Under Other Stars

Кухня выглядела очаровательно, она была наполнена жизнью и теплом. Она выглядела достаточно современно, в отличие от всего остального дома (но не минималистично), все оборудование здесь было вполне новым. Солнечные лучи пробирались в комнату сквозь окна и танцевали между частичками пыли, летающими в воздухе, на плите стояла огромная кастрюля с чем-то кипящим, а рядом с ней, справа от Хенджина, стояли два холодильника. Кухня была очень просторной, заметно больше небольшой кухоньки в доме Хенджина, а в центре располагался средних размеров круглый стол. Как и стол в обеденной зоне, он был сделан из темного дерева. На стенах, выклеенных обоями теплого желтого оттенка, висели картины, несколько дверок от ящиков были распахнуты. Все здесь ощущалось таким теплым. На подоконнике в горшках росли какие-то пряности. В одном из растений Хенджин узнал чабрец. А еще здесь были пять пар глаз, внимательно разглядывающих Хенджина. А в общем счете, шесть человек. Хенджин сглотнул, как никогда ясно он всем нутром чувствовал себя «новеньким». — П-привет, — не смог не заикнуться он, разглядывая людей перед ним. Двое сидели за столом, на плечи одного из них была накинута светло-розовая ветровка, какие обычно называли «винтажными», другой же не смотрел на Хенджина, скорее просто в его направлении, и его взгляд выглядел мутным. Остальные четверо парней стояли в разных частях комнаты: один, чье лицо было Хенджину незнакомо, помешивал что-то на плите, другой, тот, который Чан, опирался на столешницу за спиной того парня, который не смотрел на Хенджина, около подоконника — мальчик по имени Феликс с ласковой улыбкой на лице, а рядом с одним настенным шкафчиком — Чанбин, который, кажется, что-то там искал. — Здравствуй, — произнес парень, не смотрящий прямо на Хенджина. И Хенджин понял, что он тоже был на веранде, когда он и Сынмин только приехали. А Хенджин даже ничего ему не сказал. Господь бог, стыд-то какой! — Привет! — улыбнулся парень в розовой куртке, и его глаза, подобно Феликсу, почти полностью скрылись за полумесяцами век. — Да вы, блять, издеваетесь что ли, куда каждый раз девается эта гребаная соль, когда она нужна. Чан! — проругался парень у плиты, прежде чем развернуться лицом к Хенджину. — Привет, и добро пожаловать! И, надеюсь, ты голодный, потому что спустя столько зим я все еще не научился готовить еду только на восемь человек, вместо двадцати, — и у него тоже была сияющая улыбка. Все, кажется, пока складывается неплохо. Все не так уж ужасно. А затем между ними обрушилась эта неловкая тишина, и Хенджину захотелось на мгновение испариться с лица планеты, потому что он понятия не имел, что ему нужно было говорить и делать дальше. Но ему на помощь пришел Сынмин, прочистивший горло: — Ну в общем, да, это Хенджин, — и Хенджин улыбнулся. Попытался. Он чувствовал ком в горле, растущий из-за волнения. — Хенджин, это парни: Джисон, — Сынмин указал на мальчика в розовой ветровке. Тот помахал ему рукой. Хенджин слегка улыбнулся. — Минхо, — тот, который не смотрел на Хенджина. Немного странный. — Он, э-эм– — Я слепой, если тебе вдруг интересно, почему я не смотрю на тебя. Я могу видеть свет и различаю некоторые формы, но на этом все. Оу. — Ох, хорошо, — проговорил тихо Хенджин. Это разъяснило все. И только сейчас Хенджин заметил белую трость, прислоненную к краю стола рядом с рукой Минхо. — Да, и это Чонин, — продолжил Сынмин, значит парень, копошившийся у кастрюли, был Чонином. Хенджин кивнул. Боже, как же он ненавидел все эти представления. — Терпеть не могу эту часть с представлениями, — поддержал его мысли Чан, — как бы там ни было, добро пожаловать в команду, Хенджин. Более чем уверен, что у тебя есть сотня тысяч вопросов, и мы постараемся на все из них ответить, но сначала, Чонин, еда уже готова? Я умираю с голода. — Будет готова, когда ты дашь мне соль. — Ах, точно, — Чан развернулся, открыл дверцу шкафа над ним и передал Чонину баночку с солью. Хенджин стоял на месте, только разве придвинулся чуть ближе к Сынмину, взглянул на него и получил подбадривающий кивок в ответ. — Отлично, знаю нам всем сейчас немного неловко, но кому-то нужно пойти накрывать стол, за этим круглым мы больше не поместимся. — Мы перестали помещаться за ним уже тогда, когда к нам присоединился Минхо, — отозвался на слова Чана Феликс, но все равно повернулся и достал тарелки с полки над его головой. Джисон встал со своего стула и пошел помогать ему. — Тоже верно. — Слушай, как там твоя нога? Все в порядке? — Чанбин взглянул на Хенджина. — Эм, ну Сынмин промыл рану и обработал их, поэтому думаю, что да… — Ты же провалился в лестницу? — Да. — Тогда нет, не в порядке. Там могли остаться какие-нибудь щепки или начать образовываться нарывы. Идем-ка сюда, — Чанбин кивнул на место, которое мгновением ранее было занято Джисоном. Немного стесняясь и пошатываясь, Хенджин дошел до стула и сел на него. Чанбин попросил его поднять раненую ногу и подставил под нее табуретку, которую вытащил из-под раковины. Хенджин заметил, что Сынмин тоже отошел помогать накрывать на стол в гостиной. — Как человек может вот так просто взять и провалиться в лестницу? — спросил Минхо. Он слегка повернул лицо к Хенджину, немного лучше. Хенджин заметил, что зрачки его глаз были почти полностью серыми. — Я… э-эм, ходил… к себе домой, после того как… оказался здесь, — Боже! Хенджин, ты мог хотя бы сейчас немного воспользоваться своей напускной самоуверенностью! Куда же она пропала?! — А, то есть ты местный? — Да, живу на улице, которая ведет к лесной дороге. — Понял. Мы часто гуляем там. Чанбин снял бинт, оборачивающий ногу Хенджина в месте чуть ниже колена. Хенджин чувствовал себя невероятно неловко и просто не знал, как продолжить этот разговор. Он быстро отвернулся, как только последний слой повязки упал с его ноги. Чанбин зашипел. — Матерь божья, тебе очень повезло уйти оттуда без перелома, — хорошо, было, вроде как, даже не очень больно! Или все же больно. Очень больно. — Ауч, — брови Феликса свелись к переносице при взгляде на ногу Хенджина. Чан тоже не выглядел особо счастливым от ее вида, он передал несколько стаканов Джисону, и тот отнес их на обеденный стол. Хенджин заметил слева от себя широкий дверной проем, ведущий к двум комнатам, и скорее всего там располагались душ и мастерская Джисона, про которые говорил ему Сынмин, потому что до этого он их нигде не заметил. Чанбин осматривал ногу Хенджина, аккуратно надавливал на нее то тут, то там, и Хенджину пришлось хвататься за края стула, чтобы не закричать от боли. Еще одна бутылка дезинфицирующего средства, пинцет и бинт лежали рядом на столешнице. Чанбин взял в руки пинцет и вытащил несколько щепок из голени Хенджина. — Твоя нога выглядит так, будто на тебя напал медведь. Без обид. — Все в порядке, — Хенджин стиснул зубы. — Зачем ты вообще пошел туда? — Пытался понять. — Справедливо, — Чанбин взял полотенце и, во второй раз за день, Хенджину пришлось закусить свою губу и зажмурить глаза, когда Чанбин прижал смоченную дезинфектором ткань к его ранам. Боже, как же жжет. Через пару секунд эта боль пропала, и Чанбин умело и быстро снова забинтовал его ногу. — Спасибо, — Хенджин звучал так, будто пытался сдержать свои слезы. Потому что именно это он и делал. — Без проблем. Рад, что учился столько лет на фельдшера не зря. * И Хенджин оказался сидящим на конце стола между Сынмином и Чанбином. Минхо сидел рядом с Чанбином, затем Чан, и Сынмин был прав, Эпплсоус просто обожала Минхо. Она громко мурлыкала, усевшись на его колени и прося погладить ее еще, пока Минхо пытался есть свой суп. Чонин сидел рядом с Сынмином, а на другом конце стола, рядом друг с другом, расположились Джисон и Феликс. Хенджину было неловко. Ложки постукивали о фарфоровые тарелки, Хенджин слышал шум ветра за окном — это помогало немного отвлечься от собственных мыслей. Его нога болела. Суп был вкусным. Чонин очень хорошо готовил. Хенджин немного огляделся еще раз и заметил, что ни на одной стене не было часов. Только полки и картины. Он вгляделся в одну из них, висевшую на другой стороне комнаты: она была темной, мрачной, и Хенджин узнал в ее силуэтах какие-то сцены… войны? Чан откашлялся: — Так, хорошо, Хенджин, как много ты уже понял? — Я… эм… Я думаю, что я… упал сквозь что-то и оказался здесь и… переместился во времени на много лет вперед или что-то типа того, — это звучало, как бред сумасшедшего. Улыбка тронула уголки губ Чана, остальные слушали их, не перебивая. — В целом, все верно. Только ты не перемещался во времени, ты упал в отражение и теперь ты в… скажем так, в реальности, являющейся отражением реального мира. — Я в чем? — Хенджин знал, что тревожность, разрастающаяся неприятным холодом в его груди, слышалась теперь в его голосе. Сынмин пододвинулся чуть ближе к нему, смотря на него с небольшой улыбкой — обнадеживающе. — Хорошо, я… этот мир, конечно, тоже реальный, такой же реальный, как и тот. Мы не уверены точно, но это что-то, связанное с пересекающимися измерениями. Это — почти точная копия того мира, из которого пришли мы все, единственное отличие — здесь нет людей. Хенджин не мог пошевелиться и тупо уставился на Чана. Что. Какого черта? Какого черта?! — Ч-что ты имеешь в виду? — Уверен, ты не мог не заметить во время своей прогулки по городу, что все захвачено природой и выглядит так, будто было заброшено много лет назад. Даже те дома, которые сейчас только строятся в той реальности, появятся здесь уже укутанными в растения и уже будут выглядеть так, будто простояли нетронутыми десятки лет. Все, что существует в реальном мире, существует и здесь тоже, кроме людей и других живых существ. Все неживое из реального мира имеет здесь свою копию. Хенджин открыл рот, закрыл и открыл снова: — В каком смысле, здесь нет людей? — Я имею в виду то, что в этой реальности не существует людей. Люди не принадлежат этому миру. — Т-тогда почему– как–? — Чтобы попасть сюда, тебе нужно случайно упасть в отражение, врата, если так понятнее. Эти врата ведут сюда, и они появляются в реальном мире только на несколько секунд, на минуту максимум. Люди должны быть настоящими неудачниками, чтобы смочь пройти через них, подобно нам, — серьезный Чан был намного более пугающим, чем тот, которого Хенджин видел совсем недавно на веранде. — Ну-у, я бы не назвал себя неудачником– — Знаю, Джисон, но тебе особо и нечего было что терять в реальном мире. — Ауч, — Джисон не звучал обиженным или разозленным. Чан улыбнулся ему, извиняясь, и продолжил: — Здесь нет других людей, потому что люди не являются частью этого мира. Он принадлежит только и исключительно природе. Мы всего лишь гости здесь. И мы все еще здесь только по их милости. Хенджин посмотрел в огромное окно, затем на этих семерых людей. Он сошел с ума. Это не могло быть правдой. Это не могло происходить на самом деле. Других измерений не существовало. — Хенджин, в ближайшие дни, недели, месяцы, года, не важно, время здесь не имеет смысла, тебе предстоит увидеть множество вещей, которые будет невозможно объяснить с помощью знаний, полученных тобой в реальном мире. Уверен, что ты уже встретился с некоторыми такими. Лучше всего, и в первую очередь для тебя же самого, будет просто принимать их такими, какие они есть. Правила реального мира не применимы к этому. В лесу обитают животные, которых в реальном мире не существует. Здесь ветер умеет шептать, а языки пламени танцуют на поверхности воды. Просто прими их, смирись с ними, не пытайся объяснять их какими-то разумными способами. Но не сомневайся в них. Это все реально, ты реален, я реален, мы все реальны и существуем на самом деле. Хенджин кивнул. А что ему еще оставалось делать. — Т-тот… тот олень, которого мы видели… — С золотыми глазами? — Да… — Я называю их Хранителями Леса. Ты же можешь называть их как тебе угодно, но ни в коем случае не неуважительно. Они позволяют нам находиться здесь. Поэтому мы очень редко пользуемся машинами, они им не нравятся. — Хорошо. Хорошо. Он примет все это. Он должен, у него просто нет другого выбора, так ведь? Если это все — сон, он скоро проснется. — И… Есть ли… выход отсюда? — Нет. Что? Тревога крепко обхватила легкие Хенджина, разом выдавив из них весь воздух. Это не могло быть– он– нет. Нет. — Зеркальные врата видны только тогда, когда ты видишь другого человека с обратной их стороны и можешь понять, что это проход. И они работают только в одну сторону. Мы не знаем точно, почему они работают именно так, мы не ищем их и не вглядываемся в них особо. Или же… Неважно. Пути назад нет. Ты здесь. И мне очень жаль, Хенджин, но ты не можешь вернуться. Хенджин сжал челюсти, до боли в деснах стиснул зубы. — Расскажи ему о тенях, — тихонько пробормотал Минхо. — Да, точно. Ты, скорее всего, заметил линию из соли, окружающую дом, когда прибыл сюда. Это защита от теней. Тени появляются с заходом солнца. Если попадешься им, они тебя убьют. Соль же, по какой-то причине, их отпугивает. Появляются кто? Сделают что? — Их невозможно увидеть прямо, но краем глаза ты можешь заметить их, снующих на периферии твоего зрения. Если они тебя догонят, ты сразу же свалишься замертво, и, вероятнее всего, тоже обратишься в тень. Мы не знаем особо, кто они и что из себя представляют. Наверно, это души, но это не загробный мир, потому что мы смертны и здесь тоже. Просто поверь мне на слово, мне приходилось быть свидетелем этого. Как бы то ни было, соль удерживает их на расстоянии, но барьерная линия должна укрепляться каждые несколько дней. Поэтому в каждой спальне в обязательном порядке есть ваза с солью. Если по какой-то причине они смогли пробраться в дом, ты можешь просто кинуть в тени горсть соли, и они испарятся. Каждую ночь один из нас всегда остается бодрствующим, чтобы следить за обстановкой и держать дом в безопасности от них, но… ты никогда не можешь быть уверен в чем-либо, связанном с тенями. Слишком. Это было слишком. — Так, что еще? Оу, да, тени появляются здесь не так уж часто, мы предполагаем, что они появляются там, где в реальном мире находится больше всего людей, и они каким-то образом следуют за их энергией, поэтому чаще всего они остаются в городе. По этой причине мы никогда не посещаем город ночью, только днем. И поэтому мы живем здесь, настолько в отдалении от них, насколько это возможно. Но, тем не менее, иногда мы замечаем их, бродящих у нашего двора, и… да. Будь аккуратнее. Это было слишком для него. Хенджин был слишком перегружен всем этим: — Х-хорошо, — сердце отбило несколько ударов. Хенджин не знал, что и сказать. Комната была для него теперь слишком… яркой. Такое ощущение, что стены начали сжиматься и были готовы раздавить его. — Я– Я думаю мне– нужно. Немного времени. Спасибо за обед, — стул Хенджина проскрипел ножками по деревянному полу, он спешно вышел из-за стола и покинул комнату. Он услышал, как отодвинулся другой стул и тихое: «Дай ему побыть одному, это трудно — принять и понять все сразу», — прежде чем взбежал вверх по скрипучей лестнице, дальше по коридору и в последнюю справа дверь. Их с Сынмином комнату. Хенджин захлопнул дверь за собой и прижался к ней спиной. Его сердце колотилось так сильно, руки покрылись потом, он чувствовал, что не может дышать нормально. Какого черта? Какого черта?! Он был в… другом…измерении? Так это назвал Чан. Это было неправдой. Это не было реальным, это просто не могло произойти на самом деле, других измерений не существует, это не было правдой, не было, не могло быть! Хенджин сполз вниз по двери и прижал колени к груди. Это не было правдой. Это не могло происходить на самом деле. И он не мог выбраться отсюда…? Пути обратно нет. Пути назад нет! Он больше… больше… он больше никогда не увидит своих родителей? Никогда больше не увидит Енхуна? Или Джуена? Или кого-либо еще из его баскетбольной команды? Не увидит Дэхви? Своих преподавателей? Свою тетю, бабушку, никого из своих двоюродных братьев и сестер? Не увидит свою маму. Не увидит своего папу. Нет. Это все неправда. Это не могло быть реальным. Это не могло– это все– это не могло быть правдой! Он никогда больше не увидит своих родителей снова! Не увидит собаку соседей! Никого! Никого! Он никогда больше не увидит своих родителей снова. Никогда больше не почувствует вкуса маминого печенья, которое она пекла специально для него каждый год на его день рождения. Его отец никогда больше не обнимет его после удачной игры. Он никогда больше– он никогда– никогда– Он никогда больше не увидит их. Никогда в жизни снова. И одной этой мысли хватило, чтобы довести его до грани, чтобы выбить из его груди прерывистые всхлипы, чтобы он зарылся головой в свои руки. * * * Стук в дверь казался таким далеким. Хенджин выпрямился, он чуть не отрубился вот так, сидя на полу у двери и плотно прижав колени к груди, но ведь «чуть» — не считается, верно? Ему потребовалось немало времени, чтобы перестать плакать, и Хенджин знал, что выглядел сейчас как заплаканное растрепанное нечто: его глаза были опухшими, а все лицо отекло. Он понятия не имел, что ему делать. Он не хотел никого видеть, он просто хотел домой. Но здесь не было дома. Он не мог вернуться домой. Хотя он мог. Но там бы его никто не ждал. Там не было никого, кроме теней. — Да? — он не смог скрыть хрипоту в голосе. Дверь проскрипела, открываясь, и из дверного проема показалось знакомое лицо. Желтоватые лучи солнца бликами танцевали в стеклах очков Сынмина. — Эм, я просто хотел поинтересоваться, не хотел бы ты присоединиться к нам с Феликсом, мы собираем клубнику на заднем дворе. Ты не должен, если не хочешь, но Феликсу нравятся новые люди, и… да, я знаю, что побыть в одиночестве прямо сейчас звучит как замечательный план, но это не так. Было бы очень здорово, если бы ты присоединился к нам. Сынмин хотел, чтобы он составил им компанию? — Да, ээ, я, я пойду, — согласился Хенджин. Черт, а что еще ему оставалось делать? Он просто прекрасно знал, что если он останется сейчас наедине с самим собой, то сведет себя с ума еще сильнее или проплачет весь остаток дня. Что, конечно, звучало очень заманчиво, но… это ведь ничего не изменит, не так ли? Разве что. Если есть вход, значит, где-то есть и выход, верно? Он должен быть. Чан точно должен знать что-то, или же наоборот — просто знал недостаточно. Выхода не могло не быть. Хенджин сделал глубокий вдох, собирая себя по крупицам вновь. Он столько раз проделывал это раньше, он ведь запросто мог нацепить на себя эту маску уверенности, которую надевал постоянно, он мог сделать это, он не слабый, ничего подобного. Он был непоколебимым. Он был спокойным, крутым и собранным, он ведь всегда был таким, все знали его таким. Да. Это то, каким он был. Это то, как он себя вел. А затем Сынмин улыбнулся ему и о нет, Хенджин был ни черта не крутым, спокойным или собранным, и он чувствовал, что его сердце вот-вот выпрыгнет из его грудной клетки, пока он шел за ним по коридору и спускался по лестнице. А потом он увидел у двери свои запачканные кроссовки и побежал обратно наверх, чтобы взять другие, и уже после этого вышел за Сынмином на улицу. Солнце медленно плыло по небосклону, кажется, наступили ясные послеобеденные часы, это все, что Хенджин мог предположить по теням, которые отбрасывали близрастущие деревья. Сынмин подхватил у двери на веранде две корзины и передал одну Хенджину. Хван окинул взглядом двор и не увидел никого. — Где остальные? — Джисон рисует в своей мастерской, а Минхо, Чонин и Чан вышли на прогулку. Чанбин, скорее всего, с Джисоном. Не знаю, я не видел его с обеда. — Хорошо, — Хенджин аккуратно переступил барьер из соли, чтобы случайно его не задеть. Они обошли дом и вышли на задний двор, где располагались бассейн, множество пышных яблонь, теплица, на границе с лесом, а рядом с ней — грядки с клубникой. По крайней мере, так предположил Хенджин, потому что заметил там копошащегося над чем-то Феликса. — Хранителям Леса не нравится, когда вы стрижете газон? Сынмин засмеялся: — Они не имеют ничего против до тех пор, пока мы не причиняем вред лесу. Просто газонокосилка сломана, а починить ее или взять из города новую ни у кого руки не доходят, да и нести ее самим проблематично, а машиной мы пользуемся редко. Последний раз ее заводили, чтобы привезти из города новый холодильник, когда старый пришел в негодность. — Понятно. А твой отец разве не был механиком? Я думал, ты разбираешься в починке вещей. — Пожалуйста, не говори никому об этом, я не хочу, чтобы на мне была еще и стрижка газона. — Вот ты где! — Феликс выпрямился, на его руках были надеты большие садовые перчатки, а на лбу виднелись несколько полос от грязи. Он провел рукой по лбу, протирая его от пота и оставляя еще несколько грязных разводов. И только сейчас Хенджин обратил внимание на то, что весенняя погода здесь была значительно теплее, чем та, к которой он привык. А затем он осмотрелся по сторонам и понял, здесь была не весна. Это было лето. Растения уже вовсю цвели. Цветы в клумбах (которые выглядели здесь гораздо опрятнее, в отличие от тех, на переднем дворике), на яблонях медленно зрели яблоки — природа здесь ощущалась такой живой. Не пробуждающейся. Живой. — Рад видеть тебя тоже, Хенджин! — и снова на его лице засияла эта улыбка, подобная ярким лучам солнца. Феликс казался таким… комфортным. Хенджин находил его присутствие успокаивающим. — И, пожалуйста, будьте аккуратнее, не наступите на клубнику или на сам куст, иначе я собственноручно отрублю вам ногу. Феликс развернулся и присел рядом с одним кустиком, усыпанном ягодами; его корзина была уже наполовину заполнена. Хенджин смог насчитать здесь как минимум семь грядок клубники. Он удивленно смотрел на эту полянку со вскинутыми бровями. — Не помню, чтобы здесь когда-то росла клубника. — Потому что ее здесь не было. Я посадил ее три весны назад, и она только сейчас выросла настолько, чтобы давать нам хороший урожай. — Оу, ясно. — Вещи, которые есть у нас здесь, по какой-то причине не отображаются в реальном мире. То есть, я помню этот дом полуразрушенным, и двор определенно не был таким просторным, не говоря уже о бассейне и теплице. Сынмин ответил на вопрос Хенджина, хотя он и сам не подозревал, что задавался им. — Вау. Хорошо, — просто смирись. Это то, что сказал Чан, это то, как он посоветовал вести себя. Хенджину нужно просто смириться и привыкнуть. Он выбрал грядку, соседнюю с той, к которой подошел Сынмин, и опустился на корточки. Он слышал птиц, поющих в вышине крон деревьев, и ветер, шелестящий листьями и вальсирующий по двору. Воздух был насыщен множеством запахов: цветы, дождевая вода, сырой землей, клубникой и чем-то лесным. Спокойно. Как будто они — единственные люди в мире. Но так и было. Хенджин подтянул к себе свою корзину и начал собирать клубнику, Феликс рассказывал Сынмину что-то про помидоры в теплице, а Сынмин сказал что-то про использование дождевой воды для их полива и про то, что им нужно будет принести из города больше корзин, когда они пойдут туда в следующий раз. Клубника пахла сладостью и спелостью, пальцы Хенджина окрасились красным из-за ее сока, ягоды глухо отбивались от дна корзины, когда он бросал их в нее. Хенджин был рад, что никто из парней не акцентировал внимание на том, как плохо он выглядел, и даже не упомянул об этом. Возможно, они просто… привыкли к подобному поведению других. Сынмин рассказывал что-то про книги, и Хенджин вспомнил тот раз, когда видел его в отражении; из дома доносились звуки музыки и наполняли собой и своим звучанием весь двор, Хенджин заметил открытое окно и, скорее всего, это было окно в мастерской, и бессчетное количество вопросов снова заполнило его голову. — Итак, Хенджин, то есть, ты упал через лужу? И, если я понял правильно, вы с Сынмином дружили, и ты жил в одном из домов, неподалеку отсюда? — Феликс перевел свое внимание на Хенджина, который взглянул на него и старался случайно не опрокинуть корзину и не рассыпать всю собранную им клубнику. — Да. Верно. И снова верно. — Это здорово. Что за день был в твоем мире? — Что ты имеешь в виду? Суббота? — Я имею в виду… какое число? — Пятнадцатое мая… — Хорошо. Значит, почти полгода за две недели, — Феликс слегка нахмурил брови, теперь пятнышко грязи виднелось и на его носе тоже. Его волосы отливали оранжевым под лучами солнца. — Что?! — Время здесь идет иначе, не так, как в реальном мире, — напомнил Сынмин. Колени Хенджина начали побаливать от сидения на корточках, он поднялся, попытался смахнуть с лица несколько надоедливых и лезших в глаза прядок волос и вернулся к кустику клубники перед ним. Он собрал уже почти все созревшие ягодки на этом ряду. Время… что? — В каком смысле? — он посмотрел на Сынмина — В том, что ты сказал мне, что я пропал полгода назад. А здесь прошло только две недели. Я провалился сквозь стеклянную стенку автобусной остановки две недели назад и каким-то образом оказался здесь, и здесь лето. — …Оу. Что? Что! Ничего не имело смысла! Абсолютно ничего! — Да, поэтому мы не используем часы здесь, и календари тоже, они здесь просто бесполезны. Подъем с рассветом, отбой с луной и так далее. Иногда кажется, что от весны до весны прошло года три, а иногда — будто всего пара месяцев. И времена года меняются так, как им угодно. — Ясно, — просто прими и смирись, Хенджин. Не все должно подчиняться законам логики, особенно в этом… мире. Измерении. Неважно. Феликс звучал так беспечно. Он просто… привык ко всему этому, для него это все стало чем-то обычным. — То есть, если… не знаю. Если Сынмин находится здесь только две недели, хотя на самом деле прошло уже шесть месяцев, когда вы сюда попали? Или… сколько вы уже здесь? — Прошло несколько зим. Я не знаю, сколько это в годах, хотя, я здесь уже достаточно долго, я и Джисон, и прежде чем встретить Чана и Чонина, первые эм… месяцы, я думаю, мы провели в одиночестве. Но, как бы там ни было, мы, как и ты, провалились через лужу в ээ… кажется, это был пятьдесят четвертый? Да, вроде бы так. — Пятьдесят четвертый! — своим криком Хенджин распугал птиц с соседних кустов. — Подожди, что? Типа 1954? — Да-а, — на лице Феликса показалась ухмылка. — Что блять?! — Да, получается, время здесь правда не работает, или… я не знаю. Так как ты из двадцать первого века, а я из пятидесятых, я должен быть, кажется, уже пенсионером, но мы почти ровесники. — Тогда что– как– У людей здесь нет возраста? — По всей видимости, потому что время здесь идет иначе. То есть, мы взрослеем, Чан был совсем ребенком, когда он попал сюда, и Чонин тоже, поэтому, да, мы стареем, просто намного медленнее, — Феликс закинул несколько ягод в свою корзину, а Хенджин совершенно забыл про свою. Какого. Блять. Черта. — Так… а когда они оказались здесь? — Чан из конца девятнадцатого века, а Чонин из начала двадцатого. Получается, они пробыли здесь уже больше ста лет по меркам реального времени, но повзрослели они только… лет на пятнадцать. Чан немного побольше. Но это все еще не имеет никакого смысла, потому что мы с Джисоном находимся здесь уже больше шестидесяти лет, и ни один из нас почти не изменился. «Почти», потому что, конечно, мы стали немного взрослее, но это не так значительно. Мы не были детьми, когда очутились здесь. Хотя, с другой стороны, были, но… Ладно, это уже другая история. — Хорошо, — кажется, Хенджин начал задыхаться во всем этом. Времени не существует, но существуют тени и разные странные существа, и никаких людей. Замечательно. Просто чудесно. — А что насчет других? — Минхо из восьмидесятых, а Чанбин из начала нулевых. Он тут не так долго, прошла всего одна зима. Мы измеряем время в зимах, не знаю, почему именно так, потому что зимы никогда не длятся одинаково. — Понятно, — просто смирись, Хенджин. Это все было полной бессмыслицей, и, кажется, он все же сошел с ума. Но это нормально. — Был ли здесь… кто-то еще? Или только вы? — Не в мое время. Чан говорил, что до нас здесь были еще люди, но он… не любит говорить про это. Мы не все время провели в этом доме, мы путешествовали немного, переезжали, но потом обнаружили этот дом и решили остановиться в нем. Он принадлежал кому-то другому до нас, мы почти ничего здесь не ремонтировали. Только поменяли оборудование на кухне. И поставили солнечные панели. И картины Джисона, он любит рисовать. И обновили комнаты, конечно. Кажется, шестеренки в голове Хенджина начали вращаться. — То есть, есть другие люди? Здесь, я имею в виду? Или в этом… измерении? Если дом принадлежал кому-то? — Ага. Но другое дело — найти их. И оставаться небольшими группами безопаснее: если людей больше десяти, то, словам Чана, тени посещают намного чаще. — Хорошо, я понял, — то есть, они не были совершенно одни. Другие люди все же были. Просто… не здесь. Где-то в других местах. — Мы ездили там и тут в поисках потерявшихся здесь людей, но, знаешь, ты никогда не можешь предугадать, где и когда они появятся, поэтому мы решили просто остаться здесь, когда мы нашли это место. Это очень хорошее место: город одновременно и достаточно близко, и достаточно далеко, и он не такой большой. Чем больше город, тем больше теней. Хотя, в больших городах люди попадают сюда и теряются чаще, по крайней мере, так думаю я. Хенджин кивнул. Вау. Просто вау. Великолепно. Замечательно. Совершенно не пугающе, ужасающе и совсем не заставляет все нутро стягиваться в тугой узел из-за тревоги, овладевшей каждой клеточкой тела. Это было слишком. За гранью его понимания. Просто смирись. Ничего не имело никакого смысла, а быть поехавшим нормально. Хенджин не знал, что ему вообще говорить после этого всего, в его голове все еще было огромное множество вопросов, поэтому он продолжил просто собирать клубнику. Знал ли уже обо всем этом Сынмин? Был ли о также потерян и растерян, как Хенджин сейчас? Рассказали ли ему обо всем тоже? — Не переживай, знаю, что это все тяжело принять вот так сразу, но подожди хотя бы пару дней, и тебе станет полегче, — Феликс улыбнулся ему. По всей видимости, он был самым разговорчивым здесь. И он ощущался… безопасно. Он светился словно солнце. Хенджин попытался улыбнуться ему в ответ и кивнул, но он уверен, что все эмоции и замешательство, которые заполнили его всего, были ясно видны в его глазах. Или в движениях. Или где угодно еще. И их было слишком много, чтобы его маска уверенности могла их скрыть. Сынмин спросил что-то про клубнику, и Феликс, казалось, засиял изнутри и начал рассказывать все, что он знал о выращивании этих маленьких растений. Это было так… похоже на Сынмина. Он всегда знал, какой вопрос и когда лучше всего задать. Он всегда читал людей словно открытые книги, мог вытащить их из их скорлупы. Хенджин аккуратно наблюдал за тем, как Феликс со сверкающими миллионом звезд глазами объяснял Сынмину что-то про полив растений и правильный подбор почвы, а Сынмин улыбался ему своей милой и располагающей ко всему на свете улыбкой, и, может быль, только лишь может быть, Хенджин почувствовал неприятный укол зависти где-то в груди. А потом он вспомнил, что позвали его сюда, чтобы собирать ягоды, а затем услышал звук открывающейся двери, и Хенджин снова растерял все крупицы концентрации, которые так трепетно собирал в себе. Он услышал, как кто-то шел по длинной траве за его спиной, и попытался обернуться, но чуть не упал на задницу, его колени снова заболели, и, — Здравствуй, свет моей жизни, можешь, пожалуйста, подать мне вон ту корзинку, около входа в теплицу? — Феликс перестал говорить о клубнике. Джисон кивнул ему и обошел грядки, чтобы подойти к небольшому строению и передать корзину Феликсу. Свет моей жизни? А затем Феликс поцеловал его в щеку. Оу. Ладно. Хорошо, они явно попали в этот мир вместе. Они были знакомы до этого? Или они… познакомились… здесь? — Нам, кстати, не помешают лишние руки, — мальчик с усыпанными веснушками щеками улыбнулся своему… парню? И Чанбину. — Я слишком стар для этого, у меня вот-вот колени сломаются. — Хорошо, дедуль, вот твоя корзинка, — Феликс рассмеялся и поставил пустую корзину рядом с ногами Чанбина. Джисон присел рядом с Феликсом, на его темных волосах виднелись следы краски. И на его розовой куртке, рукава которой он пытался сейчас закатать так, чтобы они не мешались. — Ты закончил картину? — Феликс со всей нежностью в глазах посмотрел на парня, сидящего рядом. — Нет, краске нужно хорошо просохнуть, прежде чем наносить следующий слой. Хенджин взглянул на Сынмина, который, кажется, совсем не обращал внимание на этих двоих. Чанбин, рядом с ним, клал к себе в рот больше клубники, чем в корзину. Хенджин заметил это, как Феликс и Джисон впали в свой собственный маленький мирок, не замечая больше никого вокруг. Джисон пощекотал Феликса за бок, и тот чуть не кинул в него свою почти полную корзину с клубникой. Значит, это было… нормально здесь? Конечно, и в реальном мире это было нормально тоже, просто… Не в их маленьком городке. Хотя... Хенджин никогда ни с кем, кроме Енхуна, не говорил про свою влюбленность, ведь влюблен он был в парня… и этим парнем был Сынмин… и он не знал, как могли бы отреагировать другие на такое, не знал, как его родители могли бы отреагировать, поэтому он никогда не обсуждал это с ними. Он знал, что его родители были очень поддерживающими и понимающими и все такое, но… опять же, он прекрасно знал, что далеко не все принимают это, и это знание очень его беспокоило и делало его очень неуверенным и… да. Не позволяло ему говорить что-либо кому-либо. В том числе и Сынмину. Но здесь, кажется, все было в порядке. Феликса и Джисона принимали, Сынмин и Чанбин не были против них, они просто… были собой, по уши влюбленными друг в друга. Это внушало утешение и спокойствие. Может быть, однажды, Хенджин тоже сможет открыть кому-нибудь свою душу и позволит себе сбросить оковы со своего сердца, которые он так туго затягивал на нем на протяжении стольких лет.