Триада Феникса

Иногда Криденс задавался вопросом, как все бы было, если бы они снова встретились с мистером Грейвзом. Он боялся заводить разговоры на эту тему с обитателями Нурменгарда, поскольку с тоскливой обреченностью признавал, что неизвестность лучше понимания, что Грейвза больше нет в живых. А так он мог хотя бы обманываться, что подчиненные авроры в скором времени нашли его после событий годичной давности. Пережив тяжелый травмирующий опыт, он вернулся к своим обязанностям в МАКУСА и у него все хорошо. Единственное, что выдавало его — это темные круги под глазами от недосыпа, иногда подрагивающие пальцы от напряжения. И чуть больше седых волос на голове. Но в целом он был в порядке. Криденс понял слишком поздно, что Грейвз больше не Грейвз, узнав во время странствий цирка Арканус о том, что на самом деле произошло в Нью-Йорке в декабре тысяча девятьсот двадцать шестого года. Сложил два и два и понял, кто притворялся им, пытаясь переманить на свою сторону. Криденс был далек от интриг волшебного сообщества, противостояние магов и немагов не трогало его так, как собственная драма. А после того, как на его глазах умерла Ирма Дугард, он окончательно потерял надежду. И потерял Нагини. Ему было дико стыдно перед ней, но в тот момент на кладбище чувства затмили его разум, и он слишком поздно осознал, что пошел вперед, а она осталась там. Позади. — Я бы все отдал, Фоукс, чтобы она простила меня, — обнимая феникса, шептал Криденс, едва сдерживая слезы, и огненно-рыжая, точно живое пламя, птица скорбела вместе с ним. Слезы стекали по острому гладкому клюву, и лишь на следующий день, смотря на свои ладони, Криденс ошеломленно заметил, что шрамы на его ладонях, оставленные ремнем, стали менее четкие. Рваные, когда-то воспаленные края затянулись, разгладились, точно аккуратно расстеленная ткань. Он не считал, что заслуживал этой милости, шрамы напоминали ему о том, что ему пришлось пережить, чтобы оказаться в замке посреди Альп. — Ты никогда не забудешь, Аурелиус, — заверил его Гриндевальд, когда он пришел к нему с этим открытием. — Такое не забывается. Но не наказывай себя. Ты заслужил этого благословения. Феникс хочет тебе только добра, он твой защитник. И он делает все, чтобы ты не страдал. После беседы с Гриндевальдом Криденсу стало легче. Во всяком случае, умом он признавал справедливость суждений, пусть сердцу для принятия и требовалось больше времени. Иногда в обеденном зале и малой гостиной с огромным камином Криденс находил оставленные газеты, которые сторонники Гриндевальда приносили, возвращаясь со своих миссий. В основном они были написаны на французском и немецком. Криденс пока мало что понимал из текста, хотя Винда давала ему уроки французского, а Гриндевальд обучал немецкому, но в имени ошибиться сложно. Криденс старательно просматривал страницы от начала и до конца, надеясь увидеть там «Персиваль Грейвз», но каждый раз это заканчивалось ничем. Про Грейвза будто забыли. Если он погиб, об этом написали наверняка еще в начале года и больше не собирались ворошить трагическую тему. Но Криденс отказывался в это верить. Просто газеты европейские, какое им дело до директора департамента защиты магического правопорядка из США? Надежда его пошатнулась, когда Куини вскользь упомянула Грейвза. Она говорила о нем в прошедшем времени, будто его уже не существовало. Если бы она знала, как важно это для Криденса… Но она ведь не могла забраться к нему в голову, чтобы прочитать об этом, как открытую книгу. А сам Криденс боялся осуждения. Что подумают о нем? Решат, что он испорченный… Хотя разве нравы волшебников не отличались слишком разительно от закостенелых взглядов немагов? Но Криденс понимал, что так покажет свою слабость, свое уязвимое место. Хоть Криденсу и нравился Нурменгард, он видел людей, окружавших его. Никому нельзя доверять. И никогда нельзя предугадать, кто пожелает использовать эту слабость против него. …А потом Грейвз появился в Нурменгарде. Криденс не видел его, но этот голос не смог бы спутать ни с чьим другим. Низкий, слегка шипящий, с приятными бархатными нотками. Криденс помнил, как этот голос называл его по имени. Он сидел в глубоком кресле перед камином в малой гостиной спиной к Криденсу, рассказывал Гриндевальду что-то про Австралию. Вероятно, все это время он был там? Делал что-то Ради Общего Блага? — Я рад, что ты не перепутал Австралию и Австрию, Персиваль, — усмехнулся Гриндевальд и поднял свои разномастные глаза, смотря в дверной проем, где стоял застывший от шока Криденс. — Персиваль, поздоровайся с Аурелиусом, — улыбаясь в усы, попросил Гриндевальд. — Аурелиусом? — удивился Грейвз. Криденс хотел ретироваться, отступить в сторону, чтобы скрыться с глаз. Но тело подвело его, не желая слушаться. Грейвз поднялся из кресла, повернулся к нему. — Мое почтение, Ауре… Слова застряли в его горле. — Криденс?.. — неверяще прошептал он, нахмурив широкие брови и делая шаг навстречу. — Здравствуйте, мистер Грейвз, — с трудом проговорил Криденс и бросил быстрый взгляд на довольного Гриндевальда, наслаждающегося мизансценой. — Персиваль только вернулся. Ему пришлось отлучиться на год по делам. А совы не в состоянии совершить такой грандиозный перелет. Да и с каминной сетью проблемы, если пытаешься связаться с остальными континентами. Грейвз выглядел уставшим, даже измотанным, но вполне живым. Больше всего Криденсу бросилось в глаза, что на нем не было черного пальто с белой подкладкой. Без него он казался каким-то другим, менее формальным и устрашающим. Но это даже хорошо, оно бы постоянно напоминало Криденсу о тех днях, когда он видел его в последний раз. — Оставлю вас наедине, — небрежно бросил Гриндевальд, грациозно поднявшись из кресла. — Вам, вероятно, многое хочется обсудить. Поговорим позже, Персиваль. — Аурелиус? — непонимающе спросил Грейвз, как только они остались одни. — Я сам удивлен не меньше вашего, — робко ответил он. Руки чесались потянуться к Грейвзу, коснуться его, убедиться, что он настоящий. — Можете по-прежнему называть меня Криденсом, — поспешно заверил он, проходя в гостиную. — Садись, прошу тебя, — прошептал Грейвз. В его глазах Криденс читал неприкрытую нежность. Грейвз указал на кресло, в котором до этого сидел Гриндевальд. — Может, хочешь… — он задал направление рукой в сторону маленького круглого столика — на подносе стоял почти полный графин и набор бокалов, два из которых оттуда забрали Грейвз и Гриндевальд. Криденс замотал головой. — Я не знал, где вы. Живы ли… — Грейвз был единственным, кому он мог по праву задать мучившие его целый год вопросы. — Мое присутствие было нежелательно, — со вздохом признался Грейвз, опускаясь обратно в кресло. — Эта история займет время, но если ты хочешь… — Вы устали, — прервал его Криденс, слегка покачав головой. — Расскажете потом. Грейвз коротко улыбнулся ему, сжимая ладонями колени. — Ты изменился, мой мальчик, — зачарованно произнес он. — Не только одежда и волосы… хотя с этими локонами ты поистине очарователен. Но твой взгляд, осанка… То, как ты держишь себя. — А вот вы совсем не изменились, — смущенно ответил Криденс, чувствуя, как на щеках проступает румянец. — Это хорошо? — усмехнулся Грейвз. — Это замечательно, — подтвердил Криденс. — Могу я?.. — Грейвз нерешительно протянул руку, оставив колено наконец-то в покое. — Пожалуйста… — выдохнул он, сглотнув ком. Криденс боялся себе в этом признаться, но его сердце бы разбилось, если бы оказалось, что связи, которая между ними возникла, на самом деле не было. Если все, о чем он грезил после их коротких встреч в Нью-Йорке, оказалось плодом его воображения. Что привязанность настоящего Грейвза была лишь инструментом, чтобы сблизиться с ним. Что на самом деле он ничего не испытывал к нему. Он подался вперед, чуть наклоняясь, и прикрыл глаза, когда теплые пальцы коснулись щеки. Грейвз сжал черный локон, наматывая на палец. — Ты удивительный, мой мальчик. От вкрадчивого шепота у Криденса по телу прошла волнующая дрожь, а сердце должно быть и вовсе остановилось. Он будто вернулся назад в подворотню, где они встречались украдкой. Грейвз исцелял его ладони, которые теперь лечил Фоукс, обнимал за плечи, и Криденс утыкался лицом ему в лацкан пальто и шарф, блаженно вдыхая горьковатый аромат его парфюма. Тело молило о том, чтобы он больше никогда не убирал руки. — Мистер Грейвз, — прошелестел он, едва шевеля губами, и накрыл его ладонь своей, прижимая к впалой щеке. — Я скучал по вам. — Я тоже скучал, Криденс, — сглотнув слюну, выдохнул Грейвз. В животе Криденса зарождалось сладкое томление, тепло разливалось по телу. Он облизал пересохшие губы, воображая, что скажет Грейвз, если он поцелует его прямо сейчас… Хотя что он скажет, если рот Криденса будет целовать его… Криденс услышал шорох, спину обдало потоком ветра, а потом его кресло слегка качнулось. — Феникс? — удивленно проговорил Грейвз, но не убрал руки. С легким разочарованием Криденс распахнул глаза и, продолжая удерживая руку на щеке, повернул голову. — Это Фоукс, — объяснил Криденс, улыбнувшись птице. Феникс внимательно глянул на него черными блестящими глазами, а потом заинтересованно уставился на Грейвза, наклоняя голову, будто хотел рассмотреть получше. — Он мой. — Ты полон сюрпризов, мой мальчик, — с улыбкой на губах произнес Грейвз, почтительно смотря в глаза феникса. Криденсу не без сожаления пришлось отстраниться от Грейвза, но тот заверил его, что после долгого отсутствия на некоторое время он останется в замке, разве что иногда отлучаясь с поручениями Гриндевальда. А значит, у них было время, чтобы наверстать этот год. Картина начинала потихоньку складываться в голове Криденса. Единственного, чего он не понимал — почему никто не рассказал ему раньше, что Грейвз жив. Неужели они считали, что для него это не имеет значения? Хотя Грейвз объяснял, что его предательство и переход на сторону Гриндевальда мог бы обернуться грандиозным международным скандалом. Для них было выгодно, чтобы о его существовании не знала ни одна живая душа, даже среди верных сторонников, но для Криденса это все равно звучало неубедительно. Уж он-то точно последний человек, который пошел бы с доносом к европейским аврорам, чтобы сдать Грейвза. Все время, что Грейвз находился в Австралии, ему приходилось прибегать к помощи трансфигурации, скрывая свою личность точно так же, как Гриндевальд представлялся самим Грейвзом. Он рассказал Криденсу, что накануне событий в Нью-Йорке ездил в Европу, где и… «был завербован» с грустной иронией признал он. Криденса поразило, что директор департамента защиты магического правопорядка с такой легкостью предал идеалы, за которые боролся, но Грейвз постарался убедить его, что в этом нет противоречия. — Основная задача департамента — защищать одних волшебников от других, в том числе и тех, которые могут разоблачить нас перед немагами. Гриндевальд не хочет стравливать магов. Ему не нравится то, что мы по праву знания оберегаем безопасность немагов от самих себя. Но это накладывает большие ограничения на волшебников, которым приходится скрываться, во многом ограничивать себя. — Но вы же знаете, как моя мать относилась к ведьмам. И она не единственная. Может начаться очередная охота на ведьм. — И это основная причина, почему мы вынуждены скрываться… Но в Европе некоторые немаги знают о магии, если их родственники или друзья волшебники. — Их не наказывают? — оторопело уточнил Криденс. — Не стирают память и не отбирают волшебную палочку? — Нет. В основном такая острая проблема царит у нас в Штатах. Мы закостенели. И я бы хотел добиться того, чтобы в моей родной стране ситуация была для начала хотя бы такой же, как в Европе. Мне стыдно за нас. За то, что загоняем волшебников в узкие рамки. — Поэтому вы примкнули к Гриндевальду. — Да. А еще потому, что у Геллерта довольно жесткие методы. Я бы хотел смягчить этот напор в силу своих возможностей. Подход Грейвза нравился Криденсу. Во всяком случае теперь ему была понятнее мотивация и логика происходящего. Когда он общался с кем-то из сторонников, то все принимали одну сторону. Грейвз же старался смотреть на проблему с разных ракурсов, как модернист и как член правительства, которое поддерживало консервативную систему взглядов. Но встречи их не ограничивались только разговорами о политике — в свободное время Грейвз обучал Криденса заклинаниям, трансфигурации и защите от темных сил. Частично эти обязанности ему делегировал сам Гриндевальд. Он признавал в Грейвзе сильного и способного мага с большим опытом, которого, как он заявил, «было одно удовольствие играть в Нью-Йорке, если бы не бумажная работа и тупые подчиненные». В Нурменгарде они проводили вместе много времени, о чем в Нью-Йорке Криденс мог только мечтать, с тяжелым сердцем возвращаясь домой. Общие обеды, занятия и просто свободное время… Куини как-то даже в шутку назвала их влюбленными голубками, что Криденса ужасно смутило, а вот Грейвз весело рассмеялся. И наградил Криденса многозначительным взглядом, когда Куини ушла. А ведь они даже ни разу не целовались! Хотя Криденс признавал, что ему бы очень этого хотелось. Вечерами он запирался в своей богато обставленной комнате вместе с Фоуксом, делясь с ним своими переживаниями. Его не отпускали воспоминания, как Грейвз интимно касался его лица как дома в Нью-Йорке, так и в замке, когда вернулся. Если бы не Фоукс, может быть Грейвз бы даже поцеловал его… Или, что волновало и воодушевляло Криденса еще больше — он поцеловал бы его сам. К Грейвзу Криденс всегда испытывал щемящую нежность и трепет, которые наверняка были написаны у него на лице, но тот не заострял внимание на его порозовевших щеках, подрагивающих плечах и стыдливых взглядах, потому что был джентльменом и не хотел смущать его еще больше. Однако, Грейвз все понимал и, как признался позже, испытывал к нему ответное притяжение. Но не только Криденса одолевали чувства к Грейвзу. Он не сразу разгадал, почему Фоукс, который предпочитал бо́льшую часть времени находиться в его комнате, летать над заснеженными вершинами гор или шкодить, пока никто не видит, в кабинете Гриндевальда, выбрал себе новую «жертву». Обычно Криденс заставал феникса за расклевыванием мягкой набивки кресла или раскидыванием писчих принадлежностей. В том числе и опрокидыванием чернильницы, оставлявшей маслянистые черные пятна на темной полированной древесине. Неудивительно, что первыми заклинаниями, которые выучил Криденс, потому что это становилось вопросом жизни и смерти, оказались Репаро и Экскуро, чтобы вернуть все в прежний вид, пока их с Фоуксом не застали на месте преступления. Он не понимал этой страсти, но феникс отличался загадочной слабостью как к вещам Гриндевальда, так и к самому Гриндевальду — находясь в одном помещении он обычно надменно щурил глаза, усевшись под потолком на какой-нибудь книжный шкаф, чтобы взирать откуда с укоризной. Причем делал это явно намеренно сверху вниз, ощущая превосходство. Гриндевальд отвечал ему взаимностью. Но, к счастью, никогда не требовал избавиться «от этой чертовой птицы», даже когда Фоукс расклевывал ему сапоги. С терпением и пониманием тибетского монаха Гриндевальд накладывал «Репаро» и продолжал заниматься своими делами, что делало ему честь. Криденс пытался объяснить фениксу, что так делать нельзя, но сдался первым. Заметив повышенный интерес Фоукса к Грейвзу, Криденс поначалу запаниковал, что история повторится, вот только все оказалось строго наоборот. Иногда он с иронией задавался вопросом, когда феникс начнет ревновать и, воспылав к Грейвзу страстью, попытается избавиться от собственного хозяина. Фоукс был очарован Грейвзом, иногда часами бездвижно просиживая на спинке его кресла, пока тот читал книгу или вел переписку с разделяющими их взгляды влиятельными сторонниками. С прогулки Фоукс приносил «подарки» — гладкие камушки, хитро изогнутые веточки и прутики, ажурные листья, сорванные где-то в лесу у подножия гор, и даже полудохлую ящерицу, с трудом перенесшую полет в когтистой лапе феникса. По хитрым и понимающим взглядам Грейвза Криденс видел, что тот прекрасно обо всем догадался, но видимо из вежливости старался не акцентировать на этом внимание. Фениксу все равно, ничто не могло бы помешать ему и дальше бросать на Грейвза влюбленные взгляды, но Криденса, как хозяина птицы, точно накрыло бы стыдом. В действительности же Криденса это скорее забавляло. Сам Грейвз отвечал Фоуксу взаимностью, позволяя сидеть рядом на подлокотнике кресла, с любовью поглаживал черный стальной клюв, длинную шею, рыжую как огонь грудь, и тот млел, прикрыв блестящие глаза, под его прикосновениями, мелодично мурлыча песнь. Криденс иногда ловил себя на мысли, что немного завидует получавшему ласку Фоуксу, в то время как ему приходилось держать лицо, честь и достоинство. Что подумают о них остальные обитатели замка? «Ты всегда можешь прийти ко мне с любым вопросом, Аурелиус», — сказал ему однажды Гриндевальд. Но можно ли приходить с такими вопросами, он не уточнял. Ему казалось, что от Гриндевальда он услышит что-нибудь про высшие цели, которым телесные утехи не ровня. И неважно, к мужчине они или к женщине. Винда бы просто высмеяла его. Она производила впечатление волшебницы, которая позволяет себя любить другим, но никак не наоборот. Но вот Куини… К тому же Куини явно что-то подозревала. — С одной стороны может показаться, что волшебное сообщество не такое большое, чтобы не трястись за каждого нерожденного ребенка, — с грустью сказала она ему, — но это не так. Мы не так многочисленны, как немаги, чтобы найти того, кого любим. И если должны еще сильнее сузить наши поиски из-за пола, то это грозит остаться несчастными. Криденс не хотел быть несчастным. Он хотел всего того, что бывает у обычных пар, хотел любви и преданности, хотел страсти и чувственных удовольствий. Хотел обожания. Разве Грейвз не испытывает всего этого к нему? Тем же вечером Криденс сказал Фоуксу, чтобы тот пожелал ему удачи, погладил огненные перья на голове, за что был вознагражден довольным утробным ворчанием, а потом направился в личные покои Грейвза. — Что такое, мой мальчик? — удивленно спросил Грейвз, сидя с книгой у растопленного камина. Он еще не успел переодеться, лишь набросил на плечи темно-синий халат, вышитый черными узорами. Криденс прикрыл за собой дверь, чтобы не дай Мерлин их кто-то увидел… — Я нравлюсь вам, мистер Грейвз? — стоя точно под Петрификусом Тоталусом, спросил он. — Я… конечно нравишься, Криденс. Грейвз немного растерялся из-за его намерений, но это было даже на руку — так больше шансов, что он позволит себя поцеловать, прежде чем успеет опомниться. Криденс дернул на шее синий бант, чтобы ослабить узел — воздуха стало не хватать. В несколько широких шагов он пересек комнату, склонился над опешившим Грейвзом и поцеловал его в губы. Книга с глухим стуком упала на пол. Грейвз гладил его скулы, пропускал между пальцами длинные черные локоны. Криденс впихнул колено между его ногой и подлокотником, чтобы хоть как-то удержать равновесие — внутри вспыхнул адский пожар, когда Грейвз положил руки ему на поясницу. Криденс чувствовал себя настоящей ведьмой с плакатов и буклетов Вторых Салемцев — распущенной и порочной, соблазнившей мужчину, который до дрожи нравился. Он наслаждался вкусом его губ и дразнящего языка. Пусть Криденс целовался впервые в жизни, видел как это делают лишь со стороны, явно искушенный в этих вопросах Грейвз вел поцелуй сам, точно поймал его, блуждающего во тьме, за руку, чтобы показать путь к свету. Криденс так долго испытывал холод, что теперь вспыхивал от горячих ладоней Грейвза точно хворост. Он был переполнен нежностью, с мольбой протягивал ее, надеясь на взаимность… И Грейвз протянул ему руку в ответ. — Я и не подозревал, что в тебе столько страсти, мой мальчик, — хрипло прошептал Грейвз, когда они все же прервались. Он подался ближе и, обняв рукой плечи и не убирая со щеки ладони, осторожно, но уверенно прикоснулся к губам, давая привыкнуть к новым впечатлениям. Грейвз потянул Криденса на себя, и тот с удовольствием уселся к нему на колени, утыкаясь носом в шею. От горького парфюма остались лишь воспоминания — Грейвз пах чем-то древесным и пряным. Криденс заинтригованно втянул носом, привыкая к новому аромату. — Вы еще много обо мне не знаете, — смущенно ответил Криденс, чувствуя, как глупая счастливая улыбка просится расцвести на губах. — Надеюсь, это мы в скором времени исправим, — касаясь губами его волос, пообещал Грейвз. Криденс ждал этих открытий с терпением, как никогда не ждал ни одного праздника. Пожалуй, с его томлением могло сравниться лишь ожидание коротких встреч в какой-нибудь Нью-Йоркской подворотне. Он испытывал восторг от того, как они делали небольшие, но увереннее шаги, доверяя друг другу, узнавая и не боясь этого, открывая себя совершенно новому, непознанному. — Я хочу, чтобы ты был осторожен, Аурелиус, — небрежно заметил Гриндевальд, пока учил его владеть собой и управлять обскуром. — О чем вы, сэр? — напряженно спросил Криденс, стараясь сопротивляться до последнего. Глупо было полагать, что в замке нет ушей и Гриндевальду неизвестно, что происходит. — Меня очень трогает, что вы с Персивалем сблизились, однако обскуры еще так слабо изучены. Кто знает, что станет с твоим даром, если ваша связь станет слишком крепка? — Я смогу от него избавиться? — с надеждой спросил Криденс. — От обскура, не Грейвза. Гриндевальд взглянул на него со снисхождением и явно заметным любопытством, точно был экспериментатором в лаборатории. — В теории. Ты бы хотел этого, мой мальчик? — Конечно, — без раздумий подтвердил Криденс. Впервые ему стало некомфортно от этого обращения. Разве он не принадлежал теперь только Грейвзу? — Сейчас ты думаешь именно так, считаешь свой дар проклятием, — доверительным тоном подтвердил Гриндевальд. — Но вы вместе так долго. Ты никогда не думал, что потеряешь часть себя? — На меня перестанут охотиться авроры, — разумно заявил Криденс. Конечно же им должно быть известно, как он выглядит, но если Гриндевальд и Грейвз научат его применять трансфигурацию на себе, чтобы изменить внешний облик, то опасность должна обойти его стороной. Ведь Гриндевальда же не вычислили даже подчиненные Грейвза, значит, у него был шанс? Пусть Гриндевальд и посчитал их тупицами. Криденс не так виртуозен в магии, как оба его учителя, но он мог хотя бы попытаться. — Увы, Аурелиус, ты уже здесь. В опале. — Гриндевальд обвел широким жестом смотровую комнату, где они занимались. Месяцы назад Криденс именно тут получил свою волшебную палочку. И выбил витраж, не контролируя собственную силу… в придачу разрушив часть склона горы. — Я видел, на что ты способен. Ты противостоял отряду авроров на станции метро, не позволил себя убить. Без обскура ты станешь уязвим. Об этом Криденс не думал… но признавал его доводы. Неудивительно, что Гриндевальд лидер революционного движения — он мыслил вперед не на шаг и даже не на два, а на все десять. С таким человеком опасно садиться играть в шахматы. С появлением Грейвза Криденса все меньше заботили задачи, которые решал Гриндевальд вместе со своими приближенными, — чувства захлестнули его, подобно цунами, вытесняя из головы и сердца все остальное, бренное, касающееся других людей. Шрамы на его ладонях почти затянулись, исчезли благодаря Фоуксу. Но средства от душевных шрамов не знали ни феникс, ни даже волшебники. Криденс никогда не жил для себя, так почему он не мог наконец-то хотя бы сейчас отдаться этой стихии? Криденс полагал, что объятий и поцелуев ему будет вполне достаточно, но пожар внутри выходил из-под контроля. Не зная ласки с детства, сначала материнской, а потом и зрелой, чувственной, тело вкусило близость и не желало смириться и довольствоваться тем, что есть, потому что могло получить больше. Гораздо больше. И сколько не пытался Криденс залить это жадное пламя водой, оно не желало униматься, перекидываясь из чрева камина на мебель, обхватывая огнем шторы и облизывая языками чернеющие, обугливающиеся стены. Он старался не провоцировать Грейвза, чтобы тот не счел его излишне раскованным и распущенным, но сдержать себя каждый раз было все сложнее и сложнее… Специально или нет Грейвз выбрал тогда место для их занятий неподалеку от спален в южном флигеле… Криденс помнил лишь, что нарочно потребовал награды, если успешно справится с Редукто. — Это жульничество, Криденс, — засмеялся Грейвз, в уголках его глаз собрались очаровательные лучики морщинок. — Ты и без Редукто можешь разрушить все, что хочешь, с помощью обскура. — Это мы еще не дошли до Бомбарды… — лукаво парировал Криденс. Он постарался собрать силу воли в кулак, чтобы добросовестно справиться с заклинанием самостоятельно без помощи своей пугающей силы. Спустя примерно час в награду от Грейвза Криденс получил поцелуй после того, как тот с помощью Репаро придал изначальный вид наконец-то разлетевшемуся в щепки креслу. Но на поцелуе все не закончилось. — Я, наверно, тороплю события, потому обязан спросить. Криденс, имею ли я право... проводить тебя в свою спальню или лучше не стоит? Криденса раздирали муки совести. Светлая сторона его души лелеяла простые скромные прикосновения и поцелуи, но другая, темная, как обскур, жаждала обладать Грейвзом, познать его тело, отдаться ему, исступленно потеряться в ощущениях. К тому же Грейвз сам хотел этого, раз приглашал его. Возможно, если бы тот молча повел его к себе, повинуясь внутреннему порыву, то Криденс бы лишний раз задумался над правильностью и своевременностью того, что они делали. Но Грейвз хотел получить от него вербальное разрешение. И это меняло решительно все. Грейвз давал ему выбор. Криденсу всю жизнь приходилось прогибаться под чье-то мировоззрение. И вот, наконец, он повстречал человека, которому добровольно протягивал руки, готовый следовать вместе с ним, потому что верил — тот не желал ему зла, не скрывал от него свои истинные намерения. — Не хочу, чтобы вы считали меня беспечным и ветреным, — проговорил Криденс почти у самых губ, — но я бы хотел этого. Оставив на столе книги, Грейвз доверительно сжал его руку и потянул за собой в коридор, ведущий к винтовой лестнице. Пропустив вперед Криденса и войдя в спальню, он закрыл за ними дверь, сбросил с плеч мантию. Грейвз с улыбкой приподнял его лицо за подбородок, чтобы видеть глаза. Криденс не мог перебороть себя и отвести взгляд: глаза Грейвза гипнотизировали, завораживали. Они светились нежностью и предвкушением, и Криденс неизбежно понимал, какую власть над ним имеет этот сильный, уверенный в себе мужчина. — Ты прекрасен, мой мальчик, — сказал он, прежде чем поцеловать. В ответ на нежные поцелуи Криденс протяжно выдохнул, устроив ладони на его плечах, скользнул ниже, касаясь крепкой груди сквозь ткань одежды. Пятясь спиной вперед, Грейвз отступал все ближе и ближе к кровати, ненавязчиво развязывая его темно-синий бант и увлекая Криденса следом за собой. Оторвавшись от губ, он поцеловал его за ухом, наслаждаясь трепетной реакцией, сместился ниже на шею, провел раскрытым ртом по коже, оставляя влажный смазанный след, и потянулся к его брюкам, чтобы выправить рубашку из-за пояса. Криденс прогнулся в спине, запрокинув голову, открывая горло и тихо вздыхая. Расстегнув жилет и разведя в стороны, Грейвз скользнул ладонью вдоль бока, погладил поясницу, спину, повторяя изгиб позвоночника средним и указательным пальцами от лопаток и до пояса брюк, суля обещание большего. Горячее возбужденное дыхание сводило Криденса с ума, а смелые прикосновения дурманили разум, снимали запреты с того, о чем прежде он мог лишь грезить. Грейвз был рядом, желал его и был готов пойти с ним дальше. Вместе. Криденс доверял ему, и Грейвз хотел оправдать его веру. Хотел подарить ему нежность, внимание и заботу. Чтобы первый акт любви… первый секс был не сексом, а чем-то большим. Показать Криденсу, что его любят и желают. Положив ладони ему на талию, Грейвз подался вперед и, едва касаясь губами виска, прошептал: — Просто чувствуй. Грейвз прикрыл глаза, нащупал пуговицы, и выпустил из петли самую нижнюю. Затем следующую. — Просто чувствуй, мой мальчик, — вновь прошептал он тихо и соблазнительно. Пальцы настойчиво продвигались наверх, пока он не расстегнул последнюю пуговицу. Напряженно сглотнув, Грейвз медленно развел полы рубашки в стороны, оголяя покрытую густыми черными волосками грудь и живот, облизал губы и оставил легкий, невесомый поцелуй под ключицей. Подушечки пальцев мимолетно прошлись по соскам, в тот же миг затвердевшим. Чуть наклонившись, Грейвз сместился поцелуями ниже, поглаживая талию, коснулся губами крошечной родинки рядом с правой подмышкой, скользнул ниже, добрался до соска, слабо сжал его губами, чувственно и нежно поцеловал под маленьким темным ареолом, чувствуя дрожь тела в своих руках. Хоть Криденс и пытался доказать обратное своими неумелыми заигрываниями и провокациями, но все еще испытывал смущение. Он не мог сосредоточиться, чтобы сделать что-то, подарить ответное удовольствие Грейвзу, лишь выгибался в его руках, когда тот так интимно касался его груди губами, языком и пальцами. Криденс и вообразить не мог, что можно вести себя с другим человеком... так. Что удовольствие можно дарить не только прикосновениями, а губы созданы не только для поцелуев. Грейвз продолжал интимно ласкать вдоль позвоночника, вынуждая Криденса слегка прогнуться в спине навстречу, пока другой рукой пытался на ощупь расстегнуть пуговицы на собственном жилете. Он решил не снимать с Криденса распахнутую рубашку, тем самым оставляя некое подобие защитного панциря, который бы дарил хоть призрачную броню и успокоение. Еще никогда Криденсу не приходилось раздеваться перед кем-либо. Никто не видел его обнаженным. Лишь в Нурменгарде, получив наконец собственную комнату, в которую не могла внезапно зайти мать, как это было в Нью-Йорке, он набрался смелости полностью раздеться, чтобы в полноростовом зеркале изучить собственное тело, уже возмужавшее, сухое и жилистое… крепкое. Будет ли Грейвз впечатлен им? Возможно, ему следовало позволить сначала довести себя до бессознательного от эйфории состояния, чтобы почувствовать уверенность, прежде чем Криденсу придется раздеться при нем самому? Пальцы лишь слегка мазнули по обнаженной коже, добравшись до пояса брюк, но мышцы живота все равно рефлекторно дрогнули, и новая, кипучая волна жара охватила Криденса, а затылок будто ошпарило кипятком. — Криденс, — выдохнул Грейвз, опаляя его губы горячим дыханием, и мокро поцеловал в подбородок. Губы прочертили дорожку под челюстью к шее, язык влажно скользнул по линии скулы, пока наконец не добрался до уха. — Мой мальчик… — вновь прошелестел он, красноречиво выделив первое слово, и слабо сжал мочку зубами. — Ваш, — сглотнув, прошептал Криденс, цепляясь за плечи Грейвза, чтобы не потерять равновесие — колени мелко подрагивали, грозя не удержать тело. Грейвз глухо зарычал, утробно, словно дикий хищник, жарко целуя его шею, лаская языком светлую кожу. Устроив одну руку на затылке Криденса, он поглаживал по черным густым волосам, затем вплел пальцы в пряди, осторожно потянул, чтобы Криденс приподнял голову, подставляя шею для поцелуев. Стоять неподвижно казалось настоящим испытанием для Криденса, эта размеренная неторопливость лишала его последних остатков душевных сил. — Мистер Грейвз… — хрипло прошептал Криденс, накрыв его ладонь своей и повел чуть левее ближе к сердцу. Затем пытка продолжилась — ладони опустились на живот, исследуя, изучая… Приглушенно застонав ему на ухо, Грейвз снова вобрал в рот мочку и подался бедрами вперед, поощряя его, но Криденс боялся издать и звука. Он смущался собственного голоса, того, как он будет звучать, и просто физически не мог себя заставить. Что, если он будет стонать слишком громко, что не останется незамеченным для других обитателей замка, или непристойно, грубо, несексуально? Или же Грейвзу бы понравилось, как бесстыдно он себя ведет рядом с ним? Он явственно представил, как Грейвз прикоснется к нему ниже пояса брюк, отчетливо почувствует его возбуждение, и жаркая волна прокатилась от груди к паху. Сглотнув слюну, он понял, что в скором времени останется полностью обнаженным перед одетым Грейвзом. Этого он не мог допустить, но не потому, что до сих пор стеснялся. Ему до дрожи хотелось увидеть Грейвза. — Вы позволите мне раздеть вас? — проговорил Криденс, тая под его руками. Грейвз наверняка видел, чувствовал, что его внимание и ласки возымели свой эффект — Криденс податливо отвечал на поцелуи, подставлялся под прикосновения... Он нуждался в нем, тянулся за руками, сбитое дыхание Грейвза волновало, отзывалось сладкой тяжестью в паху. Горячий твердый член натягивал ткань белья, ближе к талии на ней темнело влажное пятно смазки, и Криденсу оставалось только догадываться, как Грейвз отреагирует на столь очевидное возбуждение? Как быстро это подтолкнет его, чтобы лишиться остатков терпения и самообладания? — Конечно. Если этого хочешь ты, — сипло ответил Грейвз, пьяно смотря в глаза Криденса. Он шустро расправился с жилетом и отшвырнул его в сторону, ослабил галстук, но не снял, оставляя эту привилегию за Криденсом. Опустив веки, Грейвз с едва различимой в уголках рта улыбкой следил за его пальцами. Он потянулся к манжетам, чтобы расстегнуть пуговицы, и его было проще и быстрее раздеть. Сжав в кулаке хвосты галстука, Криденс слегка потянул вниз. Грейвз подчинился, склоняясь чуть ниже. — Держишь меня на коротком поводке? — усмехнулся он. Щеки Криденса вмиг залились румянцем, и он поспешно ослабил узел плохо слушающимися пальцами, чтобы стащить этот злополучный галстук. Грейвз передернул плечами, сбрасывая рубашку, и, когда та застряла на локтях, снял ее полностью, открывая крепкие руки и торс, покрытый редкими темными волосками. Пусть Криденс и не был опытен, но быстро учился, и если ласки груди и сосков повергли его в исступление, значит и Грейвзу ответная ласка будет столь же приятна и волнительна. Прикрыв глаза от нежного прикосновения, Грейвз томно распахнул их, ловя взгляд Криденса, когда ладонь остановилась чуть ниже соска, и чувственно сжал ее, погладил пальцы. Собственнически устроив руку у Криденса на пояснице, Грейвз мягко поцеловал его, обхватил верхнюю губу, слегка мазнул языком, чтобы подразнить, и улыбнулся в поцелуй, почувствовав ответный трепет. Подставляясь под ладони, Криденс вдруг застыл: пальцы, расстегивая пуговицы, будто невзначай коснулись костяшками живота Грейвза. — Смелее, Криденс, — тихим шелестящим шепотом попросил Грейвз. — Пожалуйста, — едва слышно добавил он, сглотнув слюну. Криденс примерно представлял, что произойдет дальше. Мерлин, как же ему было стыдно, как он ненавидел себя тогда, в Нью-Йорке… Узнай мать, чем он занимался, прячась под одеялом, то задала бы такую трепку, что никакие слезы феникса не сумели бы заживить раны на его ладонях. Он был убежден, что это грязно и мерзко, что это грех, и все равно не мог отказать себе, не мог сопротивляться слабому телу, мечтающему о простой и понятной телесной ласке. Нежничать и млеть от наслаждения у него времени не было — Криденсу приходилось работать ладонью быстро и резко, не жалея себя, в погоне за манящей разрядкой, позволяющей забыться хоть ненадолго. А после спешно избавляться от улик, чтобы мать не обнаружила на постельном белье и пижаме следов его семени. Если бы тогда у него была волшебная палочка, чтобы от одного лишь взмаха все исчезло… Брюки Грейвза вместе с бельем упали на пол, и обнаженные бедра покрылись мурашками от холода и возбуждения… Криденс несколько мгновений честно боролся с собой, чтобы не смотреть вниз, но это оказалось сильнее его. Взгляд завороженно скользнул по розовой головке, не скрытой крайней плотью. Он шумно сглотнул, бессознательно облизав губы и прерывисто вздохнув… А потом Криденс прикоснулся к нему. Накрыл ладонью горячий твердый член, повел вниз к мошонке, наслаждаясь мягкостью и гладкостью нежной кожи, и Грейвз застыл, будто боялся пошевелиться и спугнуть. Но рука Криденса даже не думала останавливаться. Ему казалось, что сейчас, когда следы от горячих поцелуев застыли на коже, он мог наконец-то сконцентрироваться, с любопытством продолжая изучать его тело, в то время как Грейвз со спущенными штанами ощущал себя уязвимым. Одним сплошным оголенным нервом. — Ради Мерлина, не останавливайся, — дурея от ласки, прохрипел Грейвз ему в шею и, не контролируя себя, двинул бедрами, толкаясь в крепкую ладонь. — Криденс… — выдохнул он в разгоряченную кожу, руки потянулись к пуговицам на его брюках. Наверняка и у Грейвза была светлая сторона, готовая ждать, растягивая удовольствие, но темной, как ночь, до дрожи хотелось ощутить наконец пьянящий жар обнаженной кожи. Кто бы поверил, что директор одного из департаментов Магического Конгресса Управления по Северной Америке будет стоять с застрявшими на щиколотках брюками и толкаться в ладонь мужчины в полтора раза младше него, крови и смерти которого жаждет половина авроров. — Постой. — С трудом опомнившись, Грейвз положил ладонь на запястье Криденса, останавливая его руку. Влажно поцеловав его под ключицей между распахнутым воротом рубашки, Грейвз наклонился, чтобы стащить обувь, вышел из спущенных брюк и отпихнул их ногой в сторону. Он погладил Криденса по щеке, поцеловал в лоб, отодвинув тяжелые вьющиеся локоны, затем коснулся губами переносицы, склона носа с маленькой аккуратной родинкой и провел горячими ладонями по рукам, скрытым рубашкой, от запястий и до плеч. — Думаю, дальше будет лучше, если ты ляжешь, — с улыбкой предложил Грейвз и облизал влажные припухшие губы, нервно зачесал пальцами волосы назад. На негнущихся ногах Криденс подступил к кровати. Грейвз приблизился, встав напротив, и опустился перед ним на колени, а потом потянул его брюки и нижнее белье вниз до лодыжек. Криденс не знал, уместно ли в такой момент говорить что-либо… да и что он мог сказать, если слова застряли в горле от увиденного. Полностью обнаженный Грейвз, красивый и подтянутый, как античные статуи, стоял перед ним на коленях, и в глазах его читался нескрываемый восторг. Он хотел… О Мерлин, он правда хотел этого… — Хорошо, — подбодрил Грейвз, когда тот сел, чуть разведя колени, ощущая себя невероятно уязвимым. Вот он, весь перед Грейвзом. Член с открывшейся головкой вызывающе стоит, сочась смазкой, в мошонке сладко ноет, яйца потяжелели, а истерзанные ласками соски призывно топорщатся. Но Криденсу не было стыдно — до этого состояния его довел Грейвз, сотворил его таким. — Ты невероятно красивый, мой мальчик. Особенно сейчас, — хрипло прошептал Грейвз. Под кожей дернулся кадык. — Такой красивый… Он наверняка знал, что дальнейшее повергнет Криденса в шок, но уже не собирался идти на попятный. Грейвз положил ладони чуть выше коленей Криденса и повел вверх по покрытым темными тонкими волосками бедрам, и поцеловал Криденса под кадыком. Затем ниже, оставляя пылкие прикосновения на горле, груди до солнечного сплетения и продолжая успокаивающе и в то же время дразняще поглаживать бедра, иногда задевая большими пальцами внутреннюю поверхность, где кожа чувствительнее, нежнее, горячее. Слизав выступившие над верхней губой солоноватые бисеринки пота, Грейвз вновь сжал набухший от возбуждения сосок губами. Он слегка мазнул по нему кончиком языка, едва сдержав улыбку на то, как вздрогнул Криденс, и позволил ладоням нахально скользнуть чуть ниже. Грейвз смотрел снизу вверх, не отстраняясь от груди, чтобы видеть исступленную агонию на лице Криденса. Довольно улыбнувшись, он поцеловал под ребрами, нежно, едва касаясь кожи. Влажные прерывистые вздохи Криденса ласкали слух, возбуждали, и Грейвзу негде было скрыться от откровенных фантазий, которые рождал его взволнованный разум. — Криденс, — опаляя кожу дыханием, прошептал ему в живот Грейвз, уже без стеснения лаская бедра с внутренней стороны и упиваясь тяжелыми вздохами. Прикрыв глаза, Криденс лениво улыбнулся, услышав собственное имя, предвкушая момент, когда Грейвз наконец коснется его изнывающей до прикосновений плоти. Губы накрыли головку, вбирая в рот. Криденс рвано выдохнул, упираясь руками в одеяло, задрожал всем телом, не ожидая, что это будет так. Так горячо и влажно, волнительно от давления и при этом нежно, так восхитительно порочно. И главный грех был в том, как губы Грейвза растягивались вокруг его члена, заглатывая глубже, как он смотрел в его глаза хитро и дразняще, точно проверял, когда он сдастся. Не в силах и дальше выносить это, Криденс позволил себе упасть спиной на одеяло, вытягиваясь, почти касаясь пальцами пузатых взбитых подушек, выгибаясь в пояснице под Грейвзом, ублажающим его губами и языком. Он интуитивно развел ноги, чтобы Грейвзу было удобнее, распахнул глаза и приоткрыл рот, уставившись в потолок. Поглаживая одной рукой по бедру, Грейвз придержал его тяжелый член у основания и выпустил изо рта. — Я восхищаюсь твоей выдержкой, Криденс, но ты можешь не сдерживаться, если хочешь. Мне будет приятно. Криденс сдавленно зашипел, рефлекторно толкаясь бедрами вперед, и больно закусил нижнюю губу, чтобы сдержать восклицания и рвущиеся из груди стоны. Жар прикосновений лишал его рассудка, распалял в груди желание отдать себя на милость Грейвза, подчиниться его воле, довериться его рукам и словам. — Персиваль… — загнанного прошептал он, пытаясь вложить осмысленность в свои слова. Ему показалось, что он ощутил движение губ на своем члене, будто Грейвз улыбался. — Персиваль… — На этот раз голос Криденса звучал мягче, интимнее, точно он сообщал очень важный и сокровенный секрет. Вновь насадившись ртом на всю длину члена, Грейвз позволил Криденсу толкаться в горло, пока он беспорядочно шептал «Персиваль». Его имя размывалось, сливаясь в единый звук. С каждым разом произносить его становилось все проще, легче. Криденсу хотелось говорить его. Оно само казалось точно медовый шепот с вяжущим на языке придыханием на последнем слоге. Лишь когда он понял, что уже на грани, из его горла вырвался хриплый протяжный стон, ничуть не смутивший его. Он звучал тягуче, правильно. Как воздаяние. Криденса мелко потряхивало, пока жар внутри уступал место блаженству, обволакивающему от макушки до кончиков пальцев на ногах. — Не знал, что мое имя может звучать так соблазнительно, — склонив голову, с легкой иронией сказал Грейвз, безуспешно пытаясь игнорировать собственное возбуждение, искушающее поторопить события. Но сейчас для Грейвза на первом месте стояло далеко не собственное удовольствие, а Криденс. Криденс, который доверился ему, открылся, отдал себя в его руки. Криденс попытался что-то неразборчиво ответить, сам до конца не понимая, что именно собирается сказать. Губы Грейвза растянулись в удовлетворенной улыбке. Он наконец-то поднялся с занывших колен и лег на кровать рядом с изможденным Криденсом, повернувшимся на бок лицом к нему, и придержал его подбородок пальцами, чтобы видеть его глаза. Вид у того был шальной и немного дезориентированный, будто не до конца осознавал происходящее. Ладонь пробралась под рубашку, погладила вдоль позвоночника, короткие ногти проехались по хребту, вынуждая вновь прогнуться в спине, и Грейвз вновь поцеловал его губы. Жадно, напористо, скользя нахальным кончиком языка по кромке зубов. Задумчиво подперев голову кулаком, Криденс невидяще пялился в пространство, вспоминая их первое с Грейвзом занятие любовью. Когда эйфория немного отпустила, он запоздало сообразил, что тот так и не кончил. Впрочем, Криденс не растерялся, продолжив начатое ранее, и довел его до оргазма рукой. Хотя распаленному ласками Грейвзу уже много было не надо, чтобы достигнуть финальной черты. Криденс быстро входил во вкус, и скоро одних только рук и губ для него казалось недостаточным. Ему хотелось большего, хотелось слиться с Грейвзом, будто они древнее платоновское существо андрогин, пребывающее в вечном соитии. И пусть реальность отличалась от фантазий, Грейвз охотно открывал для Криденса мир чувственных наслаждений. В замке наверняка большинство, если не все, догадывались, что их уроки вышли далеко за пределы изучения заклинаний, но всем хватало такта никак не касаться этой темы. Разве что Куини пару раз заметила, что он сияет, как новенький драгот.