Человеческая слабость

Стоя на ступеньках, на полупрогнившем крыльце, Юнги глубоко вдыхал свежий воздух. Запах осеннего ветра щекотал кончик его носа, который безумно нравился матери, когда он был совсем маленьким. Переступая с пятки на носок, он понимал, что медленно, но верно замерзает. На небе размеренно плыли ленивые облака, а само оно было нежно-сизого цвета. Прикрывая на секунду глаза, он было подумал о том, что вид, пожалуй, лучше, чем тогда, когда они приезжали около года назад. Слыша топот родительских стоп по полу даже через полуприкрытую дверь, он приготовился к тому, что сейчас его будут ругать — запустил холодный воздух в дом. Съёжившись пуще прежнего, на щеках выступил румянец. — Юнги, мы сейчас с твоим папой поедем в ателье, чтобы забрать твою будущую форму. — Юнги смекнул, что это для лицея, в котором он будет обучаться. В любом случае, он пообещал себе, что будет стараться изо всех сил, чтобы родители тоже им гордились. Чтобы они поняли, что он не хуже Хосока. Юнги способный юноша, который бы не отстал от программы, если бы не случилась такая неприятная ситуация в его предыдущем классе. Выдохнув, стоит с камнем на сердце признаться, что раньше он был даже преуспевающем учеником, но из-за собственной самоуверенности, которая разливалась через край его воротника, он постепенно превращался в того самого одноклассника, который даже не понимал самых очевидных вещей. Поёжившись, Юнги невольно подумал о том, что ему не хотелось надолго оставаться с братом наедине. Под «наедине» он подразумевал нахождение в одном доме, поле зрения, на одном участке. Прошлая стычка всё ещё ощущалась на коже, тонкими нитями связывая комнату напряжением. Всё искрило. Тем не менее, в сердце Юнги точно, что нельзя точно было сказать про Хосока — тот был также собран и безмятежен как и всегда. А ещё совершенно не обращал на младшего брата внимание. Надолго ли? Юнги рассуждал так, что при родителях тот не пытался сделать что-то провокационное лишь из-за того, чтобы не подставить себя под удар. Юноша не расслаблялся, постоянно ожидая подвоха, но ничего подобного не происходило, и это выводило — он понимал, что с Хосоком что-то не так. Вернее, у него что-то не так с головой. — И…Надолго, мама? — в глазах была видна надежда. И мать заметила это, списавши на то, что в детстве Юнги был очень даже прилипчивым ребёнком. Она даже не хотела допускать и мысли о том, что у её мальчиков могут быть проблемы между друг другом, потому что в детстве они были до невозможности близки. А если в её голове и могли закрасться подобные мысли, она не решалась акцентировать на этом внимание. Только-только всё стало налаживаться, и ей явно не хотелось снова идти на поводу у младшего ребёнка. — Ещё мы планировали заехать за новой обувной полкой. — она откровенно проигнорировала его, продолжая говорить о своём. Зайдя в дом, продолжая стоять в коридоре, словно он тут не жилец, Юнги склонил голову чуть влево, отмечая то, что полку действительно пора бы сменить: где-то была плесень, а где-то трещины. Зрелище не было приятным. Кроме всего этого, в доме стоял запах печеного картофеля и недельного прокисшего молока. Когда Юнги присел за стол, ожидая, когда же всё родительское копошение перед выходом утихнет, сердце отчего-то его забилось подозрительно быстро, словно ожидая какой-то беды. Он был неспокоен, находясь в этом месте, его здесь всё угнетало, кожу морозило, а сам он называл этот город гробницей. Ему не нравилось, и от того лёгкие сжимались, вены вздувались, но матери было всё равно, что он не желает здесь находится всеми фибрами ещё только расцветающей души. Хотелось ругаться, выть, подобно зверю — настолько он не признавал новое местожительства. Когда дверь с хлопком закрылась, Юнги потёр ладони друг об друга, потому что внутри было довольно прохладно, а он был одет лишь в футболку и шорты, едва доходящие до колена. Юноша поднялся со скрипучей табуретки и подошёл к холодильнику, высматривая молоко среди одинаковых полок. Изучая то, что стояло напротив него, он не мог найти того, что было нужно. По привычке поправляя очки на носу, Юнги облизал пересохшие губы. Он простоял так около десяти минут, ровно до тех пор, пока не послышался спокойный, ничего не выражающий голос позади него: — Нижний закрытый отсек. Оно находится там. Расправленные плечи. Быстрое моргание. Юнги смотрит прямо позади себя, ровно туда, откуда с ним разговаривает Хосок. Внутреннее нежелание находиться рядом приводит к тому, что Юнги не с первого раза понимает то, что ему говорит старший брат. Когда осознание всё же пришло, он не стал рявкать и говорить нечто похожее на «я и без тебя знаю» или же «без тебя разберусь». Молча доставая пакет спустя некоторое время, после он потянулся к верхней полке, чтобы достать глубокую чашу. Всё это происходило в гробовом молчании, отчего ему даже на долю секунды показалось, что Хосок оставил его в покое, совершенно забывая о том, что у того есть способность передвигаться бесшумно. От бурлящего в крови адреналина, Юнги боялся сделать что-то не так, чтобы выдало его волнение. Он понимал, что ему, скорее всего, ничего не сделают, однако постоянно направленный взгляд сбивал и заставлял путаться в руках. — Хорошо тебе жилось, да? — Хосок коротко хмыкнул. — Так долго прятался за маминой юбкой, что сам стал похож на девчонку. Юнги ничего не сказал, только вылил молоко мимо своей растворимой каши. Лицо его покраснело, щёки стали пунцового цвета, но не от смущения, конечно же нет, от злости, которая вмиг мошпитом разогнала и без того горячую кровь. Стараясь овладеть собой, юноша всё-таки смог разбавить содержимое чаши, то и дело прислушиваясь к шагам брата. Всё это было похоже на то, что Юнги был готов обороняться в любой момент. Юнги чувствовал, как от злости дрожала ложка в его руке, который он помешивал содержимое. В голову раз за разом шумом в ушах отдавалась интонация, с которой всё это говорил ему Хосок. Но Юнги старался игнорировать откровенную провокацию. Он не был умнее Хосока, но ума хватало на то, чтобы понимать, что это очередная словесная ловушка, где он не победит. Ему было тревожно и неприятно находится с человеком, к которому у него изначально были добрые и самые искренние намерения. Но что же случилось? Юнги просто выслушивает подобное раз за разом. Понимая, что из-за долгого помешивания, которое чередовалось с раздражением, всё превратилось в мерзкую жижу, младший ребёнок вновь достал молоко, доливая в чашу. В груди кололо и будто что-то застряло в горле — вязкое, не пережёванное. Переставляя посуду на стол, а затем садясь на табурет, Юнги надеялся на то, что брат, успокоенный тем, что вылил порцию грязи ему в душу уйдёт. Вопреки мечтаниям, тот непоколебимо остался на месте. «Что же тебе от меня нужно, чёрт возьми?» Продолжая нависать над столом, как бы невзначай, прильнул к столу бёдрами, пытливо глядя на младшего брата. Хосок испытывал, проверял на прочность его нервы. Он играл, дразнил, издевался, показывая своё презрение такими методами. Но Юнги не хотел доставлять ему удовольствия. Держался молодцом. Еда не лезла в горло. Продолжая через силу засовывать очередную порцию в рот, Юнги услышал чирканье кремниевой, а затем почувствовал запах никотина, наполняющий его нетронутые лёгкие. Поднимая свой взгляд выше пищи, его рот слегка приоткрылся в изумлении, когда он увидел в руках старшего брата сигарету. Хосок распрямился. Она горела. Клянусь, он красиво её зажёг. Хосок эстетично поднёс её к губам, выдыхая воздух и с этим продолжая смотреть в лицо Юнги пронзительно, словно о чём-то задумавшись. И Юнги бы тоже выдержал эту словесную молчанку, если бы не захлебнулся кашлем от горького дыма. С непривычки глаза слегка заслезились, и ему пришлось слегка хлопнуть себе по груди, чтобы хоть какой-нибудь слабый поток воздуха пробился внутрь. Он никогда не видел, чтобы мать курила, и если она это делала, то точно никогда не давала об этом знать. Бывшие школьные друзья тоже не злоупотребляли, так что это был его первый раз, когда кто-то так бесцеремонно ставил его в положение пассивного курильщика. — Здесь нельзя курить. Родители будут не в восторге от этого. — юноша уже не мог дышать никотином, но вставать и выходить из-за стола было не выходом — так он покажет, что слабее. А это была борьба. Теперь и отныне каждый день будет таким же тяжёлым. И пусть это и так было очевидно, Юнги был ещё тем упрямцем. Он хотел выглядеть взрослее, чем есть на самом деле. Юноша пытался вынудить того под предлогом родительской брани прекратить его курить прямо посередине кухни, чтобы самому легко вдохнуть. — Они и не узнают, Юнни. — в доказательство к его словам порыв ветра ещё сильнее приоткрыл кухонное окно. Без агрессии, вальяжно потягивая дым произнёс Хосок. Он размышлял о чём-то своём, далёком, совершенно потеряв интерес к человеку напротив. Младший же брат не был доволен. Он сидел, словно за школьной партой и копался ложкой в оставшемся содержимом. Тринадцатилетний мальчишка делал это ровно до того момента, пока возле него с шипением не затухла сгоревшая бумажная оболочка от сигареты. Тлеющий ацетон плавал в его кашице, похожей теперь на какую-то грязь. Хосок просто взял и затушил сигарету об его недопитое молоко. Он сунул это прямо во время того, пока Юнги сидел за столом и ел. Ему хватило наглости поступить так с ним, точно он был каким-то ничтожеством, не заслуживающим уважения. Хотел втоптать его в землю, размазать грязь по его лицу. — Поч… Почему ты так сильно хочешь вывести меня?! — теперь взревел Юнги, до этого старающийся держать себя в руках. Резко вставая из-за стола, подросток готов был перевернуть содержимое прямо на голову старшего брата поблизости. В венах кипела кровь, а сам он был определённо на взводе. Никто не имел права так с ним поступать. Никто. От своих же слов он внезапно вновь закашлялся, разводя руками в разные стороны. Да, дыма от одного курящего человека и впрямь немного, но ему ещё не доводилось настолько быть близким ко всему этому. Ему поистине претило то, что в то время, пока он находился на грани того, чтобы задушить собственными руками Хосока, внезапно словил кашель, внутри себя проклиная собственного паршивого брата. Как же Юнги тошнило от него. — Ты ведёшь себя как моральный урод. Тебе кто-нибудь говорил это? — очки болтались на носу и Юнги едва сдерживался, чтобы поправить их. — Надеюсь, что да, потому что ты — невыносимый козёл! — широко раскрыв глаза и сверкая от ярости, гаркнул Юнги. Глаза собеседника весело прищурились. — Так пожалей себя, маленький Юнни. Твоей мамочки тут нет, чтобы защитить тебя. Сказать, насколько сильно обида жгла грудь младшего ребёнка — не сказать ровным счётом ничего. Приезжая сюда он и не надеялся на тёплый приём, так как перед отъездом в прошлом году ему явно дали понять, что он тут не нужен, но он не думал, что всё зайдёт настолько далеко, что он постоянно будет терпеть выпады на себе и срываться в ответ, распалённый резкими провоцирующими его словами. Он не смог промолчать, потому что Хосок должен знать, что тот думает о нём в ответ. Ему необходимо обеспечить себе безопасность. — Как-то ты слишком часто берёшь во внимание нашу маму. Неужели так ущемился тем, что она забрала меня с собой? — Юнги говорил чётко, прожёвывая и выплёвывая каждое слово, даже несмотря на то, что холодный взгляд напротив пугал его до чёртиков. — Может, она уже тогда видела, каким человеком ты станешь, м? Едва успел Юнги договорить, как его тарелка взлетела и с бешеной скоростью разбилась об стену, оставляя на ней небольшое водянистое пятно. Осколки, в которые она превратилась, были теперь по разным частям комнаты, отчего было страшно сделать хоть шаг, чтобы они не впились в ступню и не покалечили. От такой неожиданности Юнги вздрогнул и резко расшились глаза, не стараясь даже спрятать в них страх. Сразу же вставая со стула с рекордной скоростью, Юнги продолжал пятится ближе к раковине, руками нашаривая позади себя. Закусывая нижнюю губу, он видел то, как набухли вены на руках Хосока от испытываемой им злобы. Сверкая от гнева, глаза Хосока говорили больше, чем сам он. «Сам виноват… Если бы он не вёл себя так, я бы ничего такого не сказал…» Испытывая ужасные ощущения, Юнги чувствовал, будто он стоял под прицелом, но даже так он не мог сдвинуться с места. Перед собой он видел брата: одна прядь волос выскользнула, красиво ложась на его лоб, на сухих губах словно до сих пор витал никотиновый дым, и если внимательно посмотреть на то, с каким напряжением стоит обладатель хищного взгляда, то безусловно было понятно, что он в бешенстве. Юнги в ответ ожидал чего угодно: угроз, криков, ругани и едких замечаний, удара. Но единственное, что сделал Хосок, так это навёл на Юнги холодный ужас, когда сократил между ними расстояние в два широких шага, беспардонно холодными фалангами сжимая его челюсть. И тогда Юнги понял что-то очень важное. Сумасшедшие не отдают отчёт своим действиям. Хосок же управлял собой лучше, чем кто бы то ни было. Нажимая на челюсть, Юнги захлебнулся в негодовании, переходящее в бешенство, когда Хосок стоял совсем близко, и не думая отстранится. — Зубами скалиться научился? — залезая пальцами в рот, добавил он. — Я помню, когда они были ещё молочными. После этого старший брат оттолкнул от себя Юнги куда-то в сторону, а сам в гробовом молчании вышел из дома на улицу, оставляя пятно из-за молока на стене и брата наедине с ним. Когда дверь со скрипом хлопнула, младший ребёнок ещё долгое время не мог прийти в себя: во рту была горечь, ему было мерзко и противно, точно ему под язык положили мышьяк. Вдыхая расширившимися ноздрями, Юнги густо сплюнул в раковину, полоская рот ледяной водой из-под крана. «Не могу поверить, что Хосок так поступает со мной.» После произошедшего в груди Юнги поселился камень, не дающий ему легко вздохнуть. Ему хотелось позвонить матери, пожаловаться, сказать, что над ним издеваются, относятся к нему, как к животному. Рассказать о том, что каждый день он волнуется, нервничает, испытывает огромный стресс, засыпая с этим человеком в одной комнате. Он бы хотел, только вот как она на это отреагирует? Что же она ему ответит, если он напрямую будет заявлять о том, что его брат стал таким? Будет ли она защищать его или же просто-напросто не поверит из-за изначальной скептичности? Всё это только вопросы. Их было безумно много в голове подростка. Ему претило то, что он пугался поведения человека, с которым живёт в одном доме и не понимал, что его ждёт дальше, если всё будет ухудшаться. В этот раз чаша пролетела в метре от его головы, но это не значило, что Хосок бы не хотел попасть ему в лицо. Ошарашенный, он на уровне инстинктов принялся искать тряпку, чтобы побыстрее покончить с этим. Намочив тряпку, которую он нашёл в нижнем шкафчике на кухне, юноша удивился тому, что даже ткань для уборки в доме была ветхая и выглядела изношенной. Проводя плавными движениями, постепенно, Юнги избавился от пятна, но всё-таки след давал о себе знать, стоило всмотреться повнимательнее. Собирая осколки прямо в руки, школьник шикнул пару раз, когда прямо в ладонь воткнулся острый край, немного выпуская кровь. Выкидывая в мусорное ведро стекло, а затем выжимая и промывая тряпку, Юнги прикрыл окно на кухне, потому что всё его тело покрылось мурашками. «Я убрал это всё только ради того, чтобы мама лишний раз не переживала. Жаль её, потому что я сам виноват из-за переезда… Это не надолго.» Промывая руку под холодной водой, чтобы кровь свернулась и не мозолила глаза, Юнги затем отряхнул коленки от пыли, из-за пола, по которому он ползал, чтобы убрать грязь. Заходя в комнату, которую он сравнивал с чуланом, Юнги заправил чёлку, чтобы не лезла в глаза. Лёжа на кровати, он всё было думал о том, как поговорить с мамой и стоит ли оповещать обо всём бабушку. Завернувшись в одеяло, он лёг на матрац, вспоминая то, что совсем скоро ему придётся знакомится с новым учебным заведением. С одной стороны, таким образом он смог бы расслабиться, познакомиться с новыми людьми, возможно, найти пару-тройку друзей. Однако если посмотреть на это с другой стороны, эта школа — нейтральная территория, где он и Хосок будут время от времени сталкиваться. От этого лицо стало кислым. «Нужно хорошенько подготовиться…» «Как себя вести? Что-то следует вычеркнуть из своего поведения, чтобы стать лучше, чем прежде?» Как бы Юнги не хотел глушить это на корню, но он должен был признаться хотя бы себе, что ему хотелось нравится людям. Он хотел, чтобы в школе его окружала уютная атмосфера, где бы он нашёл близких друзей, хорошо сдавал тесты, стал таким сыном, которым могла бы гордиться его мать. Отца в его мыслях не было, и он был уверен, что это взаимно. Кидая ранец под кровать, так как это уже было чем-то вроде привычки — во время учёбы он всегда лежал там, Юнги увидел под кроватью что-то блестящее. Вот только не под своей. Инстинктивно на четвереньках переползая от одной кровати к другой, Юнги понял, что под кроватью Хосока лежит что-то похожее на книгу, на поверхности которой совершенно не было пыли, дорогой кожаный переплёт, пожелтевшие уголки страниц. Любопытство томило, сковывало, лизало внутренности, шептало. Наученный опытом, понимающий, что может случиться, если Хосок заметит, что его вещи трогали, Юнги не рискнул взять в свои ладони, чтобы утолить интерес, но судя по выгравированной металлом надписи на обложке — это было ничто иное, как личный дневник старшего брата. Естественно, Юнги не был идиотом, чтобы тут же схватить его, хотя желание грело, оно тлело внутри, заставляя его на секунду усомниться. Он было подумал о том, что если он приоткроет и прочитает что-нибудь личное, то, вполне вероятно, у него появятся рычаги давления на Хосока. В голове вырисовывался сценарий, где старший брат пляшет так, как скажет он, больше не вредит словами и не запугивает. Тем не менее, другая сторона характера Юнги выигрывала больше. Он знал, что так делать было нельзя. Это вещица — слишком личное, таинственное, каждый человек пишет в личные дневники только то, что искренне лежит у него на сердце, и пусть Юнги претил брат, поведение которого равнялось типичному подонку, он ни за что не опустится до такой низости. Уже был вечер, когда Юнги слушал музыку в своём плеере, листая ленту в социальной сети. Было скучно до такой степени, что хотелось выйти на улицу босиком, желая почувствовать то, что он всё ещё живой человек. Когда его ушей коснулся звук открываемой двери, он, не скрывая облегчения, слез с кровати. Да, одному дома сидеть приятно, но когда находишься на новом месте становится немного тяжело на душе. «Родители. Сейчас увижу свою новую форму!» Выскальзывая из-под одеяла, шагая в носках по холодному полу, Юнги подлетел к лестнице, проскальзывая сразу две ступени вниз. Не успевая схватиться за что-либо, что могло бы спасти его от удара с полом, он локтями соприкасается с древесиной, ровно как и спина, из-за чего из губ вырывается приглушённый стон. Поскользнулся на ровном месте. Это же надо так? Прокатываясь вниз по ступеням, Юнги пытался руками закрыть голову, чтобы не получить серьезных ушибов и травм. Приоткрывая глаза, будучи уже на полу первого этажа, юноша с облегчением обнаружил, что отделался только одной ссадиной на предплечье, которая была практически неощутима из-за сильно бьющегося сердца. Чувствуя подозрительное копошение поблизости, он встретился взглядом с Хосоком, на плечах которого лежала атласная куртка с двумя нашивками: красной и жёлтой. На самом же брате сидела широкая рубашка болотистого цвета а из-под неё выглядывала белая водолазка. Хосок сохранял молчание, видимо, всё ещё удивляясь к тому, насколько же Юнги жалок. — Я думал, что пришли родители. — поправляя футболку на себе, как бы невзначай, Юнги стало совсем неловко. «Он, наверное, думает, что я совсем идиот, раз вот так себя веду. Это раздражает. Почему только я попадаю в такие ситуации?» Чувствуя себя до отвращения ущербно из-за того, что такая немыслица произошла конкретно в такой момент, он совершенно не хотел идти в комнату вслед за Хосоком. Юнги был практически уверен в том, что до конца вечера его будут игнорировать, совершенно не обращая на него никакого внимания, однако это так сильно било по самооценке — презрительный, надменный взгляд, который бы его мог сопровождать. Нет, нет и ещё раз нет. Юнги точно не хотел идти на второй этаж. Он до сих пор задавался вопросом о том, как он себя чувствует, находясь здесь. Ответ был прост и сложен в одно и тоже время. Рядом со старшим братом он чувствовал себя малодушно, каким-то незначительным мизерным жуком под его подошвой. Тем не менее, сталкиваясь раз за разом, он пытался изменить ситуацию в лучшую сторону для себя: игнорировал, а если такого шанса не предоставлялась, то делал всё для того, чтобы перейти из ячейки человека, которого можно ни во что не ставить. Он хотел уважения, и Юнги, определённо, имел на это право. С родителями всё обстояло немного иначе: мать его стала отстранённее, холоднее, легкомысленнее. Она казалась ему дальней звездой, до которой невозможно дотянуться, и это очень беспокоило. На различные вопросы Юнги о том, что же случилось, она делала непонимающее лицо и спрашивала о самочувствии младшего сына. Про отца и говорить нечего — не общаются. Дома младший ребёнок был предоставлен сам себе, вынужденный постоянно защищать своё достоинство. Дожидаясь родителей, младший ребёнок поставил чайник, с опаской то и дело глазами сторожа проход на кухню. Он ещё не отпустил то, что произошло некоторое время назад — угрозу Хосока и его попытку запугать кипятком. Да, после этого случая Юнги стал больше опасаться его, но и тут же проснулась отвага — глупая, детская, но отчаянная. Юноша не позволит вытирать об себя ноги. Поздно вечером, когда родители уже были дома, Юнги без какого-либо интереса листал книжку, найденную на одной из деревянных полок шкафа, болтая ногами и стараясь поскорее нагнать на себя сон. Левым ухом слегка слыша то, что тон родителей на нижнем этаже всё повышался и повышался, он немного насторожился, решаясь подняться и закрыть дверь в комнату, наслаждаясь тем, что сейчас он находился в ней без другого человека. Стоило юноше подойти ближе и потянутся к ручке, как перед лицом показалась недовольная физиономия матери, которая заставила напрячься. Отчего-то чувствуя то, что она сейчас скажет ему что-то неприятное, Юнги остановился, глазами высматривая кого-то, кто стоял за её спиной. — Что ты себе позволяешь, Юнги?! — в последнее время мать часто повышала на него голос, и от этого он каждый раз терялся, как в первый. Она практически никогда не нуждалась в таком отчасти по той причине, что раньше у них была идиллия. Всё было идеально до того момента, пока она не встретилась вновь с отцом и идея переехать не закралась ей в голову. Сейчас его собственная мать казалась ему какой-то истеричкой, постоянно желающая как-то выслужиться перед отцом, наверстывая его воспитание путём криков и негодования. «Но я ведь всё ещё твой ребёнок, мама…» Молча глядя на женщину, Юнги и не думал вступать в распри, пытаясь понять, что такое случилось, отчего она выглядит такой рассерженной. Сминая пальцы за спиной, Юнги голыми пальцами ног почувствовал прохладу, которая пробежалась по нему тонкими лапками. — Скажи мне, почему твоё поведение такое отвратительное? — её грудь вздымалась, она активно жестикулировала, разговаривая таким строгим голосом, на который Сыльги была способна. — Сначала ты забросил учёбу, потом стал злоупотреблять играми на своём телефоне, а сейчас ты проявляешь свой эгоизм, разбивая любимую чашу твоего отца! Мы купили её вдвоём, когда только начинали жить вместе! Приоткрывая рот в диком удивлении, Юнги смотрел на неё в упор, не веря тому, что сейчас ему всё это говорят. Таким наигранным тоном, словно он находился в каком-то сериале. — Послушай, пожалуйста! — хватая ладонью ручку двери и сжимая её, подросток мечтал, чтобы этот дом провалился под землю к чертям собачьим. — Я не трогал эту чашу! — Хосок рассказал мне, что ты решил отыграться на нём! Он просил меня не ругать тебя, но я просто не могу проигнорировать столь вульгарное поведение! — крики разносились по всему дому, оглушая стоящего перед женщиной юношу. Желая заткнуть собственные уши, Юнги до бела костяшек сжимал кулаки, обиженно глядя прямо в материнское лицо. Сейчас оно не казалось ему привлекательным: на лбу залегли морщины, которые были хорошо видны, когда она злилась, нос торчал слишком высоко, полностью показывая ноздри. Он знал то, что она хотела поставить его на место ради благополучия, выставить на всеобщее обозрение то, что у неё всё под контролем, и она отличная мать, защищая старшего ребёнка, невинно пострадавшего от нападок вечно ворчливого Юнги. — Это он кинул в меня чашей, после того, как я поел из неё! — лицо пылало от злости, которая застилала глаза. Ему не верили! — Поче… — Ты же сказал, что не трогал её вовсе?! Юнги, как ты можешь так поступать со мной? Я так хочу, чтобы у нас всё было хорошо… — больше материнские глаза не выглядели рассерженными. Они слезились. — Мама… Мама, пожалуйста, послушай меня, мы же жили вместе столько лет. — младший сын подошёл ещё ближе к женщине, желая успокоить её, обнять, защитить от всего мира. Сыльги лишь всплеснула руками, высказывая желание не видеть его сегодня вовсе. Прирастая ногами к полу, ему нечего было добавить ей вслед. Его внутренности словно затвердели, а сердце кровоточило. Обида, жгучая обида за недоверие колола его багровые щёки и красноватые пятна на шее. Вот она — расплата за то, что он не поддержал её решения жить как прежде. Вот они — наглядные плоды.