Система-требующая-фиксита

      В нормальный, человеческий посёлок Ло Бинхэ входит на своих двоих только благодаря недюжинной силе воли, чудовищному самоконтролю и демоническому совершенствованию. И отличной фантазии, которая рисовала пасторальные картины дружеских насмешек над полудемоном, упавшим на колени у каменной дороги и высоких стен. В друзьях у Ло Бинхэ обретались не к ночи помянутые Ша Хуалин и Мобэй-цзюнь, так что картина получалась воистину сюрреалистичная. И чудесно поддерживающая в вертикальном положении.              В чайной Ло Бинхэ не удерживается — ласково гладит отполированный стол, косится на резные ширмы и не зажжённые ещё фонари и заказывает еды на целого голодного полудемона.              В платёжеспособности оборванного посетителя сомневаются ровно до ненавязчивой демонстрации меча. «Заклинатель», выдыхает то ли хозяин, то ли слуга и устраивает за столом, сразу наливает чая (отвратительного, между прочим, как лосиная моча, и Бинхэ еле сдерживает первый порыв вылить «это» на слугу) и убегает за лапшой, супами, салатами, булочками, птицей и даже местным деликатесом — речной рыбой.              Шустро убегает, видимо, чувствует демонический голод, и Ло Бинхэ наконец расслабляется.              Он выбрался. Теперь правда выбрался. Из Бесконечной Бездны, полной неописуемых ужасов. Из царства демонов, где обманчивая простота зовёт увязнуть, уводит в удовлетворение примитивных потребностей и силовые решения. Где врага можно убить, напиться его тёплой крови и остаться правым.              Где так легко потонуть в кровавом и похотливом безумии.              Но он смог. Вышел к людям, как человек вышел, без демонической метки, когтей и клыков, одетый как приличный, пусть и бедный человек. И впервые за два года — он поест еды. Нормальной, горячей, с пряностями, с травами, многокомпонентной!              Жалобный скулёж Ло Бинхэ всё-таки сдержал, а это было сложнее, чем войти в чайную на своих двоих!              Орехи и фрукты, принесённые первыми, исчезли внутри Бинхэ быстрее, чем он успел распробовать их вкус. Но утолили первый голод, позволили наконец оглядеться. На втором этаже чайной очень людно, Бинхэ занял последний столик. Люди вокруг звенят винными чашами, потрясают пиалками, а две девы в противоположном конце комнаты, кажется, вообще готовы вцепиться друг другу в причёски. И все о чём-то… спорят? Чуть ли не между собой.              Под пушистыми волосами у Ло Бинхэ дёргается кончик уха. В конце концов, ничего плохого же не будет, если он немного прислушается? Как демон. Это не заметят и никому не повредит, а интуиция подсказывает, что узнать, что творится вокруг, жизненно важно.              И она не врёт — первым он слышит своё имя. Вторым — имя шицзуня.              С третьего по тридцатое слово Ло Бинхэ сначала не понимает. А потом как понимает — и краснеет, пряча за рукавами вспыхнувшее лицо.              Три почтенные тётушки за соседним столиком степенно обсуждают не детей и браки, а то, как юного ученика Цинцзин тренируют для утех медных врат с самой юности. А всё потому, что у владыки пика конский корень жизни и неутомимые потребности.              Достойные женщины, не теряя благопристойного и воспитанного вида, смакуют подробности взросления ученика, нефритовых сёдел, ожерелий и непристойных практик.              О половине Ло Бинхэ даже не слышал. Насчёт трети сомневается, что даже демон перенесёт подобное живым.              А самое худшее то, что этот славный, отчаянный и самоотверженный ученик из рассказа тётушек — он сам! Согревающий ложе учителя и доставляющий ему удовлетворение за всё то время, что даже девы из ивовых домов отказывали в своих ласках — очень уж огромен и полон ян был под своей мантией учитель.              Двое мужчин за столом напротив обсуждают более близкую Бинхэ тему — кто кого, Лю Цингэ или Шэнь Цинцю. На их обсасывание мечей глав пиков Ло Бинхэ с удовольствием отвлекается, обещая себе найти способ и стереть воспоминание о тётушках. И отвлекается успешно, пока не начинается обсуждение мечей. Потому что описания не похожи на описания Чэнлуаня или Сюя. Они больше похожи на то сравнение, что провела Ша Хуалин, когда они втроём впервые оказались в одной купальне и она невольно четверть часа рассматривала их достоинства, пока лежала парализованной, а они с Мобэем разделывали несчастных наёмных убийц.              Два почтенных дядюшки, однако, закончили с мечами и перешли на зады и медные врата, почём свет ругая нереалистичность каких-то «сожалений», злоупотребление художественным утрированием, во благозвучность коего в тексте не прописали масло, и само описание процесса.              И настаивали на том, что учёный муж конечно же младший брат, пусть и старший по рангу, но Бог Войны…              Первым делом Ло Бинхэ проверил себя на иллюзии. На отравление редким афродизиаком, ловушку-урок Мэнмо, глупую шутку Ша Хуалин, происки врагов, попадание в другой мир и ещё десяток более-менее реалистичных вещей, могущих объяснить, почему на Пограничье вдруг обсасывается личная жизнь одного из Лордов Цанцюншань. И почему основным участником этой личной жизни оказался сам Ло Бинхэ.              По всем признакам они в реальности, Ло Бинхэ удручающе здоров, а обсуждение минусов падения в тела свежеубиенных врагов и совершенствования на трупах продолжается.              Более того, две юные девы на другом конце чайной всё же подрались, шипя как хорошо откормленные гадюки, с воплями «Бинцю не канон!» «Это твой Люшень не канон!»              Пытавшийся разнять девушек слуга, отставивший поднос с мисками, тоже оказался втянут в драку спустя всего пару мгновений.              — Это вообще не о ебле, курицы драные, а о продажности и подлости заклинательского мира и несчастных героях! Хватит устраивать невесть что!              Даже Бинхэ, выползшему из Бесконечной Бездны, в тот момент было очевидно, что это он зря.              Разом объединившиеся девушки располосовали парня и в четыре руки выкинули с лестницы, забрали поднос, и, как ни в чём не бывало, сели обратно, мило советуя друг дружке, как успешнее поправить причёску.              На всякий случай Ло Бинхэ проверил себя ещё раз, уже и на поражение светлыми талисманами.              Нет, всё было нормально. Тётушки рядом обсуждали намордник, поводок и игру в «Бин-апа», дядюшки рядом — влезет ли в заклинателя рукоять его собственного меча, а если добавить ещё чуть-чуть масла? Девы переключились на нежный роман между Му Цинфаном и Юэ Цинъюанем, где глава школы получался глубоко несчастным и травмированным на всего главу школы.              Особенно сюрреалистично это звучало рядом с обсуждением эпичного расчленения их соседями по столику. Те почему-то поносили Шэнь Цинцю, превратившего своего бедного и преданного ученика в человека-палку, но не оскопившем его.              Радоваться за себя Ло Бинхэ не стал. «Та» версия его, Бинхэ-палка, явно пожалеет, что его ещё и не оскопили.              Как говорил Мэнмо, однажды ты поймёшь смысл фразы «Выжившие позавидуют мёртвым». Ло Бинхэ уже почти скучал по Бездне, где такого не было.              И если в роман главы школы разом с Му Цинфаном и Лю Цингэ, где последний в извращённом виде обзавёлся женской репродуктивной системой и обещал для бездетных братьев позаботиться о ребёнке, ещё можно было поверить (Ло Бинхэ даже знал о таком цветке, правда, тот считался давно исчезнувшим), то на то, что люди приписывали ему, ему не хватило бы ни времени, ни, прости Небо, способности растягиваться.              Да и нежное воркование Лю Цингэ и Шэнь Цинцю с веерами-подарками на самом деле больше напоминали попытки шишу угнаться за хоть каким-то чудовищем, не попавшем под носорогопитонозатаптывающий энтузиазм шицзуня, чем скрытый роман. И если шицзунь успевал при их тогдашней жизни крутить три романа одновременно (два из них — с девой Ша), то маленькая шалость с главой Хуаньхуа, поведанная по секрету с третьего от Бинхэ столика, вообще не стоила упоминания.              Всего лишь игры с шипастым кнутом посреди озера в кислотных пещерах, было бы что запоминать!              От старого Главы Дворца даже что-то осталось.              А вот от самоуважения Ло Бинхэ нет. После смачных описаний в исполнении самой юной девы полудемон, прошедший Бездну, целое Царство Демонов, бесчисленные изматывающие сражения и испытания, считая сдачу отчётности и сметы за весь Цинцзин перед Собранием Бессмертных, впервые засомневался, так ли он голоден, как думал.              Он ел сороконожек, демонических пауков, саранчу, сброшенные хвосты и грыз сутулые кактусы Бездны, не обращая внимания на то, что всё это сначала пыталось сожрать его самого. Но вот есть после столь звонко и красочно описанного было сложно.              И это он ещё не знал Старого Главу Дворца.              Аппетита не прибавляла совершенно чудовищная дискуссия о судьбе лирического героя. Героем, конечно же, был сам Бинхэ, и трое созданий неопределённого пола и возраста азартно выясняли, это задатки могучего героя, путь нытика или слишком неверибельный герой, а также есть ли в мотивациях эгоизм.              Хуже всего была абсолютная, тотальная безграмотность всех троих, не знакомых ни с классической поэзией, ни с банальной логикой, приправленной перевранными понятиями, озвучиваемыми с невероятной уверенностью.              Этот диалог можно было использовать как карательную речь и оберег от всех бывших и будущих выпускников Цинцзин, рискующих умереть на месте от искажения ци.              Орать «да не так всё было» Ло Бинхэ не стал. Вопреки мнению половины присутствующих, он был достаточно умён, обладал чувством самосохранения и не собирался кончать жизнь столь глупо. Быть порванным на сувениры жаждущими проверить конский ли у него янский жезл и конская ли вместимость за медными вратами — что может быть нелепей?              И унизительней.              Красный, как праздничная вуаль Ша Хуалин, Ло Бинхэ на подгибающихся ногах вышел из зала.              Лучше он возьмёт еду с собой. Куда-нибудь… в бордель, да.              Там, он слышал по пути, ставят какую-то столичную новинку, обещают прекрасных дев, нежно поющих сладкие песни, и никаких горных лордов и их учеников.              Дорого, но Ло Бинхэ не нуждался в деньгах.              Осталось только узнать, где тут тот бордель, в котором ставят «Углублённую и правдивую историю сожалений Горы Чунь».