***
Был совсем поздний вечер, то время, когда порядочные люди ложились в свои кровати, облачённые хлопковыми простынями, и закрывали глаза. Запах этих простыней был свежим, возможно, если прислушаться к нему, можно было почувствовать невесомый аромат грейпфрута и листьев полуницы. Все те, кому необходимо было идти на подготовительные курсы рано утром или, быть может, у кого не было маленьких детей, в это время предпочитали готовиться ко сну или уже пребывать в нём. Юнги отличался от них всем. Он не был студентом, которому необходимо было готовиться к сессии, у него не было детей, ведь он был ещё совсем юным. У него даже не было карманных денег на подготовительные курсы. Может быть, именно поэтому он сейчас сидел в одиночестве на кухне и похлёбывал сладковатый чай, у которого было приятное послевкусие созревшего персика. Делая ещё один жадный глоток, в горле плескается неприятное обжигающее чувство — и это было своего рода наказание за неизвестную его сердцу спешку. Быть может, он тревожился? После того, как они зашли домой, Юнги не произнёс ни слова. Он молча продолжал сканировать стены и привычную обстановку, чувствовать знакомый родственный запах, который проникал в лёгкие и не вызывал в нём ничего противоречивого. Прошло достаточно времени, чтобы Юнги ополоснулся в тёплом душе, в который изначально было сложно зайти обнажённым, боясь прохладной дрожи от первой горячей капли. С некоторое время он позволил себе понежиться в нём, прогревая ноги, чтобы ходьба после не отдавала неприятными ощущениями, словно кто-то продолжал расцарапывать нежную кожу стоп колкой арматурой. Время пролетело быстро, и он даже съел остывшую на кухне еду в одиночестве, которое не приносило ему ожидаемой радости. Когда глаза уже начали понемногу закрываться, Юнги молниеносно запрыгнул в пижаму, после чего лёг на кровать, стараясь не сталкиваться со взглядом старшего брата.Почему он так себя чувствовал?
Совсем ничего не понятно. Возможно, брошенные сегодня слова были лишними. Должно быть, Хосок совершенно не думает об этом, о том, как сильно хотел ранить его Юнги. Тем не менее, на юношу это не было похоже, потому что он никогда не был таким ребенком — ранящим и жестоким. Он никогда не был Хосоком Сон не шёл, и мальчишка продолжал томно вздыхать, то и дело поглядывая украдкой на настенные часы, которые отчего-то никогда ему не нравились. Быть может, у Юнги был другой вкус. Юношеские пятки вылезли из-под одеяла, а сам он продолжал им накрываться из привычки и чувства безопасности, скорее всего, которое внушили ему с детства: монстры не тронут, пока оно рядом. Однако теперь Юнги вырос и не был глупым мальчиком, который пугался созданных воображением мертвецов. Он знал, что есть кое-кто пострашнее, тот, от слова которого ему порой хотелось выть и сдирать засохшие ранки на заживших коленях. Юноша понимал, что жить как-то нужно. И если так получилось, то и с Хосоком он…сможет научиться. — Хосок…ты спишь? — Юнги перевернулся на другую сторону, ложась на живот и упираясь на локти. Ответа не последовало, но это не помешало приблизиться ближе и коснуться чужой спины. Юнги дотронулся ещё раз, чтобы понять наверняка, игнорируют его или же нет, однако когда его ладонь оказалась на плече, Хосок мягко поймал её, после чего продолжая держать в своей. Поворачиваясь в его сторону, молодой человек сонным, затуманенным взглядом окинул вид застигнутого врасплох юноши, который предельно неловко посмотрел на него в ответ. Пожалуй, появившееся из ниоткуда стеснение заставило подростка неуклюже прилечь на бок, потому что Хосок всё ещё продолжал исследовать ладонь поменьше своей собственной, обводя длинными пальцами узоры. Раз за разом. Так, словно кожа Юнги была нечто ценным и дорогим. Его небольшие пальцы, которые больше напоминали женские, нравились старшему брату, их мягкость, небольшая голубая венка, выбивающаяся из тона кожи. Это было великолепно Сейчас, лёжа вместе в тишине, Хосок казался совершенно другим человеком —только один лишь его вид не заставлял содрогаться в ужасе. Юнги не любил признавать такие вещи, ему это претило и приводило в бешенство, потому что людям не свойственно быть такими. Он не желал думать о том, что сейчас этот прекрасный молодой человек, изящный даже будучи только проснувшимся, с трепетом смотрящий на его ладонь, имеет вторую, отвратительную, до тошноты изувеченную сторону. Будучи нездоровым человеком, нестабильным, тем, для кого ничего не стоят человеческие чувства, Хосок поднял на него влюблённый взгляд чёрных глаз, и Юнги понял, что он действительно больше не существует для всех остальных. Попытавшись вытянуть ладонь из длинных прутьев, от неудавшейся попытки по нему не бьёт паническая дрожь. Подросток облизывает губы и не видит, что Хосок повторяет за ним это движение, придвигаясь чуть ближе. — Не хочешь спросить, что я сказал родителям? — молодой человек первый подал глубокий голос, разрывая интимную тишину. Хосок на мгновение разжал пальцы на чужой руке для того, чтобы сплести их ладони, после чего преподнес их ближе к своему лицу. Запах у Юнги был особенный. Иногда Хосок сравнивал его с горной нежно-розовой Камелией. Этот жест не укрылся от Юнги, который непроизвольно вздрогнул, с сомнением пронзая взглядом рельефные плечи, на которых отражались блики с соседних квартир через приоткрытое окно. Придя в себя, Юнги похлопал ресницами, будто выбившись из потока мыслей. Он несколько раз помотал головой в разные стороны, чтобы Хосок понял — это лишнее. — О чем ты хотел поговорить? — бархатный голос пронёсся рядом, и Юнги тут же натянул между ними одеяло, слишком резко, чтобы не вызвать дрогнувшую усмешку на губах брата, даже если это и приносило ему мнимую защиту. С минуту младший брат молчал, выглядывая и не обращая внимания на то, как чёлка лезет в покрасневшие глаза. — Что бы ты сделал, если бы меня забрали в Осан? — Юнги сам не узнал свой голос, который прошелестел из его рта шёпотом. Кажется, подростку изначально казался этот вопрос вполне уместным и обычным, однако с каждой секундой, отбивающем в нём нервным ритмом, он понемногу стал менять своё мнение. Чувствуя себя настоящим идиотом, и от того его щеки облепили красноватые точки, больше напоминающие мелкую сыпь, он никак не мог угомонить что-то клокочущее внутри. Почему Юнги решил, что Хосок вообще что-либо предпримет в таком случае?Стало стыдно за глупый вопрос
Но удушливое смущение задело его горло и перекатилось в пищевод только тогда, когда он мимолетно взглянул на насмешливые глаза напротив, которые искрились чем-то неизученным для юноши. Одновременно знакомым и таким далёким. — Ты действительно хочешь это узнать, Юнни? — и вновь мягкий тембр голоса, из-за которого мальчишка покрывается уже не просто красными пятнами, а все его лицо — сплошное красное пятно. В такой момент Юнги не удаётся обуздать свой бегающий туда-сюда взгляд, он слегка приоткрывает губы, чтобы вдохнуть чуть больше воздуха, потому что в комнате становится душно. Игнорируя то, как возле него проминается матрац, он продолжает смотреть на выключенный светильник, делая вид, что ему полностью плевать на рядом нависающего Хосока. Все действия брата были грациозные и неторопливые, плавные, должно быть, если бы Юнги знал его чуть хуже, то он мог бы охарактеризовать их осторожными. Но нет. Осмотрительным оставался только тот, кто младше. Однако, несмотря на спокойное лицо возле него, Юнги весь почти окаменел — настолько он не мог пошевелиться. Продолжая лежать, точно упавшая статуя, дыхание юноши не было слышно, а то и вовсе — пропало, от теплого тела рядом и горячего дыхания на щеке. Юнги понял, что молодой человек испытывает его и ждёт, когда он первый повернет голову и скажет что-нибудь, позволив непривычной для них тишине разбиться. Юнги не был так смел. Он лишь закусил нижнюю губу, моргая ресницами от влажного напряжения, так как за столь короткий промежуток времени его спина вспотела так, точно он бежал стометровку в рекордные сроки. Кажется, на простыни тоже остался мокроватый след. Мягкое касание у темечка, и Юнги отрывисто и тихо вздыхает, а после — длинная рука ложится на талию поверх одеяла, заставляя желудок внутри сжаться в тугой узел. Юноша подтягивает к себе плечо, когда чувствует щекочущее ощущение в районе загривка, и зажмуривает глаза, сдерживая беспечный короткий смешок, вырвавшийся столь внезапно. Холодные подушечки пальцев пробираются под одеяло, так как Юнги на мгновение теряется, после чего чужие пальцы проскальзывают по рёбрам, отчего Юнги неожиданно для себя вскрикивает и дёргается, чтобы избежать мурашек, накрывших всю спину волной. Юнги продолжает бороться, но он прекрасно понимает, что Хосок над ним шутит, потому что руки брата не сжимали его, а слегка касались боков, скользя плавными линиями, взгляд которого насмешливо то и дело пробегался по нему в темноте. — Хосок!.. Хосок, немедле-…но!.. П-прекр-… — из горла вырывались лишь вздохи и надрывный смех, отчего он ртом начинает пытаться захватить больше воздуха, вытаращив ореховые глаза. — Почему я должен? — он продолжает бесцеремонно касаться обнажённого тела мальчишки, при свете которого было бы видно его покрасневшее лицо и розоватые пересохшие губы. Это длится ещё некоторое время прежде, чем Хосок решает дать ему передохнуть, прекращая приставать к нему, тем самым напоминая о том, что он здесь. Он рядом. И Хосок никогда не оставит его в покое. — Я думал, что задохнусь… — лицо наконец поворачивает в другую сторону и сталкивается с вожделенным взглядом, из-за которого Юнги захотелось закрыть свои глаза ладонями. Или же просто ослепнуть навсегда. Безумный тёмный взгляд Хосока очень сильно пугал, и, к сожалению, даже при отсутствии света он был определённо нездорово-блестящий, мягкая улыбка, словно Юнги произнёс что-то столь очаровательное, ужасала нисколько не меньше. Одержимый — Я бы ничего не сделал. Позволил тебе окончить старшую школу в родном городе под крылом у матери, жениться на какой-нибудь девушке, что понесла бы ребёнка от другого мужчины. — когда Юнги практически задохнулся от нескрываемого возмущения, которое он уже собирался выплеснуть на старшего брата, Хосок мягко накрыл его рот ладонью. — Ты всерьёз поверил в это, Юнги? Чувствуя перемешанные в груди эмоции, что обжигали лёгкие и желудок, юношу ещё больше сбивала с толку ладонь, жёсткость которой он бы почувствовал губами, если заговорил. Растерявшись, на лице, казалось, пронесся весь спектр различных эмоций: неодобрение, смятение, растерянность и робость вкупе со смущением, которое отражалось на нём также ясно, как июньское голубое небо. — Знаешь, глядя на тебя, у меня порой возникают сомнения по поводу верности матери по отношению к отцу. Юнги шлёпнул чужую ладонь, убирая её тем самым от себя подальше. Надувая щёки, чтобы высказать всё, что он о нём думает, юношу останавливает прохлада пальцев, которые ложатся на его щёку, слегка поглаживая. Сжимая губы в тонкую линию, Юнги смиренно дожидается, когда Хосок наиграется, однако этого не происходит, и вскоре он ощущает возле лица опаляющее лицо дыхание, после чего прикосновение тёплых губ. Расширяя глаза от удивления, всё внутри протестует, и Юнги поддаётся, из-за чего начинает возмущённо мычать, но тут же затихает, стоит Хосоку сместить их на кожу шеи, оставляя на ней бордовую палитру. — Ты слишком простодушный, Юнги. — слышится шепот, от которого по телу проносятся мурашки. Юнги не нравится то, что сейчас происходит. — Тем не менее, я не смею жаловаться — это облегчает мне задачу. Улавливая бесстрастную речь, Юнги хмурится от правды, которую слышать было неприятно. Он слышит сбоку от себя лёгкое шуршание и понимает, что Хосок лёг на спину, больше не притрагиваясь к нему. Весь разговор вышел слишком непонятным, далёким юноше. Немного полежав, глядя в потолок, он понял, что засыпает.***
— Тебе действительно предложили сняться в рекламе с Пак Со Дам? — неизвестная Юнги девушка смотрит с блестящими глазами на брата, который поправляет запонки. — Ты такой потрясающий! — Это так. — Хосок отвечает из холодной вежливости, и юноша знает, что девушка лишь отвлекает его. Юнги было неловко находится на его месте работы, отчего постоянно переминался с одной ноги на другую, вымученно делая вид, точно ему здесь нравилось. Кругом были пёстрые вывески и лаковые столики, в паре метрах от него стоял внушительных размеров штатив, который он боялся ненароком задеть. Оглядываясь возле себя, он также заметил лежащие в линию фотографии на одном из столов, по всей видимости, те, над которыми потом будут продолжать работу. Юнги чувствует, как на него это всё давит и искренне смотрит на Хосока, пытаясь найти в нём нить раздражения, но сталкивается лишь с бесцветным лицом и отсутствием какой-либо заинтересованности на нём, чтобы начать между ними диалог. Подросток подумал, что лучше бы не стал проситься пойти с ним, а продолжал сидеть дома, подтягивая английский. Молчаливо радуясь тому, что сейчас они выйдут из этого здания, Юнги замечает нечто, что заставляет его замереть намертво. Он видит плавные изгибы талии, тонкие девичьи руки и смущённый взгляд, который она бросает слишком мимолётно на брюнета, чтобы поймать её действительно на чём-то более серьёзном, чем простом дружелюбии. Её радужка глаз сужена, делая зрачки слишком большими, а румянец на щеках до тошноты розовый, делающий её похожей на визгливого свежего поросёнка. — Братик же может подождать снаружи? Юнги почти обижен, когда она просит Хосока поговорить с ней наедине, из-за чего подросток выходит за дверь, с болезненно-желчным чувством внутри себя испытывая дискомфорт. Что-то было не так. Юнги продолжает стоять за дверью, испытующе глядя на железную дверную ручку. Стоит и ждёт. Ведь это всё, что от него требуется, верно? Юнги ждёт ещё некоторое время, но когда-то терпение тоже может закончится, он совсем не виноват в этом. Он не чувствует вины, когда решается открыть дверь, чтобы спросить в чём дело, совершенно игнорируя внутри себя то, что это неприлично. Тем не менее, Юнги везёт, и дверь распахивается быстрее. Мгновенно отскочив, так, чтобы Хосок не увидел того, что он и впрямь собирался влететь в комнату, юноша нарочито долго исследует взглядом свои ногти, игнорируя знакомый запах совсем близко. Юнги невольно поворачивает голову и кивает, когда молодой человек указывает ему на выход. Выходит, рабочий день подошёл к концу? Уже у выхода, когда они по очереди прошли через офисные турникеты, Юнги зацепился взглядом за что-то, отчего внутри него забилось сильно и как-то досадно. Это чувство отталкивало и мутило душу, и всё стало в разы хуже, когда он увидел эту работницу вновь, которая успела догнать Хосока на прощание. — Подумай об этом, хорошо? — ухоженные пальчики пробегаются по плечу, оставляя небольшую складку на одежде. — Завтра я буду ждать твоего ответа! Юнги долго смотрит ей вслед прежде, чем двинуться с места. Он продолжает стоять и смотреть на её бежевые лаковые туфли, приятно пахнущие рыжие волосы и на идеальную укладку, которая подчёркивала её овальное лицо. После, подросток грустными глазами осматривает её ровную осанку и лёгкую, изящную походку, из-за чего её узкие бёдра будто становятся шире. Через какое-то время Хосоку всё же удается достучаться до него, прикасаясь прохладной кожей ладони к горячему предплечью. Но Юнги делает шаг вперёд, игнорируя столь осторожное прикосновение. Юноша просто продолжает идти вперёд — туда, где их уже ожидает водитель. Он садится в машину первым, отворачиваясь к окну и не размыкая губ до самого дома. — Юнги, что бы ты хотел на ужин? — Хосок подсаживается вплотную, захватывая руками ледяные лодыжки. — Я не голоден. — юноша хочет отстраниться, но чужие ладони напрягаются, не давая такой возможности. Возле Хосока практически на ощупь можно было почувствовать тёмную ауру раздражения, которая густыми тучами нависала над мальчишкой. — Я не интересовался этим. Я задал тебе вопрос о том, что ты хочешь из еды. — это не тот нежный голос, который звучал для своего возлюбленного пару секунд назад. Это ледяная интонация человека, с которым следовало быть вежливее. — Иди и поешь со своей подружкой. — Юнги произнёс и почувствовал мурашки, когда на губах Хосока за секунду обнажилась резкая ухмылка. Он не воспротивился тому, когда молодой человек пронзительно посмотрел ему в глаза, испытывая. Хосоку понравилась эта реакция, однако его совсем не удовлетворяло то, куда этот разговор шёл. Он находил это юношеской глупостью. — Я сам решаю где мне находиться, и с кем проводить время. — лицо становится всё мрачнее, при этом не выражая никаких отрицательных эмоций. — А тебе, к слову, не помешало бы следить за языком. Обжигающее чувство, которое поселилось в груди, колко задело его за живое. Оно всё ныло и ныло внутри, принося боль, к которой он уже успел привыкнуть, но с которой ещё не до конца был готов мириться. Юнги понимал, что он не мог испытывать к брату ревность — может быть, когда-то давно, в возрасте трёх или пяти лет по отношению к его новым друзьям, но никак не сейчас. Это больше напоминало чувство упущения, то самое, когда ты наблюдаешь за тем, как тобой неприкрыто пренебрегают, при этом не давая вздохнуть полной грудью хоть раз. Когда супруг ревнует свою жену, запрещая ей общаться даже с подругами, в то время как сам постоянно находится в кругу женщин, не брезгуя их прикосновений. Юнги не был его супругой, а Хосок — мужем. И выстроенная в голове ситуация совсем не была похожа на их — болезненную, вытканную из криков и невысказанных обид. Однако, даже сравнение приносило горечь, о которой Юнги раньше не мог подозревать. Нет, Юнги не станет и дальше распалять Хосока. Юноша не будет язвить и кричать, выплёвывать обвинения, высказывать обиду и выставлять напоказ свои чувства. Он только слегка ущипнёт, прикусит и отпустит. И даже от этих действий будет веять неслыханным безрассудством, потому что тот, с кем он сейчас разговаривает — слишком холодный и безжалостный человек. — Так вот оно какое на вкус, да? Разочарование… — Юнги чувствует выступающую перед глазами пелену. Она совсем нагло перекрывает весь обзор, словно всё в момент исчезает перед его глазами, глубоко погружается в огромную водянистую яму неописуемой подавленности. — Что бы ты сделал, Хосок, если бы я пришёл домой с губной помадой на щеке? — Юнги проглатывает половину слов, которые больше напоминают речное бульканье. Хосок касается ладонью своей щеки, не опуская взгляда перед прожигающими глазами напротив. Действительно, у Юнги не было такого взгляда даже тогда… От этого по венам побежало что-то немыслимо вязкое. Хосок почувствовал полноценный прилив сил. — Ты стал свидетелем того, что ко мне неравнодушны. Я не проявлял инициативы и полагал, что мы избежим этого недопонимания. — Хосок придирчиво заглянул в зеркало, стирая розовые остатки на щеке. — Не будь идиотом, Юнги. Я не заинтересован в ней. От такой презрительной интонации в голову хлынула мощная волна адреналина, в то время как в душе вспыхнула острая тревога. Юнги сегодня уже решился на один отчаянный поступок, когда резко высказался, но теперь…что-то толкало его на дальнейшее безрассудство. Маленькая ладонь, казалось, не могла создать такой резкий по звуку шлепок. Все пальцы по очереди отпечатывались на светлом, без единого изъяна лице, красным цветом. Медленно, будто не понимая что произошло, Хосок поворачивает голову в сторону Юнги, не говоря ни слова: за него это делали охваченные неверием глаза. Он ожесточённо хватает Юнги за запястье ладони, которой он посмел замахнуться, после чего не даёт ему встать, отталкивая корпус к стене, прижимая. — Ты не умеешь ничего чувствовать! — голос не замолчал, уничтожая всю тишину. — Подонок. — не сказал, а выплюнул, приподнимая подбородок вверх. Если бы он знал… Он бы повторил это вновь? Резкое давление на кисть, внезапная пронзительная боль… Это был лучезапястный сустав. Приглушённый вопль и нечитаемый ужас в глазах младшего, когда он смотрит на положение собственной конечности, испытывая неимоверную, ослепляющую боль, заставляющую забыть обо всём на свете — даже о собственных родителях. Его пальцы практически не двигаются и немеют, а сама конечность свисает, принося страшное страдание. Он бы закричал, заорал так, что полопались бы трубы в доме, однако из его груди могли лишь вырываться жалостливые, неумолкаемые стоны, больше напоминающие поскуливание. — Не переживай, Юнни. Я сделаю так, что она больше никогда не заставит нас ругаться друг с другом. — юноша бы и не услышал этого ровного, до ужаса спокойного голоса, если бы не прислушивался к малейшему звуку. Он дернулся и нестерпимо завопил, когда Хосок сжал место выбитого сустава, ослепляя того вспышками боли, ведь терпеть подобное было за гранью возможного. — Кажется, ты стал забываться. Считаешь, я не смогу изувечить тебя, если это потребуется? Юнги сомкнул губы, лишь бы не звучать ещё более жалко, чем он выглядит. Он сцепил зубы, чтобы не произнести ни звука, в то время как его ладонь по-прежнему находилась в сомкнутых пальцах молодого человека, чью черноту во взгляде хотелось стереть или выжечь — настолько она была нечеловеческой. — Ты даже не представляешь, насколько заблуждаешься. Хочешь всю жизнь прожить в инвалидной коляске, Юнги, без возможности двигаться самостоятельно? — это не что иное, как обещание. Если бы Слёзы облюбовали всё лицо, когда чужие длинные пальцы сплелись крепче запястья, сжимая его, будто стараясь выжать оставшийся из фрукта сок. Юнги стало до отвращения плохо, отчего его вот-вот могло просто вывернуть от испытываемых ощущений. — Не смей даже намекать мне на то, что я предатель, потому что всю жизнь только ты хорошо исполнял эту роль. — Брюнет встречается взглядом с младшим братом, который испытывает холодную дрожь на теле, цепенеет на глазах и молчит, боясь произнести хоть один лишний звук.«Что он сделает с этой девушкой?»
«Что, чёрт возьми, он с ней сделает?»