Le meilleur moyen de lutter contre la tentation c’est d’y ceder Лучший способ борьбы с искушением – поддаться ему
Merci Raines — The Devil is a Gentleman
Кейт и Эвелин, как обычно, сидели в холле, разговаривали, попивая чай. Сегодня их обсуждение касалось книги, которую представил новый врач из клиники Кливленд, являющийся в студенческие годы главным соперником мисс Девор в институте и любимцем преподавателей. Пусть женщина давно отошла от дел и пообещала больше никогда не возвращаться, её возмущали его нелепые и несуразные высказывания насчёт больных, касающихся также проблем психиатрии в Балтиморе в целом. Её клиника продолжала работать, принимая новых пациентов, и сейчас Кливленд хотел доказать этой книгой, свое положение, избавившись от конкурентов, оставшись единственной клиникой в Мэриленде. Эвелин это конечно же не устраивало, ведь угроза закрытия давно нависла над ними, но каждый раз ей удавалось всячески оттягивать этот момент, подкупая чиновников и договариваясь с высокопоставленными людьми. Но сейчас всё было по-другому, ей нужен был кто-то, кто сумел бы устранить все проблемы на этом «игровом поле». Она даже подумывала переманить на свою сторону их врачей и специалистов, но те были слишком запуганы, чтобы принимать какие-либо важные решения. Было около десяти вечера, когда раздался звонок в дверь. Им обоим это показалось очень странным, ведь встречи на сегодняшний день закончились, а мисс Девор никто не предупреждал о незапланированном визите. Помощница, как и положено, направилась к домофону, чтобы узнать, кто пожаловал в столь поздний час, надеясь, что это Джереми, но как только она посмотрела на камеру, то кроме черного экрана не увидела ничего. Кейт хотела на всякий случай, закрыться на двойной замок, негодуя на очередной сбой системы охраны, но не успела... Через секунду дверь открылась и за ней показалось до ужаса противно-знакомое лицо, которое девушка ожидала увидеть меньше всего в этот чудный вечер. — Кейт, какая встреча! Я, кажется, взломал ваш домофон, не думал, что это будет так просто. Мне право так неловко...— неожиданно протараторил профессор, всплеснув руками, делая невозмутимый вид. — Надеюсь вы оставите нас наедине с мисс Девор? Не то, чтобы мне было неприятно ваше общество, но я не горю желанием находиться в нем. Не отвечайте, просто сделайте испуганный вид и исчезните. Бу! — он резко дернулся в её сторону, не на шутку напугав, заставив девушку буквально отскочить на несколько шагов назад, после чего засмеялся. — Дорогая, кто это? — послышался беспокоящийся голос Эвелин из дальней комнаты виллы. — Это профессор Эггман, — громко ответила ей Кейт, подозрительно оглядывая мужчину. Эвелин не заставила себя долго ждать, через минуту она стояла уже впереди девушки, загораживая проход в дом. — Поужинаете со мной? — спросил мужчина, довольно расплываясь в улыбке. — Нет! — рявкнула она, намереваясь хлопнуть дверью прямо перед его лицом, но выставленная нога профессора не дала ей этого сделать. Ей вполне хватило того, что мужчина вчера устроил ей с этими мерзкими цветами, а теперь явился сам. Просто прекрасно! — Ну зачем же так грубо? Я настаиваю. — Доктор зашёл внутрь, как будто «специально» не заметив Эвелин, осторожно обойдя её, чуть подталкивая Кейт к выходу. Он, смерив девушку презрительным взглядом, махнул головой в сторону ворот, где стояла его машина. — Думаю, вы можете идти, агент Стоун вас уже заждался. — Прежде чем зайдете, снимите обувь, — помощница недовольно покосилась на него, но, заметив как мисс Девор, вздохнув, закатила глаза, одобрительно кивнув ей, она всё же взяла себя в руки и успокоилась. Спорить с ним было бесполезно. Эггман на просьбу, лишь ухмыльнулся, проводя её глазами. — И не подумаю. — Мне нужно переодеться, я совсем не ждала сегодня гостей, — Эвелин напряженно выдохнула, ругая себя за то, что допустила всё это. Профессор, безупречно аккуратный, галантный и вежливый, появившийся на пороге дома, застал её врасплох своим внезапным визитом. На ней не было ничего, кроме тонкого шелкового пеньюара, и эта «открытость» делала ситуацию для неё ещё более некомфортной. — Это лишнее, — он остановил женщину, доставая из внутреннего кармана её белье, передавая сразу ей его в руки. — Вы кое-что забыли у меня вчера. Не хотите забрать? — Ах да, прошу прощения, не думала, что вы вернете их обратно. — Эвелин ухмыльнулась, забирая трусики из его рук, после чего надела их как ни в чем не бывало, не отводя от мужчины свой вожделенный взгляд. Если проигрывать, так с честью. Мисс Девор решила ещё раз получше рассмотреть его, восхищаясь выбором одежды Эггмана, гардероб которому каждый день подбирал Тони — сегодняшний вечер не стал исключением. Она пробежала глазами по фигуре мужчины: сегодня доктор отказался от привычной рабочей формы, грубых ботинок и плаща, вместо них был черный костюм от «Armani», сидевший превосходно и черные лаковые туфли. Как и всегда, идеально уложенные гелем волосы. Свою чёрную рубашку он предпочёл оставить, белая определенно ему не подходила, однако сегодня доктор решил надеть к ней галстук с тонкой серебрянной цепочкой, всё отлично сочеталось с... Чёрными перчатками? Эвелин показалось очень странным, что у него на руках были обычные кожаные перчатки, без сенсоров управления дронами. Сейчас профессор был абсолютно безоружен... Однако ей пришлось прерваться от своего занятия, осознав, что она открыто пялится на мужчину. Эвелин буквально заставила себя оторваться и перевести взгляд куда-то в другую сторону. После недолгого осмотра она заметила на белоснежном ковре бумажные пакеты, принадлежавшие профессору со значком «М». — Макдональдс? Вы серьезно? — Я бы сказал, что превзошел себя, но я как всегда идеален... — Эггман чуть замялся, удивлённо моргнув пару раз, не веря в то, что видит. Её выходка возбудила его моментально, заставив профессора понервничать, вновь негодуя на такую острую, но желанную реакцию собственно тела. Он старался держать себя в руках и не показывать свои эмоции, прекрасно понимая, что Эвелин читает его так же, как и он её. — Бигмак или двойной чизбургер? — Ваше эго не измеряется никакими средствами... — мисс Девор невинно облизнулась, вновь наслаждаясь его чуть растерянным видом. Он действительно забавлял её. Но между этим, это всё казалось ей таким ненастоящим, непонятным и странным: «романтичный ужин», Эггман в костюме, его спонтанный приезд. Если профессор сейчас хотел устроить ей представление, то она обязательно примет его приглашение, поучаствуя в нем. Женщина плавно поднялась с кресла, пройдя к алкотеке, оставшейся ещё после смерти отца. Осмотрев всё, её выбор все же остановился на бутылке белого сухого вина, приготовленного для «особого» случая. — Мне, пожалуйста, бигмак и картошку фри. Как насчёт выпить что-то покрепче Колы? — Оливье Лефлев Фрер Батар-Монраше 2014 года выпуска, — взяв бутылку в руки, прочитал с лёгким французским акцентом тонкую этикетку профессор, как только Эвелин поставила её перед ним вместе с бокалами. Вино было коллекционным, и мужчина был приятно удивлен тем, что мисс Девор угостила его, действительно, чем-то необычным и интересным, ведь стоимость одной такой бутылки достигала почти две тысячи долларов. Цена менялась в зависимости от способа его приготовления. — Не знала, что вы так хорошо разбираетесь в вине, — она засмеялась, вновь присаживаясь напротив него. — Так и есть, в большинстве случаев я предпочитаю кофе, но я люблю удивлять, — Эггман подмигнул ей, так быстро и ловко открывая бутылку, как будто всю жизнь работал сомелье, хотя делал он это только во второй раз. Про первый он сейчас не хотел вспоминать... — Как и я… — женщина закинула ногу за ногу, следя за каждым его движением, когда он разливал вино по бокалам. — Как прошел ваш вчерашний день? Их диалог был подчеркнуто вежлив, как могли бы беседовать и враги, но Эвелин, с удивительным и присущим только ей талантом, привнесла в разговор теплоту и дружескую интимность, на которую способны лишь симпатичные друг другу люди. — Отлично, потому что я все еще верю, что контролирую свои действия. Учитывая ваши интересы, он прошёл хорошо, — натянуто улыбнувшись, ответил ей доктор. Его глаза выдавали всё его недовольство её выходкой с головой. Мужчина только вчера проснулся голый, в наручниках, в своем кабинете, ощущая себя беспомощным и потерянным — такое было невозможно забыть. А еще этот испуганный идиот Стоун только сильнее усугубил ситуацию. — Мои интересы? Вам что-то не понравилось? Хотя ваше возбуждение на нашей прошлой встрече могло бы доказать обратное,— мисс Девор нервно сглотнула, возможно, она даже не доживет до утра, сейчас, разговаривая с ним вот «так», ведь в своих беседах они ещё не касались вопросов его сексуального поведения и его взаимосвязи с насилием. Эггман на её вопросы только недовольно закатил глаза. — Если вы об этом, то секс не представляет для меня никакого интереса. Он скучен и однообразен, ощущения быстро надоедают, и люди превращаются в озабоченных извращенцев. — Значит, я особенная, так профессор? — поинтересовалась Эвелин, внимательно рассматривая его, ожидая ответа. Эггман давно понял, что мисс Девор единственная женщина, с которой ему хотелось встречаться по утрам за завтраком: неторопливая плавная речь, низкий бархатный голос без нервирующих взвизгов, разумные суждения и парадоксальные замечания — лучшее лекарство от утренней меланхолии. В её кабинете-гостиной было полутемно, и временами Эвелин чудились черты, хищного дикого зверя в тенях, вокруг его фигуры. Иногда даже хотелось вскочить, чтобы рассмотреть их поближе, но они вновь прятались, не давая ухватить себя за хвост и скрываясь в глубинах подсознания Эггмана. Он был, безусловно, хорошим актером, но маска эта скрывала вовсе не шизоида или ранимого невротика, а умного и опасного психопата, подход к которому был рискованнее и сложнее. Но он так увлек её, и в своем интересе она уже не могла остановиться, задавая провокационные вопросы, пытаясь изучить его со всех сторон. О да, в том числе и с той стороны, где брал начало его интерес к ней. Подойдя к этой рискованной теме вновь, она поняла, что пересекла черту. — Может, и так, — когда он находился рядом с ней, мужчина ощущал себя странно, можно даже сказать, перевозбуждённо. Такое состояние невозможно было сравнить ни с чем: каждая часть его тела, ну или почти каждая, сопротивлялась Эвелин, но при этом и стремилась к ней. И поэтому он намеренно выбрасывал её из головы, пытаясь забыть. Но вместо этого доминантрикс стала частью его коротких, но таких ярких снов. Её красные губы и ногти… Молочная кожа, линии тела. И плеть. Однако, Эггман признавался только самому себе, что женщина завладела им, захватив его интонациями, движениями, словами. Всё было так опасно, продуманно и... Сексуально…? Да. Профессор понял, что вновь начинает погружаться в собственные мысли и решил немедленно отвлечься, переведя тему.***
Sam Smith — Writing's on the Wall (slow)
— Как дела у Стоуна? — Почему вы спрашиваете у меня? Он же приехал с вами. — Я давно догадался о вас, это было даже слишком очевидно. Вы совершили маленькую оплошность, когда упомянули его в нашей первой беседе. Мне показалось это странным, я проследил за ним, а ещё установил маячок ему в машину, но мне этого было мало, я так же взломал его почту и обнаружил очень «личную» переписку между вами. Как интересно... Не знал, что он из ваших пациентов… Ах, простите, я имел в виду клиентов. Этот идиот не просто глупый, он ещё и слабый, а его ненормально-болезненные наклонности в плане вас только сильнее делают его уязвимым. Для меня. Не хотите поговорить об этом? — Информация, касающаяся моих подопечных, строго конфиденциальна. Сложные пациенты подталкивают к сложным отношениям. Их истории, проблемы и боль касаются только меня и их самих. Вам этого знать необязательно. Да и потом, почему вы так уверены, что это была моя «маленькая оплошность»? Может быть, я хотела чтобы вы знали? Может быть, я хотела, чтобы вы почувствовали себя на его месте? Таким же униженным, оскорбленным и беспомощным? Может быть, я хотела, чтобы вы приехали и мы поговорили «об этом»? — Умно, признаю свое поражение. Я недооценил вас. И раз так случилось, я выслушаю вас, но потом говорить буду я. Договорились? — Я знаю, чем вы занимаетесь, что вы делаете и что проектируете. Знаю, что в обязанности Стоуна входит не только готовка кофе, он мучает людей по вашему приказу, вытягивая из них нужную вам информацию, запугивает, и подчищает «следы» за вами. И вместо благодарности от вас он получает ежедневное психологическое насилие, крики, рукоприкладство, неуважение и отвратительное отношение. Он не выдерживает, граничит буквально с физическим и психологическим насилием, у меня и работой у вас, но он уверен, что это ему помогает. У него просто нет выбора, его больная мама и проблемы, тянущиеся с детства. Вы сломали его один раз, но вам ведь этого недостаточно? — О, он не первый и не последний… — Заткнитесь! Я не закончила. Вы наверно скажете, что он слишком мягкий для этой работы, но вы ведь требуете полной отдачи от сотрудников. А это нельзя сделать никак, не пропуская через себя все ситуации. Он души в вас не чает, готовит вам ваш дурацкий кофе, но вместо спасибо слышит только, какой он идиот и как все испортил. Пока вы не пересмотрите свое отношение к нему, вы потеряете не только исполнительного и хорошего сотрудника, но и друга… — Друга? Я слишком хорош, чтобы иметь друзей. Дружба меня не интересует, это все для меня чуждо и несвойственно. Но я услышал вас. Если это так важно, я пересмотрю свое отношение, но только ради вас. — Мне не нужны ваши любезности! — А мне кажется, я нужен вам. Потому что я как никто другой вас понимаю. И не смейте повышать на меня голос! — Иначе, что?! Что вы сделаете? — Напомню вам о том, что сделали вы. — Я? Я ничего не... Я не понимаю... О чем вы? — Ваш отец. Мне кажется, вам есть что сказать. Ведь, как оказалось недавно, мы с вами Эвелин очень похожи. — Я не хочу о нём говорить, тем более, о его смерти, эта информация строго конфиденциальна. Только не говорите, что читали его дело, это незакон... — О, Стоун уже воспел мою гениальность как мог. Разве я похож на того, кто соблюдает закон, моя дорогая? Я получаю всегда все, что захочу. И его дело не стало исключением. — Вы не должны были. Я не могу. — Перестаньте, к чему этот фарс? Мы оба с вами прекрасно знаем, чем все закончится. Или вы думали, что я оставлю это просто так, без внимания? Эвелин, я знаю все ваши слабые места. Не пытайтесь меня перехитрить. Вы же знаете, не получится. По крайней мере, не сейчас... И так, я вас слушаю. — Хорошо, я расскажу... Мой отец был выдающимися специалистом в области психиатрии. Прежде, чем начать преподавать в университете, он работал на ФБР, в особом отделе криминалистики. У него была очень трудная работа, требующая времени и сил, и всегда, все было хорошо, пока не родилась я. Он был против моего рождения, и, как потом оказалось, не зря. Моя мать умерла при родах, потеряв слишком много крови, врачам удалось спасти лишь меня. От боли внутри у него что-то перемкнуло и папа возненавидел меня, ведь я чертовски сильно была похожа на маму. Каждый раз видя меня, он вспоминал её и говорил мне: «это ты, ты убила её». На людях он был прекрасным, заботливым и любящим отцом, героем, который воспитывает дочь в одиночку, но когда мы оставались наедине, начинался Ад… Он не любил меня, всегда много требовал и говорил, что я недостаточно хороша для работы психиатра, а я ведь пошла по его стопам только ради него. Он много пил, поднимал на меня руку и часто ругался. Несколько раз, он даже пытался изнасиловать меня, но количество алкоголя в его крови, всегда останавливало его. Как-то раз, вернувшись с работы поздно вечером, отец в очередной раз напился и увидев меня, поймал белую горячку, после чего начал меня душить. А потом… Эвелин прервалась на секунду, горько засмеявшись, стараясь сдерживать себя, чтобы не разрыдаться прямо сейчас. Опустив глаза в пол, ей удалось остановить слезы, после чего сделав глоток вина, она сильно сжала бокал в руке. Казалось, ещë пару мгновений и тот лопнет, разлетится вдребезги на мраморном полу — настолько ей было противно от своих прошлых воспоминаний. — Потом он, задыхаясь, схватился за сердце, падая назад, из-за чего, ему всё же пришлось отпустить меня. Я хотела рвануть за таблетками, но не успела, было поздно. Я смотрела, как он умирает, медленно сползая по стенке, не в силах помочь. На мои крики соседи вызвали скорую, а потом и полицию, которая зафиксировала сердечный приступ, вследствие несчастного случая. Я его предупреждала о том, что рано или поздно его сердце не выдержит, и я оказалась права. После нескольких месяцев походов к психологу, экспертиз, судов и объяснений, меня оправдали, ведь я была невиновна. Я долго не могла смириться с его смертью, но я не скучаю по нему и не жалею о том, что случилось. Женщина замолчала, пытаясь отвлечься от пожирающих её мозг мыслей, но вместе с тем, за все эти долгие годы боли и обиды на своего отца, которые она держала в себе, ей впервые стало легче. Профессор за всё время ни разу не перебил её, слушая с таким вниманием, как будто бы ему было не «всё равно». Да и сама мисс Девор, даже себе этого представить не могла: что будет вот так, сидеть напротив кумира своего отца и человека, тайно восхищающего её, у себя в гостиной, пить с ним вино и есть картошку фри, пока он будет с ней беседовать. Эвелин ему не верила, ни единому слову, поступку и действию, но очень хотела… Психиатр хорошо понимала, что Эггман здесь не ради неё, её разговоров, мыслей или чувств, он был здесь из-за компрометирующих фотографий, и мисс Девор осознала, что будучи охотником, умело расставляющим «капканы», сама угодила в его ловушку. Но она была готова поддаться азарту, вновь ему проиграть, ради этих чёртовых ощущений, ломающих её изнутри, но таких прекрасных... И если бы она решила умереть сегодняшним вечером, то непременно бы хотела чтобы только от его рук...***
Ursine Vulpine, Annaca — Wicked Game
— За прошлое, и за наше новое будущее, — сказав тост, Эвелин подняла бокал в воздух, едва с хрустальным звоном соприкоснувшись с бокалом профессора. И вновь её взгляд упал на кожаные перчатки мужчины, прямо как тогда, на их первой встрече, но в этот раз она решила не сдерживать собственный интерес. Женщина недоверчиво прищурилась. — Я заметила, что вы носите перчатки, почему? Чувствуете себя незащищённым? — Это лишь вопрос гигиены, — фыркнув, произнес Эггман, вопросительно пожимая плечами. Мужчина никогда не позволял себе коснуться чего-либо, не надев перчатки. В лаборатории все было автоматизировано, но даже там он требовал постоянно протирать поверхности и нередко занимался этим сам, брезгливо скривившись, потому что выполненная работа помощников казалась ему недостаточной, после чего выбрасывал одноразовые перчатки и около пяти минут тщательно мыл руки в уборной. — А мне кажется, вам просто противно дотрагиваться до чужих вещей. Или до людей… — А вы? Боитесь мужских прикосновений. — Нет, я… — Тогда… Не хотите потанцевать? — Эггман, снимая перчатки, самодовольно улыбнулся, подавая ей руку, словно они были на светском приеме. Единственное, в чем он был хорош помимо науки и злодеяний, и испытывал страсть как к кофе — это танцы. Ставки были слишком высоки, он решил отдаться собственным ощущениям, что в принципе не входило в его планы, но было нужно ей. Мужчина решил, что получит её доверие, во что бы то ему это не стало. Она приоткрыла рот, чтобы возразить на его странную просьбу, но слова моментально застряли у неё в горле. Эвелин охватило дикое любопытство. Её глаза пристально осмотрели его всего, оценивая, прежде чем встретиться с ним взглядом. Она была не уверена в своих силах, так как последний раз танцевала на балу в институте перед самой смертью отца, это был её первый и последний танец. Однако самодовольный вид профессора не позволил ей долго размышлять над ответом. Для него это был очень важный шаг, как и для неё, когда она вложила ему свою руку. Контраст ощущений притягивал и одновременно пугал. Его холодные пальцы вместе с её тёплыми. Его чуть шершавая ладонь с её мягкой. Это аккуратное прикосновение чужих рук, доставило ей лёгкий болезненный дискомфорт — она только сегодня с утра сняла бинты, и ещё раз обработала руки, после вчерашних порезов. Оба замерли, как только пересеклись взглядами, пропуская между собой искру: Эвелин, которая на секунду ощутила, что, кажется, перешла какую-то незримую границу, и Эггман, который позволил ей это сделать. Между ними всегда была тонкая грань. А теперь, кажется, только с одним его прикосновением к ней, она начала сыпаться, ломаться, а ее хрупкие осколки падали с перезвоном битого стекла. Прямо как её хрустальная ваза, разбитая вчера. И, кажется, Эвелин в ту ночь сломалась вместе с ней. — Вы истинный дьявол. Медленно поднявшись, она подошла к нему почти вплотную, горячим дыханием обжигая кожу на его шее, и ему показалось, что разряд тока прошелся по всему телу. Аккуратно перехватив её тонкую руку, он, притянув её за талию, обнял, ведя в самых центр комнаты. Женщина сразу же положила руку на его плечо. Он сделал шаг вперед, затем в бок и плавно повернулся, Эвелин повторяла за ним, изредка наступая босыми ногами на его лакированные туфли, но профессор, кажется, не замечал. Его движения были рассчитаны далеко вперед, что давало ему больше уверенности и преимущества. — Я знаю. Эвелин чувствовала, как по всему телу, а особенно по плечам и шее, пробежали мурашки. Рука профессора отчётливо чувствовалась через тонкую шелковую ткань пеньюара, как на оголенной спине. Женщина поражалась такой яркой реакции своего тела на прикосновение. Его прикосновение... С каждой пролетевшей минутой они просто растворялись друг в друге, в этом танце, сладкой и такой приятной для них обоих, тишине, успокаивающей их тревожные души. Весь спектр чувств, пронзивший их, кружил голову и опьянял. В последний момент профессор закружил её, вновь притягивая к себе опасно близко, нарушая все личные границы. Мужчина замер, забыв, как дышать. И ещё пару секунд безмолвно наблюдал за ней. Он не знал, что ему делать с ней. Ему хотелось делать с ней всё, о чём он прежде даже не задумывался. Убийца. Садист. Психопат. Она сглотнула от сильного желания поцеловать его сейчас же, а потом сглотнула еще раз — от удивления, что ей это вообще пришло в голову. Всё было так неправильно, но губы цвета спелой вишни потянулись навстречу губам мужчины, но они вовремя вдвоем прервались... — Excellent, — довольно отметил на французском мужчина, коснувшись её кисти руки своими губами, оставив легкий поцелуй. На фарфоровой коже женщины моментально проступил нежный румянец. Эвелин грустно улыбнулась, сделав, как и положено, реверанс. — Mersi.***
Maribou State feat. Holly Walker — Tongue (slow)
— Вы когда-нибудь любили? — вдруг спросила мисс Девор, как только они спустя пару минут отпрянули друг от друга. Она достала мундштук с сигаретой, после чего профессор, взяв зажигалку со стеклянного столика, помог ей прикурить. Их руки вновь соприкоснулись. Эти неизбежные моменты прикосновений друг к другу волновали их обоих сильнее, чем раньше, но оба держали дистанцию, наслаждаясь игрой, запоминая в деталях каждое касание. Эггман не выносил аромат сигарет, особенно дешёвых, которые курили почти все его коллеги, втайне бегающие за стены здания. Его начинало тошнить от противного запаха исходившего от всего тела, особенно рук и вещей. Но, как не странно, рядом с Эвелин, он такого «состояния» не ощущал. И дело было совсем не в дорогом табаке... — Нет, а вы? — слово «любовь» казалось профессору каким-то больным, ущербным. Казалось, что любить способны только обычные люди, но он и Эвелин явно не относились к таким. — Моя жизнь совершенно пуста. И лучше ей такой оставаться, потому что если появится в ней хоть капля страсти, следом наступит и боль, — разочарованно заметила женщина, затянувшись. Она немного запрокинула голову, выпустив кольцо дыма в воздух, наблюдая, как за окном вечерний туман накрывал сад. С каждой затяжкой она расслаблялась... Энтони, Эггман, её отец. Мысли приходили в порядок, а точнее, уже не так шумели, покрываясь плотным седым дымом. Как жаль, что она не могла выдохнуть их из своей головы так же легко. Она не сдержала обещания данного самой себе: не подпускать ни одного мужчину близко. Ощущение смутной тревоги, всегда фоном присутствовавшее в её мыслях, было утомительно настолько, что хотелось вырваться, освободиться, вернуться в мир, где нет страха, где есть спокойствие и защита, но Эггман ей не позволял. — Вы как бриллиант в море стекла — одиноки, потому что уникальны, — его необычный комплимент заинтересовал её. От Эвелин не укрылась его попытка сменить тон беседы, но сегодня ей не хотелось возвращать диалог в привычное русло, ей было любопытно наблюдать, как он действует, и анализировать свои реакции. Мысль о том, что профессор соблазняет её, была притягательной, и одновременно пугающей, снова и снова, эти эмоции оказывались плотно связаны между собой. Но когда Эггман подошёл к ней со спины, так, что она могла чувствовать его дыхание и сердцебиение, ей стало неуютно, и как-то не по себе. — Я одинока, как и вы. Но вы опасны для меня, — она попробовала отстраниться, неловко дернувшись, однако мужчина не выпустил её, продолжая держать. Мисс Девор нервно затряслась, чувствуя, как страх парализовал всё тело. Она ведь совсем не знала, что от него можно было ожидать. Доктор был для неё как волк в овечьей шкуре, женщина не была до конца уверена в нем. Хотя не сомневалась в мотивации Эггмана, читая в его глазах интерес – единственное переживание, на которое он, кажется, был способен, но что он хотел открыть в ней? Склонность к подчинению? Зависимость от выбросов адреналина? Какие желания, какие темные тайны он собирался вытащить из её подсознания, нагнетая, усиливая и объединяя чувство сексуального напряжения и инстинктивный, животный страх? — Жаль, что вам так думаете, — наигранно-обиженно вздохнул Эггман, дернув плечами. Профессора забавлял её страх, и то, как возбуждение смешивается с ним. Он давно подозревал о её склонности к подчинению, и сейчас все больше убеждался в своей правоте. Пожалуй, в этом не было патологии, но её можно было бы развить, дать расцвести настоящей Эвелин, заставить её принять и полюбить себя, свою индивидуальность. — Я вижу достаточно, чтобы понять вас настоящего. И вы мне нравитесь, — она развернулась к нему, как только он отпустил её, но не отошла. Мысленно позволив себе остаться. Ведь каждый раз, когда между ними возникал новый секрет, появлялось и новое доверие, она подпускала его все ближе, неосмотрительно поддаваясь на провокации и пропуская манипуляции. Как и сейчас. — И вы, кажется, мне тоже, — пусть он ненавидел физический контакт, сейчас же, хотел почувствовать его вместе с ней. Эггман придвинулся к Эвелин ещё на пару миллиметров, следя за её реакцией. Как мужчина и ожидал, мисс Девор была поражена. Между тем, он сам открылся перед ней гораздо сильнее, чем планировал, это отчасти была вина Стоуна. После произошедшего с ним, Эггман впервые подумал о том, что времени может быть немного и такой красивый эксперимент оборвался бы на полпути. Профессор глядел в зелено-голубые глаза напротив, наслаждаясь моментом, как женщина утопала в нем: его карих глазах, пока он тонул сам в ней. Как она проникала в самые потаённые уголки его темной души, чувствуя все то, что чувствует он сам. — Я знаю, мои вкусы довольно специфичны... — тихо произнесла мисс Девор, игриво осматривая его снизу вверх, намекая на него самого. Эггман собрал в себе всё злодейское, пугающее и гениальное — этот коктейль эмоций притягивал её к нему, не давая шанса отступить. Холодный. Манипулятивный. Жесткий. Женщина аккуратно коснулась, кончиками пальцев его губ, задевая ногтями шелковистые усы, пытаясь «так» остановить. Это было последней преградой между ними. У неё было только два выбора: сейчас, находясь в его руках, она могла умолять его остановиться, приводя бесконечное множество логических доводов или же могла предпочти извечную женскую хитрость и пообещать ему безграничную власть над собой, позволив ему сделать первый шаг. — Ваш вкус безупречен, — усмехнувшись, последнее, что Эггман прошептал ей в самые губы, убирая её руку, прежде чем поцеловать... Утверждая новые границы допустимого, позволив поцелуй, она разрешила вторжение в свое личное пространство, и он не собирался давать ей возможности к отступлению. Он целовал её так, чтобы она ощутила его власть, чтобы поняла, что её жизнь теперь зависит от взаимодействия с ним. Его руки фиксировали её, она не могла отстраниться, ей оставалось только отвечать на поцелуй до тех пор, пока желание близости не стало сильнее страха. Профессор не давал ей никакой свободы, с ноткой жестокости, но по-прежнему аккуратно, держа её. Сейчас Эвелин хотела забыть все жуткое, что знала о нем, и все, о чем догадывалась, и полностью принадлежать ему. Но сам мужчина не хотел, чтобы она забывала, он хотел, чтобы она стремилась к нему осознанно, чтобы видела его и принимала, как равного себе.***
Safari Riot, Old Man Saxon — I Will Carry You
Их поцелуй длился недолго, но Эвелин показалось, что прошла целая вечность. Как только они закончили, Эггман отпустил еë, чтобы она, как и он, смогла перевести дыхание, и только благодаря крепкой руке, покоящейся на её талии, женщина смогла удержаться на ногах, чтобы не упасть. Его другая рука, настойчиво поглаживая через французскую ткань, прошлась по спине, лопаткам, остановившись на плече. Мисс Девор, испугавшись, невольно подалась назад, оголив нежный участок кожи, где на предплечье виднелся большой шрам, а затем моментально поправила накидку. — Нет, не трогайте… Прошу…. Я омерзительна, я не хочу, чтобы вы… — зло прошипела она, выставив руки вперёд, чтобы он не приближался больше. — Я обещаю, что не причиню вам вреда, — мужчина перехватил её руки на полпути к своему лицу, не до конца понимая, что могла прятать под одеждой психиатр, такого, что могло бы его напугать. — Просто поверьте мне... Она содрогнулась от мысли о том, куда может привести её эта связь, Эггман по-прежнему пугал её, и меньше всего на свете она хотела бы знать остальные его тайны, тем более открываться ему самой. Но она хотела его прикосновений, хотела каждый раз, когда они виделись. Это влечение делало её уязвимой и давало ему возможность для манипуляции. Оба носили маски, но их истинная природа привлекала их друг к другу, обещая нечто опасное и завораживающее, риск для обоих, но и удовольствие откровенности. — Я покажу… — она обречено выдохнула и сдалась. Это было слишком, даже для неё, ведь только Кейт знала, что скрывает это черное кружево и прекрасно понимала, за что Эвелин так ненавидела свое тело. Тонкий шелк пеньюара соскользнул с плеч женщины, и по её спине побежали мурашки. В спальне было прохладно, ещё утром, она забыла закрыть окно. Шрамы. Все её тело было изуродовано. Она почувствовала, как профессор тихо и медленно подошёл к ней. Ей было противно стоять, вот так, в одном белье, с обнаженной грудью, пока её рассматривали, как игрушку, но Эггман делал это с такой аккуратностью коллекционера, что она смогла сдержаться, чтобы не нахамить ему. Мисс Девор сразу отметила, как он пару секунд любовался ею, все же изначальный мужской инстинкт, инстинкт обладания, был в нем достаточно силен, чтобы иногда брать верх над его настоящей личностью. — Откуда они? — спросил он, поочередно коснувшись маленьких рубцов, разбросанных по спине и плечам, заставив Эвелин вздрогнуть. — Отец тушил об меня сигареты за плохое поведение. — мистер Девор слишком много курил, и каждый раз, когда это происходило, он оставлял след на её теле. Она чувствовала, как Эггман легко касался её спины кончиками пальцев, словно писал иероглифы, каждое его прикосновение отзывалось волной желания в её теле, но и волной страха в её разуме. Женщина перешла черту, и теперь их связь никогда не станет прежней, никогда не станет безопасной. Эвелин закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти, чтобы изгнать из головы лишние мысли, все было уже решено. — А это? — он провел по длинному шраму вдоль спины. — Толкнул на зеркало, когда я опоздала домой, — она ненавидела их коридор дома, а особенно огромное двухметровое зеркало, которое после их ссоры треснуло, и папа тогда заставил её собирать осколки, из-за которых она изрезала себе все руки. Эггман не торопился, он видел, как расслабляются её мышцы, словно оцепенение отпускает её. Он слушал дыхание, чувствовал пульс, настраивал её тело, как настраивал бы музыкальный инструмент, сознательно избегая слишком сильных прикосновений, словно не хотел напугать её. Удивительно было то, как она одновременно стремилась к нему и от него, какие эмоции наполняли её. Мужчина почувствовал нечто, напоминающее зависть и восхищение одновременно, и это вызвало отклик в его теле. Каждое прикосновение граничило наслаждением, почти болезненным, он запоминал чувство обладания до мельчайших подробностей: аромат её духов, текстуру волос, гладкость кожи и то, как дрожат её ресницы, когда Эвелин взволнована. Профессор пожалел, что не может отбросить мысли так, как это делала она, но сейчас он был максимально близок к этому. Его пленило её эстетическое совершенство: тонкие ключицы, округлая грудь и выступающие подвздошные кости, гибкая и разгоряченная, она была особенно красива для него, только вот он никак не хотел признаваться себе в этом. Он ничего особо не понимал в искусстве, но Эвелин была рождена словно для кисти художника... Эггман уже не спрашивал вслух, просто указывал на то, что видит. Ему попалось множество глубоких царапин на ногах, нанесенных в хаотичном порядке, которые не были похожи на селфхарм, но выглядели не менее ужасно. — Острая металлическая пряжка на ремне. Я тогда не сдала зачёт в институте, — Отец часто в детстве порол её, с возрастом, он стал бить куда попадет, будь это ноги или руки, ему было все равно. Она не обратила внимания на то, что мужчина перед ней, кажется, почти перестал дышать. Она ловила каждое его прикосновение, пока Эггман склонился чуть ближе к ней, жадно рассматривая её тело. И тут же сама чуть поддалась вперед, позволяя ему разглядеть в деталях её кривые шрамы, которые уродовали её всю. Внутренне молясь, чтобы он не останавливался, не переставая их гладить, потому что ничего приятнее она до этого не чувствовала. Эггман знал, что женщина не оттолкнет его и ничего не скажет. Ему действительно сейчас было позволено многое, да и потом, на их первой встрече она сама прощупывала грани своей вседозволенности. Однако всегда знала, куда заходить не стоит. А теперь, вероятно, когда все рухнуло, он может себе позволить больше. Куда больше... Мисс Девор медленно облизнула пересохшие губы, чуть наклоняя голову в бок, когда Эггман прошелся влажными губами по её шрамам. Это было не всё, лишь малая часть всего, но он решил остановиться, не хотел причинять ей боль своими рассуждениями, однако у него не получилось. — Я, кажется, начал понимать. Вот, откуда у вас страх прикосновений. Ваша работа связана с тем, чтобы наказывать взрослых мужчин, испытывая ненормальное наслаждение от унижения старших. Но не потому что это приносит удовольствие, а потому что вы так мстите за отца? За то, что так и не смогли дать ему отпор. И до сих пор чувствуете себя той слабой маленькой девочкой, которая так и не смогла спастись… — Довольно! — крикнула Эвелин, громко перебив его, не желая дальше слушать его неприятные слова. Она рванула в ванну, задыхаясь от подступающих слез и комка боли, неожиданно вставшего в горле. Эггман был прав, только женщина не хотела, чтобы он смотрел на неё и видел такой беспомощной, особенно рядом с собой. Ей было противно от горького привкуса правды у себя во рту. От его правды. Долгие годы она пряталась от этого, настигающего её, во всех смыслах, осознания своей слабости. А теперь её вновь «вывернули наизнанку» заставив посмотреть на то, кем является настоящая Эвелин Девор. Жалкой… С грохотом за ней закрылась дверь ванну, и Эггман сразу понял, что не может это так оставить, ему нужно было действовать.***
Мужчина не привык осторожно открывать двери, даже в свой кабинет, потому что обычно выносил их ногой вперед, не желая прикасаться к ручке, но сегодняшний случай был особенным. Как и она для него. Профессор тихо приоткрыл дверь, аккуратно заглядывая в ванну, наблюдая за плачущей мисс Девор. Эвелин рыдала, трясясь в истерике, содрогаясь всем телом, лежа в ванной, наполненной горячей водой. Пар стоял во всей комнате. Женщина неистово терла губкой кожу, почти до царапин, оставляя красные следы, как будто пыталась так смыть его прикосновения, которые сейчас стали ей омерзительны, как и он сам. — Вы наблюдали или принимали участие в смерти отца? — спросил Эггман, посмотрев за ней ещё пару секунд, после чего прошелся вокруг ванны и уселся позади неё, привлекая внимание. Женщина сделала вид, что не заметила его присутствия, закрыв глаза, параллельно вытирая слезы. Подумав минуту, она всё же решила удостоить его ответа. — Наблюдала. — Нет, вы принимали участие. Вы знали, как бы он поступил на вашем месте, случись с вами такое? Просчитывали свои мысли? Контр-доводы, разумные объяснения? Ожидали этого? Я предпочту честный ответ, — Профессор ухмыльнулся про себя, наслаждаясь её обиженным видом, однако остался рядом. Мужчина закатал черные рукава рубашки, опуская руки в воду, мягко касаясь плеч Эвелин. В этот момент он, будто случайно, прикоснулся к её волосам, и она не отстранилась. Мисс Девор недовольно дернулась, но промолчала, следя за его дальнейшими действиями. Он взял её шампунь, с запахом лаванды, растирая его между ладоней, превращая в пену, а затем нанёс на влажные волосы женщины, подушечками пальцев глубоко касаясь кожи головы, массируя, зарываясь, чуть оттягивая на себя. Его чувственные, нежные руки... Но она прекрасно знала их силу. Малейшая прихоть, и эти руки могли сломать кости ее черепа с той же легкостью, с какой он сжимал её руку, во время танца. «Эвелин, ты играешь с самой смертью...», — подумала она про себя, закусывая губу, не ответив ему, и, закрыв глаза, медленно погрузилась в воду с головой, проскользив вниз, задерживая дыхание до тех пор, пока легкие не начало жечь. Вдруг её охватил животный страх понимания, что она также тонет в сущности самого Эггмана... Профессор мог в любую минуту, схватить её за шею, сомкнуть пальцы, и утопить в её же собственном доме. Или убить, когда она осталась одна, отравить, да всё, что угодно, в этом ему равных не было. Она была беззащитна, но мужчина упорно, раз за разом, упускал все возможности. Он был там, наверху, сидел рядом с ней, и просто смотрел на неё, ничего не делая. — Да, — вынырнув, коротко ему ответила Эвелин, не желая объясняться. Она, поднявшись из ванны, стоя в воде, ждала, когда Эггман подаст ей полотенце, пока остатки белой пушистой пены медленно стекали по её горячему телу. — Значит, вы принимали участие. Вы хотели его смерти. Что же вы натворили, мисс Девор, — сделал заключение мужчина, осуждающе покачав головой, не сводя с нее глаз. Эвелин в ужасе прикрыла рот рукой, другой хватаясь за голову. Эггман молча наблюдал за ней, наслаждаясь зрелищем: как расширились её зрачки, участилось дыхание, как она вся онемела в приступе паники. Он окончательно сломал её, получив признание. Ему больше ничего не было нужно, кроме этого. Но вместе с этим он гордился ей и был восхищен. — Я убила его. Я верила, в то, что это была случайность, и в какой-то степени это было так, но это было убийство. Он заслужил этого. — прошептала женщина, подняв на него свой больной взгляд, вновь полный слез и не выражающий ничего, кроме отчаянья. Всё стены лжи и глупых оправданий внутри нее, построенные за годы, рухнули как карточный домик. — Я знаю, я хотел услышать это от вас, — Эггман довольно улыбнулся, накручивая тонкий ус на палец. Ему показалось, что она произнесла одними губами: «простите», прежде чем в ту же секунду, цепко ухватившись за его галстук, и намотав его на руку, притянула к себе. Эггман даже не успел среагировать, уронив полотенце, ему с трудом удалось удержать равновесие, чтобы не свалиться в воду вместе с ней. Эвелин буквально впилась в его губы властным, но совершенно бесстрастным поцелуем, кусая, оттянув нижнюю губу, чувствуя на языке вкус собственных слез и металлический привкус крови профессора. Она крепко вплела пальцы в его идеально уложенные волосы, не выпуская его… Скулы, нос, линия челюсти, шея, она не хотела оставлять ни единый миллиметр его тела без своего внимания. Ей как будто бы сейчас хотелось убедиться, что он принадлежит ей, и только ей. А затем резко наступило осознание. Она, в крупной дрожи, вцепилась ногтями в ткань его рубашки, намереваясь разорвать её окончательно: тянула на себя, царапая ногтями, хваталась зубами, дико, только бы поскорее оголить его кожу. Пуговицы от «Armani» с треском полетели на пол, рассыпавшись. Руки тряслись, не слушаясь, а слезы продолжали капать, стекая по бледному лицу. Она совсем не контролировала себя. Эггман даже не сопротивлялся, видя, что ей сейчас было это нужно. Он ждал, чувствуя, как её теплые пальцы блуждают по его холодному телу: груди, животу, рёбрам. Эвелин боялась. Боялась, что он сейчас её оставит, тогда, когда она открылась ему. Женщина старалась запомнить в самых мельчайших подробностях его всего, особенно его запах, прежде, чем он уйдет. Но профессор не уходил, лишь пылко отвечал на агрессивные укусы. «В минуту опасности, между жизнью и смертью, человек всегда обращается к тому, во что действительно верит. Люди читают молитвы, звонят в полицию, пытаются бороться самостоятельно или впадают в ступор, будучи не в силах отыскать истину в себе». Эвелин видела его, уже дважды, а значит это нельзя назвать случайностью. Она верила в него, каким-то неведомым инстинктом понимала, что он, способный её уничтожить, в то же время является единственным, кто может её защитить. Но женщина лишь догадывалась о том, кем он был по своей природе, инстинктивно чувствуя в нем хищника, но сейчас она больше не хотела останавливаться. Сам мужчина пытался ответить себе на непростые вопросы, мучившие его в последние дни. А из-за их сегодняшнего взаимодействия, он всерьез задумался о том, что не боялся ли он потерять Эвелин или просто считал, что она принадлежит ему, и никто другой не вправе лишить её жизни, чувствовал ли к ней что-либо, кроме интереса экспериментатора? Как далеко она была готова зайти ради него? Насколько близко он готов был её подпустить к себе? И как собирался завершить их взаимодействие, планировал ли оставить её в живых? Впервые в голове доктора не было четкого плана действий, сформировавшегося решения, ведь эта женщина сводила с ума. Доводила до отчаяния. До беспомощности. До бешеного стука в груди. До самого незнакомого ему состояния. Это была их химия...