Вишня и ромашка

      Когда команда центра выиграла и вышла в плей-офф, Алёна почувствовала себя такой сильной, почти непобедимой, что из неё буквально рвалась улыбка, а с ней и желание что-то делать.       Воспользовавшись этим редким состоянием, при котором казалось, что можно перевернуть всю Землю одним только мизинцем, Алёна решила, что должна снова ходить в школу. Она знала, что может этого не делать, но, даже посещая (единственная из всей группы) занятия в центре, она чувствовала, что упускает много важного. В школе, например, готовили к скорым экзаменам, а в центре подготовка к ЕГЭ была не предусмотрена. Задания из центра были скорее рассчитаны на среднюю школу, а не старшую, и с ними Алёна легко справлялась, конечно, благодаря этому ощущая, что она молодец, но всё же было у этого ощущения что-то вроде несправедливости, как будто она не заслужила похвалы.       К тому же, сейчас всё выглядело так, как будто она сбежала. В классе над ней начали смеяться, и она, не выдержав самого простого, ушла. Хуже всего было осознавать, что это правда так, поэтому Алёна и приняла решение сходить в школу.       — Хотя бы один день, — уговаривала она себя, глядя на себя вечером в зеркало. — Ничего не случится из-за единственного раза. Если не выйдет, значит, не выйдет. Но оставлять всё это просто так уже нельзя.       Она ободряюще улыбнулась себе и взъерошила волосы.       На следующий день она всё-таки в школу не пошла. Официальной причиной стала несделанная домашняя работа, но на самом деле Алёна боялась.       Она так нервно вела себя, что даже мама начала беспокоиться, хотя обычно предпочитала оставлять Алёну решать свои проблемы самостоятельно, считая, что так будет лучше для формирования её личности. Мама любила от нечего делать читать сомнительные психологические статьи в интернете, а потом применяла выдаваемые в них советы в реальной жизни на своей семье. Алёне передалась эта привычка.       Мама вошла в гостиную, где Алёна сидела на диване в пижаме, поджав под себя ноги и уставившись в учебник по физике.       — Что у тебя случилось? Почему ты листаешь учебник, не читая? — спросила она, вытирая руки о фартук — вечный атрибут её домохозяйской жизни — и присаживаясь рядом с Алёной.       — Я читаю, — спокойно ответила та, перелистнув страницу в обратном направлении.       — Алёна, посмотри на меня, — строго попросила мама.       Алёна повернула голову, поджав губы.       — Ты решила пойти в школу? Ведь ты решила, что не будешь.       — Да, но… Мне захотелось один денёчек сходить. Посмотреть, что там, как. Уже всё-таки пара недель прошла.       — Что там могло измениться за пару недель?       — Не знаю, что-нибудь… Ты же знаешь, почему я перестала туда ходить.       — Потому что в твоём центре есть такие же занятия.       — Это официальная причина, — махнула головой Алёна. — Но на самом-то деле, потому что я позорю школу из-за центра.       — Никто не говорил, что ты позоришь школу, — упрямо сказала мама.       Алёна посмотрела на неё со скепсисом, и она вздохнула. Они обе откинулись на спинку дивана и какое-то время помолчали, слушая, как на кухне кипит суп на плите и как приглушённо говорит ведущий новостей в телевизоре. Казалось, думают они почти об одном и том же.       До сих пор чувствуя вкус недавней победы центра, Алёна всё-таки начинала взволнованно стучать пальцами друг о друга, стоило только подумать о походе в школу.       — С другой стороны, какая разница, что они говорят? — начала мама, перебирая в пальцах край фартука. — Ведь мы-то с тобой знаем, что ты никого не позоришь, что в центр ты попала совершенно случайно и что, в конце концов, скоро ты выйдешь оттуда и вернёшься к обычной жизни, верно?       — Конечно, но…       — Без всяких «но», Алёна. Все они в школе — такие же дети, как ты. Если они считают, что ты в чём-то виновата, зачем доказывать им, что это не так, когда тебе самой известно, что ты хорошо воспитанный человек? Ты должна пойти туда с этими мыслями.       Алёна сжала губы, но через секунду кивнула и смело улыбнулась.       — Ты права, мам. Я пойду туда и буду вести себя так, как обычно. А если они начнут снова что-то мне говорить, я просто не стану обращать внимание.       — Правильно! Они верят в то, что сами придумали, а ты не должна подпитывать их слова своим поведением. Просто сходи туда и всё.       — Всего лишь один день.       — Для пробы. А потом посмотрим.       Они обнялись, после чего мама ушла на кухню доваривать суп, а Алёна всё-таки принялась за физику. Разговор с мамой разбудил в ней какой-то азарт, которого раньше не было. Этот азарт остался в ней до ужина, когда она и мама рассказали обо всём пришедшему с работы папе, и до утра, когда она поднялась с постели по будильнику и начала собираться в школу.       Пропал азарт и в целом всё её решительное настроение уже на подходе к школе, как это обычно и бывало.       Алёна неуверенно остановилась, схватив лямки рюкзака и сильно сжав их. Из здания школы доносился гул, кто-то смеялся, кто-то кричал, кто-то просто громко говорил. Слиться с толпой не составит труда.       Она вошла в школу и спокойно поднялась до кабинета, где собрался её класс.       Её появление было встречено приветственными криками, но это были не радостные, а зловещие приветствия. Они все смотрели на неё, как на животное в зоопарке, сидящее за железными прутьями клетки. Сидящий за первой партой староста вскочил и похлопал её по плечу.       — Рады снова видеть тебя, цветочек, — весело сказал он.       — Не надо меня так называть, — попросила Алёна, злобно взглянув на него. «Цветочек» это было старое, детское прозвище, образованное от её фамилии. Раньше оно было даже милым и безобидным, но сейчас, сказанное таким враждебным тоном, казалось почти неприличным.       Она села за свою парту, до сих пор никем не занятую, и вытащила пенал и учебник.       — Что тебя так долго не было?       — Наверное, занималась более важными делами в своей колонии?       — Как вас там наказывают за плохое поведение, розгами бьют или что-то похуже?       — Тебе такое и не снилось, — с кривой улыбкой сказала Алёна, смотря прямо перед собой. И она почти вынужденно продолжила. — Не буду говорить, поберегу вашу психику.       Все издали торжествующие вздохи. Скоро начался урок. Учитель физики приветствовал Алёну довольно радостно и даже в шутку интересовался у неё про жизнь центра. Алёна в той же шуточной манере отвечала ему. У неё даже немного поднялось настроение, особенно когда она попросила себя не обращать внимания на одноклассников.       Все шесть уроков прошли в более-менее нормальной обстановке. Кто-то до сих пор пытался её задеть, но она не отвечала, и им это надоедало. Учителя либо делали вид, что не замечали отсутствия одной из учениц, либо делали удивлённое лицо, отмечая присутствие Алёны на уроке, и спрашивали у неё, надолго ли она к ним вернулась. Она неопределённо пожимала плечами.       У всех учителей она взяла задания, чтобы, если снова пропадёт, могла позаниматься одна дома, а потом сдать все выполненные задания.       Она даже дружески разговаривала с парой ребят не из своего класса, как будто ничего не было. У неё не спрашивали про центр, и она была благодарна, а если спрашивали, то это было не обидно, и она без особого удовольствия, но отвечала.       Но после последнего урока что-то вдруг случилось. Алёна собрала свои вещи и вполне довольная отправилась к выходу из школы. Уже на крыльце её догнало несколько ребят из класса, которые пристроились вокруг неё, как бы по-приятельски.       Вместе с ними Алёна вышла с территории школы и отправилась в сторону дома.       — А ты Ксюшу Вишневскую там нигде не видела? — спросила одна из одноклассниц — девчонка с коровьими глазками и совсем без подбородка. Алёна уговаривала себя, что она не судит людей по внешности, но голосок этой девицы так раздражал, что хотелось просто врезать ей по лицу. Она поняла, что общение с ребятами из группы «Б» всё-таки сказалось на ней, но встряхнула плечами и выбила эти мысли из головы.       — Да, а то мы боимся, что она давно уже скололась или села, пока мы ни сном ни духом, — подхватил староста.       — С Ксюшей всё в порядке, — со вздохом сказала Алёна, — но я передам ей, что вы интересовались.       — Ты хотя бы приходишь, а от неё совсем никаких вестей, — продолжали одноклассники.       — Наверное, так втянулась в новое общество, что совсем забыла, что существуют приличные люди.       Алёна почему-то не выдержала, как будто её ударили по лицу. Она покрепче схватилась за лямки рюкзака и выпалила:       — Как вы можете называть себя приличными людьми, говоря такие вещи про окружающих?       — Мы, в отличие от окружающих, ходим в хорошую школу, а не в центр для трудных подростков.       — Да вы понятия не имеете, за что и как я туда попала, вы даже не пытались меня об этом спросить! — хмуро взглянув на каждого из них, громко сказала Алёна.       — Зачем о чём-то спрашивать ту, что осудили за хулиганство? — не успокаивались они. — А тем более после того, как ты начала ходить в этот центр. Наверное, нашла себе там новых друзей, которые вместо того, чтобы жать руки, по лицу друг друга бьют?       — Вовсе нет, — ответила Алёна, закатив глаза и поняв, что в чём-то они правы. — Вы их совсем не знаете.       — Они же там все бешеные. Нам и не за чем их узнавать.       — Может, если бы узнали, так бы не говорили, — Алёна вдруг почувствовала странное спокойствие. — У всех есть причина для плохого поведения. У вас ведь тоже есть.       — Алёнка, вот ты где!       Это прозвучало у них из-за спин. Голос Ксюши не узнать было невозможно.       Алёна вместе с одноклассниками остановилась и обернулась. Ксюша быстро приблизилась к ним и обняла Алёну за плечи, от чего той было не очень приятно, но всё же стало как-то спокойнее. Волосы у неё снова были заплетены в косички, похожие на змей Медузы Горгоны, а лицо украшал яркий макияж. Она растянула вишнёвые губы в ухмылке, разглядывая одноклассников.       — Чё столпились тут, как акулы? Вам делать нечего? Идите уроки учить.       От развязного тона Ксюши и её гопницких интонаций все почувствовали себя неуютно, даже Алёна, до сих пор зажатая где-то у неё под мышкой.       — Странно видеть тебя не в тюремной робе, — сказала девушка по имени Света Новикова.       — А она у меня под одеждой, видите, торчит? — Ксюша отогнула ворот футболки, открывая всем вид на лямку чёрного лифчика.       — Как это похоже на тебя, — раздражённо сказал староста.       — Стараюсь. Вы, я слышала, на Алёнку гоните?       — Вы двое позорите нашу школу. Вот и «гоним», — Света показала пальцами кавычки, передразнивая интонации Ксюши.       — Ой, — закатив глаза, скривилась она. — То, что не повезло только нам двоим, не значит, что остальные в этой школе чёртовы ангелы. Я всё про вас знаю. Вы двое курите какую-то дурь в туалете. Ты им эту дурь толкаешь. Остальные не лучше. Так что прекращайте сеанс опускания нас головой в унитаз и отпустите уже Алёнку к нашим уголовникам.       Не дав им и слова сказать, Ксюша схватила Алёну за локоть и быстро утащила прочь. За её широкими шагами с трудом можно было успеть. Они шли по узкой улице в сторону центра, и пару минут Алёна молчала, тяжело дыша и пытаясь собраться с мыслями.       Было обидно и грустно.       — Спасибо, что забрала меня от них, — тихо сказала она.       — Наверное, я спасла тебя от ещё одного срока. Ты выглядела так, как будто сейчас им всем по мордам съездишь, — усмехнулась Ксюша, немного замедлив скорость.       — Может, я так и выглядела, но я не собиралась ничего такого делать, — Алёна шмыгнула носом. — Я там чуть не расплакалась. Не надо было всё-таки идти.       — Тут соглашусь. Я вот вообще на школу забила, и знаешь, как хорошо?       — Представляю. В центре какая-то менее враждебная атмосфера, чем в школе.       — Они придурки, — Ксюша посмотрела за свою спину, хотя одноклассников они бы там уже не увидели. — В центре, конечно, тоже придурки, но вроде немного другого вида.       — Не знала, что есть разные виды придурков, — вдруг слабо улыбнулась Алёна.       — Придурков так много, что было бы странно, если б они не делились на виды, — пожала плечами Ксюша.       Они обе замолчали, продолжая путь к центру. До начала занятий ещё было время, но поскорее прийти туда всё-таки было бы неплохо. Алёна исподтишка взглянула на Ксюшу и вздохнула.       — Хотела бы я быть как ты, — сказала она. Ксюша изумлённо подняла брови, посмотрев на неё.       — И нахер тебе это надо?       После таких фраз быть Ксюшей хотелось уже меньше.       — Ты так легко справилась с их нападками. Пара слов, и им уже нечего сказать. У меня никогда так не получится.       Ксюша почесала щёку длинным, покрытым тёмным лаком ногтем.       — Лучше хотеть быть собой, чем кем-то другим. Тем более мной.       Они подошли к центру. Алёна хотела было развить эту тему, потому что ей не понравился тон, которым Ксюша произнесла последнюю фразу, да и в целом её немного беспокоила Ксюша ещё с того момента, как она сказала о том, что её все ненавидят, но она отпустила её локоть и быстро поднялась по ступеням, входя в центр. После её ухода осталось какое-то напряжение, перемешанное с еле слышимым запахом её духов.       Алёна вздохнула и обернулась, как будто проверяя, нет ли поблизости их одноклассников, но вокруг ходили только дети из центра, так что она могла с лёгкой душой забыть о первой половине дня и сделать хоть что-то хорошее за вторую его половину.       Она отправилась в актовый зал, где у них должна была проходить психология. Алёна и Ксюша пришли первыми, так что они присели на средние ряды и уставились на учителя. Точнее, Алёна уставилась на него, Ксюша же просто вытащила телефон и не поднимала головы от его экрана.       — Что мы будем сегодня делать, Эдуард Валентинович? — спросила Алёна. Он в это время перебирал какие-то бумажки.       — О, мы сегодня сыграем в одну очень интересную игру, — с никогда не исчезающим энтузиазмом ответил он.       Он любил устраивать какие-нибудь психологические игры, чтобы с их помощью вытаскивать на поверхность волнующие подростков проблемы в их жизни. Это никогда особенно не помогало, потому что никто из них не воспринимал Эдуарда Валентиновича всерьёз, и над его играми обычно просто смеялись. Алёне всегда было его жаль, поэтому она пыталась как-то поддерживать его порывы. На заявление об игре она улыбнулась.       — Что же это за игра? — с интересом спросила она.       — Игра называется «Что было бы, если бы…», — закончив с бумажками и взяв их стопку в руки, радостно сказал Эдуард Валентинович. — Когда все подойдут, я объясню правила. Уверен, вам понравится.       — Отстой, — тихо сказала Ксюша как будто бы себе, но всё равно было слышно. Впрочем, учитель, возможно, и не услышал, размышляя о чём-то своём.       Они около двадцати минут ждали, пока придёт вся группа «Б». Последним пришёл Даня. Недавно он состриг волосы, и Алёна до сих пор не могла решить, какая из его причёсок ей нравилась больше. От таких мыслей она всегда быстро краснела и наклоняла голову, чтобы волосы прикрыли пурпурного цвета щёки. С Даней она разговаривала не больше, чем с другими одногруппниками, но после того матча предпочитала иногда присматриваться к нему, ожидая, что он каким-то образом проявит прошлого «мажорного» себя, но он довольно хорошо вписался в компанию. Ходили слухи, что живёт он теперь один в своей квартире «для тус», но Алёна боялась спросить, правда ли это, считая, что это не её дело, и он не захочет ничего ей говорить.       Даня сел на верхнем ряду справа и, оглядывая зал, заметил, что Алёна на него смотрит. Она заставила себя не совершать позорного бегства и не отворачиваться от него сразу, как только её слежка была замечена, и легко улыбнулась ему. Даня немного приподнял брови, но тоже улыбнулся, и тогда Алёна отвернулась, чувствуя, что сердце бьётся слишком сильно, как обычно бывало, когда она переживала какой-нибудь стресс, связанный с социализацией.       — Итак, ребят, давайте я объясню вам правила, — жестикулируя, сказал Эдуард Валентинович. — Они очень простые. Сейчас я раздам вам вот эти листы, где написано начало предложения. Вам нужно всего лишь продолжить это предложение, исходя из описанной ситуации. Есть вопросы?       — Можно не играть в это говно? — спросил Никита.       — Хм, нет, играют все, Никит, — ответил Эдуард и, оглядев своих подопечных, отправился по рядам, чтобы раздать всем по одному листочку.       Алёна прочитала своё начало: «Если я кого-то не выношу, то я…». Она вздохнула.       — Только давайте договоримся, отвечаем честно, ладно? — вернувшись на своё место, сказал Эдуард Валентинович. — Ну что, прочитали? Давайте начнём, Максим, пожалуйста?       Тот переглянулся с Никитой, сидевшим рядом с ним, и, усмехнувшись, прочитал:       — Ну допустим, если я печален, то.       — Так, ага, что же ты делаешь, если ты печален? — спросил Эдуард Валентинович.       — Ну, за пивом обычно иду, — ответил Максим, и все издали смешки.       — Угу, получается, ты пытаешься утолить печаль в алкоголе? Это не очень хорошо, ты же знаешь?       — Очень хорошо, — пожал плечами Платон, который уже сложил из своего листка самолётик и запустил его по залу. Он приземлился прямо на стол за спиной Эдуарда Валентиновича.       Тот ещё раз оглядел подростков и со вздохом махнул рукой на Максима.       — Ладно, давайте дальше. Может, кто-то хочет продолжить?       Те, кто не был занят содержимым своих телефонов, обернулись на одногруппников, но желания участвовать в игре никто не выказал. Эдуард Валентинович подождал пару секунд, потом попросил Алёну прочитать её предложение. Все немного на неё обернулись.       — Если я кого-то не выношу, — сказала она, скромно положив свой листок к себе на колени. — Кхм, а что делать, если я всех выношу?       Это прозвучало довольно странно, но никто не обратил на это внимание, обернувшись обратно на Эдуарда Валентиновича.       — О! — торжествующе сказал Платон. — Только второй вопрос, а мы уже нашли несовершенства в твоей игре. Давай, заканчивай.       — Нет-нет, подождите, ребят, — с неловкой улыбкой остановил бунт психолог, — не может быть, чтобы кто-то относился хорошо ко всем.       — Это чё получается, ты тоже к кому-то плохо относишься? — спросил Никита, и они с Платоном дали друг другу пять.       Алёне показалось, что они как-то очень упрямо протестуют против этой игры. Обычно они так не делали, а просто смирялись, хотя и не упускали случая улизнуть с пары.       — Конечно, нет, что вы, но я всё-таки уже взрослый человек, я научился управлять своими чувствами, эмоциями, а вы — подростки, вам это только предстоит, так что давайте, ладно, давайте Алёну пока оставим, пусть она подумает, и продолжим. Кто у нас дальше, Лена, ты?       Она оторвалась от телефона и скучающе посмотрела на свой листочек. По её лицу было не понять, какие эмоции у неё вызывает её предложение, да и когда она прочитала то, что там написано, яснее не стало.       — Если я ревную, — прочитала Лена и быстро ответила, — я никогда не ревную.       Ксюша, сидящая рядом с Алёной и что-то печатающая в телефоне, едва заметно усмехнулась. Филипп из другого конца зала посмотрел на Лену без особых эмоций, но явно не верящим взглядом.       — Так, ну это не может быть правдой, — сказал Эдуард с упрёком: ведь он просил быть честными. — Все люди ревнуют и почти все это отрицают. Обычно они в таком состоянии совершают какие-нибудь глупые поступки, ну например, пытаются вызвать ответную ревность у того, кого именно они ревнуют, скажем, меняют круг общения и отстраняются от этого человека. Либо же действуют по-другому: устраняют того, к кому ревнуют. Ты никогда такого не чувствовала? Не хотела быть одной-единственной, в ком заинтересован какой-то человек?       Похоже, Эдуард Валентинович и сам не знал, насколько он был прав в своих рассуждениях. Лена молча выслушала это, а потом раздражённо сказала под смешки одногруппников:       — Ну вы вот и сами всё знаете, — она криво улыбнулась и снова уставилась в телефон, специально не поворачивая голову в сторону Филиппа. Яна, сидящая рядом с подругой, положила голову ей на плечо.       — Ну что ж, и тут не вышло, значит, продолжаем, — хлопнул в ладоши Эдуард. — Филипп, теперь ты.       Филипп лениво развернул свой листочек, который он сложил во много раз.       — Если у меня проблемы, — прочитал он, немного прищурившись на листок в своей полутьме. — Если у меня проблемы, я их решаю.       — Отлично, что ты при этом чувствуешь? — ухватился за его ответ Эдуард Валентинович.       Филипп пожал плечами.       — Ничего не чувствую.       Эдуард начал говорить что-то о том, что они постоянно от него закрываются и отказываются зрить в корень. Если бы они это делали, по его словам, у них с ним получилась бы очень интересная беседа, во время которой они выяснили бы все свои проблемы, поняли бы их причину и научились решать их правильно, поняв себя.       Алёна вполуха прислушивалась к словам психолога, размышляя о том, что она действительно не может вспомнить никого, про кого могла бы сказать «не выношу». Возможно, в последнее время в такую группу её знакомых можно было бы отнести почти всех её одноклассников, и всё-таки нельзя было применить к ним такое громкое слово как «не выношу». Она спокойно их выносила, хотя они и раздражали её своей узколобостью и нежеланием слышать. С другой стороны, она и сама вполне могла быть такой в определённом настроении, и что ей теперь, начать себя ненавидеть?       В конце концов, она пришла к выводу, что не выносит не каких-то конкретных людей, а только их поступки, которые никак нельзя оправдать. Именно это она собиралась сказать Эдуарду Валентиновичу в конце занятия, а сейчас она вернулась в реальность, где он уже закончил свою лекцию и просил Никиту продолжить их игру.       — Если я в ярости, то я… Я… — мямлил Никита. Алёна подозревала, что он хочет сказать «то я бью кого-нибудь», но это выставило бы его психом, так что он пытался придумать что-нибудь другое.       — Никит, говорим быстро, не задумываясь, первое, что приходит в голову, — пытался поддержать его Эдуард Валентинович.       Никита быстро постучал ногой по полу и, сделав движение бровями, сжал губы.       — Ладно, если я в ярости, я… успокаиваюсь и больше не злюсь, — сказал он наконец.       Все рассмеялись, даже сам психолог усмехнулся.       — Я просил говорить правду, верно? Мы же все знаем, что, когда ты впадаешь в ярость, ты пускаешь в ход кулаки и таким образом выпускаешь гнев наружу.       — Не, ну если знаете, чё я тогда тужился тут?       — Нам нужно, чтобы ты признал проблему сам, только так мы с ней разберёмся. Понимаете, ребята, ваша защитная скорлупа нам только мешает, мы должны избавляться от этой оболочки, знаю, это трудно, это тяжело, но только так…       — Давайте продолжим уже, может? — вдруг спросила Ксюша. — Мне вот нужна консультация психолога насчёт моего состояния.       — Наш психолог ни с чем не поможет, — тихо сказала Женя.       — Конечно-конечно, — быстро отозвался Эдуард Валентинович. — Никита, если позволишь?       Тот поднял ладони и помотал головой из стороны в сторону, видимо, только радуясь, что они ушли от разговора о его ярости.       — У меня здесь «Если я одинок», и мне просто интересно, нормально ли я поступаю, когда чувствую одиночество, — задумчиво сказала Ксюша, крутя в пальцах свой листок.       Все смотрели на неё широко открыв глаза. Они явно удивились, услышав, что кто-то в этом зале говорит правду и как будто пытается разобраться в проблеме. Эдуард Валентинович, казалось, сейчас начнёт прыгать на месте от радости.       — Так, ну мне для начала нужно узнать, как же ты поступаешь, — сказал он, потирая руки, как будто готовился к жаркому спору.       — Садится на велосипед и уезжает в какую-то глушь, — влезла в разговор Женя. Те, кто не был посвящён в детали того приключения, а именно — Даня, Лена и Филипп, со скепсисом посмотрели на Женю, но Ксюша показала на неё ладонью, как бы подтверждая правдивость её слов.       — Так и было? — уточнил Эдуард Валентинович и, дождавшись кивка Ксюши, продолжил, — тут, конечно, имеет важность, что именно это была за глушь. Если она для тебя важна, если она ассоциируется у тебя с чем-то близким, и там ты могла бы почувствовать себя не одинокой, то твоя реакция совершенно нормальна, её легко можно объяснить, м-м, подростковой неопытностью, например, или импульсивностью. С другой стороны, даже если глушь была тебе неизвестна, и ты там никогда не была, то легко можно вспомнить людей, которые уходят от общества в тайгу, как бы абстрагируясь от всех и выбирая одиночество, а ты, получается, перевернула это наоборот, то есть, можно сказать, в свою пользу, и решила, что там, в лесу или где-то, где никого нет, сможешь разобраться в себе и понять, что тебе делать со своим одиночеством.       Он прервался и взглянул на Ксюшу, вытаравщивую на него глаза. Пока он не начал говорить второй вариант, её лицо выражало понимание и немного грусть, теперь же она едва сдерживала улыбку.       — Я смог тебе помочь? — спросил Эдуард Валентинович.       — Да, да, спасибо большое, я обязательно подумаю над вашими словами. Думаю, вы правы, и… да, спасибо, — прикусив губу, чтобы не рассмеяться, ответила Ксюша.       Остальные не стали себя так утруждать. С серьёзностью смотрела на Ксюшу только Алёна, уверенная в том, что должна во всём разобраться. Она, конечно, знала многие подробности жизней своих одноклассников, но просто не могла знать всего, а знать почему-то очень хотелось. К тому же, они с Ксюшей в последнее время так хорошо начали общаться, что просто забить на её проблемы было как-то некрасиво. Тем более, что она сама затронула их на глазах у всех одногуппников.       Эдуард Валентинович, оставшийся очень довольным, повернулся к Платону, собираясь теперь помучать его, а Ксюша разорвала свой листок с «если я одинок» и сунула обрывки в рюкзак, оставив это без каких-либо комментариев для Алёны, внимательно за всем наблюдающей.       Эдуард Валентинович взял со своего стола самолётик Платона и прочёл условие, которое ему досталось: «Если я чувствую себя ненужным». Алёна, вспомнив, как он сопротивлялся и не хотел играть в эту игру, прищурилась, рассматривая расслабленное лицо своего одногруппника. Платон вздохнул и сказал:       — Я не чувствую себя ненужным.       — Вот опять вы закрываетесь, ребят, — всплеснул руками Эдуард. — Мне кажется, вам нечего бояться, ведь мы с вами все здесь друг другу близкие люди, вы можете рассказать в этом помещении что угодно, а я обещаю, что помогу.       После того, что он сказал Ксюше, никто не хотел ему верить, так что следующие слова Платона легко можно было оправдать.       — Нечего мне рассказывать. Я всегда чувствую себя нужным.       — Угу, и кому же ты нужен? — с каким-то намёком спросил Эдуард Валентинович, чуть наклонившись вперёд.       Платон воспринял его вопрос почти как оскорбление. Он расставил руки, согнутые в локтях, в стороны и пожал плечами.       — Себе, — вместо него вдруг ответила Ксюша. Она снова уставилась в свой телефон, когда с её вопросом покончили, так что все даже не сразу поняли, что говорит именно она.       Эдуард Валентинович явно обрадовался такому ответу и показал на Ксюшу указательным пальцем.       — Вот-вот, всё правильно. Когда мы чувствуем себя ненужными, мы должны сказать себе: «Я нужен сам себе. Мне хорошо с собой». Давайте, все вместе.       Он поднял руки, как будто собирался всех их обнять, и с большим удовольствием послушал, как группа «Б» недружно повторила за ним мотивирующие слова. Алёна, хоть и относилась к психологу скептически, подумала, что в чём-то он прав, несмотря на то, что она сама имела на этот вопрос немного другое мнение.       Дальше следовала очередь Яны. Она устало откинула распущенные сегодня волосы с плеч и прочитала:       — Если я боюсь.       — Так, что же мы чувствуем, когда боимся? — с энтузиазмом спросил Эдуард Валентинович.       — Страх, — засмеялся своей не очень удачной шутке Никита. С другой стороны, какая-то логика в его словах всё же была.       — Это да, — кивнул Эдуард. — Но что мы должны делать со своими страхами?       Он обвёл их всех взглядом, но они молчали, переглядываясь между собой. Вдруг с задних рядов послышалось:       — Бороться с ними.       Это сказал Даня. Алёна, Максим, Никита и Яна с любопытством посмотрели на него, удобно раскинувшегося на своём сиденье. Остальные удивлённо посмотрели на хлопающего в ладоши Эдуарда Валентиновича, который, похоже, был так тронут ответом Дани, что не мог сдержать эмоций.       — Мне, мне, ребят, кажется, что такого занятия у нас с вами никогда ещё не было, я просто удивлён и очень горд, — восхищённо говорил он. — Наконец, вы начали меня слушать, вы начали как-то пытаться разобраться в себе, думать над задачами, которые перед вами ставят. Вы прям повзрослели как будто.       От такой странной, но всё же похвалы, некоторые из них даже покраснели. И в самом деле, они и сами не заметили, как немного заинтересовались происходящим и даже почти оторвались от своих телефонов. Конечно, для радости коротких, хотя и верных, ответов Ксюши и Дани не хватало, но, похоже, психолог совсем отчаялся что-либо услышать от своих учеников, так что никак не мог успокоиться даже от такой отдачи с их стороны. Алёне стало странно приятно, как будто она вместе с Эдуардом Валентиновичем не одну неделю пыталась добиться от детей какого-то отклика и у неё, наконец, получилось.       Дальше была очередь Гены. Его листок гласил «Если я хочу с кем-то познакомиться», на что он быстро продолжил:       — Я знакомлюсь.       Его слова вызвали у всех смех, но в общем-то он сказал правду. Гена всегда проявлял необычную для такого человека как он уверенность в себе, так что Алёна не была удивлена, что он сказал именно это. Эдуард Валентинович, кажется, тоже решил не придираться, возможно, думая так же, как Алёна, а возможно, до сих пор находясь под впечатлением от ответов Ксюши и Дани, так его удовлетворивших.       Наконец, подошла очередь и самого Дани. Он громко прочитал со своего листка:       — Если я чувствую, что не прав.       У Алёны сердце снова забилось со странной быстротой. Она медленно повернула голову к Дане и опять пересеклась с ним взглядами.       — Ну я подумал, — не очень уверенно начал он, — и решил, что если чувствую, что не прав, то обращаюсь к кому-нибудь, кому могу верить, чтобы он дал мне совет.       Все восхищённо вздохнули, рассматривая искреннее выражение на лице Дани. Похоже, не только Алёна была удивлена. Конечно, лишь она знала, что Даня, кажется, сказал правду, но поразиться тому, что он был таким серьёзно настроенным на этом обычно юмористическом занятии, это всем не помешало.       — Вау, — кивнул Эдуард. — Я даже не думал, что всё будет так продуктивно. Очень вы мне сегодня нравитесь, ребят, очень. Ну, Женя, ты?       Женя, шуршащая до этого момента упаковкой чипсов, взглянула на свой листок, который лежал рядом с ней на соседнем кресле.       — Если я не уверена в себе, — и, наверное, вдохновившись атмосферой, воцарившейся в зале, Женя продолжила, — то я пытаюсь справиться с неуверенностью.       Эдуард вместе с остальными после её слов какое-то время помолчал, оперевшись ладонями на стол позади себя. Потом покачал головой и улыбнулся.       — Ну надо же, нет, правда, вы молодцы. И было совсем не трудно, верно? Мне бы хотелось, чтобы вы после нашего занятия подумали обо всём, что сказали, и не забывали об этом. А теперь вы свободны.       Все сразу встали со своих мест, похватали рюкзаки и сумки и вывалились из актового зала. Они так быстро это сделали, как будто от скорости, с которой они покинут помещение, зависели их жизни.       — Это чё было? — спросил Максим, идущий вместе с Никитой почти в начале их толпы. Алёна вышла вместе с остальными, решив своими выводами насчёт «выноса» людей не шокировать Эдуарда Валентиновича ещё больше. — Эдик там чуть не кончил от счастья. Вы когда психологами успели стать?       — Это всё Ксюша. После её разговора с Эдиком как-то так спокойно было, — ответила Женя, засовывая пустую упаковку от чипсов в цветочный горшок. — Прям хотелось поговорить о чём-нибудь важном.       — Я со своим пивом в вашу тусовку офигеть как вписался, — продолжал Максим.       — Ты такой был не один, — сложила руки на груди Яна, покосившись на Даню. — Вы реально все правду сказали?       — А ты, — Платон обратился к Ксюше, которая доставала из рюкзака наушники и совсем не смотрела на остальных, но явно их слушала, — чё, правда хотела с ним свои проблемы обсудить?       — А почему нет? — легко сказала она, вставляя наушники в телефон. — Какое-то психологическое образование у него должно быть. Он, конечно, не особо помог, но на нужные мысли, знаешь, всё-таки направил.       Платон громко вздохнул и махнул рукой, после чего все отправились вниз, мальчики — в туалет покурить, девочки — на улицу, где скоро должна была быть физкультура. Алёна посмотрела на Ксюшу, уже заткнувшую уши наушниками и прикрывшую от удовольствия глаза, и подумала, что снова не может с ней ни о чём поговорить, а ведь момент не столь плох. Ксюша была как-то странно настроена на общение и доброжелательна, конечно, в той степени, которую от неё следовало ожидать.       По дороге домой Алёна впервые шла не одна или с Ксюшей, а в компании одногруппников. Яна и Лена ушли почти сразу, как только можно было покинуть центр, Женя и Гена тоже куда-то скрылись, Ксюша, видимо, вспомнила былое время и быстро исчезла из поля зрения, будто её здесь и не было. Филипп тоже куда-то торопился, так что осталась она в компании четырёх парней. От этого было слегка неловко, но они почти не смотрели на неё, обсуждая что-то своё, и только изредка обращали внимание и на Алёну, так что нервничать было не из-за чего.       Она приметила, что Даня оторвался от разговора с остальными и о чём-то задумался. В голове вдруг пронеслись его слова на психологии, и щёки снова загорелись. Алёна потёрла их руками с натянутыми на них рукавами свитера, чтобы создать впечатление, будто покраснела она не от смущения, а от трения, и, кашлянув, тихо спросила:       — Ты правда подумал, что можешь мне верить?       Даня сначала, кажется, не понял, что вопрос был ему. Он посмотрел на Алёну сверху вниз и пожал плечами.       — Ты вызывала доверие, — сказал он, а потом легко усмехнулся, — пока не рассказала обо всём Ковалёву.       — Я же извинилась, — страдальчески сказала Алёна, на что Даня махнул рукой, как бы показывая, что всё уже забыл. — А что, после этого ты мне веришь?       — А что, не надо? — с её же интонациями спросил он.       — Конечно, нет. Ох, в смысле, ты можешь мне доверять, правда.       — Хорошо.       Они немного помолчали, слушая, как Платон и Макс завели разговор, очень близкий по теме к критике власти. Алёна не успела удивиться, когда Даня возобновил разговор.       — Ну а ты? Правда нет людей, которых бы ты не выносила?       Алёна вздрогнула.       — Мне кажется, что да, — кивнула она. — Почему тебя это интересует?       Даня что-то ответил, но Алёна ещё задавая вопрос краем глаза заметила знакомые фигуры где-то слева. Она поняла, что они проходят недалеко от её школы и, повернув голову, с ужасом увидела, что группка её одноклассников с любопытством наблюдает за ней и мальчиками, идущими рядом с ней. Плохое предчувствие пронеслось по спине, обдавая позвоночник холодом.       — Эй, ты чего?       Она снова вздрогнула и резко повернулась к Дане, который удивлённо смотрел на неё.       — Извини, я отвлеклась. Здесь рядом моя школа, вот я и… — замямлила она.       — Школа? — скривился Платон, видимо, вполуха слушающий чужой разговор. — Это вот эта, мажорская?       — Она не такая уж мажорская, — со странным возмущением сказала Алёна.       — Любая школа, в которой тянут бабло за учёбу, мажорская, — легкомысленно ответил Платон.       Начав с ним спорить, Алёна немного забыла о том, что видела одноклассников, и не обратила внимание на то, как Даня иногда бросал на неё короткие взгляды.       Вернувшись домой, Алёна вспомнила про свой неуспех в школе и с грустью рассказала обо всём маме. В тот момент, когда она обняла её и похлопала по спине, говоря утешающие слова, Алёна вспомнила, что когда-то боялась рассказать родителям о своих несчастьях, и стало стыдно.       Вместе с мамой она решила, что время, пока есть занятия в центре, будет освобождено от очного посещения школы. Алёна уже взяла задания и могла взять ещё много, благодаря чему не получит неуды по всем предметам по итогам триместра, значит, всё хорошо. Если же всё это продолжится после выхода Алёны из центра, мама обещала, что сама отправится в школу и будет требовать, чтобы к её дочери относились так, как обязывает того её поведение. В конце концов, школа и правда брала деньги за обучение, которые семья Алёны исправно отдавала, а это означало, что обе стороны имеют право на свои требования.       На следующий день Алёна проснулась очень рано. Дома ей было делать абсолютно нечего, и она отправилась в центр, зная, что придёт туда одной из самых первых. И действительно, никого из её группы тут ещё и в помине не было, да и Ковалёв, кажется, пока не явился.       Алёна сразу почувствовала себя неуютно. И не из-за того, что никто из её знакомых ещё не пришел. Все, кто замечал её, начинали открыто смеяться и показывать на неё пальцами. У неё появилось нехорошее чувство дежавю, всё было как когда она пришла в школу, а все узнали о её аресте и о центре.       Что могло случиться за одну ночь? Тем более в центре. Она тут никого не знала, как и её мало кто знал. Что в ней было такого смешного, от чего всем стало так весело, было непонятно.       Пока она не вошла внутрь центра и не увидела, что на стенах развешаны какие-то чёрно-белые листовки или что-то вроде того. На листах была напечатана одна и та же фотография. С опустившимся вниз сердцем Алёна приблизилась к ближайшей стене и увидела, что на фотографии запечатлена абсолютно голая девушка, лежащая на кровати и согнувшая ноги в коленях.       Подняв глаза выше, Алёна поняла, что у девушки на фотографии её лицо.