Запрещающие знаки

На дачу поехали, когда Наташка вернулась из своего лагеря - загоревшая и веселая - оставлять маму одну было не с руки. Близился сентябрь, и природа торопилась прожить в полную силу эти последние теплые дни. По ночам уже становилось прохладно, вдруг порыжелый лист упадал на землю, травы на лугах выгорели, подсохли, лишившись летних красок и силы. Вечер выдался серебряно-серый, почти прозрачный, колеса сминали и волокли кудель будущего тумана, клочья облаков опускались все ниже к земле. Аделаида хоть и села по-обыкновению впереди, в дороге все больше молчала, открывая рот лишь затем, чтобы указать поворот. Посматривая на нее в такие моменты, Женька подметила бледность пальцев плотно сцепленных на коленях и короткие проблески колечка, которое она непрерывно вращала, вращала не переставая. Захотелось даже взять эту ее беспокойную руку, сжать в своей, чтобы успокоилась. С основной дороги съехали сразу за нарядной пригородной остановкой "Турбаза "Энергетик"", украшенной мозаичным панно с изображением рабочих в комбинезонах и касках на фоне уходяшей вдаль линии электропередач. По отсыпанной гравием грунтовке через светлую сосновую рощицу добрались до садового товарищества "Лесная Новь", и, прокатившись, мимо крашеных заборчиков остановились в конце неширокой улицы у кирпичного дома с деревянной надстройкой. Дачный участок у профессора, само собой, не облагороженный, никакого тебе огорода. Картошку он уж точно не выращивает. Несколько старых березок (вокруг стволов прилажены скамейки), спутанные клубки разросшейся смородины и пара яблоневых деревьев, больших и сильных, склонивших к земле тяжелые от плодов ветки. Они с готовностью принимают Аделаиду в свои объятия, ложатся на плечи. - Это самые вкусные яблоки из всех, что я пробовала, - сорвав налитый сибирским летом плод, Ада вдохнула упоительный яблочный запах. - Папа сделал прививку на дичку, когда я была еще маленькая. И в первые годы яблоко всегда было только одно... Держите, - сказала она и вложила несколько штук Женьке в ладони, - Непременно попробуйте. На крыльце Ада долго возилась с ключами, чертыхаясь про себя, наконец, отперла тяжелую крашеную олифой дверь, и в первое мгновение с полутемной веранды пахнуло холодом - здесь довольно давно никто не бывал. От входа наверх уходила лестница, но они сразу прошли под ней в кухню. Здесь в углу была сложена большая беленая печь (в дом, конечно, проведено электричество и готовят тут - если готовят - на плитке), массивный стол и резные деревянные лавки с удобной спинкой - посередине. - Садитесь, - предложила Ада, - попробуйте яблоки. - А я угощу вас кофе, - добавила она, извлекая уже знакомый термос из портфеля, который прихватила из машины. - А еще у меня есть французский коньяк. Настоящий. Вы такого не пробовали. - Я за рулем. Да и вообще не пью, так что никакого не попробую, - Женька сложила яблоки на стол, и они раскатились, глухо приятно постукивая. Вытащив из кармана перочинный ножик, она располовинила одно из них, и на бархатистой сахарной поверхности вскипела пенка душистого сока. - О. Что ж. А я добавлю себе в кофе, - отвернувшись как-то особенно поспешно, она пошарила в шкафчике в поисках чашек. Упустила одну: "Как всегда! Ничего! Я сама", - рассмеялась, все так же беспокойно как в дороге вращая кольцо вокруг пальца. Наконец, кофе был разлит, Аделаида плеснула коньяк, - дохнуло терпким, древесным ароматом, - села и придвинулась ближе. Как иголка стежки во время шитья, волоча за собой нить торопливых и мелких движений, через ткань некоего дела, которое ей необходимо было скрепить, чтобы оно, наконец, себя обозначило. Женька не спеша отрезала кусочки от яблока и ела с ножа, стараясь не отвлекаться на эту непривычную, несвойственную ей нервозность, которая понемногу передавалась и ей. В доме стояла оглушительная тишина. - Как прошла ваша практика? - спросила она, чтобы отвлечься, с некоторой долей насмешки ожидая, что Ада начнет жаловаться на трудности походной жизни. Но Аделаида неожиданно легко принялась говорить: - О, это было очень интересно. Мы обнаружили в шорских сказаниях мотив, который встречается у Пушкина, - она отпила кофе и в увлечении совсем развернулась к Женьке. - Арина Родионовна была родом из Копорья, а это на другом конце страны! Помните "родила царица в ночь, не то сына, не то дочь..."? Так вот у шорцев точно так же завистливые сестры подменяют младенцев щенком и котенком, и разгневанный муж ослепляет жену, а в некоторых случаях ломает ей правую руку и ногу. Забавно, что щенка он сначала принимает хорошо - я охотник, в хозяйстве сгодится! - Это сказки такие?! - А вы думали, сказки - это нечто милое и приятное? - воскликнула Ада, и Женька отметила, напряжение в ее голосе исчезло. - Не знаете, чем заканчивается, например, оригинальная Золушка? Или о чем Красная Шапочка на самом деле? - По-моему, мне лучше не знать, - Женя отрезала кусочек яблока, предложила. Но вместо того, чтобы взять его в руку, Аделаида наклонилась и забрала губами прямо с ножа. На долю секунды язык ее, нежный безмерно, коснулся кожи, и Женька вздрогнула, в глазах потемнело. - Думаете, неведение вас спасет? - спросила Ада тихо. Она промолчала и усилием воли заставила себя сосредоточиться на яблоке - смотреть только на белый сияющий срез, удерживать себя в пределах этого круга. Расщепленная рукоять ножа, пластмассовыми боками, куда обычно прячется лезвие, до боли впилась в ладонь, но, привычным движением, делая срез, она по-прежнему ощущала живое, слишком живое прикосновение. Аделаида вздохнула: - А знаете, у всех народов в сказках непременно присутствует жертвоприношение. Богам или силам природы, - продолжала она рассказывать где-то совсем близко, так близко, что жар ее присутствия нельзя было игнорировать. - Например, чудовище, змей или дракон, требует на съедение девушек. А как элемент жертвоприношения встречается мотив «Отдай то, чего дома не знаешь»... Вот теперь все правильно, бесшабашно весело подумала Женька, Аделаида спокойно болтает, зато сама она, как обычно, ни с того, ни с сего снова буквально сходит с ума! Чтобы не расхохотаться от этой мысли, она поднесла кусочек яблока ко рту на лезвии ножа... И в следующую секунду сказочная речь надломилась и, вырвавшийся из-под нее торопливый, сбивчивый шепот обжег Женьке губы: - Отдай мне то, чего в себе не знаешь... - Чужой рот, отделенный одной лишь тонкой полоской стального лезвия, прижался к ее губам, задрожал так необоримо сладко, прижимаясь теснее. Глаза ее, тьма ее глаз все заслонила собой, Аделаида смотрела на нее, так близко, смотрела, смотрела, смотрела... Наконец, ресницы ее чуть дрогнули, Ада чуть отодвинулась, и нож, рассерженный, ужалил Женьку в уголке рта. Вздрогнув, она почти отшвырнула его. Прокатившись по столешнице, нож загремел набатом, и Женя потеряно проводила его взглядом. - Порезалась, - опять прошептала Ада и снова приблизила свое лицо, обводя губу пальцем, медленно поцеловала порез. Все, что было вовне, все за пределами настоящего момента перестало существовать. Как будто ничего подобного ни с кем никогда не было, быть не могло и больше никогда уже не случится. Только губы жили жадно. Дыхание теснилось в груди, то обрываясь совсем, то смешиваясь с чужим. Волосы Аделаиды щекотали шею, спутывали пальцы. И вдруг эта одуряющая важность, необходимость чужого тела опалила ладонь. Добела раскаленное бедро сверкнуло под юбкой. Руки остервенело сжимали и, обмякнув, льнули, ласкаясь. Ощущение это было настолько сильным, настолько болезненным в своей ослепительной яркости, настолько неузнанным, что Женька рванулась прочь, как вырываются на поверхность из-под плотной давящей на плечи толщи воды. На крыльце она остановилась, прижавшись спиной к холодной двери. Тревожная, неуютная мгла окутывала профессорский сад. Кровь шумела в висках, привычным движением поворошив волосы, Женька коснулась саднящих губ и вздрогнула. Тоска, та самая, что с недавних пор поселилась внутри, ныла и жаловалась, оттого, что теперь, наконец, нашла для себя невозможное утешение и звала получить его. Женя подумала, что могла бы - должна была бы, хотела бы - уйти сейчас. Спуститься с крыльца, сделать несколько шагов по двору, поросшему клевером и истоптанной травой, открыть ворота, сесть в отцовский "Москвич", выехать на дорогу, вернуться в город, домой. Как просто. Как это просто - переступить через себя. Аделаиды на кухне не было. На столе беспорядок - смятенный, растерянный. Как во сне Женька поднялась на второй этаж по крутой лестнице, толкнула одну дверь, потом другую. Запрокинутая на подушки головка будто нехотя медленно обернулась на слишком громкий стук ее сердца. Может, это и правда во сне? Платье валяется на полу, нижняя сорочка задралась, обнажая колени, молочно-белые бедра, и ладонь скользит повторяя изгибы тонкого плеча и женственной груди, раскрывается навстречу почти небрежным, незначащим движением - просто жест "подойди". И можно к ней прикоснуться, можно, можно, можно... ... и все равно недостаточно!.. Белая, светящаяся в полумраке фигура Аделаиды, колышущийся колокол раскрытых ее бедер, вьются тонкие руки с длинными пальцами. Вся она эфемерная, полупрозрачная, но каждым прикосновением, каждым вздохом жалит насквозь. В ту ночь она была невозможной сияющей Маргаритой, намазавшейся волшебным кремом и воспарившей. - Ада, ты ведьма... - шептала Женька, и волосы Аделаиды щекотали ей живот, волокли за собой пульсирующую ночную тьму куда-то вниз. Когда все кончилось, утихло, вытесненное тяжелой вязкой усталостью и снова стало можно дышать, Аделаида вдруг поднялась, повернулась, разметав темноту волосами, - красивая до одури и желанная, желанная, такая желанная, пусть ничего этого не бывает. - Сейчас уходи, - прошептала она, отдалившись. Распахнула дверь спальни, вложила в руки растрепанный ком ее смятых вещей. - Уходите, Женя! Вам надо уйти! И Женя ушла. На ходу натягивая белье и все остальное. Слова будто толкали в спину. Надо уйти. Со двора в лицо плеснуло холодом. Сад будто в молоке утонул. Почти наугад Женя нашла ворота и со включенными фарами медленно покатила в небытие. Минут через десять туман развеялся. Это произошло как-то вдруг. За окном цветной фотографией проявились золотые поля, сбрызнутые солнечным светом, и лазурное небо, которое там далеко над городом постепенно сгущалось до угольно черного. Было очень рано. Женя вышла из машины и вдохнула свежего воздуха. Мимо на телеге ехал мужик, три молодые женщины в разноцветных косынках сидели позади на охапочке сена, свесив к дороге обутые в резиновые сапоги ноги. Поравнявшись с ней, мужик приостановился. - Поломался? - Нет. Нет, все в порядке, - нетвердо ответила Женька, прислушиваясь к себе. - Ну, ладно. - Извините, девочки, у вас нет водички с собой, очень пить хочется? - Там, бабочки, Глаша мне чайку заварила, пошарь под телогрейкой. Попей. Одна из женщин вынула термос и помятую жестяную кружку. Наскоро ополоснула, налила и протянула Жене. И когда Женька подносила кружку к губам, соленый запах ночи на миг поразил ее, но уже в следующее мгновение крепкий чайный дух перебил его.