Лилии на снегу

      Кап.       Звук, казалось, ввинчивается в мозг. Нарушает полную тишину в доме, бьет по темечку. Доводит так, что руки начинают дрожать мелкой дрожью. Или же это следы нервного напряжения, которое не отпускало, бушующих в душе эмоций, которые падали не просто случайными каплями из неплотно закрытого кухонного крана, а зловонным фонтаном сточных вод.       — Лили, мне так жаль, — вздохнул Джеймс, нарушая тишину. Расстроенно взъерошил волосы. — Грюм вел себя отвратительно. Но не стоило тебе туда приходить, еще не время, надо дать всему позабыться…       — Думаешь, они смогут забыть? — она подняла на него едкий взгляд. — Они получили повод тыкать пальцем, валить на нас все несчастья и свои ошибки. Теперь рядом с нами можно казаться светлыми и чистыми, не вспоминать о собственной неидеальности, поглаживать свое эго.       — Они хорошие люди… Но им сейчас нелегко, — возразил Джеймс, поморщившись. — Всем сейчас нелегко, не только нам.       Кап.       — Но это не значит, что нужно относиться друг к другу как к грязи! — она вскочила на ноги. Зуд внутри не давал сидеть спокойно, а пальцы буквально чесались от желания вцепиться в чье-то горло. Сжать их на чужой плоти и с удовольствием смотреть на испуг в глазах. Наслаждаться тем, как жизнь неспешно покидает тело.       — Не значит, — муж согласно кивнул. — Мне жаль, что это все так расстроило тебя…       Кап.       — Тебе жаль! Ты только и говоришь, как тебе жаль! — взвилась она. — Хватит уже жалеть, хватить пристыженно смотреть в пол. Мы ничего им не сделали, а ты ведешь себя как побитая шавка, позволяешь пинать себя всем, кому вздумается!       — Но они имеют право высказать что хотят, — рассудительно заметил Джеймс, глядя на нее настороженно. — Не кипятись так, все пройдет и скоро будет как прежде. Тебе просто нужно отдохнуть, ты выглядишь… уставшей.       Кап-кап-кап.       — Не нужно мне отдыхать, это тебе надо найти свою гордость и поставить тварей на их заслуженное место! И закрой, наконец, этот гребаный капающий кран!!!       — Какой кран? — Джеймс прошелся по кухне, заглянул в раковину. — Тут сухо, ничего не капает. Ты ведешь себя странно. Ложись спать, Лили, ты устала и перенервничала.       — Я… я не хочу спать, — ноги перестали держать, и она буквально рухнула на диван. Весь воздух будто выбило из легких, а на смену поглощающей все существо злости пришла серая, заволакивающая усталость, обняла своей удушливой мутной пеленой.       Лили почти не заметила, как оказалась в спальне, как на язык полился слишком знакомый горький вкус успокоительной настойки. Она нервно сжимала одеяло, кутаясь в него. Почему-то было холодно, мерзли ноги, и она подтянула их под себя. Она едва балансировала на этой грани сна и реальности, а мягкая кровать шаталась, кружилась, затягивала в пуховую трясину. Засыпать почему-то было нельзя, Лили это помнила, но причина теперь ускользала, крутилась в водовороте из перьев. Пространство стало зыбким, ненатуральным, а тишина — звенящей, гудящей и шелестящей. Она давила, заставляла вслушиваться испуганно, в надежде не услышать ничей голос. И услышала только:       Кап.

***

      Вода шумела где-то далеко внизу, плескалась под ногами, а отдаленный рокот убаюкивал, успокаивал отчаянно звенящие нервы. Лили втянула влажный соленый воздух и открыла глаза. Тут же практически задохнулась от раскинувшегося перед ней вида — розовая кромка темного закатного неба ласкала сочную синеву моря у горизонта. На небе, столь глубоком, что его ультрамарин выше уходил в богатый сапфир, появлялись первые звезды, которые своим мерцанием подчеркивали искрящуюся драгоценность. У ног море было покрыто расплавленным жидким золотом, что переливалось, отражая желтые лампы над головой, и словно светилось изнутри, как будто где-то под толщей воды пряталась россыпь маленьких горячих солнц, пыталась вырваться наружу, отчаянно разбрасывала рассеянные лучи. Вода шипела, ударяясь о грубые валуны, взлетала брызгами, а горько-соленый аромат оседал на языке.        Лили оперлась на изящную металлическую ограду, которая единственная отделяла ее от моря в десятке метров внизу. На парапете вдоль прутьев решетки ярко горели свечи, танцуя язычками пламени. Она наконец расслабилась, глядя в бескрайний простор — тот словно олицетворял собой свободу, к которой она стремилась. Нежные переливы классической музыки сливались с рокотом прибоя, звуки скрипки скользили по воде, оставляя легкую рябь, а духовые низким гулом аккомпанировали волнам, набегающим на камни, и скатывались тихим шелестом.       Холодные руки легли на плечи, огладили обнаженную кожу, палец обвел тонкую бретельку платья. Лили не вздрогнула, когда по спине побежали мурашки, только спросила, практически уверенная в ответе:       — Я сплю?       — Определенно, — тихий смешок над ухом.       Она повела плечом, сбрасывая чужую руку.       — Не мог бы ты… Оставить меня в покое, например, и дать полюбоваться морем? Которое я, благодаря тебе, не могу увидеть вживую?       — Только благодаря мне ты его и лицезришь сейчас, — в голосе Волдеморта звучало неприкрытое веселье. — Это Гротта Палаццезе, крупнейшая из известняковых пещер побережья Полиньяно-а-Маре, Италия.       Лили нехотя оторвала взгляд от затягивающей лазури, в которую превращался быстро темнеющий горизонт, и обернулась, огляделась, игнорируя застывшую позади черную фигуру. Действительно, она стояла на краю просторной площадки, а грубые сводчатые стены, разукрашенные пляшущими янтарными бликами фонарей, смыкались над головой. Темные дубовые доски укрывали пол, а белоснежные скатерти на расставленных по линейке столиках касались коричневого дерева мягкими складками. Лаконичные матовые лампы нависали над столами на ножках-дугах, выхватывая их пятнами густого как мед света из полутьмы.       — Ресторан в пещере, на берегу моря? — переспросила удивленно. — А ты без ума от неприкрытого пафоса.       — Один из моих любимых ресторанов в Италии, — кивнул Волдеморт, довольный произведенным впечатлением, и сделал вид, что не заметил шпильки. — Жаль, зимой закрыт, но какие преграды существуют для того, чей разум обладает неизмеримой силой? Вряд ли ты побывала бы здесь хоть раз в своей беспросветно-тусклой обыденной жизни.       Они находились на самом краю огромного зала, устроенного прямо в пронзающей скалу насквозь пещере, одни, только музыка лилась откуда-то издалека, подчеркивая пустое пространство, отражалась от грубых стен и рассыпалась гармониками. Лишь один стол был накрыт.       — Составь мне компанию, будь добра.       Просьба прозвучала как приказ, когда Волдеморт указал рукой на этот стол в середине зала. Прошел к нему не оборачиваясь. Ветер с намеком подтолкнул в спину, качнул торшеры и пламя свечей, и Лили решила, что лучше последовать за ним. Наверно, стоило проснуться, вырваться из этого морока, ведь, без сомнений, он собирается использовать момент, чтобы повлиять на нее, но… не хотелось. Красота вокруг завораживала, заставляла дышать реже, и Лили понимала, что вживую еще нескоро увидит что-либо, кроме давящих стен собственного дома, тем более настолько красивое и вдохновляющее. Поэтому любая возможность насладиться пускай мнимой, но свободой, заставляла душу трепетать. Это ощущение, взорвавшее фейерверком угнетающую серость, теперь разливалось внутри, дарило умиротворение, которое не могло испортить даже эфемерное нахождение рядом с врагом.       «Его на самом деле нет со мной, — успокоила себя Лили. — А значит, я могу просто наслаждаться видами и игнорировать его присутствие, он не причинит мне никакого вреда».       Она опустилась в легкое ротанговое кресло, плетение которого было столь прозрачным и эфемерным, что казалось странным, как оно могло выдержать ее вес. Белые цветы живой орхидеи покачивались под порывами ветра, который тут же успокоился, стоило сесть за стол. Против воли взгляд перескочил на Волдеморта, чей цвет лица был лишь немногим темнее цветка, а его кожа по гладкости явно могла и посоперничать с лепестками. Он вновь выглядел молодо, в этом приятном полумраке — еще моложе, чем ей показалось при прошлой встрече, на узком балкончике пожарной лестницы больницы. Сейчас он выглядел лишь чуть старше нее. Откинул со лба черные как смоль волосы, взял серебряные приборы в тонкие пальцы. Лили опустила взгляд к его тарелке.       — Так просто? — фыркнула, осматривая банальный стейк лосося на зеленых шпинатных листьях.       — Нет никакого искусства в том, чтобы накидать в котел побольше ингредиентов, — парировал он. — А вот идеально приготовить такое нехитрое блюдо надо уметь. Здесь умеют, просто, но изящно. Еще у них чудесные свежайшие устрицы, но не знаю, как ты к ним относишься, поэтому не рискнул. А лосось универсален.       — Никогда не пробовала устриц.       Лили разломила вилкой нежнейшую розоватую мякоть, которая плыла от одного прикосновения. Рот сразу наполнился слюной, когда она представила, как эта сочная зажаренная на гриле рыба с ароматом костра тает на языке. И отложила приборы — те звякнули о тончайший фарфор, уперевшись в край тарелки зубчиками.       — Зачем все это? — она с отвращением указала на богато накрытый стол, на торчащие накрахмаленными конусами льняные салфетки, на серебряное ведерко, из которого выглядывала запотевшая бутылка. Капля скатилась по зеленому стеклу.       — Лугана, малоизвестный региональный сорт, — прокомментировал Волдеморт, а бутылка взмыла в воздух под его взглядом, начала разливать соломенного оттенка вино по бокалам. — Обладает изысканным ароматом белых цветов и интересным миндальным оттенком. Некоторые ошибочно считают, что к лососю подойдет любое белое вино. Но на самом деле вкусовые нюансы гораздо тоньше, чем условное разграничение на белое и красное…       — Я не про вино, спасибо за экскурс в мир богатых и успешных, — перебила Лили. — Я про все это. В прошлый раз ты угрожал убить меня, спалить в Адском пламени мой дом и всю деревню. А теперь… Ресторан и дурацкий лосось?       Волдеморт неспешно положил в рот кусочек рыбы, прикрыл глаза в фальшивом наслаждении. Обвел пальцами тонкую кромку хрустального бокала. Наконец соизволил ответить.       — Я, возможно, был чрезмерно груб в нашу прошлую встречу, но и ты должна понять меня, после всего произошедшего. Поэтому решил показать себя и с других сторон. На что я способен, и что ты могла бы иметь рядом со мной.       — Что-то мне подсказывает, что рядом с тобой я бы оказалась в мрачном подвале, а не в дорогом ресторане, — съязвила Лили, ковыряя рыбу. К черту, это всего лишь дурацкий сон. Она отломила кусочек и аккуратно взяла его с вилки губами. Оказалось действительно весьма недурно. Признала вслух:       — Вкусно. И красиво, да — музыка, свечи, пещера и море. Но весь этот романтичный флер — просто мишура. Которая хоть и впечатляет, но в нее совсем не верится, стоит вспомнить, кто ты такой на самом деле.       — Я могу быть разным. — Глотнув вина, Волдеморт обвел взглядом пустой ресторан. Его глаза в этой полутьме казались темно-синими сапфирами, затягивающими в пучину совсем как ночное море. — А это и правда мое любимое место, стараюсь побывать здесь всякий раз, как оказываюсь в Италии — люблю пещеры, они пробуждают в душе что-то древнее, первобытное. И ты могла бы побывать. Не только здесь — я знаю еще множество красивейших мест, я путешествовал по свету достаточно, чтобы изучить его, собрать коллекцию не только редких магических знаний, но и других жемчужин, как природных, так и рукотворных.       — Я слишком проста для подобного, — с тщательно скрываемым сожалением в голосе ответила Лили. — Мое место в какой-нибудь богом забытой деревне в глубинке или на ферме. Признай, что ты говоришь все это не всерьез, а просто манипулируешь мной и заманиваешь, как ослицу за морковкой. Это ты смотришься здесь уместно, с какой-нибудь гламурной аристократкой под ручку, но не я.       — Я слышу ревность в твоем голосе? — усмехнулся Волдеморт, на что Лили только раздраженно фыркнула. — Да, я бывал здесь с гламурными, как ты выразилась, дамочками. Все одинаково и банально, как и тупой взгляд течных сук, которым они на меня пялились, с готовностью отдать все, что только потребуется, за удовлетворение низменных инстинктов, — с отвращением бросил он.       Лили вздрогнула от неожиданной грубости и посмотрела на собеседника новыми глазами. Что если его красота вовсе не краткая иллюзия, а настоящая внешность, которая долгие годы помогала добиваться желаемого, пока из-под нее не проступил реальный оскал чудовища, стоило тому набраться силы и напитаться кровью? От воображаемого амплуа Волдеморта, получающего в молодости ресурсы через постель богатых дамочек, внезапно стало смешно. Тот, не заметив ее настроя, продолжал:       — Я тоже был когда-то никому не известным мальчиком с самых социальных низов. Я достигал всего исключительно благодаря своим умениям, своему упорству, тогда как другие родились с золотой ложкой во рту. И где теперь я? А они, все эти дутые аристократы, целуют край моей мантии, стоя на коленях. Разве ты не хочешь подобного? Чтобы все люди, которые сейчас не ценят тебя, которые тыкают пальцем и обвиняют во всех грехах, встали на колени?       Все окружение утонуло во мраке ночи, лишь глаза напротив ярко горели, а на молодом красивом лице играли высокомерные блики решимости, рассыпались искрами ледяной уверенности в собственном превосходстве. Да, ей хотелось всего того, что слетало со лживых губ. Но Лили стряхнула с себя морок.       — Это то, чего хочешь ты, не я. Так вот в чем дело, мальчик с самых низов дорвался до власти и теперь десятилетиями наслаждается поклонением собственной персоне, заставляет других вставать на колени и лобызать его руки, упивается превосходством. Даже придумал себе фальшивое пафосное имя. Как тебя зовут на самом деле? Может, Дэйв? Джон? Или, о ужас… Боб?       Она внезапно почувствовала, что не способна вдохнуть, воздух просто перестал проходить в легкие, а грудная клетка не может сделать ни единого движения. Схватилась за горло, в панике вцепилась ногтями в тонкую кожу.       — Видишь ли, в чем дело, — медленно процедил Волдеморт и поднялся на ноги. — За дыхание человека во сне отвечает так называемый дыхательный центр, который располагается в основном в продолговатом мозге. Забавно, но он реагирует вовсе не на понижение уровня кислорода, а на повышение концентрации углекислого газа в крови. Продолговатый мозг посылает в спинной импульс, заставляющий тебя делать вдохи, а при повышении углекислоты относительно критического уровня даст команду организму проснуться. В норме. Если, конечно, его не деактивировать, для чего нужна лишь малая доля магии. Так что я могу в любой момент просто убить тебя, заставить перестать дышать.       Бокал полетел на пол, брызнул осколками с высоким звуком, когда Лили из последних сил поднялась на ноги и отшатнулась прочь. Споткнулась о подол собственного платья, оперлась на решетку ограждения, вцепилась в нее непослушными пальцами, хватаясь другой рукой за горло. Вдохнуть не получалось, как бы она ни старалась. Перед глазами поплыло, все начало чернеть, а звон в ушах закрыл и музыку, и шум прибоя. Лишь речь Волдеморта каждым словом била по голове, с болью ввинчиваясь в черепную коробку, а его застывший напротив силуэт единственный различался среди мутных цветных пятен. Его глаза горели на молодом лице никак не сочетающейся с ним злобой, полыхали огнем пожирающей все ярости.       — Видимо, это было «нет», — продолжил он, неумолимо приближаясь. — А я не привык слышать «нет», обычно люди после этого не выживают. Как же хочется свернуть сейчас твою тонкую шейку, что держит глупую голову… Но нельзя, пока нельзя.       Она уже почти не слышала его размеренной речи, начала сползать вниз по решетке, на доски пола, но Волдеморт удержал за плечи, ледяные пальцы обожгли кожу на грани ощущений, которые были заняты попытками оттянуть смерть и найти живительный кислород.       — Однако ты обязана запомнить, чего твой поганый рот не должен произносить в моем присутствии, — донеслось откуда-то издалека, словно из колодца. — Я и так позволяю тебе слишком многое, а неуважения я не потерплю. На самом деле, я бы с удовольствием нашел твоему ротику другое применение. Я мог бы заставить, но мне будет даже интересней посмотреть, как ты сама опустишься передо мной на колени, добровольно. А пока…       Резкий толчок в плечи, и решетка, впивающаяся в поясницу, внезапно пропала, а небо с землей кувыркнулись, поменялись местами. Лили наконец смогла втянуть в себя воздух, который теперь был везде — сверху, снизу, по сторонам, бил ветром по щекам и по обнаженной спине, трепал платье. Она на долю секунды почувствовала облегчение, вдыхая долгожданный кислород, но не успело в голове проясниться, как жесткий удар по спине выбил весь оставшийся воздух из легких, и она вновь задохнулась. Сукин сын столкнул ее с обрыва! Вода была везде, впивалась ледяными ножами и безжалостно колола тело, которому теперь никак не помогал прикрывающий его шелк. Вздохнуть не получалось, руки бессмысленно гребли, пытаясь вытолкнуть наружу, на поверхность, но не могли ни за что зацепиться, только пузырьки воздуха, словно издеваясь, щекотали кожу.       Она успела разглядеть белые руки и пустые глазницы мертвецов, которыми кишела бурлящая вода: те тянулись к ней, мазали тошнотворно-мягкими прикосновениями гнилой плоти по плечам и ногам, обнажившиеся кости остро скреблись по нежной коже, скелетные пальцы обвились вокруг лодыжки, утягивая в глубину. Она взмахнула руками, а в следующий момент кто-то крепко схватил поперек тела, дернул назад. В сухость и безопасность. Она отбивалась, но ее руки прижали к телу, плотно обняв, ограничив движения. Постепенно муть воды расступилась, и она поняла, что наконец может дышать. Лили часто втягивала в себя воздух, пока легкие горели, а на губах застыл соленый привкус, то ли морской воды, то ли собственных слез. И тут она обнаружила, что больше не в воде, а целая, невредимая и сухая стоит посреди своей спальни, и Джеймс прижимает ее спиной к своей груди в попытке успокоить, но его старания тонут в бурлящей и кипящей истерике.