Enemy

Такемичи чувствует как все рыдания и тёплые объятия больно ударяют ему по черепушке. На весь день он и его семья остались дома. Мягко жались друг другу под бока и смотрели комедии. Глупые, совершенно несмешные комедии с сартирным юмором. Поэтому большую часть времени они смеялись над тем как Сенджу корчила смешные рожицы, похожие на демонические маски, а Мичи погружаясь в атмосферу снова плачет и смеётся. Потому что растерянные лица Кавараги и Санзу такие великолепные, что он бы согласился плакать постоянно. Провалявшись на бархатном диване, злой голос вины ушёл далеко. Перестал душить его лёгкие и воспоминания. Ночью, уже перед тем как лечь спать и улететь в ожидаемое царство морфея, ребята устроились на уже полюбившейся кухне, приготовили три кружки ароматного чая с какими то рисуночками котиков на керамике. Свет был чуть приглушён и они молча наслаждались обществом друг друга. Харучиё устроился на правом плече брата, иногда ластясь щекой об кожу. Сенджу уложила голову уже на левое плечо. Её пушистые волосы так и лезли парню в глаза и рот, но тот решил это игнорировать. В конце концов всё это было так не важно. Даже слишком не важно для разливающего в его груди счастья. Все трое начали клевать носом за столом и Митчи уже собрался разводить их по комнатам, но послышался громкий хлопок входной двери. Её железные петли скрипнули с противным -тсыыык- и замок провернулся, закрывая дом. Казалось, словно все звуки потонули в этой тишине. Только эхом отражающийся от стен звук тяжёлых шагов прошёлся холодом по спинам сидящих. Атмосфера больше не казалась чарующе тёплой и уютной. В этот момент каждый подумал, что лучше бы они ушли спать минут на двадцать, а то тридцать раньше. Напряжение застыло в мышцах сидящих. Мичи крепко ощутил, как Сенджу сильнее прижалась к его руке, чуть отвела голову от двери и опустила её, а Санзу ощетинился словно бездомная собака, несильно ударив по ножке стула пяткой. Самого же Такемичи охватил страх перед таким далёким человеком. Он помнит его лицо, даже спустя кучу времени. Помнит страх, который он вызывал в нем, сколько боли он им причинил. Этот монстр… Само сознание пририсовывает ещё кучу жутких вещей в его образ. Будто из его головы грозно торчат дьявольские рога, глаза светят ослепляюще жутко. Когти прорезают воздух, а каждое слово его сотресает. Словно он может убить одним взглядом. Чудовище. . . И в кухню проходит он. Молодой мужчина со шрамом на лице и популярной двухцветной причёской, немного блестящей после дождя. В его глазах застыл что-то спокойное и удручающее, а на губах тлела уже почти докуренная сигарета. Пальто висевшее на его плечах грузом, было мокрым и неопрятным. Он — … Выглядел нормальным. Возможно немного уставшим и тихим, с совсем не выраженной раздражённостью, но нормальным. Он был человеком. И Такемичи не мог сложить две сущности в единое целое. Потому его разум раскололся на две части. Пропали рога и когти. Блестящие убийственные взгляды. Остался лишь человек. Человек, который сотворил ужасающие вещи с его семьёй и его жизнью. От ярости Такемичи хочется вскочить и впечатать кулак прямо в чужое лицо, но он покрепче прижимает брата и сестру к себе, и мягко улыбается, скрипя зубами про себя. — Привет, Аники! Как работа? В этот момент в его голове пролетают тысячи проклятий и оскорблений. Мужчина же не меняет выражения лица. Оно всё так же меланхолично, а немного слепящий жёлтый свет падает прямо на него. Теперь хорошо видно кучу мокрых капель от дождя, из-за которых тот подходит ближе к их небольшому гнёздышку, от чего все дружно вздрагивают. И берёт белое махровое полотенце одиноко лежавшее на краю стола. — Всё просто замечательно, — вытирает лицо, и уголки губ чуть приподнимаются, когда он мажет взглядом по голубым глазам. Такемичи чувствует как желчь подступает к его горлу. Нужно убираться отсюда, а иначе весь сегодняшний обед будет на полу. После мужчина убирает полотенце на то же место и смотрит на Санзу. Его взгляд становиться колючим. Он иголками впивается в плечи длинноволосого. Оглядывает его с головы до ног. Санзу почти в ужасе. Такемичи это видит и понимает, что мало, что может сделать. Он не должен показать своё 28 летнее лицо. Такеоми должен видеть только глупого шестнадцатилетку-приёмыша, который счастлив видеть его каждый раз. Раньше он делал именно так. Даже если ему не было двадцати. Он всё равно замечал слишком много.Но предпочёл умолчать. Скрыться и сбежать. Голос в голове возвращается «Трус… Это твоя вина» Ханагаки выбрасывает эти мысли глубоко в яму своего сознания. Он больше не трус. Теперь он не может просто сидеть, поэтому он незаметно просовывает руку под стол, аккуратно пододвигает её по коленке Харучиё и сжимает уже его руку. Крепко крепко. Стараясь дать немного тепла и любви. Если бы мог, он отдал бы всю. Длинноволосый удивлённо раскрывает глаза и опускает голову. Он ведёт взглядом то на руку, то на лицо младшего брата, а после чувствует себя лучше. Да. Он не один. Такемичи замечает то, отчего его сердце болезненно заныло. У Харучиё трясутся руки. А за длинными волосами еле виден дёргающийся глаз. — Харучиё, — твёрдо начинает мужчина. Названный опускается виском на плечо младшего, не поднимая глаз. Такемичи мягко кладёт свою голову на его и они оба молчат. Такеоми приподнимает бровь, но после вздыхает. — Я надеюсь, что всё о чём я тебя просил сделано, — он подходит ближе и осторожно, почти нежно прикладывает, свою мозолистую ладонь на щёку парня. — Ты же знаешь как я не люблю когда мои просьбы не выполнены, верно? — чуть похлопывает по ней и наконец разворачивается, уходя в свою комнату. Слышится громкий стук двери и ребята наконец расслабляются. Единственное, что не изменилось с уходом старшего — Такемичи так и не выпускает их из рук.

***

Уже, сидя в своей комнате Такемичи бросает взгляд на календарь. В его голове крутится значок загрузки и он кричит, почти падая с кровати. — Дерьмо!!! Почему мне никто не сказал что Санзу полностью становится частью Томана в это время?!