Лилии на снегу

       Часы на каминной полке тикали слишком громко, неумолимо отмеряли секунды, каждым четким щелчком приближая неизбежность. Ни у кого нет в распоряжении вечности; оковы земных рамок, с одной стороны, эфемерны и неощутимы, словно текучий песок, который сыплется сверху вниз беспрестанно и, казалось бы, помалу, но постепенно выгребает источник, что видится неисчерпаемым, однако на деле внезапно (всегда внезапно!) оказывается лишь мелкой горсткой. И сейчас шорох песка стал щелчками, а потом стрелка замерла на месте, когда камин вспыхнул, а из пламени выступила фигура, закутанная в черную мантию.        Волдеморт обвел помещение взглядом. Сделал краткий взмах темной палочкой, на секунду мелькнувшей в длинных пальцах и вновь исчезнувшей. Только потом, убедившись, что они одни, небрежным жестом скинул капюшон, а его губы растянулись в улыбке.       — Рад видеть тебя, Вальбурга.       — И мне всегда приятно принимать вас в нашей скромной обители, милорд, — учтиво кивнула та. Она была, как обычно, любезна и изысканно вежлива, никоим образом не демонстрировала внутреннего напряжения, которое всегда неизбежно возникало в его присутствии.       — Не прибедняйся, мало какой дом может сравниться по пышности и тонкому вкусу убранства с твоим, — дежурно возразил он, присаживаясь рядом с ней на диван.       — Чаю? — по взмаху ее палочки в воздухе возник чайничек и две чашки, на секунду раньше, чем Волдеморт кивнул:       — Да, будь так добра. Твоего фирменного, белого.       Она знала, что он проверит чай на яды. Он знал, что она об этом знала, но все равно вежливо прикрыл пасс палочкой за полой мантии. Политес был соблюден, можно было переходить к содержательной части беседы.       — Как твои дела, Вал? — спросил он словно ненароком, поднося чашку тончайшего китайского фарфора к почти столь же белым губам. — В действительности, за этим несокрушимым фасадом? Я так долго не говорил с тобой и теперь хочу знать все. Начистоту, как в старые времена. Я скучал.       Ее пальцы на секунду сжали тонкую ручку чуть сильнее. И хотя она знала, что это «скучал» насквозь лживо и произносится лишь по традиции, однако все же что-то внутри на секунду сжалось трепетно, но печально. Начистоту — всегда было только с ее стороны, никогда не с его.       — Не очень, — поджав губы, нехотя произнесла она. — Орион болен, слег с драконьей оспой. У него всегда было слабое здоровье, а сейчас лекари из Мунго не дают никаких прогнозов, несмотря на количество золота, что уходит в их карманы в форме пожертвований. Я морально готовлюсь потерять следом за сыновьями и мужа.       — Твой старший сын, кажется, еще жив, — с ухмылкой возразил Волдеморт. — Не рано ли списывать его со счетов?       — Боюсь, слишком поздно. Вместо его имени на гобелене давно красуется выжженное ничто. Он мне не сын — гриффиндорец до мозга костей.       — Однако кровь, которую вырабатывает его костный мозг, все еще черная, — Волдеморт одарил ее сложночитаемым взглядом. — Кто, как не мать, сможет удержать его от грандиозных ошибок, не дать вспыхнуть пламенем и превратиться в горстку пепла? Кто, как не ты, знает, что из того не возрождается никто, несмотря на все лживые сказки?       — Я не властна более над его мыслями, а те ушли слишком далеко от величия, достойного нашей семьи.       Вальбурга отвела глаза, с нарочитым интересом рассматривая узоры на фарфоровом чайнике. Но правда была в том, что встречаться взглядом с Волдемортом сейчас не следовало — слишком явно он смог бы прочитать в ее мыслях то, в чем она только недавно призналась себе: какая-то часть ее души была безмерно рада тому, что Сириус сбежал. От нее, но больше от него. Она всегда поддерживала его взгляды, поначалу была в восторге от того, что кто-то с настолько острым умом и несгибаемой волей возглавил чистокровных, пообещал привести их к величию. Вот только путь этот был выстлан отнюдь не голубыми лилиями, а кровавыми розами с острыми шипами, что впивались в нежную плоть, жадно напитывая свой яркий цвет драгоценной жидкостью, вытягивая эликсир жизни по капле.       Она была не столь глупа, чтобы открыто последовать за этим человеком. Оставаясь в тени, оказывала тем не менее всю поддержку, на какую была способна, да и как иначе, если ее сердце билось в его руке, под его насмешливо-заинтересованным взглядом? Как однажды сказал он, десятилетия назад, когда, несмотря на равный возраст, она уже была глупой девчонкой рядом с циничным мужчиной, который планировал на несколько шагов вперед: «Ты выше того, чтобы портить хорошую дружбу банальной пошлостью». Тогда ей показалось, что ребра пробило, а острые осколки теперь обрамляют белой костью черную дыру на месте сердца. И лишь сейчас, оглядываясь на года, она понимала, насколько он оказался прав — он бы сожрал ее целиком.        Но яркие краски, это влекущее сияние чистой магии и дикой силы постепенно тускнело, смешиваясь с тьмой, и тот образ, что манил когда-то, затягивало черным дымом от горящих людских судеб. Последней каплей, которая окончательно забрала с картины весь цвет, оставив лишь оттенки серого на высокой фигуре, стало исчезновение Регулуса, ее младшего (единственного) любимого сына. Поначалу она надеялась, смотрела снизу вверх в голубые глаза и спрашивала, что могло случиться. Но он то ли не хотел говорить, берег ее чувства… то ли сам не знал. Однако об этом всем не стоило думать в его присутствии, особенно сейчас, когда тонкие пальцы берут ее за подбородок и разворачивают лицо к нему, вынуждая посмотреть в глаза. Усилием воли она очистила разум, оставив лишь тихую печаль и все еще теплящуюся где-то в глубине смутную надежду.       — Я ведь не просто так пришел, как ты и сама уже догадалась, — мягко заговорил он, после нескольких секунд зрительного контакта отпустив ее подбородок. — У меня есть кое-какие новости, и мне разрывает сердце необходимость сообщить их тебе.       — Регулус?.. — губы непроизвольно дрогнули, когда она выдохнула единственное слово, что крутилось сейчас в звенящей тишине мыслей.       — Да. К сожалению, я прошлой ночью получил неоспоримые доказательства того, что он мертв.       Не дожидаясь вопросов, он достал что-то из кармана и протянул ей на открытой ладони. Она сразу узнала массивный серебряный медальон с панелью желтого стекла. Когда коснулась его кончиками пальцев, те ходили ходуном.       — А тело? — прошептала, сжимая медальон сына в руке, но почти не ощущая, как острые грани впиваются в мягкую плоть ладони. — Я бы хотела похоронить его.       — Боюсь, там нечего хоронить, — Волдеморт качнул головой. — Не беспокойся, я позаботился о нем.       Она сидела так ровно, словно позвоночник превратился в сухую тростинку, которая может сломаться при малейшем движении. Только мутная пелена закрыла все перед глазами. Его руки легли на плечи в жесте поддержки. Они окончательно сломали что-то в ней, слезы горячим потоком покатились по щекам, а она подалась вперед и уткнулась лицом в мантию на его груди. От него пахло земляными пачули и морской солью, но те перекрывал легкий запах терпкой гари, будто едва заметным намеком на огонь, пляшущий на холодных камнях. Волдеморт на пару секунд замер, потом медленно, словно до конца не уверенный, как это делается, опустил ладони на ее спину. Вальбурга всхлипывала, разом потеряв свою маску невозмутимости. Она уже подозревала, давно, с тех пор как Регулус пропал — он бы не исчез, не предупредив любимую мать — но оставалась смутная надежда, вплоть до этих слов, что были подобно ударам молотка, вгоняющим гвозди в крышку гроба. И сейчас она явственно слышала не мягкую шелестящую речь, а звонкие удары металла по металлу.       Он дал ей успокоиться, едва касаясь поглаживал по спине, пока она сдалась на волю захлестнувшей все существо горечи. Когда ее всхлипы наконец перешли в молчаливый огонь, пожирающий грудь, он продолжил:       — На самом деле, это не вся правда, которую я собирался тебе рассказать. Ты же знаешь, что прежде другого я ценю в отношениях честность. Я думаю, ты бы хотела знать, как умер твой сын, и я удовлетворю твое любопытство. Умер он позорно, во тьме и одиночестве, страшной смертью, болезненно разрываемый на куски.       Она дернулась в попытке отстраниться, но его руки только крепче сомкнулись на ней, сцепились в замок за спиной, не давая отодвинуться. Практически не дыша, она замерла, словно кролик, попавший в объятия удава.       — Да, все так, — горячо шептал его голос где-то у уха. — Я бы не стал врать тебе, ты же знаешь. Твой сын предал меня, поклялся в верности, но нарушил собственное слово следовать за своим Лордом. Не я его убил, он умер из-за собственной глупости, решив, что может меня переиграть. А ты, Вальбурга? Ты никогда не клялась мне, и я наивно рассчитывал, что ты целиком на моей стороне, однако нет ли в твоей голове подобных крамольных мыслей, не ты ли вложила в своего сына идею предать меня? Скажи мне, скажи мне правду…       — Я не знаю, о чем ты говоришь! — взмолилась она, возобновив попытки высвободиться. — Это какая-то ошибка, Регулус бы никогда!.. Том, прошу! Ты делаешь мне больно…       — Это ничто рядом с той болью, что испытал я, когда почувствовал нож в своей спине! — прорычал он разъяренно, но пару секунд спустя все-таки разомкнул захват.       Она успела только глотнуть немного воздуха, когда ребра перестало болезненно сдавливать, но тут же в ее забранной наверх прическе оказалась его рука, жестко запрокинула голову. Она смотрела в налившиеся багрянцем глаза, ощущала фантомное острие, что касалось ее разума, щекоча холодным металлом, но не врывалось в сознание, лишь намекало, что одним движением он может рассечь ее мысли напополам, проникнув в самую глубину души. Кажется, она даже перестала дышать, ощущая нарастающее давление. А потом все прекратилось, Волдеморт отодвинулся, выпустив ее волосы.       — Я верю тебе, — прошелестел он задумчиво. — Это дурное влияние Дамблдора и твоего старшего заблудшего сына, без сомнений. Старику плевать, сколько чистой крови мы прольем, он хочет стравить нас, заставить сражаться друг с другом. Но мы не пойдем у него на поводу, не-е-ет, на самом деле, у меня есть идея поинтересней, обратить его методы против него.       Вальбурга отложила медальон на кофейный столик, рядом с чашками, но взгляда от желтого стекла оторвать не могла. Голос Волдеморта звучал будто издалека, но все равно каждое его слово четко и ясно входило в разум.       — У тебя еще есть шанс искупить грехи своего сына, Вал. Пускай он мертв, но твой второй сын жив. Пока что. Как и твой муж. Помоги мне, и я отплачу сторицей. Ты знаешь, что мои силы безмерны, и если кому удастся вылечить Ориона, так это мне. Твой выбор видится сейчас простым — или дать Регулусу утянуть вас всех за собой, опустить род Блэк в навозную кучу, куда он вступил, поддавшись Дамблдору и его сопливым проповедям. Орион умрет, а я прерву твой род, убив и второго сына, не сомневайся. Ты сама уже не способна иметь детей в силу возраста, я прав? Род Блэков позорно канет в небытие. Или же… Ты можешь помочь мне, и я приведу вас к величию, которого вы достойны. Что ты выберешь?       Вальбурга, на которую каждое его слово падало будто тяжелый камень прямо на макушку, медленно подняла на него глаза. Вот и настал тот момент, когда он вынуждает ее сделать этот ужасный выбор — или он, или смерть. Ведь даже если он оставит ее саму в живых, в одиночестве, то это будет извращенной пыткой, которая сведет ее с ума. Поэтому, в какие бы слова ни облекал он свою мысль, в действительности подтекст легко читался в его деланно вежливом голосе.       — Вы знаете, что я выберу, зачем же спрашивать? — демонстративно удивилась она, взяв себя в руки. — Я обозначила свою позицию уже давно, и ничто на свете не способно вынудить меня оставить вас… мой лорд.       — Хорошо, — алый огонек удовлетворенно вспыхнул в его глазах, но тут же погас в толще воды. — Я не сомневался в тебе, Вальбурга, но должен был уточнить этот момент. Я не буду просить тебя приносить банальные магические клятвы или обеты. Мы оба знаем, что данное мне слово ты не нарушишь, ты слишком дорожишь своей семьей, верно?       Она медленно кивнула. Сомнений в том, что последует за предательством, у нее не было. Уголок губ Волдеморта чуть приподнялся, словно он прочитал ее мысли, но глаза остались внимательно-холодными. Он взмахом руки призвал к себе чашку с остывшим чаем, но пить не спешил, лишь водил длинным пальцем по ободку. Вальбурга наблюдала за беспрестанным движением, которое должно было успокаивать, но вместо этого только погружало в зыбкий тревожный транс, словно гипнотизируя. Наконец вновь зазвучал холодный вкрадчивый голос:       — Твой сын кое-что украл у меня, Вал. Одну ценную вещь. Не знаю, как ему удалось спрятать ее — на его теле я ничего не нашел. Но если ты хочешь искупить его грехи и доказать свою преданность, то ты должна помочь мне отыскать ее.       — Я сделаю все что смогу, милорд, — прошептала она.

***

      — … а затем он просто раз! — и выхватил карты прямо у него из руки. Ну а потом, естественно, драка, полетели заклинания… — рассказывал Джеймс, уплетая жаркое. Лили почти не слушала, только фальшивая улыбка до боли сводила мышцы лица. — И тут Фрэнк достает значок…       — Конечно, он даже не спросит, как твои дела. Ему без разницы, что ты сидишь с утра до вечера взаперти, плевать, как ты себя чувствуешь, — закатив глаза, презрительно фыркнул Волдеморт. Он внимал разговору, прислонившись к кухонной столешнице и сложив руки на груди. Лили привычно проигнорировала свой надоедливый мираж — как всегда юный и до приторности красивый, — одарила лишь взглядом мельком. Казалось, чем более болезненным и осунувшимся становилось ее отражение в зеркале, тем более цветущим и полным жизни выглядел он, что безмерно раздражало несправедливостью.       — Как интересно, — кивнула она. — А ты что?       — А я был умнее и достал палочку, — расхохотался Джеймс. Лили задумчиво возила остатки мяса по тарелке. Заливистый смех понемногу утих. — Что, снова не в настроении? — осторожно спросил он.       — А с чего мне быть в настроении? — безразлично пожала плечами она.       — Лили, это не дело, — вздохнул Джеймс и, отложив вилку, взъерошил волосы. — Тебе нужно выбираться из этого состояния депрессии. Да, я понимаю, что тяжело, но ты не можешь вариться в собственном соку и жалеть себя всю жизнь…       — Я жалею вовсе не себя, я-то жива! — мигом взвилась она. — Хоть и сижу тут взаперти, пока ты развлекаешься по кабакам!       — Я не развлекался, это же моя работа, — нахмурился он, но Лили уже, кусая губы, отошла к раковине. Взмахом палочки заставила посуду начать намыливаться. Призрачный Волдеморт стоял в каком-то метре от нее, и она услышала его громкий раздраженный вздох, который идеально отражал ее внутреннее состояние.        — Я думал о той ситуации, в которой мы оказались… Обо всем произошедшем, о твоем теперешнем… положении, — голос Джеймса звучал где-то за спиной. Она не хотела его слышать, но в то же время слушала жадно — единственный голос, что разбавляет ее бесконечное одиночество. Само собой, не считая того, другого. — И такая мысль пришла ко мне, как убить разом двух зайцев. Может… ты бы хотела… завести ребенка?       — Что?.. — тарелка звякнула, приземлившись в мойку, но чудом не разбилась. Лили, однако, не обратила на ту никакого внимания, только медленно обернулась, наконец встречаясь с Джеймсом взглядом.       — Это кажется мне хорошим решением, — пожал плечами он. — У тебя появится занятие, и отвлечешься на что-то действительно полезное.       — Ты хочешь… Прямо вот так, заменить Гарри? — прошептала она. — И думаешь, что это пройдет, что я сразу все забуду, стоит мне залететь, и все давящие мысли утекут вместе с мозгами?       — Ну зачем ты так… — поморщился Джеймс. — Я вовсе не это имел в виду, ты же знаешь!       — Конечно, это, — усмехнулся Волдеморт над ухом. — Ему плевать на твоего сына, он уже забыл про него. Мужлан, что с него взять — сделал ребенка и пошел дальше, его дело за малым.       Лили резко дернула головой, словно это могло отогнать назойливый голос, что жужжал рядом уже много дней. Если сначала она видела Волдеморта лишь во сне, то постепенно его присутствие разрасталось, проникало и в явь, оплетая ее черными нитями, заворачивая в удушающий паучий кокон. Сложно было сказать, в какой момент это произошло — грань реальности теперь размывалась, все становилось таким зыбким, что не понять — она все еще спит или уже нет? Лишь одно она знала наверняка — он всегда был рядом. И хотя она вырвала из его цепких лап свое тело, но душу вырвать до сих пор не могла.       — Ну что ты, милая… — Джеймс обнял ее, она даже не заметила, как он приблизился. — Конечно, все будет, как ты захочешь, и если ты еще не готова, я подожду сколько потребуется…       — Ло-о-ожь, — издевательски протянул Волдеморт. — Он не будет ждать вечно, а пойдет и найдет другую самку. Развешиваешь уши, словно не видишь, какой он…       — Просто… замолчи! — простонала она и уткнулась в шею Джеймса. Тот если и не до конца понял реплику, то переспрашивать не стал и действительно умолк, притягивая к себе жену. Лили цеплялась руками за ткань его кофты, пытаясь ощутить хоть что-то материальное, но пальцы словно хватали дым, почти потеряв чувствительность.       Момент уединения, если можно было так его назвать под впившимся в нее циничным взглядом, прервал шум сработавшего камина. Джеймс мигом напрягся и потянулся за палочкой, задвигая Лили за себя. Боком покрался к гостиной. Лили, безразлично глядящая в его спину, увидела, как та расслабилась.       — Почему не крикнул, что это ты? — спросил Джеймс. — Перепугал меня, Бродяга.       — Да, надо было.        Лили тоже подошла к двери и увидела Сириуса, который усердно отряхивал аврорскую мантию от пепла, стараясь не встречаться с ними глазами. Выглядел он странно потерянным, без своей неизменной веселости, что шла обычно за ним шлейфом с ароматами рома и жаренного на костре зефира, перекрытыми густым машинным маслом.       — Что-то случилось? — Джеймс также почувствовал отсутствие привычной беззаботности в своем друге.       — Да, кое-что… — Сириус скользнул по Лили взглядом, будто заколебавшись на секунду. «Не доверяет тебе», — не замедлил прокомментировать Волдеморт, который теперь стоял позади, давил на плечи своей тяжестью.       — Если кто и заслуживает знать в первую очередь, так это вы, — сказал Сириус, тяжело вздохнув. — Со мной связалась дражайшая матушка. Я бы не стал просто так беседовать со старой ведьмой, но она обещала важные новости и не соврала. Говорит, что… Нашли тело Регулуса.       Лили охнула, прикрыв рот ладонью. Джеймс только тяжело вздохнул:       — Это было делом времени. Тебе чего-нибудь налить? Я же вижу, как тебя трясет.       Они устроились на диване. Гостиная разом погрузилась в липкую тишину, пока Сириус нервно прокручивал между ладонями бокал огневиски.       — Я, конечно, подозревал. После того, с какой компанией он связался… Идиот малолетний! — прорычал он внезапно, затем снова перешел на тихий голос. — А я… я же даже не общался с ним последние пару лет. Как сейчас помню последние слова, что сказал ему: «Пожалеешь о своем выборе, когда сдохнешь». Черт! — он опрокинул в себя виски одним глотком и нервно вцепился в длинные черные волосы, которые висели сейчас у лица нечесаными кудряшками.       — Кто-нибудь знает, что… — начала Лили, но Сириус перебил.       — Никто не знает, что случилось! Я так понял, его нашли свои же. А что, если… Если его убил кто-то из наших, из Ордена?       — Они бы сказали, — Лили положила ладонь на вздрагивающее плечо.       — Конечно, сказали бы, — поддержал Джеймс. — Нет, от него избавились эти ублюдки. Может, он хотел уйти, передумал?       — Теперь мы не узнаем, — Сириус мотнул головой. — Еще мать говорит, что отец болен, прогнозы неизвестны. Поэтому пышных похорон она устраивать не будет, просто поминки в кругу семьи. И она… она пригласила меня, а я даже не знаю…       — Что тут думать? — фыркнул Джеймс. — Как бы то ни было, но они — твоя семья. Регулус был твоим братом, и ты любил его до всего этого дерьма, несмотря на все ваши сложные отношения и недопонимания. Может, мадам Блэк хоть теперь что-то переосмыслит, потеряв одного сына?       — Я любил его даже после, несмотря ни на что, — прошептал Сириус почти неслышно. — И надеялся, надеялся до последнего. Вот я дурак! — он стукнул кулаком по журнальному столику, пустой бокал подпрыгнул и печально звякнул. — Надо было связать его по рукам и ногам, наложить Империус, но не пускать к этой своре! Да, Джим, ты прав, мне стоит сходить и повидать маменьку, хотя бы ради того, чтобы посмотреть ей в глаза и спросить, каково ей теперь, готова ли она продолжать лизать пятки своему обожаемому Лорду?!       — Ни к чему устраивать скандалы, — поморщился Джеймс. — Уверен, ей и так тяжело. Хочешь, я пойду с тобой? Поддержу да предостерегу от глупостей…       — Почему бы и нет, — Сириус устало пожал плечами. — Или разнесем это змеиное гнездо на пару, а, Сохатый?       — Я пойду с вами, — вклинилась Лили. — Хоть кто-то должен проследить, чтобы вы не натворили дел.       — Лили, это опасно! — глаза Джеймса удивленно расширились.       — Чего опасного, Сириус говорил, что их дом прекрасно защищен многослойными чарами его отца. К тому же вы будете рядом со мной. Там же не планируется никого, помимо семьи?       — Нет, мама даже не приглашала Нарси и Беллу, — качнул головой Сириус. — Только я, она и отец. Чует, шельма, кто в ответе за все это! Как же она взбесится, если увидит тебя, — улыбнулся он, однако вышла лишь гримаса, прорезавшая перекошенные страданием черты. — Хорошая идея!       — Бродяга, нам же не нужны скандалы… — поморщился Джеймс, несмело взглянув на друга.       «Он считает тебя недостойной своего чистокровного величества, — ухмыльнулся Волдеморт где-то сверху. — Ты для него как предмет мебели, что должен сидеть дома и рожать детей. Тупой инкубатор. Возможно, это и есть твое место…»       — Нет! — воскликнула Лили, и две пары удивленных глаз впились в нее. — Выбирайте, или я, или Ремус, но кто-то разумный должен быть с вами, — она упрямо сложила руки на груди. Джеймс замялся.       — Наверно, оборотень в доме будет еще бо́льшим скандалом, — неуверенно пробормотал он.       — Да брось, — Сириус хлопнул его по плечу, немного приободрившись. — Мы вдвоем сможем защитить твою красотку от всех невзгод. А если вы будете рядом со мной, то мне получится много легче пережить нежданный визит в отчий дом, это правда.       — Значит, решено, — заключила Лили, изобразив оптимистичный тон.       Она встала, мигом почувствовав себя вымотанной этим разговором и новыми душераздирающими вестями. Впрочем, она теперь постоянно чувствовала себя уставшей, двигалась словно сквозь сопротивление воды. Оставив Джеймса и Сириуса в гостиной наедине распивать бутылку огневиски, она поднялась на второй этаж, в спальню. Несмотря на обволакивающую ее тьму, на улице были еще только ранние сумерки. На подоконнике сидела, нахохлившись, неприметная коричневая сова. Лили открыла окно и быстро отвязала письмо от лапки, пока комнату не заполнила зимняя стужа. Сунув сове печенье, она захлопнула створку и развернула маленькую трубочку записки.       Перед глазами на секунду поплыло, когда она увидела знакомый мелкий почерк с острыми закорючками. Потом все-таки вчиталась в текст.       «Лили, нам надо встретиться. У меня есть важная информация, которую я не могу доверить бумаге. Напиши место и время. И прошу тебя, будь осторожна!»       Она тупо взглянула через стекло на сову, которая все еще ждала ответа на отливе окна, насупившись. Пальцы смяли бумажку, а в горле встал комок. Северус… Хоть он и не подписался, она узнала почерк, а он знал, что она узнает. Что это, очередной мираж? Или ловушка Волдеморта? А может, Снейп опять будет изображать, как ему жаль, и вымаливать прощение. Она вдруг поняла, что это абсолютно неважно. Видеть чертового пресмыкающегося гада не хотелось, что бы он ни собирался ей сказать — все насквозь ложь, которая вновь опустит ее в зловонную кучу, в воспоминания о пережитом, будто их и так было мало. Нет, идти у него на поводу она не собиралась. Коснувшись палочкой бумаги, произнесла: «Инсендио» — и огонь резанул по привыкшим к полутьме глазам. Сова, которая поняла, что ответа можно не ждать, одарила ее возмущенным взглядом и сорвалась с подоконника, упорхнула прочь. Только смешок Волдеморта завис в воздухе вместе с черным пеплом.