Лилии на снегу

      Тишина. Казалось бы, как можно ее ощутить? Но вот она, плотная, густая, бьет по ушам и окутывает своей тяжестью. Лили замерла посреди пространства, а то будто раздвинулось, и предметы в комнате сейчас оказались где-то далеко, практически на краю видимости, такие неважные и потерявшие всякое значение. Словно бутафорская декорация, и только свет софитов бьет сверху, выхватывая ярким маленький круг под ее ногами; сделай шаг не в ту сторону — и упадешь в черную пропасть.       Она как-то тупо осознала, что не слышала тишины уже очень давно, и сейчас без привычного шелеста его шепота над ухом та буквально вгрызалась в барабанные перепонки. Она так нестерпимо хотела остаться одна, наедине с собой, но теперь, когда ее желание исполнилось, эта тишина и одиночество будто вспарывали своей остротой каждую клеточку, и оказалось, что вакуум вокруг морозит кожу и засасывает в себя все вспыхивающие тусклыми искрами чувства.       Тяга и возбуждение, горечь утраты и ненависть, яркое прозрение и отчаяние — все это не давало ни капли облегчения, грязными волнами плескалось где-то в глубине души, сталкивалось с абсолютным нулем безвоздушного пространства и покрывало мутными морозными кристаллами, казалось, не только кожу, но въедалось в глаза застывшей солью, проникало в сердце режущими гранями льда.       Она дышала отрывисто, втягивая в себя воздух громкими глотками, но тот застревал где-то в груди, вставал невидимым комом и неприятно давил на внутренности. Очень медленно она подняла взгляд, который поначалу растворялся в серости и пустоте, но вот он внезапно вместо того, чтобы упереться в стену, скользнул в черный провал зеркала; за ним отражалась девушка, столь бледная, будто находилась в луче холодного света. Растрепанные волосы, сбившееся зеленое платье, искусанные — не ей! — губы и лихорадочно блестящие глаза с покрасневшими белками.       Та девушка, которую она видела, была одновременно привычной и при этом совершенно чужой. Лили смотрела на эти черты и не узнавала себя. Нет, какая-то незнакомка, которая не имела к ней никакого отношения. Разве может эта девушка быть ею, она бы никогда не сделала ничего из того, что творила та последние часы… последние дни. Она бы ни за что не стала слушать эти сладкие речи! Ни за что не поддалась бы ему и не пошла в логово зверя. Ни за что не стала бы — нет! даже думать мерзко — обнимать, целовать этого человека. И где-то в глубине души она с отчаянием признавала, что ей, той незнакомке в зеркале, это понравилось.       Протест с горечью отрицания волной поднялся изнутри, а рука будто без воли своей хозяйки ударила по холодному стеклу, которое тут же с возмущенным звоном лопнуло, впилось острыми обломками в тонкую кожу. Но ей было все равно, главное то, что это отвратительное отражение наконец рассыпалось, распалось на окропленные алым куски амальгамы и исчезло. Но и того казалось мало, а злость взвилась ярким пламенем, толкая срочно выместить ее, выпустить из себя это разрушительное давление. Лили смела все пузырьки и коробочки, которые стояли на комоде под зеркалом, прямо вместе с серыми осколками на пол. Звериный вопль рвался откуда-то изнутри, и она продолжала крушить все на своем пути, раскидывая одежду, разбрасывая исписанные пергаменты. Взгляд упал на томик гребаного Лавкрафта, и следующими на пол полетели книги, которые она сейчас винила в собственном гнетущем поражении и падении в это зловоние.       Рванула прочь ненавистную зеленую ткань, содрала с себя мерзкое платье, которое так понравилось ему, швырнула на пол. Отпечатки его пальцев буквально въелись в кожу и теперь горели кислотой. Она не видела ничего и никого вокруг, только продолжала с яростью скидывать предметы, швырять их в стену, пока чьи-то руки не обхватили ее сзади, пытаясь помешать. Когда наконец противник обрел материальность, она неистово набросилась на оказавшееся в доступе тело, колотила по нему кулаками, пыталась вцепиться ногтями. Перед ней сейчас стоял все тот же образ, который так долго преследовал ее, но теперь оказался далеко, вне ее досягаемости. Однако его хотелось разорвать, уничтожить, выместить всю злость, доказать себе или же ему…       Возможно, совсем не тот человек находился перед ней сейчас, но ей было все равно. Он что-то говорил, потом кричал, и наконец красная вспышка даровала облегчение и такое желанное избавление в темноте забытья.       

***

      Серый морок рассеивался медленно и неохотно. Лили не представляла, сколько времени она провела в каком-то бездумном состоянии, ничего не видя, ничего не ощущая, лишь качалась на волнах безмятежной, но чистой реки. Ей почему-то нравилось это состояние, никаких тревог, которые в последнее время вгрызались в ее душу, никакой нервной аритмии в глупом сердце, никаких лишних звуков или образов.       Вырвало ее из своих мыслей, точнее, их блаженного отсутствия, что-то твердое, острым кончиком коснувшееся лба, и Лили медленно приоткрыла глаза. Когда те перестали слезиться и привыкли к яркости пасмурного зимнего дня, она с облегчением обнаружила склонившегося к ней старого профессора Дамблдора. Никогда еще она не была так рада видеть его длинную седую бороду и очки-половинки, глаза за которыми смотрели на нее с легкой настороженностью, но в то же время с облегчением.       — Где я?       Голос был хриплый, будто в горло насыпали песка, и звуки теперь пробивались сквозь трущиеся друг о друга песчинки, ломаясь и искажаясь. Лили видела позади директора лишь какие-то белые стены, которые не могла узнать. Она опустила взгляд на собственную руку; к той светящийся нитью тянулась трубка, будто вплавленная в кожу одним концом. Она змеилась вверх и входила в прозрачный мешок с золотистым, переливающимся зельем. Такой же перламутр мерцал у сгиба ее локтя и расходился яркими, искрящимися золотом щупальцами по венам.       — Ты в Мунго. Не волнуйся, это безопасно, даже если не доверяешь двум аврорам за дверью, то Грозный Глаз собственной персоной, думаю, должен тебя приободрить, — возразил он на панику, промелькнувшую в ее глазах, которая была настолько непроизвольной реакцией, что Лили сама еще не успела сформулировать мысль, но тревога от нахождения вне дома уже захватила разум.       — Если вы так говорите, то я вам доверяю, — отозвалась она, усилием воли пытаясь успокоить измученные нервы. — Что произошло?       — Что бы ни произошло, ты оказалась достаточно сильной, чтобы справиться с этим. А я оказался достаточно глупым и невнимательным, что настолько упустил из вида ситуацию. Что последнее ты помнишь?       — Я… — Лили чуть приподнялась на подушке и обхватила себя за локти в защитном жесте. Она попыталась сконцентрироваться, что удавалось не так уж просто. — Я была как в тумане. Но я помню его глаза, его мерзкие слова. Он просто для развлечения вытащил из меня душу и потоптался по ней. И я… я не выдержала, не могла больше этого выносить…       Казалось, на лице профессора промелькнула тень удовлетворения. Он одобрительно кивнул:       — На тебе было, очевидно, проклятие. Вероятно, та его вещь, о которой без устали твердил мне Джеймс, была зачарована. Но я постарался снять все следы, оставшиеся от магии Тома, поэтому чрезвычайно рад видеть, что это принесло тебе избавление.       — Тома? — Лили вскинула брови, в первый момент не догадавшись, о ком говорит Дамблдор. Но постепенно понимание поднялось изнутри неудержимым смехом. Под удивленным взглядом профессора тот перешел в истерический хохот. Когда Лили наконец смогла вздохнуть и вытерла выступившие на глазах слезы, то пояснила: — Теперь понятно, почему он так расстроился, стоило мне предположить, что его зовут Боб. Имечко действительно самое заурядное.       — Да, пожалуй, неприметность могла бы стать его преимуществом, если бы его гордыня не настолько разрослась. Но это отчасти хорошо для нас, что он выбрал путь крупной и узнаваемой фигуры, — Дамблдор лишь грустно улыбнулся в ответ на удивление, молчаливо выраженное Лили, и пояснил: — Если бы он предпочитал действовать из-за кулис, то мы бы точно не успели как-либо отреагировать на его попытки захватить власть. Так что здесь его амбиции сыграли против него. Однако я вижу, что утомил тебя стариковскими размышлениями о неслучившемся. Не хочешь поведать мне, что произошло между тобой и Томом вчерашним вечером?       Лили открыла было рот, но звенящая пустота образовалась в голове вместо мыслей, а слова потерялись на языке. Как может она описать случившееся, выразить эти чувства и вновь вспоминать то, о чем даже думать теперь не хотелось? Она опять провалится в этот водоворот, погрязнет в мутной тине на дне омута. Жалобно взглянув на Дамблдора, она только качнула головой. Тот кивнул понимающе.       — Отдыхай, Лили, главное, что ты в порядке. И выглядишь самой собой.       С этими загадочными словами он похлопал ее по ладони, лежащей на колене поверх простыни, и удалился на выход, только длинная фиолетовая мантия прошелестела по полу следом.       — Профессор! — Дамблдор повернулся от двери на оклик. — Я говорила с ним. Не знаю, был ли это настоящий он, но я видела его перед собой, как вас сейчас, очень длительное время. Я смутно помню, о чем конкретно мы беседовали, но я боюсь… вдруг он успел что-то узнать от меня про вас, про Орден?       — Как меня сейчас? Ты имеешь в виду, пока ты была дома, под чарами Фиделиуса, хранителем которого являюсь я, он как-то проник туда?       — Не совсем. Он был как бы нематериальным. Я не знаю, был ли это он на самом деле или лишь иллюзия, но это точно мне не приснилось… Поскольку мое подсознание не способно придумать столь отвратительных подробностей.       — Это весьма любопытно, я могу представить как минимум три способа, которыми он мог бы это провернуть, но ни один из них не подходит идеально в данных условиях. Я подумаю над этим фактом, что же до того, что он мог узнать от тебя… Сомневаюсь, что ты осознанно выдала бы ему какие-то важные секреты, все-таки Том не догадывается, как работает магия любви. Поэтому, что бы там ни было, мы с этим справимся, вместе.       — Спасибо.       Лили не была уверена, расслышал ли ее Дамблдор, поскольку обращалась она по большей части к своим коленям, лишь услышала, как несколько секунд томительного молчания спустя хлопнула дверь.       Вскоре ее навестил колдомедик, который пояснил, что золотистое зелье помогает очищать ее организм от последствий темной магии. Когда Лили уговорила врача снять с нее этот поводок, чтобы иметь возможность хотя бы встать с кровати и собственными ногами дойти до туалета, то осознала, что зелье в капельнице еще и стабилизировало ее настроение, поскольку без него тоска сразу же взяла за горло. Ее не особо облегчил и приход Джеймса — тот явно терялся и не знал, как реагировать на произошедшее. Он выражал всю поддержку, на какую только был способен, и Лили чувствовала к нему благодарность, пока пыталась расслабиться в его объятиях. Но при этом и она, и Джеймс ощущали явную неловкость, а ей больше всего хотелось вновь остаться в одиночестве. Он старался не обсуждать вчерашнее, списав все эмоциональные реакции на воздействие темной магии Волдеморта, и Лили не стала его разубеждать, хотя сама не была в этом полностью уверена.       Она помнила, как его ядовитые речи отзывались где-то в глубине ее души, несмотря на то, что она показательно спорила с ним. Как бы она ни отрицала перед самой собой, но осознавала, какой ураган чувств захватил ее, когда она оказалась рядом с ним, как ее душа и тело тянулись к нему, испытывая всепоглощающую жажду. И она искренне надеялась, что это являлось лишь воздействием его заклинания. Ведь иначе как она могла быть уверена хоть в чем-то, если не уверена в самой себе?       На следующий день она попыталась выйти из палаты, чтобы оглядеться и, быть может, навестить Марлин или же раненую миссис Блэк. Но встретивший ее сразу за дверью Грозный Глаз не просто растоптал ее надежды, но и строго отчитал, употребляя такие выражения как: «Куда это ты намылилась?» и «Я так понимаю, охрана смелой дурехе не нужна, может, сразу пригласить твоего обожаемого Лорда?». Когда она, растерянная и смущенная его реакцией, скрылась от его насмешек в палате, то все еще слышала за спиной ехидные слова: «И чем он берет баб? Уже третья. Страшен как черт, если только в штанах что интересное есть. Такое, что они потом в дурку отправляются». И хотя Грюм наверняка просто желал ее задеть и поиздеваться, но доля правды в его словах обожгла, будто каленым железом.       Лили действительно осознала, что в последнюю встречу совсем не обратила внимания на потрепанную темной магией внешность Волдеморта и это не помешало ей — драккл, нет, даже произносить про себя не хотелось! — почувствовать влечение к нему. Поступки Марлин все еще казались бессмыслицей и предательством, но уже не вызывали столько вопросов, как могла она сблизиться с этим человеком. Теперь Лили видела, что это подобно свободному падению в бездну, а все тщательно отрицаемые темные стороны собственной души способны выплыть на поверхность и захватить контроль.       Пока она погрузилась в эти унылые мысли, дверь палаты вновь скрипнула, и Лили подняла взгляд, ожидая увидеть Джеймса или, может, Дамблдора, которому она, к своему стыду, была бы больше рада. Но ее глаза расширились от удивления, когда она увидела ту, кого совсем не предполагала. Прокашлявшись, она приподнялась на подушке и вытянулась в струнку, затем поприветствовала:       — Здравствуйте, министр Багнольд. Чем обязана столь высокому визиту?       — Миссис Поттер, — кивнула ей в ответ та, пока Лили разглядывала красный клетчатый костюм мадам министра и уложенные аккуратной волной мышиного цвета волосы до плеч. — Как вы себя чувствуете?       — Спасибо, лучше. Врач говорит, что если результаты тестов позволят, то завтра я уже отправлюсь домой.       — Рада слышать. К сожалению, эта война приносит слишком много последствий, и, как бы странно это ни звучало, я даже рада, что вы здесь, а не стали одной из жертв.       — Да, если посмотреть с этой стороны, то мне повезло выбраться живой.       Мадам Багнольд подошла к ее койке, небрежным жестом палочки приманила к себе стул. В Лили впился испытующий взгляд карих глаз. Вблизи стала заметна усталость, которая тяжелой печатью морщин легла на миловидное лицо женщины. Еще какой-то год назад, когда она только заняла эту должность, то выглядела гораздо моложе и беззаботнее, особенно на колдографиях. Но ожесточенная борьба с развернувшим свою деятельность Волдемортом явно забирала из нее жизнь по капле.       — Я хотела с вами поговорить… о нем. Мне нужно знать не только то, что пишут авроры в досье, но и те детали, которые кажутся неважными, но определяют его характер, его поведение, могут быть звоночками.       — И почему… вы пришли с этим ко мне? Где-то в камере аврората до сих пор сидит Мальсибер, который служит этому человеку уже много лет.       — Одно дело — служить ему, но своих собак он держит на расстоянии. И совсем другое — какое-либо личное общение. Да и вы же понимаете, что многое может быть замечено только внимательным женским взглядом.       — Тогда вам стоило бы обратиться к Марлин, — Лили невольно передернула плечами. — У меня не было никаких личных отношений с этим человеком, в отличие от нее.       — Я уже зашла к мисс МакКиннон, само собой. Но она отказывается сотрудничать и делиться какой-либо информацией, которая может навредить ее «любимому».       — И поэтому вы решили обратиться ко мне? Решили, что я его подружка, такая же, как Марлин?       Вместе с возмущением где-то внутри разлилась горечь, что теперь люди так и будут считать. Она пережила уже столько встреч с этим чудовищем, ушла из-под его носа, применив все свои способности и побывав буквально на грани жизни и смерти. Но все, что видят окружающие — что он по каким-то своим причинам раз за разом оставляет ее в живых, благоволит ей и выделяет даже среди собственных слуг. Похоже, теперь на ней на всю жизнь это грязное клеймо, непосвященные люди будут считать ее связанной с Волдемортом.       — Я хотела услышать это от вас, — мягко произнесла министр, но Лили все равно увидела подозрительный лед в ее взгляде.       — У нас с ним не было никакой связи. И я рада буду рассказать вам все, что только может помочь, — уверенно заявила она. — Однако меня, с другой стороны, настораживают такие вопросы. Правда ли то, что вы решились на переговоры?       — Возможно, — уклончиво ответила министр.       — Тогда я должна предостеречь вас, что это, определенно, плохая идея. У него нет никакого понятия о чести и достоинстве, он делает только то, что выгодно ему, и не принимает в расчет других людей. Если он найдет какую-либо возможность вас обмануть, он ею непременно воспользуется.       — Я догадываюсь. Вы вряд ли знаете об этом, но я помню Тома еще по Хогвартсу. Хотя я училась на Рейвенкло несколькими курсами младше, но все же старосту школы со Слизерина я запомнила. Невозможно было не запомнить. Как и много десятилетий спустя невозможно было поверить, что тот же культурный вежливый юноша устроил подобный террор и погрузил Англию в реки крови. Когда я была глупой первокурсницей, он помог мне пройти в гостиную Рейвенкло, отгадав загадку стража. А теперь он применяет свой гениальный мозг для планирования отвратительных преступлений. Если бы только можно было направить его способности, его силу и талант в нужное русло, для благородных целей…       — Не думаю, что это возможно. Он не похож на человека, который способен изменить свой взгляд на мир или же принять чужой.       — Но все же, я не могу избавиться от мысли, что в одном он искренен — он творит все это только для привлечения внимания к собственной политике, а если дать ему какую-то долю власти, или же ее иллюзию…       — …то он этим не удовлетворится, а откусит руку по локоть, — с сомнением покачала головой Лили. — Ему слишком понравился процесс и отсутствие ограничений.       — Поэтому наша задача — организовать все так, чтобы у него не осталось возможности продолжать предыдущий террор, но при этом чтобы он не получил реальной власти. Я понимаю, это сложная задача, а в играх людьми с ним мало кто может сравниться. Но что вы думаете, способны ли мы бросить ему вызов? Должны мы принять поражение, или же стоит согласиться на эту партию и побороться за победу?       Некоторое время Лили раздумывала, прокручивая в голове, какие еще имеются альтернативы? Позволить ему убивать волшебные семьи одну за другой, переманивать на свою сторону все больше соратников, пока эта раковая опухоль наконец не захватит все волшебное сообщество своими метастазами. Умереть в бессмысленной борьбе, которая уже виделась обреченной на их разгромное поражение, или же попытаться любым способом предотвратить ситуацию грандиозного проигрыша, остановить войну? Наконец она ответила:       — Я считаю, что… у нас не остается выхода, кроме как сыграть с ним. Но в таком случае наша практически невыполнимая задача — заставить его играть по правилам.