Запрещающие знаки

Именно теперь потребность видеть ее сделалась невыносимой. Сначала казалось важным поговорить - обо всем, что произошло и происходит, хотя Женька понятия не имела, к чему он мог бы привести их - такой разговор. Но за одну только ночь все это: желание ясности, бестолковые, бесконечные поиски разрешения патовой ситуации, - просто перестало иметь смысл, осталась одна необходимость ее видеть, черная, страшная, как прогоревшее костровище. Так Женька сделала беспросветную глупость - явилась в университет. В рабочее время. Теперь, когда мама в заводском санатории, она работала днем. Вышагивая по гулкому бесконечному коридору, дождалась перерыва. - Нам нужно поговорить. - Я не могу, - Аделаида и смотрит насквозь и проходит мимо, будто ее тут нет. Но потом ускоряет шаг и торопливо спускается по длинной винтовой лестнице, только узел волос на шее такой уверенный и тяжелый, что ни на йоту не растерял своего спокойствия. В вестибюле Женька не выдержала, схватила ее за локоть: - Ты должна мне объяснить... - На них стали оборачиваться, обращать внимание. - Женя, уходи! - Идка, а я тебя ищу! - лавируя между косяками студентов из толпы возник хлыщ Липовецкий. Аделаида стряхнула ее руку, и шагнула к нему. Липовецкий расплылся в улыбке. - Слоники - это всего лишь животные, - сообщил он скучающим тоном, глядя прямо на Женьку. - Одни голые инстинкты. Животные поддаются дрессировке. Я бы тебе посоветовал в другой раз разучивать с ними команды. Пригодится. "К ноге", например, "лежать" или... Фу! - выкрикнул он, когда Женька, не помня себя, шагнула к нему, но между ними мгновенно возникла Аделаида. - Женя, не надо, не надо! Это плохо кончится! Я прошу тебя - просто уходи! - Как-то отстраненно, будто не с ней все это, Женька отметила, это не был ее обычный ровный уверенный тон, который даже возможности не допускал, что хоть что-нибудь может произойти иначе. Это было непривычно. Она говорила торопливо, растерянно, даже умоляюще... Теснила к выходу, положив узкую белую ладонь ей на грудь. И Женька почему-то все-таки послушалась. В голове шумело, будто сломанный радиоприемник ловил и никак не мог поймать нужную волну. Весь день она бездумно болталась по городу и завалила план. - Слушай, - жизнерадостно сказал Липовецкий, когда высоченная застекленная дверь неотвратимо закрылась за Женькой, - можем сегодня сходить в "Дом актера" поиграть на бильярде. - У меня занятия, - пробормотала Аделаида, глядя ей вслед. - Да брось, ты что еще и страдать собираешься?.. - Липовецкий положил руку ей на плечо, и Ада повернулась в его сторону, чуть приподняв голову и прищурившись: - Ты плохо слышал, что я сказала, - проговорила она, и вопросительные интонации в ее голосе снова растворились. Ночи в октябре безнаказанно, с полной уверенностью в своей правоте наползали на беспросветные дни. У Аделаиды были совсем такие же глаза. Беспросветные. Незаметно овладевающие тобой до самого дна. После этой бестолковой смены Женька проспала всю ночь, а потом целый день, как будто из того самого поломанного транзистора в голове вынули батарейки. Наташка разбудила, когда вернулась с тренировки. - Ты что, все спишь? То дома не застанешь, то из-под одеяла не вытащишь! Хоть бы поесть приготовила! - Сейчас, - легко согласилась Женька и потерла лицо. Легла в темноте и в темноте проснулась. Есть не хотелось, но она сварганила какую-никакую яичницу, изо всех сил оттягивая тот момент, пока голова снова не загудела от мыслей. - Жень, а ты что, в ночь сегодня? - воскликнула Наташка после ужина, когда увидела, что Женька достала рабочую куртку. - Ну да. - Я не хочу одна ночевать! - Так ведь у тебя районные завтра. Я нарочно подменилась. - Я думала, ты не помнишь. - Почему это? - Да так... А что, Михаила Андреевича теперь нельзя пригласить? - Почему? - Ну... - А какая связь? Если свободен, может, и захочет придти. Спросить? - Ты что, не надо! Просто... неужели есть кто-то лучше? - Ты же сказала, что я никому не могу понравиться. - Ну, Женечка, я же просто рассердилась, - просияла Наташка и, выскочив из-за стола, полезла обниматься. - Ты всем нравишься. Хотя я понятия не имею, почему! - нарочно добавила она, прищурившись. - Вот спасибо! - Ой, забыла! - Наташка вскочила, пошарила в портфеле и вытащила почтовый конверт. - Тебе же вот - письмо пришло. Из Москвы! И Женька уехала на работу, сунув конверт, надписанный аккуратным почерком Леночки Осиповой, во внутренний карман. А сизым утром баба Катя снова окликнула ее на проходной - тебя спрашивали, и Женька вдруг до последней клеточки почувствовала себя живой, бездумно рванула через дорогу на свет. Перед глазами так отчетливо вспыхнул ее силуэт на беленом парапете, что, не обнаружив там Аделаиду, Женька оторопело остановилась, лихорадочно обшаривая глазами освещенную набережную. И только тогда заметила крупную женщину в шляпке и пальто со стриженным воротником. В глаза почему-то бросились мясистые багровые мочки ушей, оттянутых тяжелыми серьгами. - Евгения Александровна Бейгель, - сухо сказала Калерия Павловна, сверяясь с клочком бумаги, который она держала на вытянутой руке, как это делают дальнозоркие люди, а потом назвала Женькин личный номер. - Здравствуйте, - выдохнула Женька неловко, но Калерия Павловна на это ничего не ответила. Убрала записку в сумочку, щелкнув сердитым замочком, и сложила на животе руки в кожаных перчатках. - Догадываетесь, зачем я здесь? - Нет. - Вот это очень мило. Я официально и убедительно прошу вас оставить Аделаиду в покое. Случившегося мы не можем отменить, однако, я вынуждена вам напомнить, что дальнейшее общение между вами не представляется возможным. - Я ничего не хочу от нее, - сухо ответила Женька и почему-то, сложив руки в карманы, непроизвольно сжала кулаки. - Ну еще бы вы хотели. Ваша чрезмерно тесная дружба не может существовать ни в каком виде. - Думаете, я просто глупая таксистка и мне нечего делать в обществе профессорской дочки? - она закусила губу, понимая что говорит не то. Калерия Павловна поморщилась. - Милая моя, ваш интеллектуальный уровень меня совершенно не волнует. Видимо, волнует вас, раз уж вы об этом заговорили, задумайтесь. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Давайте начистоту. То, что вы, голубушка, шоферите, в нашей стране это не имеет никакого значения, но во всем цивилизованном мире отнюдь не приветствуется подобная половая распущенность. Аделаида больна, но вы-то. Опомнитесь. - Что значит - больна? Калерия Павловна закатила глаза и шумно вздохнула: - Как думаете, почему профессор, занятой человек, не может позволить себе держать домработницу? Шофера? Секретаря, наконец? Как думаете, почему я торчу здесь, в чужой семье, почему я вынуждена выполнять все эти обязанности, да еще и быть нянькой впридачу для взрослой девицы? Вы - далеко не первый случай, к сожалению, мы ничего не можем поделать с этим. Как видите, мне не удается ее контролировать. Огласка нам всем ни к чему, так что я еще раз прошу вас - придите, наконец, в себя! - воскликнула она в сердцах, выговорившись. - Иначе это все будет иметь самые неприятные последствия. Для вас же, - и грузно развернувшись направилась по аллее к остановке. Пошел снег. Сырой, рыхлый, крупный, летел прямо в лицо. Тяжело опускаясь на асфальт, он тут же таял, и потемневшая, промозглая аллея в свете фонарей блестела расплавленным золотом и серебром. Снег забивался в траву, налипал на стволы деревьев, растаяв, каплями повисал на голых ветвях. Срываясь на ветру, они падали за шиворот, заставляя вздрагивать от хладнокровного осознания. Добираясь до дома, она вымокла. Нужно было лечь спать. Только обязательно завести будильник - больше всего хотелось провалиться в сон и не думать ни о чем, сутки, двое, неделю - вечером у Наташки были соревнования, и туда нужно было пойти... Но Женька не стала ложиться, даже наверх не поднималась, сразу прошла в гараж и уже минут через пятнадцать припарковалась на университетской площади. Было еще безумно рано. Серый предутренний морок, смешивался со снегом в беспросветную мглу. Женька стояла, облокотясь на капот, и смотрела на нарядные университетские двери, в которые понемногу начинали стекаться редкие студенческие ручейки. Аделаида появилась почти через час. Прошла мимо, болтая с подружкой, волосы она спрятала под широким шарфом, и концы его длинным шлейфом летели позади. Женька снова окликнула ее. - Поговори со мной. Аделаида слегка нахмурилась и покачала головой: - Это может плохо кончиться. Тебе лучше уйти. Просто забудь, пожалуйста - опять эти непривычные просительные интонации в ее голосе, они сбивали с толку. - Тебе есть, что мне рассказать. Я хочу послушать. Безликая подружка поглядывала на них с интересом, но Женька ее не замечала. Она смотрела в прекрасное, светлое лицо Аделаиды, а потом просто взяла ее за руку. - Идем. В машине они молчали. Снег то и дело залеплял ветровое стекло, работали дворники, но они были не в силах стереть мрачное настроение и расцветить черно-белый снимок пейзажа. - И куда мы едем? - наконец, спросила Аделаида, когда Женька вырулила на главную транспортную магистраль, пересекающую весь город. - В лес? - воскликнула она, насмешливо указывая черными, блестящими как у птицы глазами на сосновый бор, сгустившийся плотной громадой на противоположном берегу реки. Женька опомнилась и у ТЭЦ свернула по грунтовке к реке, вниз, и только теперь заметила руки ее сложенные на коленях, и колечко, которое она непрестанно вращала. Они остановились на небольшой забетонированной площадке, в сезон отсюда можно спуститься на пристань. И месяца не прошло, как они вдвоем уплывали отсюда... но понтонный причал уже разобрали на зиму. Над головой у них проносились машины. Мост гудел, дрожал, задыхался - жил, изо всех сил, отчаянно используя до последней капельки каждую минуту. Аделаида вздохнула и спустила свой шарф на плечи, волосы у нее намокли и скрутились восхитительными кольцами. - Ко мне приходила Калерия, - сказала Женька, глядя прямо перед собой. - Влезла все-таки! О, как же я это ненавижу! И что сказала? Почему-то мне кажется, ты отреагировала не так, как она рассчитывала. - Послушай, мне плевать, что она сказала! - горячо воскликнула Женька и повернулась к ней, наконец, лихорадочно сверкая глазами. - Я знаю... что люблю тебя, - выпалила она неожиданно для себя, чувствуя, как сильно, невыносимо, мучили ее эти слова, давили, распирая грудь изнутри, и как сразу ей сделалось легче, когда они были сказаны вслух, и стало можно вздохнуть. - Это так очевидно и просто, что я не знаю, что с этим делать. Уставившись на свои руки, Аделаида провернула колечко на пальце и улыбнулась одними губами. - Это очень мило, но несерьезно. Все, что она сказала тебе - правда. Полагаю, мы действительно слишком заигрались, пора с этим заканчивать. - Ада, ты меня слышишь?! - Да, - Аделаида подняла на нее глаза и по привычке слегка откинула голову. - Именно поэтому нужно все это прекратить. Подумай о себе, о своей маме, в конце концов. Если ты будешь продолжать вести себя как вчера, пойдут слухи, Калерия накатает бумагу тебе на работу. В лучшем случае, они тебя просто выгонят, в худшем... Она так уже делала, я знаю, о чем говорю. - Делала, значит? И часто? - Женька отвела глаза, машинально сжимая на руле пальцы. Рыхлый пушистый снег накрыл их непроницаемым пологом, залепил стекло, и в салоне сделалось сумрачно. Почти темно от ее слов. Все погасло, и было холодно. - Тебе важно это знать? - Серафима? - Ты же сказала, тебе плевать. Видишь, я все прекрасно слышу. Ты так мило ревнуешь. Но это не любовь, Женя. - Что - это? - усмехнулась она. - Это все. Это называется сексуальная девиация, влечение к лицам своего пола. Гомосексуализм. И за это можно оказаться в сумасшедшем доме. Ты этого хочешь? - А ты, значит, не боишься? - дурацкая усмешка так и лезла, так и рвалась из нее наружу. - Я там была. По доброй воле, - добавила она тихо, но в следующую секунду опять вызывающе вскинула голову. - Через годик я выйду за придурка Липовецкого, он готов хоть сейчас. Да мне вообще все равно: мужчина или женщина! Дима пойдет по партийной линии, и все, наконец, оставят меня в покое! - воскликнула она с ожесточением, но сразу опомнилась и добавила обычным ровным тоном, - Я просто буду продолжать осторожно играть в эту игру. - Игру? - аж губы свело. - Да, мне всегда и со всеми было интересно только это, - Аделаида расцепила ладони, резким порывистым движением, будто ее правая рука еще надеялась удержать левую, и положила руку ей на бедро. Колечко на пальце остановилось. Женька уставилась на эту ее руку, так смотрят на маленького, но опасного зверька, и, наконец, перестала улыбаться. - У тебя очень любопытная точка зрения. На "это все". Хорошо, что мы поговорили, - сказала Женька. Она вышла из машины и, чувствуя необходимость глотнуть свежего воздуха, подошла к склону, выложенному бетонными плитами, и начала спускаться вниз. В судоходный период здесь устанавливали деревянную лестницу, которая вела к пристани, теперь ее не было. Аделаида шла следом и все говорила что-то, но около спуска вынуждена была остановиться, на своих каблуках она просто не могла сойти вниз. Женька ступила на галечный берег и подошла к самой воде, камни кидались под ноги и ранили даже сквозь подошву. - Эй, хотя бы отвези меня назад, - крикнула Аделаида сверху, но Женька даже не обернулась. Не увидела, как промозглый ветер набросил сырое кружево снега почти непроницаемой вуалью на ее лицо. По мокрым щекам катились капли разведенной краски с ресниц. Ада крикнула что-то еще, но, в конце концов, отступила и, сунув руки в карманы, кутаясь в пальто, пошла в сторону шоссе. А Женька стояла и смотрела на реку. Густо валил снег. Крупные хлопья падали в воду и исчезали без следа. Черная рябь неторопливого течения ласкала побелевшие берега - так черные ее волосы бывало рассыпались по подушке. Затянутый узорами мыльный пузырь в конце концов лопнул на морозе, и теперь с каким-то злым, отстраненным любопытством она прислушивалась к собственным переживаниям. Раньше она и правда была как гипсовая статуя. А то и вовсе снежная баба. Аделаида ее растопила. Но для чего? Чтобы превратить в фарфорового слоника? У самой Аделаиды не было на это иного ответа, кроме как сделать вид, что ничего не происходит, ничего не было, "играть в игру", убедившись, что тебя оставили в покое. Интересно, что же ей там объяснили такого умными словами врачи-мозгоправы? Как это чувство ни назови, оно все равно не превратиться во что-то иное. Даже под гнетом слов. Ее охватило непреодолимое, по-детски всеобъемлющее желание, чтобы всего этого не было. Река неслась мимо и шумно бурлила возле опор моста. По привычке она поискала глазами подводный остров желаний на середине реки. Но вода набралась темной внутренней силы осенних дождей, и невозможно было понять, где течение сильнее. Черная вода лизнула ботинки. Женя присела на корточки и погрузила ладонь в беспросветную черноту. Снежинка опустилась на руку, помедлила, не тая. Увлеченная тем, как беззаботно, бездумно струи воды, лаская, опутывают пальцы, не чувствуя холода, она вспомнила и ощутила всем телом такую же простую, бездумную, беззаботную и темную радость - плыть... Одновременно с этим навязчивое и ясное воспоминание о сегодняшних районных соревнованиях по плаванию вынырнуло на поверхность как поплавок и потащило ее за собой. Женька отдернула руку и размашисто хлестнула себя по щеке, взметнулись, плеснули в глаза ледяные капли. На груди что-то смялось и зашуршало, мешая движению. Письмо от Леночки. Женька поняла, отчетливо поняла вдруг, что замерзла, и, обхватив себя руками за плечи, так что конверт на груди, снова заворочался, поплелась к машине. В ботинках хлюпала вода. Фарфоровый слон или гипсовая статуя - какая в сущности разница?.. Наташка заняла в общем зачете восьмое место.