***
От скрипа двери тонкие волоски встали на загривке. Лили затравленно оглянулась на высящуюся позади внушительную фигуру Джеймса. Тот улыбнулся ободряюще. Вздохнула, собираясь с силами. Она была очень благодарна мужу за то, что он не торопил ее. Сжала кулак, впиваясь ногтями в ладонь, и сделала шаг через порог. Все выглядело таким привычным. На этой кухне она готовила обед каждый день последние два года, с тех пор, как они переехали сюда. Переворачивала оладьи лопаточкой, поджаривая их до золотистой корочки так, как любил Джеймс. А сколько разговоров и встреч с друзьями прошло в этой гостиной! Не считая долгих зимних вечеров, наполненных смехом, в компании мужа и сына, под доносящийся с кухни аромат запекающегося в духовке тыквенного пирога, дразнящего своими пряными нотками. Все казалось таким привычным, таким знакомым, а в этом теплом солнечном свете — таким безопасным… Вот только прихожая уже не выглядела по обыкновению тесной. Детской коляски в углу не стояло. Дверь мягко щелкнула замком за спиной. Но вовсе не этот щелчок услышала Лили. Фантомный осенний холод обдал ноги призрачным морозом, а она видела только лежащий в углу у лестницы сухой листок, коричневый, как старый полуистлевший пергамент. Бывший когда-то оранжевым, влетевший с порывом ветра через распахнутую дверь и на пару шагов опередивший высокую фигуру в черной мантии. Она смотрела на этот листок, не в силах пошевелиться, а ноги словно примерзли к полу. Горло сжалось, а вдохнуть стало почти невозможно, грудь придавило не просто камнем, а массивной скалой. Сердце бешено колотилось о ребра, а ладони покрылись холодным липким потом. Вовсе не солнечный день видела она перед собой. Вновь промозглая ночь укрыла своим давящим пологом, душила своей тьмой, озаряемой лишь мигающим светом фонаря за окном. Костлявые пальцы сомкнулись на ее горле. Они, казалось, принадлежали самой смерти… Или же магу, ее олицетворяющему? Она вздрогнула, почувствовав, что чьи-то руки опустились ей на плечи, и чуть не закричала. Не понимая, где она находится, не понимая, когда она. — Все в порядке, милая? Слышать этот родной голос было неожиданно в той липкой панике, в которой она барахталась. И одновременно он даровал шаткую опору, соломинку, за которую можно было ухватиться в попытке устоять в сносящем ее потоке. Она вцепилась в нее и наконец смогла вдохнуть, вынырнула из темной воды на поверхность. Сердце стучало где-то в горле. — Да, — шепнула Лили почти неслышно. Она не может сдаться. Не может позволить ему захватить контроль, держать ее в страхе всю оставшуюся жизнь. Его фигура давила, словно нависая над головой, но это была лишь иллюзия. Его нет рядом и никогда больше не будет, по крайней мере, в этом доме. Она внезапно поняла, что обхватила свои плечи, сжавшись, словно пытаясь стать меньше и незаметней. С усилием она опустила руки вниз. Собрав все оставшиеся силы, сделала шаг вперед. После этого первого шага стало немного легче. Лили заставляла себя шевелиться, занималась чем-то механически — протирала пыль, перебирала продукты в холодильнике, уничтожая то, что уже испортилось. Пальцы наткнулись на банку с детским пюре, и она несколько минут поглаживала холодное стекло, прежде чем произнести «Эванеско». Потом она долго сидела на полу перед холодильником, прислонившись спиной к гладкому белому металлу, и смотрела в пустоту. Она знала, что Джеймс сейчас занимается тем же самым в гостиной, собирая разбросанные по полу игрушки и разноцветные кубики. Знала, и не могла заставить себя присоединиться к нему, так и продолжая сидеть на холодной кафельной плитке. Этот день тянулся, казалось, вечность, лип к рукам и хлюпал болотом под ногами. Никто из них так и не осмелился зайти в детскую. Они оба проходили мимо закрытой двери, стараясь не смотреть на белое полотно, на эту круглую золотую ручку, которая так и манила коснуться ее. Они почти не разговаривали, обмениваясь лишь ничего не значащими фразами. Под вечер в доме стало чисто и непривычно пусто. Лили не могла удержаться и не взглянуть на угол прихожей. Засохший полуистлевший лист пропал, словно его никогда и не было. Ночь опустилась бархатным синим пологом. Лили старалась концентрироваться на мягком желтом свете настольной лампы, чтобы не обращать внимания на захватившую углы шевелящуюся тьму. Она сидела в постели, перестеленной чистыми простынями, и вдыхала аромат цветочной свежести кондиционера для белья. Руки против воли нервно комкали одеяло, а закрывать глаза категорически не хотелось. Иррациональный страх жил внутри, неподконтрольный и пробирающийся из самых глубин подсознания. Казалось, что сейчас она сомкнет веки, заснет… А когда проснется, то снова будет там, среди облезлых стен и тусклого мерцания увитых бронзовыми змеями газовых фонарей, а все это окажется глупым сном. Матрас прогнулся, когда Джеймс сел на кровать с другой стороны. Он молчал. Лили чувствовала на себе его взгляд, знала, что он хочет заговорить. Хочет, но не знает, как, и подбирает слова. Она прекрасно понимала его состояние — ей самой тоже ничего не шло в голову. Казалось, никакие слова не способны выразить ее эмоции, не способны разбавить эту вязкую тишину, будто навеки поселившуюся в их доме. Как можно было облечь в форму эти чувства, когда они не имели никакой формы, лишь пожирали изнутри бурлящей кислотой, плавящей саму суть? — Иди сюда, — Джеймс притянул ее к себе, обняв за плечи. Она уткнулась в его шею, от которой пахло пряным гелем для душа и чем-то родным, успокаивающим и дарящим уверенность. Почувствовала, как губы коснулись ее виска. Этот близкий и домашний уют, равновесие и мягкое тепло — то, чего ей так отчаянно не хватало последние недели. То, чего она была лишена, и теперь всем своим существом тянулась навстречу, желая раствориться в нем. Ее губы встретились с его, и она забылась в этом нежном поцелуе. Его объятия заставляли ее отринуть все плохое, сконцентрироваться на здесь и сейчас. Ощутить себя в безопасности. Наконец не одинокой, а рядом с близким человеком, под его защитой. Джеймс всегда был константой, неизменной частью ее жизни. Он прочно стоял на ногах, был уверенным и знал, чего хотел. Когда он на пятом курсе заявил, что женится на ней, она только смеялась, издевательски и недоверчиво. Но Джеймс всегда добивался своего. Совсем как… Нет, она не собиралась сейчас думать о нем, не в такой момент. Он потрепал ей достаточно нервов, он вывернул ее наизнанку, потоптался по душе и телу, чуть не убил. Лучшее, что она может сделать, самое обидное для него — просто забыть о нем и всем, что он сотворил. Забвение — вот чего он заслужил. Она нырнула левой рукой в по обыкновению растрепанные, чуть влажные после душа волосы Джеймса. Пропустила их сквозь пальцы. На указательном они осязались как-то непривычно, словно что-то мешалось, пряди цеплялись за костяшку. Но она отмела непонятные ощущения, концентрируясь на таком родном и близком. Поцелуй постепенно углублялся, становясь все более сладким. Лили погружалась в него, а сжавшийся в груди ком помалу расслаблялся. Так хотелось просто забыться в нем, почувствовать себя как прежде. Целостной, любимой, на своем месте, без этой поглощающей тьмы. Растопить лед, сковывающий стеклянными кандалами. И ее усилия дали свои плоды — дыхание становилось все легче и чаще. Джеймс привлек ее ближе к себе, нежно провел ладонями по спине поверх тонкого хлопка ночной рубашки. В его объятиях все становилось таким правильным, таким знакомым. В его руках она вновь ощущала себя собой. Это было тем, что сейчас требовалось, — расслабиться, отпустить тревоги, хоть на какое-то время почувствовать, что они только вдвоем во всем мире и ничто другое не важно. Лили плавно опустилась спиной на постель, потянув любимого за собой. Она почувствовала губами довольную улыбку Джеймса. Его руки блуждали по ее телу, поглаживая нежно, но настойчиво, и она растворялась в этой неге, обнимала за шею, притягивая ближе. Ощущала его приятную тяжесть, жар его тела. Круглые очки отправились на тумбочку, белая ночнушка полетела на пол. Лили подцепила его домашнюю футболку за край и потянула наверх. — Какая нетерпеливая. Мне это нравится! Джеймс усмехнулся и отклонился назад, стаскивая одежду через голову. Лили успела воспользоваться моментом и погладить его плоский живот, полюбоваться его спортивной фигурой. Ее взгляд прошелся по верхним двум кубикам пресса, по широкой груди. Ткань на секунду закрыла его лицо, но он справился с ней и выскользнул из горловины футболки, темные кудри волной упали на лоб… В Лили уперся взгляд холодных голубых глаз из-под длинных черных ресниц, а тонкие бескровные губы изогнулись в издевательской улыбке. Она застыла на постели, а сердце перестало биться, ухнув куда-то вниз. — В чем дело, дорогая? — одна бровь саркастически поднялась вверх, пока Лили не дыша смотрела на острые скулы, выделяющиеся в полутьме еще резче обычного, а знакомые шипящие звуки его голоса поползли мурашками по спине. Дар речи покинул ее, в эти мгновенья казалось, что она никогда в жизни больше не произнесет ни звука, не сдвинется с этого места, словно примерзнув к кровати, глядя в его глаза, на его гипсово-белую обнаженную кожу. Эта секунда растянулась на бесконечность. А затем она заорала, отшатнулась назад, врезалась спиной в изголовье кровати. Дико, совершенно себя не контролируя, истерически. Она молотила по воздуху перед собой, пока паника раскручивала свою спираль. Его руки порывисто схватили за плечи, и она ударила по ним, пытаясь оттолкнуть. Отворачивала лицо и мотала головой, только бы не видеть этот взгляд, горящий красными искрами, не чувствовать прикосновений его тонких пальцев, оказаться как можно дальше. Она думала, что в безопасности! Но она никогда не будет в безопасности, он всегда будет с ней, ей не вырваться и не сбежать, он сожрет ее, уничтожит изнутри. Словно тяжелые тиски сдавливали душу и тянули наружу по кусочкам. — Эй! Эй! Что случилось?! Милая? Что с тобой? — голос Джеймса наконец достучался до ее разума. Она замерла, тяжело дыша, глядя вниз и не смея поднять глаз. — Эй, посмотри на меня! Это всего лишь я, тут нет никого! Медленно и нехотя, преодолевая собственный ужас, застывший комом в горле, она все-таки подняла голову, глядя на него сквозь завесу рыжих волос. Родное круглое лицо, обеспокоенные карие глаза, вечно растрепанные темные волосы. Прямые волосы. Она жадно разглядывала его мягкие черты, такие знакомые и безопасные. Может ли она верить тому, что видит, или это лишь морок? Что из этого было настоящим? Грубые мозолистые пальцы сжимали ее плечи. Она сконцентрировалась на этих ощущениях, подняла дрожащие руки, ощупывая его широкие плечи, крепкую шею. Такое близкое и реальное, греющее ее ледяные пальцы своим теплом. Она потерянно всхлипнула. А в следующий момент уже вовсю рыдала, когда облегчение накрыло с головой. Которое все равно было не в силах растворить горечь во рту, смыть эту грязь, приставшую к коже, казалось, навеки. Она подалась вперед и уткнулась в плечо своего мужа, пряча лицо, вздрагивая всем телом. Он осторожно обнял ее, притянул к себе, поглаживая по спине и нашептывая что-то успокаивающее. Но существовало ли в этом мире хоть что-то, что может вернуть ей покой?Часть 14. Дом, милый дом
5 апреля 2022 г. в 18:00
Черный морок обступал со всех сторон, казалось, сама тьма обнимает, обвивая своими холодными щупальцами. Она давит, мешает вдохнуть. Хочется убежать, но нет опоры под ногами. Все измерения пространства потеряли свою целостность и взаимосвязь, не разобрать направлений, даже тяготение отсутствует. Хочется вырваться, однако тьма не обладает плотностью, воздух неровный в своей затхлой мути, но неосязаемый — не отделить от себя. Хочется спрятаться, но вокруг нет ни предметов, ни людей. Не за что уцепиться, некуда забиться. Остается только свернуться в комочек, пытаясь стать маленькой и незаметной, по возможности уменьшить площадь кожи, соприкасающейся с этой чернотой. Но та внезапно всколыхнулась и зашевелилась.
Лили с криком подскочила с кровати. Глаза еще несколько секунд видели перед собой лишь тьму, пока сердце заходилось в груди. Волосы прилипли к мокрому лбу, а кислорода отчаянно недоставало, и она порывисто хватала ртом воздух, а тот вставал комом в пересохшем горле. Изморозь ползла по спине, тая и стекая холодными каплями. Тонкий оранжевый огонек вспыхнувшей на тумбочке свечи принес облегчение, разогнав страшный сон, дав уцепиться за реальность. Пальцы судорожно сжались на простынях, пока она приходила в себя. Взгляд впился в белую ширму, как в маленький островок безопасности, словно в маяк, напоминающий, где она находится. В Больничном крыле, а вовсе не в жутком особняке Лестрейнджей. Рядом с Дамблдором, мудрым и дарящим уверенность, а не с… ним. Но почему тогда вдоль позвоночника ползли ледяные мурашки, совсем как в присутствии Лорда?
Взмахом палочки она наколдовала себе стакан воды и осушила его жадными глотками, проталкивая их в болезненно сжимающееся горло. Откинулась на подушки, глядя в сводчатый потолок. Это просто нервы шалят. Еще нескоро мозг поймет, что она и правда вырвалась. Она долго будет вскакивать по ночам с воплями. Будет озираться, пытаясь заметить фальшь, пытаясь понять, действительно ли она на свободе, или же это лишь прекрасный сон, который вот-вот кончится, уступая место пронзающим лезвиям отвратительной реальности?
Она смотрела в потолок, не смея сомкнуть глаз, пока за окном не забрезжил поздний зимний рассвет, заливая помещение розовым светом. Тогда Лили рискнула осторожно подняться и проверить, как функционирует тело и сможет ли она передвигаться. Дойдя до окна, тяжело оперлась на подоконник, жадно разглядывая родной шотландский пейзаж в утренних лучах, припорошенные снегом холмы. Ощущение было, что по ней проехался как минимум поезд (хотя то был всего лишь человек, если так возможно его назвать), а ноги дрожали, но она сделала вывод, что самостоятельно ходить вполне способна. Это вызывало немалое облегчение — она не хотела и помыслить о том, чтобы проваляться здесь томительную неделю, или еще хуже, чтобы Джеймс тащил ее на себе… куда? Домой?
Лили впервые задумалась о том, а куда, собственно, она вернется? Если Джеймс мог кантоваться на диване в гостиной у Сириуса, то им двоим там будет уже однозначно тесно. Да и что за глупость — ютиться по углам, когда у них есть собственный дом. Доставшийся Джеймсу от родителей, единственная память о них — он не захочет его продавать и куда-то переезжать. Тем более Дамблдор обещал защиту, готов был наложить чары доверия, которые в его исполнении будут нерушимы… Но почему же ей так отчаянно не хотелось думать о том, чтобы вернуться в этот дом? В дом, где произошло такое.
Хотя разумом она понимала, что Волдеморт не сможет вновь прийти к ней на порог, даже если захочет, не сможет второй раз вынуть из нее душу хотя бы потому, что ее там осталась всего половина… Но она ничего не могла поделать с собой — ледяные пальцы страха бегали вдоль позвоночника. На какое-то мгновенье показалось, что она чувствует позади себя чужое присутствие, ощущает дыхание на своем затылке, даже видит в отражении в стекле смутный темный силуэт… Она с полной уверенностью могла сказать в эту секунду, что позади кто-то стоит, давит на нее своей чернотой.
Она резко развернулась, не сдержав судорожный вздох. Но комната была пуста и тиха, только сердце без какой-либо причины заходилось в груди. Несколько секунд лихорадочно обшаривала безлюдный лазарет мечущимся взглядом, пытаясь заметить кого-либо и в то же время страшась этого. Она была одна.
Дверь скрипнула, и Лили против воли подпрыгнула на месте, поворачиваясь на звук. И с облегчением увидела растрепанную шевелюру Джеймса. Тот заметил ее у окна и, приветливо улыбаясь, подошел ближе.
— Рад, что тебе уже лучше, — он изучал ее взглядом, который постепенно терял свою беззаботность. — В чем дело, родная? Ты будто призрака увидела.
Лили вымученно улыбнулась.
— Просто от неожиданности. Все хорошо. Профессор Дамблдор уже наложил чары?
Упоминание директора отозвалось неясным беспокойством в груди. Она хотела о чем-то поговорить с ним, ведь хотела? Сейчас, еще секунда, и она ухватит тающее воспоминание за хвост, поймет, что вылетело из головы… Но тут Джеймс продолжил говорить, а мысль окончательно ускользнула.
— Да, мы только вернулись — слетали в Годрикову впадину с Сириусом и Грюмом. Грозный Глаз разве что не обнюхал дом на предмет вредоносных чар или каких-либо неприятных сюрпризов, но ничего необычного. Заклятие доверия уже активировано, можно возвращаться в любой момент, — он взглянул на Лили с сомнением и задумчиво взъерошил волосы. — Я понимаю, как это тяжело для тебя. Мне-то сейчас помогло только то, что я был в компании. Одному мне туда соваться, если честно, было бы дискомфортно.
— Мы справимся, — голос Лили звучал гораздо увереннее, чем она себя ощущала. — Мы есть друг у друга, и это главное.
— Мы с Дамблдором проговорили полночи, — смущенно признался Джеймс. — Он, оказывается, давно был в курсе происходящего и пытался вызволить тебя, помочь нам. Они с Орденом строили план захватить Беллатрису и обменять на тебя, но та почти не высовывалась из особняка. А я видел ее, был с ней наедине, и мне даже в голову не пришло… — он удрученно вздохнул.
Лили в жесте поддержки положила руку ему на плечо.
— Профессор наверняка так поступил, чтобы ты не узнал о его планах, ведь тогда это бы стало известно Сам-Знаешь-Кому с помощью легилименции. Тебе не в чем себя винить — ты действовал по обстоятельствам и делал все, что в твоих силах.
Джеймс благодарно кивнул, выдохнув облегченно.
— Вот, смотри, что он сделал для нас! — пошарился в кармане и протянул Лили золотистую подвеску на кожаном шнурке. Присмотревшись, она поняла задумку — плоская пластинка кулона, блеснувшая розовым в рассветных лучах, была похожа по форме на львиную голову, символ Гриффиндора. Муж пояснил: — Это портал, одноразовый, но довольно мощный — пробьет серьезные защитные чары и почти любой барьер. Заколдован, чтобы в случае необходимости перенести тебя домой — нужно только дотронуться и пожелать оказаться в безопасности. Не снимай. У меня такой же.
На глаза навернулись слезы от переполнившей нежности к заботе старого профессора. Джеймс надел кулон ей на шею, притянул к себе, обнимая за плечи, словно старался закрыть от любых невзгод, уберечь от всех возможных угроз. Лили уткнулась в его шею, пытаясь почувствовать себя под защитой, наконец-то в безопасности… Но не могла.