Запрещающие знаки

Как добралась до дома, Женька не помнила. Аделаида молча подала ей рубашку, куртку и торопливо провела по коридору. - Не звони больше. - Женька потерянно обернулась: - Ада? - Аделаида вдруг сильно сжала ее руку и, удержав на мгновение, порывисто горько поцеловала в раненый уголок рта. Губы ее вздрагивали, двигались, и Женька отчетливо прочитала "прощай" по губам. В комнате ее ждал отец. Он не сказал ни слова, но отчего-то становилось совершенно ясно, за этой чертой Женьки просто не существует. Дверь захлопнулась. Все это вместе произошло так стремительно. В комнате рядом с Наташкой, развернув "Правду" сидел Миша, они просматривали оперативные сводки о развитии ситуации вокруг Кубы (что еще там теперь можно было просматривать). - А, молодец, что пришел, - вместо приветствия кивнула Женька. Кругом сама по себе продолжалась обычная жизнь, и его присутствие красноречиво об этом свидетельствовало. Женька заглянула к маме, она дремала. Пару дней назад приходил новый директор папиного завода, раньше он работал с отцом в техбюро. - Ну что, Капитолина, давай-ка выпишем тебе путевку в санаторий, подлечиться. Поедешь? - Да ты что, Сережа. Куда мне, да и девочки одни... - Поедет! Конечно, поедет, Сергей Ильич! - выкрикнула из-за занавески Женька. - Девочки как-нибудь одни недельку переживут! Лицо матери было по-прежнему бледным, но губы немного порозовели. В этом ее крохотном закутке за занавеской жуткое чувство глухой пустоты пожарища внутри отчего-то усилилось. Женька взъерошила волосы и заторопилась, задвигалась, чтобы хоть как-то заглушить его. Поспешно сбросив куртку, натянула старый засаленный свитер, шумно заходила туда и обратно по квартире, отыскивая в общем чулане ведро, ветошь - барахло для уборки. - Что-то я забыла тебе сказать... - на ходу она разговаривала с Мишей, - а, да. Извини, что я тогда сбежала. Как рука? Ну, хорошо. Я буду в гараже, - и вышла совсем. На лестнице ее догнала Наташка: - Ты куда? - В гараж, - недоуменно повторила Женька. - Если он тебе не нужен, так ему об этом и скажи! - рассердилась Наташка и даже ногой топнула. - Тоже мне Диана де Бельфлор! В гараже она оставила двери настежь и сразу же принялась за уборку, перебирая, скопившееся на верстаке барахло, ящики с отцовскими инструментами, жестянки из-под мармелада с гвоздями и шурупами, и перевязывая пачки с макулатурой, которую давно пора было отвезти в пункт приема. Руки ее были заняты, и она не позволяла себе раздумывать над чем-то еще, кроме того, что сейчас делала. - Женя? - позвал Михаил от входа. - Заходи. Тебя хоть картошкой-то кормили? - Пока нет. - В другой раз - обязательно надо. В этом году - крупная, хорошая, - говорила Женька, то сметая пыль, то перекладывая гвоздики по габаритам из одной жестянки в другую. - У тебя что-то случилось, - сразу заметил Миша. Остановился у верстака и стал смотреть на нее. - Профессиональное? - Женька слабо улыбнулась. - Да. Но это неважно. - Ну, ты хотя бы не подралась, - попытался пошутить он, отмечая отсутствие на лице новых следов боевой славы. - В этот раз обошлось. - Действительно. Не драться же ей с ее отцом. Да и из-за чего? Не говоря уже о том, что в этой ситуации он-то как раз и был сто раз прав. - Послушай, я вот что хотел тебе... Я, наверно, тебя тогда напугал... Женька не дала ему закончить. К чему? - Нет. Просто я этого не ожидала, - она, наконец, остановилась и посмотрела на него. Он заслуживал уважения к себе, как бы плохо ей сейчас ни было. - Прости, я этого совсем не чувствую. - И верно. Буря протеста, которая поднималась в ней, в ответ на чуть более интимное прикосновение с его стороны, должна была бы по всем правилам возникать по отношению к происходящему в комнате Аделаиды. Но все уже давно встало с ног на голову. "Отдай мне то, чего..." Отдала. И что же теперь? - Я понял, - сказал Миша, в свою очередь давая ей возможность не продолжать. "Еще бы я поняла." В городе растворялись осенние сумерки, и отовсюду тянуло дымом - листву что ли жгли. Из гаража они вышли вместе, пожали друг другу руки, Миша направился к выходу со двора, а Женька устало плюхнулась на скамейку. Подошел Тоха, сел рядом, глядя себе под ноги. - Жек, этот деятель тебя обидел? - спросил почему-то. - Нет. С чего бы? - Смотри, а то я с ним поговорю. - Разговаривать я и сама умею. - Да, это ты могешь, - сразу согласился он и встал, лихо хлопнув себя по коленям. Просочившись в переулок, за воротами он огляделся и, заметив высокую удаляющуюся фигуру лейтенанта, свистнул. Кинулся догонять: - Эй, Миша, старик! Куришь, нет? - а повертев в руках пачку папирос, вернул ее обратно, так и не раскрыв, - А я вот бросил. Что, тебе тоже не повезло? - Похоже на то, - признался Миша, сам-таки прикуривая. - А. Мне она лет в четырнадцать как сказала... - Тоха резко рубанул воздух, но на середине жеста осекся, махнул рукой и замолчал. - Ну, будь здоров. Когда уже окончательно стемнело, в синюю ночь выскользнула Наташка, помаячила под фонарем. - Ну что? - почему-то Женька заметила, как аккуратно сестра поместилась на краешке скамьи, и как сама она расселась, расставив ноги. Она распрямилась нарочно, сведя колени, но уже в следующую секунду тело инстинктивно отринуло навязанную напряженную позу. Вот уж действительно - Диана! И от этого ей вдруг стало смешно. - Все сказала, как велели, - полушутливо сказала Женька, понимая, что если сейчас расхохочется, остановиться уже не сможет. - Женя! Да ты просто... - Просто я ужасный человек. - Это уж точно! Кому ты вообще можешь понравиться?! Гипсовая статуя!.. - Никому, Наташ. Никому абсолютно! - согласилась Женька и, наконец, не выдержала. "Вы красивая", - сказала Аделаида. А еще сказала: "Хочу вас видеть." А потом сказала: "Прощай." Смех хлестал из нее будто река прорвала плотину - вздохнуть нельзя. Она закрыла рот ладонью, закусила губу, но это не помогло. Женька хохотала и хохотала, согнувшись пополам, задыхаясь, поминутно вздрагивая, и сотрясаясь от смеха. К счастью, Наташка здорово рассердилась, бросила ее во дворе, и этого уже не увидела. Она и из комнаты демонстративно сбежала, забрала учебник и пошла к Гороховым делать вид, что занимается, да еще дверью хлопнула, когда Женька с улицы вернулась. - Что у вас случилось? - позвала мама из-за занавески, и Женька прошла к ней. - Наташка на меня злится, - пояснила она, изображая улыбку. - Потому что я не чувствую того, что должна, - переоделась, приоткрыла форточку, чтобы пустить немного свежего воздуха, - и наоборот, вместо этого чувствую то, чего не следует, - и понимая, что снова начинает метаться, заставила себя опуститься на краешек кровати. Пожала плечами: - Я, наверно, урод. - Не надо так говорить. Жизнь все по своим местам расставит, - мама погладила ее по плечу. - А что делать до того? - Жить по совести. - Вот что, мам, по совести собирайся-ка ты в санаторий, - сказала Женька, накрывая своей ее ладонь. - Завтра позвоню Сергею Ильичу. - Не надо бы мне никуда сейчас ехать... - тревожно нахмурилась мама. - А что сейчас, мама? Все кончилось. Поболит и перестанет, ты сама говорила. Чаю принести тебе? - она встала и повернулась, чтобы выйти на кухню, но мама окликнула ее. - Женя, он что, женат? - Женька только покачала головой. Это хорошо, что мама даже представить себе не может, о чем она думает. По совести нужно просто забыть обо всем случившемся. По совести так будет лучше для всех. Через два дня маму на директорской машине отвезли в заводской санаторий. Стоял октябрь. Мрачный, плотно укутанный серыми тучами. Листья, зеленевшие до самых холодов, в один миг скукожились и опали, неопрятными клочками рыхлой упаковочной бумаги, размокая в лужах, гнили и липли к ботинкам. Неделю назад сырые дворы припорошило первым снегом, а потом снова потеплело до поры. После работы Женька бродила по городу. По рассеянности проехав лишнюю остановку, шла через парк, стараясь не смотреть на профессорскую пятиэтажку, укрывшуюся за зябко съежившимися деревьями. Садилась на скамейку и подолгу вглядывалась в бесстрастное лицо Физкультурницы, остававшейся равнодушной к объятиям Аделаиды, а еще раньше - к сильным уверенным прикосновениям Алисы Голубевой, вылепившей это ее подтянутое тело и спокойное выражение. "Не звони больше." Конечно, она не вытерпела - позвонила. Просто хотела услышать голос - даже говорить бы ничего не стала, просто голос послушала! - но трубку теперь всегда брала Калерия Павловна. Иногда, словно бы против воли, она забредала в пустой, промозглый осенний двор с затейливой детской площадкой. Сидела на качелях, вырезанных из бревен в форме двухголового крокодила без хвоста - куда ни глянь - зубастая пасть, или просто стояла и смотрела в непроглядное осеннее небо. Качели были установлены за большой кирпичной трансформаторной будкой - отсюда даже окна ее видно не было. Нет, Женька не ждала встречи, ни на что не надеялась. Не нужно ей было тогда чего-то определенного - просто быть там. Того, чего быть не могло, просто не стало - и все, в этом была какая-то неумолимая правда, от которой никуда не денешься. Человек ко всему привыкает. Если бы Аделаида просто прошла мимо - хотя бы теперь! Женька дала бы ей пройти -, все было бы проще... Как всегда невыносимо красивая - в черном широком пальто и немыслимых белых сапогах с каблучками, живой и подвижный хвост прохладных темных волос подпрыгивал в такт шагам - невыносимо красивая она направлялась домой через двор, когда увидела Женьку. Леночка, будь они знакомы, разгадала бы в ней тщательно выпестованную реплику Зинаиды Гиппиус, которой тоже нравилось носить черное и белое, называться ведьмой и не принимать условностей. Да, еще ставить эксперименты. Ада остановилась, глаза ее вспыхнули, она торопливо огляделась, схватила Женьку за руку и повлекла за собой в ближайший соседний подъезд. Взбежала по лестнице и, миновав ступеньки, остановилась на площадке, у оконного проема. Приникнув спиной к крашеной стене, она вдруг порывисто притянула к себе Женьку, обняла за шею. И Женька сразу, сразу вспомнила ее всю. Пальцы, перебирая пряди волос, поглаживали затылок, ласкали шею - все сразу, губы находили то мочку уха, то скулу, то подбородок. Все тело задышало и зажило с ней в унисон. Аделаида поцеловала ее. Поцеловала - как сдула золу, и уголья казавшиеся безжизненными, угасшими взметнули пламя. И тяжесть содеянного улетучилась вместе с золой. "Мне хорошо, только если вы рядом." Это правда. Мне хорошо только рядом с тобой. - Адочка... - только и шепчет Женька, - Адочка, я не могу так. Не могу совсем тебя не видеть... - Теперь это невозможно. Ты же понимаешь, - она уже течет, уже струится вниз-вниз по стене, ускользает прямо из рук. - Нет, - умоляет Женька, но Ада уходит. Ссыпается по лестнице дробь каблучков, и тьма, и тьма спускается на город. Пытаясь почувствовать запах ее духов, Женька прислоняется лбом к стене и стоит там, отчаянно воображая, что Аделаида все еще здесь и можно ее коснуться. Это больно. Это неожиданно очень больно. Гораздо больнее, чем было до этого. Когда Женька, разгоряченная, ничего не видя вокруг себя, вывалилась из чужого подъезда, ее окликнул знакомый голос. - А, сувенир. Женька повернулась: - Дмитрий. Липовецкий, и впрямь похожий на тощего таракана, в рыжей приталенной курточке, ехидно пошевелил усиками: - Что, твое время вышло? - он нагло и весело пялился на Женьку, с удовольствием пуская ей прямо в лицо едкий сигаретный дым. - Ты к Идке не суйся, хуже будет. Профессор по-новой с ней разъяснительную работу ведет. Одним быстрым движением Женька выбила сигарету у него изо рта. Липовецкий моргнул, проводил курево взглядом, хмыкнул и снова задвигал усами, расплываясь в улыбочке. - С какой стати ты назвал меня сувениром? - вызверилась она на то, на что можно было теперь рассердиться. - А как мне тебя называть, если ты и есть сувенир? Для коллекции. Знаешь, вроде таких фарфоровых слоников, которых в рядок на каминной полке выстраивают, - с удовольствием сказал Липовецкий, выстраивая воображаемых слоников на воображаемой полке, в подтверждение своих слов. - Могу слоником звать... - Женька схватила его за ворот куртки, дернула на себя, но Дмитрий сразу примирительно поднял руки. - Тихо-тихо! Слоники - животные добрые! - он был в восторге, он прямо-таки сиял. Женька буквально приподняла его над землей, намереваясь швырнуть на асфальт, модная курточка протестующе затрещала. - Думаешь, я не знаю, что происходит? - сказал Липовецкий, почти спокойно, разве что уже не так весело. - Всегда знал. С самого первого дня, - это заявление было настолько обескураживающим, что пальцы сами собой разжались, Женька отступила на шаг. - Тут ничего не поделаешь, - а он выдохнул, ослабил шарф, вытягивая шею, расправил смятую куртку, - нравится ей так. Ты не первая. И не последняя. - Исчезни, - шикнул на нее Липовецкий. И Женька исчезла.