Запрещающие знаки

В тот вечер, который она потратила на профессорские гости, впервые внутри зазвенела какая-то беспокойная нервная дрожь. Необъяснимая и очень требовательная, она то затихала, то начинала колотиться и жить с новой силой, и от этого становилось почти невозможно заснуть. Несмотря на хмурое небо и лужи, сперва Женька с удовольствием прогулялась по городу, благополучно перебравшись через размокшую строительную площадку. До чего же это приятно оказывается, просто идти куда-то (без всяких безумных приготовлений!), сунув руки в карманы, в привычной своей одежде, когда ничего не жмет, не зудит назойливо и не стесняет движений! Профессорская квартира впрочем снова ошеломила ее с порога. Когда дверь открылась, вместо всплеска темных волос, бабочкиных крыльев и луны за облаками, на Женьку уставился тот самый тонконогий усатый хлыщ, который приложил ее носом об крышу ее же такси. Стоял себе и жевал виноград, обрывая прозрачные ягоды с кисти. В первую минуту лицо все еще подклеенное пластырем по скуле у него поплыло, но сразу уже и усы завозились над верхней губой, изображая улыбку. - Вон что, - сказал он, - здрасте! Виноградику? - и пихнул ягодку к самым ее губам. Женя с трудом подавила желание схватить за запястье и вывернуть эту руку, так чтобы его хорошенько пригнуло к земле. Вместо этого она отвела чужую ладонь от своего лица и вежливо процедила: - Добрый вечер. Вообще-то это был хороший момент, чтобы сразу уйти, самый правильный, но она уже его упустила. - Кто там, Дима? - Сувенир в коллекцию! В коридор выглянула Ада. Она снова была в длинном черном платье, только обнаженные бледные руки будто светились изнутри. - Хорошо, что вы пришли, - сказала она. Подошла, коснулась мягко таким обыденным, очень женским движением, которое за собой оставляет порядок во всем, и добавила тише: - Я ждала вас, - казалось, эти три слова были запечатаны в конверт и имели конкретного адресата, казалось, больше никто не мог их услышать. - Входите. И Женька вошла. В комнате за столом сидели еще двое - молодые мужчины, и перед ними была разложена шахматная доска, расставлены фигуры. На столе в беспорядке теснились бутылки, фрукты в вазе и без, коробка шоколадных конфет и книги стопками, пышный букет тюльпанов ронял лепестки на скатерть. Тихонько о своем бубнило радио. - Знакомьтесь, - объявила Аделаида. - Это Стас, аспирант кафедры фольклористики. Борис, внештатный корреспондент областной многотиражки. - Стас, подавшись к столу, не отрываясь сквозь толстые очки смотрел на шахматную доску, Борис, напротив, откинувшись на стуле, смолил папиросу. Они пили коньяк - рядом стояли рюмки и замусоренная хрустальная пепельница. - А это... А ведь я не знаю, как вас зовут... Та самая Валькирия, ну, допустим, Христ , которая одним ударом снесла Дмитрию голову. - Здравствуйте, Валькирия, - сказал Борис и, зажав папироску в зубах, потянулся через стол. - Женя, - сказала Женя и пожала ему руку. Стас тоже сунул ладонь, через плечо, не глядя. - Признаться, я бы состряпал из вашего побоища фельетон, но никак не могу выбрать - о сфере обслуживания, современных нравах или единстве и борьбе общественного и частного писать. Столько возможностей, а я всего один, - Борис развел руками, густо дымя над столом папиросой. - Возьмись сразу за роман, - буркнул Липовецкий. - Я надиктую тебе фабулу, - он подошел к столу и что-то плеснул себе в стакан. - Только если ты надиктуешь мои анкетные данные, как молодого перспективного автора, секретарю отдела пропаганды и агитации, или где там теперь культуру курируют. Оценив расположение фигур на доске - шахматная партия только началась - Женька спросила: - Защита Нимцовича? По ленинградской системе? - Вы разбираетесь в шахматах? - Стас поглядел на нее и отодвинул стул у доски, как раз между соперниками, приглашая присесть. - Не особенно. Раньше играла с отцом. Он любил шахматные задачи. - Вы разбираетесь в защите, - шепнула Ада из-за спины, наклонившись к ней, и тут же исчезла, только рукой провела по плечу опять будто невзначай. Так волна набегает на берег, чтобы сейчас же хлынуть обратно. Она устроилась в кресле с бокалом вина, подтянула к себе колени, так что Женьке сверкнула прямо в глаза тоненькая полоска худой щиколотки из-под платья. Женя тогда подумала, что Аделаида очень красивая, привлекательная девушка, ей, должно быть, приятно мужское внимание... но что она сама, Женька, тогда теперь делает здесь?.. - Ну, что, - громко объявил Липовецкий, перебирая бутылки на столе и поглядывая на Женю, - по рюмашке за знакомство, так сказать! - Я не пью, а с вами мы уже познакомились, было дело. - Тогда сигарету? Что и не курите? Вам трудно угодить. Тогда остается последнее из триады удовольствий. - Дмитрий, не разгоняйся, - посоветовал Стас, педантично записывая в блокноте сделанный ход. - Беседа, друзья мои! Беседа! - воскликнул он, картинно воздевая руки к потолку, и, пройдясь по комнате со стаканом в руке, остановился возле кресла, в котором сидела Ада, облокотился о спинку, склонившись к ней. - А вы что подумали?! И она сразу встала, незаметно перенаправив беседу: - Может быть, чаю? Я совсем забыла про чайник, - не глядя, вложила ему свой бокал в руку, - Женя, помогите мне, - и так же, не глядя, вышла из комнаты, привычно уверенная, что все происходит по ее слову. Эмалированный чайник на плите действительно плевался паром, позвякивая крышкой. Аделаида сразу потянулась к ней, но сейчас же выронила, когда горячий пар лизнул ее запястье. - Ай, черт! - Осторожно! - С обиженным воплем крышка покатилась по полу. - Из меня плохая хозяйка, - сказала Ада и улыбнулась. - Из меня тоже, но я не хватаюсь за кипящий чайник. - А за что вы хватаетесь? - только теперь со всей отчетливостью Женька осознала, что держит Аду за руку, и отступила. - Да, - негромко добавила Аделаида, - я могу быть опаснее кипятка. Достаньте поднос, вот там, на шкафу. Пока она заваривала чай, Женька хмуро стояла в стороне и вдруг неожиданно для себя спросила: - Почему вы его пригласили? Ада внимательно посмотрела на нее, склонив голову, и этот взгляд был похож на булавочный укол. - А, Диму, - протянула она и снова отвернулась к подносу с чайной посудой. - Мы знакомы с детства. И потом Липовецкий - он как таракан, от него невозможно избавиться. Уж лучше держать на виду и вовремя подсыпать в еду порцию яду. - Похож, - мрачно заметила Женя, хотя говорить этого, конечно, тоже не следовало. Но Ада рассмеялась: - Ну, не сердитесь, Женя, рядом с вами он мне не страшен! - и снова коснулась - обыденно и просто - будто отвороты у пиджака поправляла. Когда они вернулись в комнату, Женька оставила на столе тяжелый поднос и, чтобы унять незнакомое волнение, закипающее внутри, стала перебирать сложенные здесь книги. В основном это были научные труды, сборники статей со штампом научной библиотеки. - Ну, - спросил Липовецкий, заметив, что она листает книжку взятую со стола, - и что вы думаете о концепции Леви-Стросса? - Ничего. - Ну как же, любой современный, образованный человек должен... - Я считаю, образованный человек не должен намеренно унижать другого человека, чтобы не унизиться самому. - Я бы сказал - это "шах", - усмехнулся Стас, но из-за букета было не разглядеть ситуацию на доске. - А как же "вставай проклятьем заклейменный..."? - вдруг вставил со своего места Борис, размахивая папироской, зажатой худыми длинными пальцами в крупную крапинку от табака и чернил, - Другими словами, унижение есть своего рода движущая сила. - У вас какое-то нездоровое понятие о жизни. Вывернутое что ли, - сказала Женя. - Извращенное, - добавил Стас. - Некоторые люди получают от этого удовольствие. Твой ход. Борис затянулся, не думая, передвинул фигуры: - И вам не хотелось бы, так сказать, пре-образоваться? Вырасти над собой? - Во что? В вас? - Я уже сказал, я такой один. - По крайней мере, я приношу пользу людям, насколько это в моих силах. А вы кому? - А я не собака, чтобы что-то кому-то приносить - тапочки, газету, пользу. - Вы не выглядите счастливыми. И кажется, совершенно не представляете, что для этого нужно. Человек от безделья глохнет и слепнет. Расчеловечивается. - У декадентства пикантный привкус. Когда кладешь в чай слишком много сахара, перестаешь замечать вкус чая, - снова заметил Стас, подливая себе заварки покрепче. - Хороший чай должен быть горьким. Как лекарство. - А я вот интересуюсь, извините, в чем же оно заключается? Ну, знаете, счастье, - встрял Липовецкий, он подошел к столу, развел руки в стороны, как бы заключив в этом пространстве искомое счастье, чтобы можно было его рассмотреть и потрогать, - Уверены, что все хотят диктатуры пролетариата? - Знаете, говоря на понятном вам языке, - ответила Женька, и Борис фыркнул, - я хочу, чтобы мама была здорова, чтобы Наташка росла и училась в спокойное, мирное время... - Вы ничего не хотите для себя. А как же любовь, Женечка? - спросила Аделаида, она снова устроилась в кресле - вздернутый подбородок, белые руки, волосы рассыпаны по плечам - и Женька выдержала ее взгляд. - А это все для меня. - Да-да, альтруистическая доктрина Конта есть основа социалистического общества. Скучно. - Действительно, по-вашему жить должно быть довольно скучно, я бы соскучилась, - Женя поднялась. - Мне, пожалуй, пора.