев вдали от приказов отца и его помощников. Он бы посмеялся над невозможностью происходящего и указал бы на протекающую крышу. Сейчас он готов разрыдаться от того, что ожидаемый конец действительно скоро настанет и вернёт его в родную топь. Возможно, в другой жизни Натаниэль мог бы назвать Лисью Нору своим домом, а Лисов — семьёй, но реальность такова, что оранжевый цвет ему положено видеть только в учебниках, а облегать тело позволено тёмной ткани, на которой не каждый заметит кровь. Он невольно проводит рукой по шрамам запястья и безуспешно пытается забыть о призрачном присутствии Ичиро и телефоне в кармане. Он не настолько глуп, чтобы не понимать, что «странная полицейская система», о которой Ники упоминал несколько раз, заключалась в переговорах с Мориямой. Если бы Ичиро не понравилось то, что он увидел, Натаниэль бы оказался на электрическом стуле, и никакие суды его не спасли бы. Что также не означает, что его задницу будут выпутывать из этой истории. Это было бы и удобнее, окажись оступившийся студент в тюрьме, после чего его найдут мёртвым через несколько недель или месяцев. Ичиро же даёт ему полную свободу действий до Судного дня, потому что точно уверен, что после этого ему не придётся разбираться с бунтарством нового палача. Натаниэль слишком устал, чтобы пытаться искать лазейки. В конце концов, его жизнь никогда ничего не значила. Возможно, Натаниэлю будет легче пройти через Ад в этот раз со знанием того, что его жизнь впервые станет щитом для других людей. Возможно, ему будет легче, если он будет держать отцовский резак с воспоминаниями о Лисах. Натаниэль не любил пользоваться топором. По большей части потому что ему не хватало мышечной массы, чтобы свободно рубить кости, но это было также маленьким протестом и нежеланием уподобляться Балтиморскому Мяснику. Натаниэль точно помнил, как и при первом убийстве, прошёл мимо отцовского топора, что в итоге оказалось единственным воспоминанием о первом кровопролитии. Натан слишком часто демонстрировал свою работу и зазывал сына в подвал, отчего происходящее скоро спуталось в голове, и Младший не мог сказать, когда в действительности впервые перерезал чужие артерии. Его непрозрачные и невидимые бунты, однако, не поощрялись со стороны матери. И вскоре это надоело Натану достаточно, чтобы приказать сыну попрощаться с ней. Натаниэль не успел, но взамен не сжёг отрубленную голову женщины и, подобно могильщику, поручившему эксгумацию летаргического бедняги, спрятал в своей комнате, положив на одну из мягких подушек. Он неотрывно несколько часов наблюдал за расслабленным лицом матери, которая никогда и не мечтала о спокойном сне рядом с отцом, всегда вздрагивая от каждого шороха. Натаниэль с замиранием сердца смотрел в родные черты лица и едва дышал, пока в мыслях против воли звучали слова прощания. Лишь утром, когда ему удалось проспать около часа, он убедился в том, что Мэри действительно мертва. И Натаниэль пригладил её волосы и вслух сказал: «до встречи», прежде чем сжечь последнее доказательство существования добродетели в этом доме. Даже сейчас он может безошибочно уловить запах жжёной плоти, отчего чувствует себя лучше, представляя рядом фигуру матери, которая вновь и вновь напоминала бы сливаться с обстановкой и не противиться. Жаль, это не помогло ему также незаметно ускользнуть от Мориямы, как он избегал лишних наказаний от отца. Тогда он мог бы сейчас вновь почувствовать крепкую, но успокаивающую руку Мэри на своём плече. Натаниэль вновь фокусируется на обстановке вокруг, когда машина подъезжает к знакомому двухэтажному дому. — Что мы здесь делаем? — уточняет он. — В общежитии тебя оккупируют другие Лисы, — незамедлительно делится Ники. — Лучше принять душ и переодеться здесь. Аарон скользит взглядом по расслабленной фигуре Эндрю и с недовольством всё же отмечает: — Мы действительно просто упустим тот факт, что сидим в одной машине с серийным убийцей? — Аарон!.. — восклицает Хэммик, но его тут же перебивают: — Ты не видел этого, — он с презрением переводит взгляд на Натаниэля и продолжает: — Всё было так легко и просто, словно ты делаешь это каждые выходные. — Выметайтесь отсюда, — наконец говорит Эндрю и первым покидает водительское кресло. Натаниэль ловит ещё один презрительный взгляд Аарона, отчего вынужден выйти через другую дверь и вновь попасть в лапы нескончаемого эмоционального монолога Ники. К счастью, все, кроме Эндрю, остаются на первом этаже, когда ему вновь указывают пройти в спальню и кидают в руки чёрные вещи. Что-то в сознании Натаниэля противится подобному дежавю и он вслух говорит: — Ты не должен возиться со мной. Теперь, когда это ничего не значит. Эндрю тотчас устанавливает зрительный контакт и долгие две минуты, а может и все полчаса, смиряет Веснински острым взглядом, словно тот в чём-то провинился. Натаниэль впервые не согласен с этим. Он просто не понимает. И в конце концов, Эндрю лишь медленно поднимает предплечья и снимает знакомые повязки, которые также бросает в кучу вещей, но задерживает на них взгляд, прежде чем ответить: — Если тебе не нужна сделка, чтобы играть за Лисов, то мне не нужна сделка, чтобы оставаться рядом. Натаниэль не замечает, как эти слова медленно растапливают золотую фольгу в знакомый жидкий металл, отчего он шумно сглатывает и заставляет себя опустить взгляд и не смотреть в глаза, которые не должен был увидеть ничтожество вроде него. От этого он сжимает крепче вещи в своих руках и лишь теперь замечает, что брошенные повязки оказались теми же, которые он рачительно надевал на Эндрю в доме Хэммиков. Ох. Ох. Натаниэль вновь сглатывает и заполняет пространство в голове воспоминаниями о том, как Эндрю оправдывал каждое своё действие обещанием. Тому лишь невозможно так просто отступить от брошенных слов, и это терпимо принять с учётом того, как неестественно теперь смотрится Кевин в машине кузенов или какие взгляды обращаются на Аарона, когда упоминается одна из Лисичек. Натаниэля и зацепили не результаты всех сделок и переговоров, а то, как трепетно и ответственно Эндрю относится к каждой из них. И собственные жестокие слова были сказаны лишь с расчётом того, что растущее раздражение Миньярда заставит действительно забыть одну из проблем. Не вышло. Натаниэль переводит взгляд на оголённые предплечья Миньярда и с пущим удивлением отмечает, как открытую кожу не стараются спрятать от посторонних глаз. Натаниэль не может этого выдержать. — Прекрати, — говорит он. — Я ничего не делаю, — передразнивает Эндрю, но тотчас опускает рукава толстовки и поворачивается в сторону выхода. — Уедем без тебя через десять минут. Натаниэль делает медленный вдох и выдох, прежде чем начать считать по-японски и унять маниакальную дрожь в руках. Он знал, что будет не просто, и сейчас стоило бы собрать все свои комки страха и выбросить в открытое окно, потому что время золотой агонии никогда не означало безмерную негу удовольствия. Он знал и знает это, но видеть оголённые предплечья Эндрю без повязок, которые юноша отказывался снять даже в психлечебнице, резко выбило его за черту, где ему никогда не позволено было находиться. Натаниэль всё время барахтался где-то в пучине, не имея шанса увидеть береговую линию, а сейчас подошёл к ней настолько близко, что она обжигает его кожу. Натаниэль не достоин находиться по ту сторону черты, и подобная игра, где его, словно мулетой, поманило в сторону Лисов, лишь доказывает это. Он думает о том, чтобы отложить повязки и оставить их на кровати Эндрю, но невыплаканные слёзы в горле не дают рукам отбросить чёрную ткань. Натаниэль позволяет себе на миг забыть о телефоне в заднем кармане, чтобы закрыть собственные предплечья. Натаниэль садится в машину в тот момент, когда его отчаяние легче скрыть в толпе, нежели в одинокой комнате. Он уговаривает себя вновь вернуться к поглощающему ничего, но раз за разом ему лишь сильнее хочется рыдать и рвать на себе кожу. Он знает, что это будет постоянной аксиомой, пока его «я» находится с Лисами и хризалиды этой связи рвутся под натиском реальности. Натаниэль очень хочет умереть. Натаниэль очень хочет жить. И обе эти правды разобьются о скалы, когда в руках окажется знакомое холодное орудие. Он опускает взгляд на повязки и впервые хочет мечтать, мечтать, мечтать… Ранее это безапелляционно отвергалось, потому что не имело смысла, потому что не воспринималось всерьёз, потому что мешало, но сейчас в мыслях невольно проскальзывают возможные сюжеты окончания первого года в университете и переход на второй год. Это звучит настолько свободно, насколько Натаниэль чувствует себя скованным. У него не было мыслей о том, чтобы профессионально играть в экси или предполагать любую другую профессию. Натаниэль и сейчас не уверен в том, что большую часть жизни готов посвятить спорту, но он бы сделал это, если бы продолжал общаться с Лисами. Его взгляд возвращается к затылку Эндрю перед ним, пока всё тело игнорирует присутствие второго близнеца, что, несмотря на все предупреждения, сел с ним рядом и не позволил того же Ники. С подобной осторожностью к нему относится разве что Кевин, что всю дорогу бросает на Натаниэля испытывающие взгляды, словно чего-то ждёт. Натаниэль это почти не замечает за своими мыслями, когда одна его рука проводит незамысловатые линии по ткани повязок, а глаза неотрывно смотрят на чужой затылок, утопая в моменте. Он резко вздрагивает и несколько раз быстро моргает лишь в тогда, когда машина резко тормозит и впереди можно заметить знакомый порог общежития. — Через полчаса уже тренировка, — напоминает Кевин в своей приказной манере. Эндрю не удостаивает его ответом, но по тому, как он лениво покинул водительское кресло, ответ очевиден и прост: «Значит поедем через полчаса». Натаниэль частично благодарен за это, потому как у старшекурсников не будет бесконечно большого количества времени на разговоры, но утолит голод в информации. И пока время говорит о том, что старшекурсники только покинули здание университета, Эндрю сам проходит в общую комнату, где остался мусор от вчерашней пьянки. Натаниэль не спрашивает отчего он устраивается на диване здесь, а не в своём блоке, но подозревает, что это не связанно с внезапным желанием пообщаться с другими членами команды. В конце концов, Натаниэль садится рядом и неожиданно замирает от вида знакомого полиэтиленового пакета, который бросают вместе с содержимым на кофейный столик. — Я бросил их, — со злостью отмечает он. — Сейчас как раз время для дневных таблеток, — противопоставляет Миньярд. — Я не буду больше глотать наркоту, — почти рычит Натаниэль, но даже сейчас в этой интонации присутствует отчаяние и лишь прозрачное и невидимое сопротивление. — Это антидепрессанты, — поясняет Эндрю и раскрывает левую ладонь, в которой уже лежит таблетка. — Каждые пять дней нужно повышать дозу, но начать стоит с 5 миллиграмм, — он разламывает её напополам и тотчас проглатывает одну половину, после чего протягивает вторую со словами: — Твоя очередь. Натаниэль запоздало и ошалело едва успевает поймать в воздухе препарат, но с резким пониманием ситуации горько усмехается: — Наркоман будет только рад законному разрешению на таблетки. Эндрю словно ждал этих слов, когда со знакомой скукой ведёт плечом и легко отвечает: — Этот препарат даже близко не стоит, — он устанавливает зрительный контакт и, словно раненый хищник, медленно говорит: — Суд назначил мне принудительное принятие психотимика, потому что избить каких-то уёбков до полусмерти из-за того, что те напали на Ники, оказалось слишком жестокой мерой. «Псих», — кричал каждый в той комнате. Натаниэль успевает послать удивлённый взгляд, прежде чем он прячет где-то далеко какие-либо другие эмоции, но его руки отчего-то сжимаются в кулаки. Не из-за истории Эндрю или его неожиданной правды, а из-за осознания того, что для этого разговора основательно и рассудительно подготовились. Эндрю знал, что Натаниэль даже близко не посмотрит в сторону препаратов, поэтому ему пришлось воспользоваться тем, что действительно зацепило бы оскомину принятия. Но Натаниэля это лишь разозлило: — Ты не обязан это делать, — он проводит линию указательным и средним пальцами по ткани повязок и обвинительно добавляет: — Ты хоть уверен в том, что это тебе не навредит? — Я делаю только то, что хочу, — словно в сотый раз напоминает Миньярд и спокойнее продолжает: — Мне предлагала их Би, но тогда я отказался. — Отчего же ты согласен сейчас? — Я обещал быть рядом, — заключает он непреложную истину. — И это не только про физическое присутствие. Натаниэль почти открывает рот, но резко осознаёт, что дальше Эндрю лишь будет повторять уже данные ответы. И все колкости неминуемо утопают в желудочной кислоте, когда Натаниэль видит, как на самом деле Миньярд ненавидит любые наркотики и колёса. Он также через силу и сопротивление принимал каждые десять миллиграмм и терпел побочные эффекты лишь для того, чтобы продолжать следовать своим обещаниям. Лишь для того, чтобы оставаться подле своей семьи. И сейчас Эндрю вновь готов опустошать блистеры ради человека, которого он не согласен отпустить. Натаниэлю тошно. На секунду он представляет как начнёт убеждать Миньярда в бесполезности возникшей затеи: его пальцы подрагивают лишь от ощущения таблетки в руке. И не может оторвать глаз от топлёного золота, когда раз за разом ищет ответы, которые убедят Эндрю не следовать глупому обещанию, но сила каждого слова недостаточно велика, чтобы стереть буреломы, что образовались из-за незримо открытой и замшелой правды и приличествующего жеста принятия препарата. Натаниэль был с самого начала в проигрыше, потому что Миньярд знал, куда и как бить. Но он не чувствует себя проигравшим, когда принимает это и кладёт таблетку на язык. Лишь волосы становятся дыбом от возможных побочных эффектов и потери контроля над собственным телом. — Ты можешь ощущать тошноту, — ровно говорит Эндрю и знакомо опускает ладонь на затылок, слегка сжимая. — Или головную боль. Возможны проблемы со стулом, но это всё. Нил, это всё. Ты меня услышал? — Да, — отвечает Натаниэль и судорожно вдыхает воздух, сосредотачивая сонм ощущений в заученном прикосновении и услышанной информации. Он не превратится в пластилин в руках Пруста через несколько минут, а ориентирование в окружении не сузится до смазанного импрессионизма. Натаниэль здесь и сейчас лишь поднимет свой взгляд и увидит того же Эндрю, почувствует всё ту же ткань повязок, услышит всё тот же спокойный тон голоса и ощутит всё тот же отчаянный стыд из-за всей лжи и скорого «прощай». После едва не взорвавшей всё сущее панической атаки, которой удалось избежать едва ли, Натаниэль готов молить о завершении дня. Утром его успели накачать успокоительным и теперь два часа дня ощущались как десять вечера. Тем не менее, он согласен пропустить все разговоры, но попробовать вновь забить мяч в ворота. Натаниэль знает, что эта свобода мыслей на поле поможет дышать сегодня увереннее. Он возвращает своё внимание к глазам напротив, но в следующий момент вздрагивает от того, как дверь открывают с громким хлопком, и Веснински вместо привычного поворота головы заставляет себя тут же встать и обратить внимание на вошедших. Оно сразу же цепляется и останавливается на явно разозлённом Мэтте, что делает на три шага больше, нежели остальные. — Я предупреждал, что Чудовищам сюда вход воспрещён! — Мэтт, всё в порядке, — Натаниэль инстинктивно выводит одну руку вперёд для защиты, что заставляет Бойда остановиться и перевести взгляд с одного парня на другого. — Это не «в порядке», Нат! Ты не знаешь значение этой фразы, — обречённо говорит Мэтт и настаивает: — Слушай, я не знаю что за чертовщина там произошла, но в итоге их дерьмо должен разгребать ты, разгуливая по судам. — Ты даже не знаешь, что произошло, но заведомо винишь во всём компанию Эндрю, — противопоставляет Натаниэль и тогда обводит взглядом и девочек, что стоят у двери. — Если у вас есть только обвинения и никаких вопросов, то можно отправляться на тренировку. — Аарон сказал, что это было не первое твоё убийство, — бросает Элисон, когда его отделяет пара шагов от двери. Натаниэль усмехается и отвечает: — Это всё ещё не вопрос. — Хорошо, — соглашается она и слегка касается волос на макушке парня. — Тогда мне необходимо ещё двадцать минут, чтобы привести безобразие на твоей голове в человеческий вид. — Кевин тебя убьёт, — тут же со смехом отмечает Дэн. — Пусть попробует и тогда он проснётся с праймером в своей заднице. Но, — Элисон вновь обращается к Веснински, — тебе тоже не помешает консилер. Господи, ты вообще спал? Натаниэль предпочитает замять этот вопрос, когда в его груди разливается тепло от каждой новой реплики Лисов и той лёгкости, что за ними следует. Так свободно, легко, непринуждённо. Это в очередной раз разрушило все его гнетущие представления возможных перепалок и колкостей, разрушило очередную часть социального пузыря и наполнило новой порцией скорби. — Мои волосы в порядке, — говорит он вместо этого и почти улыбается от того, как каждый закатывает глаза. К сожалению, это даёт ту самую паузу, которой пользуется Мэтт. Он делает ещё несколько шагов в направлении дивана, но Натаниэль не ждёт следующих слов, когда хватает его за запястье и пытается повернуть в свою сторону. — Всё в порядке, Мэтт, — повторяет он и подчёркивает: — Не надо. Я сам способен о себе позаботиться. Бойд очевидно готов поспорить с брошенными словами, но после нескольких секунд всё же расслабляет плечи под внимательным взором ледяных глаз и вымученно кивает. — Но это не значит, что я согласен на твоё молчание, — добавляет Мэтт. — Ты должен нам правду. — Не сегодня, — отмахивается Натаниэль и указывает в сторону коридора: — Нас ждёт тренировка. — Потерянный близнец Кевина, — смеётся Элисон, а Рене добавляет: — Рада вновь тебя видеть. — Я тоже, — почти бессознательно отвечает Веснински, но задерживает взгляд на старшекурсниках, когда от словесного признания в груди вспыхивают лавовые гейзеры, а Элисон пытается скрыть своё самодовольство. — Это всё очень мило, — говорит она, — но это не поможет мне игнорировать гнездо на твоей голове. Так что через пять минут жду в ванной-парикмахерской. — Напомни мне почему я согласен? — У тебя нет выбора, детка, — смеётся Элисон и посылает напоследок воздушный поцелуй. Рене и Дэн следуют за ней, пока последняя возводит глаза к небу и больше беспокоится скорой тирадой королевы. — Спасибо, Мэтт, — незамедлительно говорит Натаниэль, когда слышит хлопок двери. — Мне сказали, что твоя семья заплатила круглую сумму за мою свободу. Я не стою этого. — Ты стоишь каждого цента, — хрипло отзывается тот. — Поверь, малыш, это не стоило бы меньше, если бы у нас хватало игроков или победа в сезоне не была бы нашим приоритетом. Это были бы такие же поиски знакомых и родственников, что могли бы помочь с залогом. — Спасибо, — мягче повторяет Натаниэль, несмотря на количество мнимых пластырей, которые ему пришлось бы использовать после всех кровоизлияний от таких простых слов, что не думал услышать десятый номер. И уж точно это не ожидал услышать будущий Мясник. Тот шестнадцатилетний мальчик, который вынужденно бросил спорт и предстал перед Лордом пока его руки были в крови, а жертва истошно выкрикивала молитвы. — Лучше расскажи нам всё в подробностях, — уголки губ Мэтта приподнимаются, но он не думает переводить свои слова в шутку, потому что его терпение к неизведанности давно должно было кончиться на моменте ночного удушения. — Я попробую, — соглашается Натаниэль и это даёт Бойду зелёный свет на быструю подготовку к тренировке. — Не откинься до того момента, когда найдёшь лучший день для побега, — бросает Эндрю, продолжая спокойно полу лежать на диване. — Обслуживание в больницах дорожает с каждым месяцем. — Я не планирую бежать, — раздражённо отзывается Веснински. — Попробуй ещё раз, — индифферентно продолжает Эндрю. — Чтобы научиться врать, нужно много практики. — Это бессмыслица. — Тогда разубеди меня, что твоя нужда разорвать сделки и убедить окружающих в своей защищённости не пошаговая инструкция к скорому исчезновению, — предлагает он и ждёт ровно десять секунд, когда ошеломлённый вид Натаниэля с лёгкой злостью становится окончательным ответом. Эндрю встаёт, но более ничего не говорит, направляясь в свой блок. Его недовольство выражают лишь оглушительный хлопок двери и тяжёлые шаги, которые отдаются в голове юноши вместе с избыточными килогерцами сердечного ритма. Натаниэль ненавидит себя. Натаниэль хочет оправдаться перед Эндрю. Натаниэль не хочет сбегать. В противовес он мечтает лишь о возможности остаться в Пальметто до конца выпуска, но он не успеет открыть и рта, когда пуля окажется в голове Эндрю как вишенка на трупах Лисов. Натаниэль всегда легко представляет как Ичиро приближается к Эндрю как к последней стене, что не даёт вернуться в толщу убийств и пыток. Натаниэль легко представляет как его «я» находит загробный покой от этого зрелища и последующее существование не становится возможным. Он легко представляет как любое непослушание отразится на Лисах во стократ, но без возможности мгновенной смерти Натаниэлю легче существовать с крупицами информации об их счастливой жизни. «Я жду!» — доносится из-за двери крик Элисон и Веснински облегчённо выдыхает вместе с новым уведомлением в телефоне. Он быстро проверяет папку сообщений, старательно обходя взглядом японский текст, и останавливается на единственном «0».