Стоящий на эшафоте

Сяо открывает глаза: лучи солнца простираются волнами в кабинете, освещая настолько ярко, что Сяо пришлось зажмуриться, перед тем, как привыкнуть. Рядом, положив руки на кровать, а голову на них, невзирая на озаряющее его солнце, крепко спал Альбедо: волосы его из-за озаряющего света казались золотисто-светлыми, почти белыми. Якша аккуратно встаёт, пытаясь не разбудить алхимика, ведь сам знает, насколько такой безмятежный сон редок и ценен. Первое, что замечает Сяо, после попытки встать: он чувствует ноги, хоть и затёкшие, он способен ими двигать и силы к нему вернулись. Пытается их слегка размять, но выходит это шумно, из-за чего Альбедо просыпается, сонно потирает глаза и смотрит на стоящего рядом Сяо сонным, неразумным взглядом, сквозь которое проходит доля удивления тому, насколько быстро он смог встать на ноги. Сила Адептов всё-таки берёт своё, помогая залечивать раны, но тот кромешный ужас, что творится на его руке, всё никак не проходит и не становится лучше, хоть и при взгляде на бинты видно, что их меняли, пока Якша был в бессознании. Эта сила не раз повергала людей в шок: вчера он еле стоял на ногах, а теперь ходит, будто ничего и не произошло, и даже Властелин Камня зачастую бросал на Сяо удивлённый взгляд и говорил о том, что несмотря на его зажившие раны, ему стоит отдохнуть и набраться сил. Сяо в ответ всё отрицал, рвался назад, в бой, сражался, и каждый раз выходить победителем ему выходило всё труднее. Он будто чувствовал, как кровь в его жилах медленно остывает, а тело тяжелеет, и всё равно продолжал: из раза в раз, всё тяжелее, он сражался не на жизнь, а на смерть, пока его тело вовсе не остыло. Иногда Якша думает, что если бы не пришёл в тот роковой момент Анемо Архонт и не помог бы ему, то тот день стал бы его концом. Не самым плохим: умереть, защищая людей для него намного лучше, чем в спокойствии, забыв о своём долге. Поэтому он должен ему, умереть, расшибиться, отдать себя в жертву, но спасти Венти, ведь иначе, если он погибнет, Сяо не сможет себе этого простить. Альбедо, всё также с головой положенной на руки, с тёплой улыбкой спросил: — Как себя чувствуешь? — его голос столько же мягкий, как и солнце. Сяо призвал копьё, и как только прикоснулся к нему правой рукой, почувствовал жжение, будто опустил руку в кипяток, и когда взялся — слабость, будто держит оружие впервые за всю свою жизнь. Делает взмах и поражается его слабостью: вместо привычного быстрого удара его рука еле справилась с тем, чтобы не выронить копьё, из-за чего ему пришлось перехватить оружие другой рукой. Ему остаётся только надеяться на то, что этот эффект временный, и вскоре он сможет сражаться как раньше, а если нет — ему придётся приспосабливаться к тому, что у него осталось, других вариантов у него нет. — Лучше, — он отзывает копьё и смотрит на Альбедо. — Ты всё это время был здесь? Сяо не привык к тому, что его кто-то «встречает» при пробуждении, даже если он находился в плачевном состоянии. Моракс всегда наблюдал издалека, также и помогал, и Якше могло только посчастливиться увидеть его перед тем, как тот уйдёт, не проронив и слова. У него не было времени ни поблагодарить своего спасителя, ни сделать что-то ради него, хотя Сяо больше корят эти спасения, будто препятствия к его единственному предназначению — защищать. Альбедо же другой: в который раз он — первое, что видит Сяо перед пробуждением, и, с его же слов, всё время находился рядом с Сяо, пока он был в бессознании до этого. Сяо интересно: зачем алхимик это делает? Зачем проводит бессонные ночи у его постели и делает всё, чтобы Якша смог увидеть новый день? Ему нет от этого выгоды, ровно также, как и самому Сяо, а его забота чужда Якше, провоцирующая его на неприятные раздумья. — Да. Если тебе интересны записи о твоём состоянии во время твоего сна, то на столе лежит книжка, — Альбедо встаёт и показывает на лежащую между кипой бумаг сделанную видно вручную записную книжку. — Всё это время я пытался проанализировать реакцию организма на тот минерал, ведь он напрямую попал в твою руку и косвенно в лицо, но из-за специфики твоего организма… Не пришёл к единому результату: тебя один день могло лихорадить с утра до ночи, а на следующий будто бы того дня и не было, и так по кругу. Сяо на секунду закрыл глаза, будто неудовлетворенный ответом Альбедо, скрывающего что-то личное. Ему будто бы нужен был другой ответ, раскрывающий его мотивы, а никак не то, что он услышал. Но с другой стороны: действительно ли это нужно было Сяо? Разве знание мотивов человека, с которым ему не предстоит борьба, так важно ему? — Для этого не обязательно одному сидеть у меня дни и ночи, достаточно прийти раз в сутки, — холодно отвечает Сяо. Якша смотрит на Альбедо, и видит проскочившую на долю секунды улыбку, которую не назвать счастливой, как и грустной; при которой взгляд устремляется куда-то в пропасть, а на глазах будто вот-вот выступят слёзы. Он не знает, как на это реагировать, как и то, почему из-за его слов так изменился в лице Альбедо. — Венти также делал, — тихо доносится, пока Альбедо поправляет запутавшиеся волосы, — особенно, когда ты болел. Не отходил от тебя сутками, на каждый вздох и кашель с хрипом вздрагивал, волновался. Как отец к сыну относился. Ну, я и завидовал тайно. Отца-то у меня никогда не было. И вот, когда его нет рядом, я подумал, что временно смогу заменить его. Сяо на секунду замер, обдумывая слова Альбедо: он не помнит такого, впервые слышит о таком. Единственный человек за всё время жизни Якши, который мог так поступить — Чжун Ли, но никак не Венти. Сяо помнит, как Гео Архонт поступал «как отец», в понимании Сяо. В значении отчуждённом, сформированном больше на словах и неведомых чувствах, нежели чем на реальности. Помнит, как своей заботой пытался предотвратить скорый слом Адепта, наблюдал со стороны и помогал так, что Сяо приходилось только догадываться, кем был его спаситель. И единственный, кто подходил под термин «отец» для него — Моракс, и только он. Якша вздыхает: который раз, с момента встречи с Венти, он подвергает сомнению собственные воспоминания, ведь кто знает, как исказили их бывшие Архонты ради потехи — ему приходилось уже проходить через это во время своих битв. Всё слишком переменилось с того момента, когда он принял просьбу Анемо Архонта: сны изменились, их сюжет теперь слишком личен, будто все те поглощённые чужие сны резко пропали, и теперь один из его новых товарищей каждым своим последующим словом добавляет всё больше сомнений. — …Такого не было. — после паузы говорит Сяо. Альбедо поворачивается спиной, собирает в стопку записи так, чтобы они помещались в одной руке, и даже глядя на алхимика со спины Якша может почувствовать, что тот слегка улыбается, будто человек, услышавший наивные слова ребёнка о том, что говорящий врёт, хотя дело обстоит иначе. Сяо определённо не нравится эта улыбка — единственное, в чём он уверен. — Всё обстоит иначе, Сяо, хотя ты ещё ничего не знаешь. После произошедшего, ты всё ещё слепо веришь в прошлое? Не мне тебя винить, но позволь семенам сомнения прорасти, — Альбедо оборачивается, — может, если ты это сделаешь, в этот раз всё произойдет иначе. Повисла тяжелая, гнетущая тишина. Сяо не нравятся эти перемены, не нравится сомневаться в том, что стояло у истоков его жизни, будто эти перемены и сомнения разрушат всё то, во что он верил и ради чего сражался. Но что поделать? Он свернул со своего пути как только принял предложение Анемо Архонта, и, сам того не ведая, стал частью чего-то поистине ужасающего. Только этот «ужас» лишь набирает обороты. Альбедо протянул ему комплект одежды: довольно удобный и похожий на то, что он носил раньше, за исключением отсутствия наплечника и рукава. Сяо только взял их в руки, как ему протянули флейту, подаренную Анемо Архонтом. Она выглядела намного хуже, чем в последний раз, когда Сяо брал её в руки: покрытая царапинами, сломанная в некоторых местах. Ничего не напоминало о том, как бережно её хранил Якша. Алхимик почти сразу вышел из комнаты, сказав, что Сяо наверняка предпочитает раздеваться в одиночестве, чем под чужим надзором. Сяо посмотрел в пустоту перед тем как сменить одежду. У него всегда был один костюм на все случаи жизни, и он никогда не задумывался о том, что у «обычных людей» в гардеробе не один наряд. Он учился шить и зашивать. В бою одежда не раз рвалась: то о сук, то от когтей или орудия противника, а относить одежду к швее и ждать с денёк для того, чтобы получить её в первозданном виде Сяо не хотел, и поэтому учился. С его руками это было сродни изощрённой пытке: они всегда дрожали так, что он не мог попасть ниткой в ушко иголки как бы не пытался, а если и спустя пару десятков неудачных попыток у него и получалось, то сделать маленький прочный узелок для него было вторым испытанием. Моракс, глядя на это, каждый раз спрашивал, не против ли Сяо пойти к его знакомой швее и не мучать себя, а Сяо только отвечал, что не хочет тревожить знакомых Гео Архонта. И всё пытался и пытался: поначалу зашитая им одежда выглядела слегка нелепо, с нитками другого цвета или слабыми петлями, что при простой ходьбе распарывалось, но чем дальше он пытался, тем лучше у него получалось, пока сделанные им одежды стали выглядеть лучше, чем были изначально. Он сам находил в этом процессе покой: в этой монотонности, в этих дрожащих после битв руках, в этих уколах от иглы, в этом начале заново, когда он ошибся с петлёй, и даже ошибка, в отличие от его битв, не смертельна, не изнурительна, а по-странному успокаивающая, будто напоминание о том, что не бывает безупречного процесса, избавленного от ошибок. В такие моменты его посещало умиротворение, хотя и изначально, когда только начинал, его не раз посещала злоба за собственную неумелость. Распространялась ли эта злоба на все его сферы жизни? Конечно, если он считал себя недостаточно хорошим. Сяо, переодевшись, заткнул флейту за пояс: даже если он не сможет больше на ней сыграть, он найдёт способ, как её починить, ведь это одна из немногих вещей, которые остались у него от Анемо Архонта. Он выходит из комнаты: не знает, куда податься. Вернуться на службу, после того, что пережил? Его грызут смятения. Вернуться — это то, что он должен сделать, но что не может, из-за ноющего чувства долга в груди. Он не может оставить Венти, когда даже не знает, жив ли тот, или уже мёртв, но и не может ему помочь. Сяо знает одно: он должен продолжать сражаться, чего бы это ему не стоило. — Что значит «пропал без вести»? Слышен тревожный голос Джинн, доносящийся из приоткрытой двери в её кабинет. Благодаря своей памяти на голоса он прекрасно запомнил её голос, и способен отличить его от тысячи других. Наверно, только благодаря такой памяти Сяо под силу откликаться на зов нуждающихся в нём людей, и отличать их от тех, кто зовёт его не из-за отчаяния, а собственной корысти. Он приостанавливается на мгновение: ему не хотелось бы узнать, что из-за его «оплошности» пропал один или несколько человек, но и не хотелось бы глупо закрывать на это глаза, главенствуясь правилом «если я этого не вижу, значит этого нет».  — После того, как сэр Кэйа отправился с отрядом в разлом, от него не было вестей. Даже отряд говорит о том, что командир пропал так, «будто его никогда там и не было», — в грубом голосе нет и капли сожаления. — Мы, конечно, перед закрытием разлома отправили поисковый отряд, но они вернулись с пустыми руками. Сяо замер: виноват, ведь именно он с парнем из Фатуи помогли вызволить его и Альбедо из верных лап смерти. Ещё один долг, который ему надо отплатить, и ещё одна причина, почему он снова должен спуститься в тот ад, чтобы спасти тех, кому пребывать там не суждено. Дверь открылась: в пучине собственных раздумий, Сяо не заметил, что рыцарь уже отчитался, а им обоим наступила пора разойтись по своим обязанностям. Он попытался скрыть взгляд, когда Джин посмотрела на него: её измученное наплывшими бедами лицо озарила еле заметная улыбка и её необычайно глубокие и грустные глаза посетила доля надежды, что тот, который стал предвестником трагедии, не умер в постели во время лихорадки, а стоит перед ней в добром здравии, а значит всё идёт на поправку. — Доброе утро, господин Адепт. — даже её голос был уставшим: было ясно, что она не спала последние сутки, погружённая в работу. Она собиралась уходить, так и не дождавшись от Якши ответа, но тот внезапно сказал: — Скажите, что нужно сделать. Джин остановилась и обернулась, будто раздосадованная этими словами. — Не нагружайте себя, вы только проснулись после такого ужасного события. Из Гильдии искателей приключений вызвалось много добровольцев, да и к нам пришли на помощь Адепты, чему мы вам обязаны, поэтому, пожалуйста, отдохните. Сяо посмотрел в сторону. У него нет времени чтобы отдыхать, нет времени, чтобы заняться собой: ему нужно идти вперёд, пока у него не откажут ноги и он не упадёт от бессилия. Так он решил для самого себя. И такое с ним уже случалось. Как назло, тогда он усвоил для себя только то, что он должен продолжать изнурять себя, чтобы стать сильнее. — Я ваш должник. Джин только вздохнула и грустно спрятала взгляд, не желая давать и так покалеченному не только морально, но и физически Якше какие-либо задания. Остановить его она тоже не может, да и, в теории, смогла бы? Сяо в таких делах прислушивается через раз и к самым близким людям, и, в конце, всё равно делает то, что озвучил и задумал, потому что, в конце, его план оказывается единственно верным, хоть и разрушающим самого Сяо. — Я не в праве вас заставлять. Если вы так желаете помочь, то… Нуждающиеся найдут вас сами, — она отворачивается и направляется к выходу из здания. — Всего доброго, и, пожалуйста, берегите себя. Сяо смотрит ей вслед: он вновь остался без путеводной звезды и чёткой задачи. Но теперь он сам в праве решать свою судьбу, не так ли? С того момента, как в его жизни появился Венти, неосязаемая длань свободы будто начала подталкивать его вперёд, порождая мысли, которые он в прошлом назвал бы «вредительскими», созданными под влиянием кармы или бывших Архонтов. Пока они не мешают его службе, он, скорее всего, оставит эти мысли жить, до того, как не свыкнется с их существованием и примет их за основу своей жизни. Он направляется к выходу: это единственный оставшийся у него вариант, ведь делать внутри стен Ордо Фавониус ему нечего. И куда после их расставания подевался Альбедо он также не знает. Ушёл к себе в кабинет, продолжать свои исследования? Сяо и думает, что это наиболее вероятно, и надеется, что он за время их разговора обрёл хоть каплю сострадания и не будет заниматься чем-то отчуждённым, когда в его помощи нуждаются другие. Нуждается ли в нём Сяо? Тот считает, что может справиться и сам, а если нет — смерть его спасение, но любой, кто посмотрел бы на него со стороны, сказал бы, что Сяо и сейчас на грани между жизнью и смертью. Глаза его будто залиты чужой кровью, а походка слегка хромает, напоминая о том, с каким трудом ему давались первые шаги; под глазами покраснения, будто он плакал, но на деле не проронил и слезинки. Сяо знает: переживёт. Спустя столько времени проведённого в бессознании в четырёх стенах дневное солнце казалось ему ослепительным, а погода слишком жаркой. Он прищуривается: пытается высмотреть хоть что-то, пока его глаза привыкают к солнцу. Мондштадт выглядел ужасающе, но шёл на поправку: слышался суетливый гул людей, разбирающих дома и потихоньку отстраивающих новые, иногда прорезался плач людей, чьих близких нашли мёртвыми только сейчас, а по улицам то и дело метались дети, которых взрослые всё пытались усмирить и предупредить о том, что бегать у крыш домов опасно — обвалятся. Сяо слышит позади себя громкие шаги, направленные в его сторону и как только оборачивается, видит: Гань Юй, взволнованная и запыхавшаяся, будто побежала к нему как только увидела, хотя была далеко, с растрепанными волосами и явно прошедшая не через меньшее, чем Сяо. Она сразу схватила его за плечи, и от того, что переволновалась, не могла сказать и слова: вместо них у неё выходили только придыхания. Сяо даже на секунду уверен, что среди Адептов могли пройтись слухи о том, что Сяо погиб во время этого инцидента: преодолевая травмирующие события, он всегда возвращался через день или два, никогда не отсутствия настолько долго. Он смотрит в пол: было бы лучше, погибни он там, используя всё, что у него было? И сразу отгоняет такие мысли: рано, у него всё ещё остались силы сражаться, ему нужно ещё вновь встретить Венти в целости и сохранности. Якша внезапно чувствует крепкие объятия: Гань Юй на эмоциях не сдержалась и обняла его, оставив в ступоре. Он слышит её сердцебиение, такое тихое, но быстрое, взволнованное и переживающее. — Я так рада, что ты цел… — доносится тихо. — Уже такие слова пошли… Думала, с ума сойду, пока доберусь до Мондштадта… — Что ты здесь делаешь? Он не обнимает её в ответ, чувствует лишь скованность, сжимает из-за неё руку в кулак. Сяо неудобно из-за её слов и действий, из-за того, что за него переживают и думают. Якша сам не щадит себя, и не хочет, чтобы из-за него и его травм кто-то проливал слёзы. Гань Юй знает это, отпускает его, и на её лице видна пытающаяся всплыть слезинка, которую она еле сдерживает, чтобы не смутить Сяо. Она не хочет плакать от горя или отчаяния, а только от радости, которая посетила её как только она встретила Сяо. — Для того, чтобы закрыть разлом понадобилась сила Адептов… Я как узнала, сразу взяла отпуск по работе и вызвалась помочь. Другие также сделали… Никто в стороне не остался, особенно узнав, что ты был ранен. Ты в порядке? — Гань Юй видит его забинтованную руку. — Ох… Я могу как-то помочь, Сяо? Может, Хранительница облаков знает… Сяо стыдливо прячет забинтованную руку за спину. Она — последствие его слабости, травма, которая будет преследовать его всё оставшееся отведённое ему время. И для него показывать её сродне хвастаться шраму, полученному из-за собственной глупости. Он бы сделал всё, чтобы повернуть время вспять, но кто даст второй шанс? Якша не верит в возможности «вернуться назад во времени» в этом мире, ведь иначе, таких ошибок бы попросту не существовало, и эта способность — не панацея, а ещё одна опухоль: сколько раз нужно повернуть стрелку часов назад, чтобы задуманное удалось, и не приведёт ли это к ещё большей неудаче? — За меня не стоит беспокоиться. Гань Юй тихо кивает, хотя сама не согласна со словами Сяо: знает, что он не считает себя достойным и требующим заботы, ласки, а желает, чтобы с ним обходились также, как до этого распорядилась над ним судьба — как с оружием. Но на деле, то, от чего он отказывается в угоду своей службе, это то, в чём остро нуждается, и чего ему никогда не хватало — заботы. — Хорошо, тогда… Раз разлом закрыт, мы с другими Адептами возвращаемся домой и, может, если ты закончил здесь свои дела, то пойдешь с нами? Они будут рады увидеть тебя, — Гань Юй улыбается. — Нет, у меня остались дела, — Сяо скрестил руки, — мне рано уходить. Гань Юй вновь кивает, а Якша намеревается уйти, пока та не сказала: — Береги себя, хорошо? Сяо остановился, чувствуя горечь в груди. Ему понадобилось время, чтобы ответить ей: почему-то стало очень вязко, будто бы он провалился в трясину. Тяжело от заботы, от этих слов, от этой цены, которую ему надо отплатить за всё, что делают ради него. Тяжело от того, что это говорит Гань Юй. — Я не могу обещать. Он уходит: чувствует, как Гань Юй, не двинувшись с места, провожает его взглядом до того, пока он не пропал из её поля зрения. «Надо-бы перед ней потом извиниться», — проскакивает у него в голове, хотя он сам не понимает, за что. И только потом всплывает: за переживания, за возможные бессонные ночи. Сяо всегда был плох в извинениях: они всегда выходили, будто боком, несуразные и заставляющие получившего их только больше начать расспрашивать и переживать за Якшу, будто тот в последний раз это говорит. Оттого он делает это словами крайне редко, а в основном только действиями: разговоры всегда не были его сильной стороной. Он может нарвать тысячу цветов для человека, перед которым чувствует вину, спасти от опасности, помочь тихо, так, чтобы он не узнал об этом, но совсем не может сказать одно слово: «прости». С благодарностями происходило почти то же самое, только он замечал, насколько становится лицо человека мягче, когда он благодарит, ведь, услышать от него это — редкость. Именно услышать, не увидеть. Спускается по лестнице: видеть эти разрушения для него слишком обжигающее и личное, говорящее о том, что это — его вина, и ничья более, и под этими словами о «вине» он совсем не видит тех людей, которые пытаются всё исправить, а не стоят, поражённые собственными мыслями. Ему сложно идти, кажется, что за ним все наблюдают и обсуждают, переговариваются, сторонятся и боятся, но он продолжает идти, ему не впервой, чтобы его считали порождением «зла». Слышит разговор между двумя взрослыми женщинами у целого дома: — Господи, всё про судьбу да судьбу, фаталисты кругом! Как только город разрушился, так сразу причитать начали, что так Боги наказали, и что судьба это наша! — злится крепковатого телосложения женщина. — А может это действительно, ну, есть? Вытоптанная дорожка эта… — тихо говорит низенькая, хрупкая. Сяо проходит мимо, только краем уха слыша, как повышает голос и почти кричит высокая женщина, недовольная тем, что её мнение решили оспорить. Невольно вспоминает ту, которая читала у фонтана сказки детям: выжила ли она? Смогла ли спастись, или была погребена под обвалами? Сяо знает, что не получит ответа, как бы не хотел его узнать. И может, оно и к лучшему: не знать, чтобы не обременять себя ещё одной смертью. Он часто слышал про «судьбу», от разных людей: и все, как один, будто не сомневались в её существовании и этой незримой руке и невидимой дороге, которая подначивает человека на выбор, который он будет считать собственным, когда на деле оно — последствие неподвластных ему обстоятельств и решений. Ничто не совершается независимо: любое действие является приспешником прошедших событий, и как бы человек не отказывался, прошлое играет главную роль в его будущем. Так и с Сяо: он остался в своём прошлом, замкнулся в нём, как в своих травмирующих событиях, что предопределили его будущее и настоящее, делая заложником собственной безвольности. У обломков одного из домов он замечает обеспокоенного и запачкавшегося в пыли и грязи мальчика с взъерошенными тёмными волосами, то и дело перебегающего от одного места к другому и роющегося в груде камней. Сяо остановился: он понаблюдал за ним так ещё с минуту, перед тем как подойти к нему, и даже так, ребёнок совсем не обращал на него внимания, продолжая копаться. — Что-то не так? — прерывает тишину тот. Мальчик сразу оторвался от тех камней, которые перебирал, и, приподнявшись, вцепился Сяо в одежду, будто ища в нём поддержки, а сам Сяо на этот жест только застыл на секунду в недоумении. — Помогите Третьего найти! Как обвал случился, так он с остальными и пропал… А я с сестрой волнуюсь, как бы не умер он! Не может ведь без нас… — мальчик от волнения запинался. Он вновь слышит это имя, вновь вспоминает те сны, говорящие ему о нём, и всё ещё не имеет понятия о том, кто бы это мог бы быть. Да и нужно ли это ему? Сяо считает, что справится без чужой помощи, но любопытство, порой, берёт вверх, как бы сильно не хотел бы избавиться он от этого чувства. — Почему Третий-то? Мальчик на этот вопрос только замешкался, растерялся, и наконец-то отпустил Сяо, будто вспомнив, что к чужим людям так цепляться не стоит. — Потому что с ним ещё три кота было, котёночка, четверо всего. Ну мы и назвали так…! Первый, Второй, Третий и Четвертый. Не давала нам мама их домой забирать, поэтому так назвали, чтобы не путать… Первый в ямку упал, всё никак не можем достать, мяукает жалобно, нас ждёт. Второго из-под завала достали, а у него глазик-то вывалился, жуть… Вот Третьего ищем… А Чётвертый где — понятия не имеем. Сбежал наверно, у водички сидеть любил и на наши кораблики бумажные смотреть… Ох, лишь бы он и в тот день у водички был… А то как почует беду, так сразу в самую гущу! Так Вы поможете, дядя? Всего Третьего найти! Или то, что от него осталось… Он холодные места любил, одиночка, братик ещё у него был, так он умер недавно… — всё заикался мальчик. — Помогу, — коротко ответил Сяо. Он даже не обдумывал варианты «помочь» и «оставить»; как только он подошёл к нему, то его ответ был решён заранее. Сяо не хочет оставлять детей в беде, чтобы те пытались решить проблему самим, подвергая себя большей опасности. Быть может потому, что его самого никто тогда не спасал. Мальчик вновь вцепился в одежду Сяо так крепко, насколько позволяли его детские ручки и сдерживая слёзы запинаясь проговорил: — Спасибо, дядя! Вы же посильнее меня будете, поищите по крышам… А я внизу, под завалами! Только аккуратны будьте, пожалуйста… Я вам за это, — он рыскал по карманам, перед тем как вновь схватить Сяо за одежду, — ну… Оладушков дам! Забегу домой, к матери, попрошу приготовить! Она их такими вкусными делает, пальчики оближешь! Сяо спрятал взгляд. Он почти никогда не пробовал «домашней» кухни, приготовленной от родственника для родственника. — Не стоит. Он аккуратно убрал руки мальчика со своей одежды, чтобы тот не мешал ему залезть на крышу дома в поисках котёнка. Стоило наступить на неё, и Сяо понял: велик шанс, что один неудачный шаг — и он провалится. Настолько слабой была крыша полуразрушенного дома. Сяо призвал копьё, чтобы опираться на него, в случае чего, и делать это левой рукой для него было весьма непривычно. Последнее его воспоминание, когда он пользовался копьём не доминирующей рукой: когда ему пришлось подставить плечо для раненого товарища, травма которого не позволяла его подхватить с другой стороны. Хорошее воспоминание: помнит, как они вернулись вместе, и как их общая знакомая отчитывала, пока сама не заплакала. Его друг долго извинялся перед ней, хотя трое знали, что их возвращение в целости — чудо. И только Сяо, скрывая свои раны, чувствовал, что им помогла не неведомая сила, а неистовое желание выжить. Он идёт по крыше, аккуратно, приостанавливаясь с каждым упавшим камушком, и изредка выкрикивая имя питомца. С каждым разом это имя кажется ему всё абсурднее, будто не значащее ничего, как и буквы, из которых оно состоит. Якша слышит тихое, жалобное мяуканье, и останавливается, вонзает копьё в крышу для поддержки и прислушивается, закрывая глаза. Так у него выходило всегда лучше: с закрытыми глазами, не подвергаясь обману глаз, выслушивать нахождение того, кто ему нужен. Ведь если ты не видишь противника, это не значит, что его нет, а права на ошибку и невнимательность с неосторожностью у Сяо нет. Маленький котёнок спрятался под небольшой «крышей» сделанной благодаря незначительному обвалу и трясся: холодно. Сяо учил себя выуживать столько информации из одного чувства — слуха — сколько мог. Спрятался котёнок видимо там, потому что недавно шёл дождь: в воздухе всё ещё витал этот запах, а земля не полностью впитала влагу. Сяо открывает глаза: теперь он знает, где находится тот, кто ему нужен. Идёт к нему, тихо, невесомо, чтобы не спугнуть, хотя его карма наверняка сделает это за него. Видит: совсем маленький котёнок с белой, отдающей светлым золотом шёрсткой и глубокими бирюзовыми глазами. Якша отзывает копьё и садится на колени, протягивает руки и только собрался позвать его, как животное само прыгнуло в его объятья, зарываясь в тёплую одежду мокрой мордочкой. Сяо замер на секунду: такое маленькое, уязвимое существо сейчас будто признаёт его за своего, за того, кто не сможет причинить ему вреда. У него дрожат руки, пока он еле ощутимо гладит котёнка: боится, что может сделать ему больно. Сяо поднимает его вместе с собой: тот только больше заворачивается в водолазку без рукавов Сяо, ища в Якше защиту. Он держит котёнка аккуратно, придерживает, будто ребёнка, и осторожно спускается с крыши, пытаясь не напугать животное резким прыжком. Мальчик, увидев Сяо вместе со своим любимым питомцем, побежал к ним навстречу, радостно прыгая. Котёнок же, увидев хозяина, потянул свои маленькие лапки к нему, а Якша только протянул его ребёнку. Тот сразу прижал котёнка пузиком к своему лицу и потряс головой вправо-влево, радуясь его возвращению в целости и сохранности. Сяо еле заметно улыбнулся, глядя на эту картину. Мальчик заплакал: — Спасибо, дядя! Огромное спасибо! Вы подождите меня… Пару минут… Я быстро сбегаю, попрошу маму приготовить оладушек! Придержите котика! Мальчик протягивает Сяо котёнка, уже не желающего променять хозяйские руки на чужую ласку, а Сяо лишь протягивает ладонь в знак отрицания. — Не стоит. Пойди с ним, накорми лучше, сестра рада будет его видеть. Он озадаченно посмотрел на Якшу. — Думаешь, мама примет его…? — мальчик посмотрел на котёнка. Сяо почему-то уверен: примет, ведь в ситуации, когда остаться в живых становится чудом, такая прихоть как заведение питомца кажется мелочью. Даже если нет — лучше попытаться, чем сидеть сложа руки. — Что делать — решать тебе. Сяо отворачивается и делает шаг, как слышит: — Приходите к нам в гости, дядя! Хорошо? Он не ответил: он не может обещать, не может рушить детские надежды и мечты. Сяо не знает, если когда-нибудь вновь прибудет сюда, да и будет ли? Это место стало одним из его травм и напоминаний о тяжелых событиях, а никак не процветающем в прошлом столице. Идёт к выходу из города. У Гильдии искателей приключений замечает уже знакомых ему людей: Люмин, чем-то обеспокоенная и громко говорящая с активной жестикуляцией Паймон. Среди них было и два незнакомых: ростом чуть ниже с Сяо, с длинными, седыми колючими волосами и красными глазами, бледный, с шрамом на левой щеке. Другой: с светлыми волосами, яркими и по-наивному блестящими зелёными и светлой кожей, усыпанной шрамами. Все они вчетвером что-то активно обсуждали, а Сяо, подходя к ним, думал одно: понадобится помощь. Иначе бы Люмин не стояла бы просто так, будто без дела. Путешественница и её спутница, увидев Сяо, помахали ему, хотя и Люмин сделала это будто с меньшей охотностью. — А вот и ты! — начала Паймон. — Нам как раз нужна помощь! Рэйзор, объясни! Седоволосый начинает рассказ, с трудом подбирая слова: — Чёрные волки. Чужаки. Нарушили правила. Нападают. По одному только запаху Сяо понял, что он не из тех, кто живёт в городах и деревнях, а прячется среди леса и живёт с тамошними обитателями. Он видел таких: не много, но все они были по большей мере одичавшими, забывшими свои людские корни в поисках мнимого покоя от человеческой натуры. Рэйзор казался другим. А Паймон, приняв анализирующий ситуацию и её опасность взгляд Сяо за недоумевающий, подхватила: — В Вольфендоме появились странные волки, большие такие, с два метра ростом. Мы идём в экспедицию, чтобы найти их след и выяснить, откуда они. Пойдёшь с нами? Лишние руки бы не помешали. Сяо задумался: это далеко не обычные волки и далеко не следствие обычной прихоти природы, и если они пойдут без него, то наверняка подвергнутся опасности, ведь наверняка не встречались с существами, по силе сравнимых с Архонтами. Люмин скрестила руки и недовольно поглядела на Паймон. — Разведка, а не экспедиция, на нас могут в любой момент напасть, поэтому нам не помешала бы помощь умеющего держать в руках оружие, но ты… Только недавно пришёл в себя. Поэтому мы ищем кого-нибудь подходящего из Гильдии. — Я могу сражаться. — он не дал ей досказать. Люмин вскинула бровь, хотя лицо её не показывало и капли удивления, обычно свойственного людям, услышавших такие слова от тех, кто день назад не мог встать с постели. Сяо готов настоять на своём: он попросту не может стоять в стороне, и даже если ему откажут, то он пойдёт с ними, но тайно, готовый в случае чего прикрыть их спину. К тому же, для него битва с таким противником может послужить неплохой разминкой и способом вспомнить, каково это — сражаться. Тем более, совсем иной и не привыкшей к копью руке. — И всё равно. Это… Не обычные волки. Мне довелось их видеть, и не только мне, — она кивает в сторону Рэйзора. — Он меня спас. Они будто… Способны разрывать пространство, перемещаясь в нём так, как им вздумается, и делая с ним то, что только захотят. Видимо, они появились из-за разлома… Иначе никак. Такие твари не могли появиться с пустого места. Уверен, что справишься? Одна мысль витает в голове: они не могли появиться из-за одного открытия разлома, дело обстоит совсем в другом. Может, случилось что-то переломное? В бездне время течёт совсем по другому: день может стать годом, а тысячелетия минутой, и значит, если Венти находится там, то… Сяо отбрасывает эту мысль. Ему бы удостовериться, что Анемо Архонт всё ещё в живых, перед тем как начать задумываться глубже. Сяо не ответил на слова Люмин, а той хватало одного взгляда на серьёзного Якшу чтобы понять, что тот не останется в стороне. Она вздохнула, кивнула в сторону выхода из города и пошла вперёд, за ней последовали двое уже знакомых парней, а сам Сяо же постоял с секунду, чтобы быть вдалеке, но готовым помочь в тот же миг, как придёт беда. Светловолосый парень, повернув голову к Сяо и видя, как тот остаёт от них, будто заволновался и потянул Люмин за рукав: Якша услышал только слова о том, что не обидела ли она случайно его этими словами, и стоит ли ему сказать, чтобы он не отставал. Сяо было удобнее идти с кем-то, находясь позади, и способным защитить своего попутчика со спины, ведь нападения «спереди», чтобы жертва сразу увидела нападающего, были намного реже. Он помогал так и себе, и другим. Его компаньоны не были в опасности из-за кармы Сяо, раз он держался настолько далеко от них, к тому же, зачастую целью нападения был сам Якша, а не его попутчики, ведь он — одна из самых больших преград для тьмы, и, к тому же, обладатель грязной кармы. А Сяо реже становился партнёром по разговору, что помогало ему больше сосредотачиваться на окружении и возможной опасности, чем на том, как понять мысль собеседника, его тон и смысл его слов. Шаг их казался ему медленным, и Сяо казалось, что он мог за это время справиться с проблемой и не втягивать в это других, подвергая возможной опасности. Посмотрел в сторону: слабый ветер приятно освежал, дополняя картину сочно-зелёного скалистого пейзажа новыми красками, а лазурное небо, несмотря на прошедший дождь, было безоблачным, слепящим. Сама дорога к Вольфендому была извилистой, а чем ближе они находились к нему, тем больше им препятствовали недавно упавшие деревья и хилличурлы, которых они предпочли избегать, нежели тратить на них силы, ведь они ещё им пригодятся. Воздух в Вольфендоме казался намного холоднее, а лес густым, хоть и на первый взгляд казалось, что деревьев совсем мало. Люмин остановилась и повернулась к своим товарищам, те остановились с задержкой. — Здесь разделяемся. Сяо вмешался, не дав Люмин продолжить её мысль: — Я пойду один. Люмин недовольно вздохнула, ведь ей даже не дали объяснить что к чему и почему, а сразу перебили, но она подозревала, что так и ответ Сяо. Дело не в её «нежелании» идти с кем-то, а из-за боязни того, что он может либо навредить своему товарищу, либо за него это сделает карма или внезапно вылезший монстр, и сам Сяо слишком часто отвлекается от боя, если кто-то из людей находится рядом с ним. Он сразу начинает больше следить за тем, как бы не подвергнуть человека опасности, защитить в случае чего, из-за чего становится невнимательнее на поле боя. Из-за этого, к слову, погибало людей больше, чем из-за атаки монстра. Он сражается с могущественной тьмой, и силу ему приходится приложить соответствующую, а будучи использованной с невыверенной точностью она бывает слишком опасна. Паймон увидев эту реакцию Люмин недовольно расставила руки в боки и злобно посмотрела на Сяо, хотя от этой злости больше выглядела, как рассерженный ребёнок с надутыми щеками. — Перебивать невежливо! И вообще… Люмин дёрнула её за плащ, заставив летающую спутницу перевернуться в воздухе так, что у неё закружилась голова. Теперь уже Паймон была недовольна тем, что перебили именно её. — Забыли, Паймон. Беннет, ты идёшь с Рэйзором, а я — с Паймон, — Люмин посмотрела на Сяо, — а ты один. Если случится беда — кричи, мы придём на помощь. Якша только кивнул, хотя знал, что скорее умрёт, чем позовёт кого-то на помощь, ведь если он не справиться сам, то значит другим это будет также не под силу, и они лишь навредят самим себе. И всё-таки, в его голову пробираются сомнения: сможет ли он противостоять? Он только встал на ноги, лишён доминирующей руки, и совсем без тренировки рвётся в бой. И всё равно, он привык сражаться так: ставить свою жизнь на кон и вовсе не думать о том, что нужно передохнуть. Сразу после её слов он покинул их компанию: ушёл в чащу, внимательно наблюдая за любыми проявлениями «чужого» вмешательства, будто следы от когтей, лап, вырванная трава или ветка, и находил практически ничего. Все найдённые следы на деревьях гласили о том, что их создатель уже давно не здесь, а следы на земле тщательно уничтожил дождь, и к тому же, казалось, что они вовсе не ходят по земле, а будто левитируют над ней: чудом сохранившиеся следы были не от лап, а кончиков хвостов. Сяо останавливается, слышит отвлекающие звуки — птицы поют, мешая концентрироваться и приглушая одно из его чувств. Всё казалось таким мирным, будто не было и духа волков, нападающих на других. Если кто-то и пробегал, то это были маленькие грызуны, заставляющие Сяо оборачиваться на каждый шорох, но никак не что-то, внушающее страх. Он опирается спиной на дерево, и снова прислушивается: на этот раз мешают ему собственные мысли, под воздействием умиротворяющей обстановки решившие, что они могут на мгновение взять власть над Якшей. Он разбинтовывает правую руку: мрак. Сказать, что она хоть на йоту стала выглядеть лучше — сильно преувеличить. Казалось, что её состояние только ухудшилось, хотя Сяо практически не чувствовал боли, когда не пользовался ею. Стало гадко. Он забинтовал её обратно, хотя и почти этого не умел, из-за чего перевязка выглядела намного хуже. Сяо не пользовался бинтами: раны его всегда были открыты, а от предложений перевязать ту или иную часть тела он отказывался, ссылаясь, что его раны скоро затянуться. Так и было: иногда нужно было пару часов, иногда дней, но его ранения заживали с поразительной скоростью. И эта скорость была одной из причин, почему Сяо так быстро изнурил себя боями: пара дней — и возвращается на поле боя. Что же насчёт пользования ею: Сяо не рискует вновь взять копьё в правую руку, при одной только мысли у него возникает фантомная боль, хотя он сам говорит себе, что он должен это сделать. Вновь ключом забила усталость, хотя Якша не расслаблялся, и не позволял себе этого, пока они не закончили дело. Он отталкивается от дерева и призывает копьё, берёт его в левую руку и продолжает идти изучать местность, по пути нервно постукивая пальцем по рукояти копья. Сяо давно не слышал и вести от их компании, но, раз они не пришли к нему, значит всё в порядке? Только как сойтись снова, ничего не найдя, они не выяснили. Останется лишь вернуться к тому месту, с которого они разделились и надеяться на то, что остальные поступят также, а не разбредутся, куда только пожелают. Чем дальше Сяо уходит вглубь, тем больше ему кажется, что их поиски бесполезны, но его опыт говорит об обратном: зачастую враг показывал себя в последний момент, когда казалось, что мнимой опасности нет, а волнения беспочвенны. Враг ударял тогда, когда жертва наиболее не ожидала, и наслаждался тем, насколько добыча легка. Только такое никогда не проходило с Сяо. Он тренировал себя даже в повседневной — если можно таковой назвать — жизни, спокойствии и рутине чувствовать себя так, будто находился на поле боя, и никогда не терять бдительности. Только так он мог прожить ещё один день, а чтобы прожить дальше, он тренировался, не щадя себя. Часто тренировался с самим Мораксом: они проводили спарринги, в которых Сяо никогда не делал скидку на то, кем является его оппонент. За это Моракс и в глубине души уважал Сяо: за то, что не поддаётся сомнению глядя на то, кто перед ним, и в гуще сражения не будет думать о том, что его нынешний враг был ему лучшим другом. Может поэтому, из всех кандидатов на его умерщвление после того, как он сойдет с ума, Моракс бы выбрал именно Сяо, зная, что самому Якше будет от этого очень больно, хоть он и не подаст виду. Якша слышит, что его кто-то зовёт: звонкий, знакомый голос, принадлежащий Паймон. Она была далеко, но он был в силах её услышать. Якша остановился, и попытался понять, с какой стороны и откуда доносится её голос, пока сама Паймон не нашла его и, встретившись взглядами, подлетела к нему с небывалой скоростью и потянула его за рукав назад, откуда пришла. По её лицу, выражающему явную обеспокоенность и тревогу, было понятно, что нападение всё-таки случилось. Она попыталась объяснить положение дел, но выходило это настолько сбивчиво и нескладно, что любое слово, сказанное ей, превращалось в несвязанную чепуху — настолько сильно она волновалась. Сяо сказал одно: «веди» — и та быстро полетела туда, откуда направлялась. Якша бежал вслед за ней, не думая ни о чём другом, кроме того, что ему нужно успеть перед тем, как кто-то серьёзно пострадает. Паймон задрожала и хотела спрятаться за спину Сяо как только услышала громкий рык волкоподобного монстра, но не могла, ведь являлась проводником. Разве что Сяо более не нуждался в её помощи: звуков, издаваемых существом хватало, чтобы определить, где он находится сейчас. Он побежал вперёд, пренебрегая телепортацией только потому, что Паймон потеряет его из виду и, скорее всего, растеряется и не будет знать, что делать, хоть и теперь Паймон теряла его из-за того, что не поспевала за ним. Монстр обернулся на него как только трава под ногами Сяо прогнулась и зашумела. Ростом с небольшой дом, выглядящий под стать волкам, но каждая часть его тела была не привязанной к другой, будто парила, а от туловища к тазу тонким каналом проливалась «демоническая кровь» фиолетового цвета, как и «шерсть» этого существа. Люмин на фоне его казалась крохотной, и даже так, она в одиночку пыталась отбить атаки этого монстра. Она отбегала, уворачивалась, но размах атак был настолько большим, что вместо хрупкой девушки уничтожал и с охапку деревьев, и сама Люмин пыталась отвести его от раненых товарищей, не подставляя под удар. С появлением Сяо их бой замер на мгновение: существо перевело своё внимание на Сяо, будто в его появлении было нечто особенно раздражающее и унижающее для него, пропитанное завистью, и в это мгновение остановки боя, пользуясь ситуацией, Люмин воткнула меч в одну из его ног, но в ответ на это монстр не скорчился, скривился или жалобно завыл, а лишь одним взмахом откинул Люмин вместе с мечом, будто её удар не нанёс и царапины. Сяо понял одно: не чувствует боли, скорее всего, из-за разорванности его конечностей. Они не скреплены «единым» ощущением, а являются больше тандемом разных организмов скрепленных воедино, хотя под их описание больше подходила разорванная на куски бумага, где бывший единый организм разделился на части. Люмин ударилась об дерево рядом с Сяо, и теперь фокус противника был нацелен всецело на Якшу. Она с усилиями попыталась встать, но ноги подкосились и она вновь упала, попыталась вновь встать, опираясь об дерево, и это у неё вышло не без труда. Сяо призвал копьё и перегородил ей путь, чтобы она не вмешалась в бой и не получила большие травмы. Люмин посмотрела на него с нахмуренными бровями и небольшим недовольством, что он пришёл так поздно, когда ей пришлось столько времени выиграть в одиночку, и теперь отрезает её от боя, но затем успокоилась, а её летающая спутница взяла её за руку и отвела подальше. — Уходите. Я справлюсь сам. Сяо делает шаг вперёд, и смотрит монстру в глаза: в них нет столько интеллекта, сколько преобладающего над всеми прелестями обретённого сознания желания разрушать и сеять хаос. Такими как он движут только инстинкты и первородные желания. Он ждёт его первого шага, не нападает сам, ведь ему нужно изучить противника перед тем, как совершить первый удар. Монстр спускается на землю и воет: Сяо слышит, как на его зов приходят его товарищи поменьше, но выглядящие практически также, подкрадываются, держась лапами за стволы деревьев и разрушая их. Те нападают сразу, без раздумья: на секунду они будто бы пропали, а затем появились сзади Сяо, мощным ударом совершая два выпада. Якше повезло вовремя среагировать и увернуться, но его сразу встретил такой же удар от их вожака. Сяо воткнул копьё в землю, чтобы опереться на него и не упасть с ног, но уже сейчас понимал, что этот бой дастся ему с трудом. Он редко сражался с кем-то, кто мог настолько юрко перемещаться в пространстве, будто разрывая на него, а не теряться из виду благодаря скорости. Сяо делает свой шаг: после непродолжительного бега прыгает и пытается воткнуть копьё в один из глаз вожака. У него получается: вожак захрипел, пока его глаз разделялся надвое и истекал, в ответ брыкается и пытается сбросить Якшу, отсоединёнными конечностями пытается его захватить. Сяо только пытается воткнуть копьё поглубже, задеть череп, что с хрустом ломается, хотя и левой рукой, пока правая бездействует, это у него получалось с трудом. Он пользуется правой рукой, и боли это приносит больше, чем пользы. Сяо сбрасывают: два других волчонка сразу принялись атаковать его, пока Якша с трудом вытащил копьё из черепа монстра. Рана монстра открылась, и ручьём потекла густая тёмно-фиолетовая кровь, заливая Якшу. Он только вытер подбородок, а его лицо всё также осталось залито чужой смердящей кровью. Один из них попал, прошёлся когтями по правой руке Сяо, оставляя кровоточащие раны, а от удара другого тот сумел увернуться. Он дотрагивается до руки: ладонь теперь в крови, а сама рана не заживает, а будто наоборот, с каждой минутой раскрывается всё больше, разлагая саму поражённую часть руки, и даже сила Адептов ему не помогает. Сяо вновь смотрит на своих противников: такую «особенность» он видел только у одной вещи, и та, видимо, делит то же происхождение, что и они. Снова рвётся в бой, снова понимает, насколько его удары бесполезны и безвредны: стоит ему ударить в голову, так пострадает только она, а всё оставшееся тело не почувствует ничего, функционируя как прежде, а стоит попытаться обезвредить одну из конечностей, то другая этого не позволяет. Все три волка действовали как единый организм, действующий с одной целью — уничтожить то, что стоит перед ними. И будто они были лишены абсолютно всех других чувств. Сяо чувствует, что эта победа дастся ему с трудом: они не могущественны настолько же, насколько и останки Архонтов, но их действия непредсказуемы, а логика не ясна, к тому же то, что они способны сделать, не изучено Сяо полностью. Останки, хоть и и представляли из себя разных Архонтов, имели одну линию поведения и схожие способности, из-за чего, после стольких лет битв с ними, Сяо стал ровней по силе с ними. Но сейчас, в подбитом состоянии, не зная ничего про его врага, бой будет труден. Он надевает маску: нет причин сдерживать себя. Якша отбивает удар врага копьём, втыкает оружие в него и с тяжелым размахом пытается рассечь израненную конечность наполовину, лишая вожака одного из его орудий. Двое товарищей, видя это, нападают на Сяо, и тот, вытащив копьё, вонзает одному из них в череп, протыкая насквозь и умерщвляя. Осталось двое: руки Якши по локоть в демонической крови. Сяо уворачивается от очередного удара вожака: флейта упала на землю. Якша готовится к удару, как слышит звук падающего камня: из ниоткуда будто взмывает глыба, золотая, созданная гео энергией. которая одним ударом уничтожила всех троих волков. Почему-то защемило в груди, будто от осознания, что трудный бой для него был одним щелчком пальцев для другого. Он убирает маску, оборачивается, пытаясь высмотреть её создателя, ведь, быть может, это далеко не товарищ для Сяо, и видит выходящего из тени деревьев Альбедо. Алхимик выглядел практически также, как и когда Сяо проснулся. Он обратил внимание: рукава и плащ Альбедо были всё также порваны, видимо, у него не было времени, чтобы их подшить. Якша отозвал копьё. Снова спасён, и снова от этого вязкого чувства так и тянет в груди, словно напоминание о бесполезности. Альбедо поднимает флейту с земли: та была покрыта кровью, принадлежащей как Сяо, так и гончим. Алхимик аккуратно вытирает её одеждой. — Ревность к родственникам закрыла им глаза. Даже не почувствовали моего прихода: им хватило того, что рядом был кто-то, связанный со мной, — Альбедо смотрит на то, как волки, тихо скуля, рассыпаются. — И всё же, мать была права насчёт них. Сяо нахмурил брови.  — Что ты здесь делаешь? Альбедо мягко улыбнулся и протянул Сяо флейту. Якша же, сначала посмотрев на свои окровавленные руки, неохотно её взял: не хотел вновь запятнать её кровью.  — Люмин с товарищами уже в городе, успели мне рассказать о том, что ты сражаешься, и я решил помочь. Якша на секунду закрыл глаза, тяжело вздохнул, и направился из глубины чащи, не смотря на Альбедо. Ему не нужна помощь, не нужна забота, так он для себя решил, что останется не более, чем оружием, у которого один путь — сломаться в бою. Только в этом решении совсем забывает о том, что оружию тоже нужна забота со стороны его обладателя, ведь только так оно сможет прослужить дольше.  — Какой от меня толк, если меня приходится спасать? — остановился Сяо. — Я рождён, чтобы сражаться и защищать людей. Если я не способен на это, то от меня нет никакого проку. Алхимик подошёл к нему и легонько похлопал по плечу, но в ответ Сяо только отдёрнул руку, хотя алхимик знал: не со зла.  — Ты бы прекрасно справился без меня, Сяо, — успокаивает его Альбедо, — я лишь хотел облегчить боль. Ты только встал на ноги, а уже мчишься сражаться, не изнуряй себя, тебе нужен отдых. Тем более, гончие разрыва — не рядовые враги, они способны разрушить барьер, материю, расщепить всё что угодно, такими они были рождены. Это не твоя слабость виновата, а их натура. Для тебя это было трудно, потому что ты не знаешь их природу и слабые места, а для меня они… Ближайшие родственники, можно сказать, хоть у нас другие цели и совсем разное происхождение. Не те, которых пожелаешь иметь, но и выбора мне не давали. Сяо смотрит вниз, и если бы кто-то заглянул в его глаза, то увидел бы в них боль человека, считающего себя недостойным всего того, что получил, и не оправдывающего ожидания… Отца? Скорее всего, именно так, ведь Сяо ждёт от Чжун Ли того же, что ждал бы сын в семье — признания. За всё то, что сделал, что смог и чего достиг. И Сяо, пытаясь держать эту планку и прыгнуть выше, закрывает глаза на то, насколько сильно разрушает себя. Он только хочет быть способным защитить тех, кто ему дорог. — Это неважно. Если я слишком слаб, чтобы победить, то смерть — единственный выход. Альбедо вздохнул и пошёл вперёд, зная, что не переубедит Сяо не пренебрегать собственной жизнью. Тот, кому он обещал защищать дорогого ему человека, был бы явно не в восторге, увидев то, какие мысли пожирают голову Якши. Сяо только посмотрел ему вслед, и невооружённым глазом было заметно, что алхимик специально идёт медленнее, чтобы Сяо, собравшись и отбросив эти мысли, успел за ним. И Якша следует за ним, почти бесшумно, не разговаривая и издавая звуков. Они шли в полнейшей тишине, которая прерывалась всем, кроме их разговоров, ведь им, всё-таки, не о чем говорить, и Альбедо не такой же собеседник, как и Венти, который в попытках замять тишину начнёт говорить обо всём подряд. Он постепенно успокаивается, отпускает эту ситуацию: всё же, ему не раз помогали, и следующие после помощи бои он выдерживал в одиночку, и всегда одерживал победу. Нет же ничего постыдного в том, чтобы быть спасённым? Сяо спасал столько людей, что достоин хоть раз почувствовать, какого это. Он прерывает тишину:  — Прости. Альбедо остановился и с глазами, не скрывающих собственного шока, смотрел на Сяо, ничего не говоря, а затем улыбнулся, мягко, как брат улыбается провинившемуся младшему, извиняющемуся за мелочь.  — Тебе не за что извиняться, Сяо. Я ведь прекрасно понимаю, почему ты это делаешь. Якша прячет взгляд.  — Не только за сегодняшнее. Я вспылил. Слышен тихий смех: Альбедо, прикрывая рот ладонью, засмеялся, будто не веря в то, что слышит от Якши. Сяо на это только почувствовал себя впервые неловко, будто высмеивают не ситуацию, а его самого, пока Альбедо не прервал тишину: — Мне стоит извиниться. Ты всё думал о моих словах? Сяо промолчал: на самом деле, они не давали ему покоя, как и то, насколько остро он отреагировал на них. Сяо всегда говорит, что для Адептов беспокойство — пустой звук, но они всё же, в разрез с его словами, часто проникают в его мысли. Конечно, они не длились тысячами лет, но плотно оседали в его голове, не давая покоя. Всё же, пытаясь казаться отстранённым в словах, он скрывает свои переживания. Смотря на те события спустя время, Альбедо оказывается единственным правым, ведь всё-таки, лучше переждать день, чем выходить тремя погибшими вместо трёх выживших. Сяо ведь сам этим пользовался: иногда слабые стороны противника показывались не сразу, тогда ему нужно было выжидать, ждать подходящего момента, и не смыкать глаз, чтобы не пропустить его, ведь второго такого момента не будет.  — Стоило догадаться… Ты всё не меняешься, — Альбедо продолжает путь, — и «извини». Дальнейший путь казался проще, только внутренне, а не внешне, ведь хоть и дорога была та же, она была ощущалась по-другому, будто шаги стали легче, как и само тело. Ему всё ещё предстоит узнать, что же это за «не меняешься», но спрашивать об этом сейчас он не хочет. Тишина будто стала умиротворяющей. Солнце уже заходило за горизонт: Сяо даже не заметил, сколько времени сражался с монстрами в одиночку, до прихода Альбедо. Закат, отражающийся в озере, покрывающим со всех сторон столицу, был прекрасно-лиловым, перед которым бы не устоял ни один любитель пейзажей и рисования. Только Сяо, не обращая на эту картину внимания, продолжал свой путь. В Мондштадте их сразу встретила Люмин: та хоть и поразилась побитому виды Якши с только перестающей кровоточить руке, но в душе была рада, что и он, и Альбедо, пришли в целости. Больше удивляло то, что сама путешественница за этот короткий период времени настолько преобразилась: Сяо только помнит, что в последний раз видел её еле дышащую и покрытую ранами и ссадинами, а сейчас она выглядела так, будто всего этого и не произошло.  — Раз вы здесь, не мешало бы перекусить. Я угощаю, — начала диалог Люмин. Альбедо улыбнулся и посмотрел на Сяо.  — Что думаешь? Не против мондштадтской кухни? Из «мондштадской кухни» Сяо помнит только то, как Венти, будучи в Ли Юэ на празднике фонарей, в свёртке протащил ещё горячий яблочный пирог, который, как Анемо Архонт говорил, приготовил он сам. Якша хоть и не горел желанием пробовать, ведь его никогда не интересовала еда смертных, но Венти так долго и настырно молил Сяо о том, чтобы он попробовал, что Якше не оставалось ничего, кроме как попробовать это блюдо на вкус. Ему понравилось: вкус отдавал чем-то непривычно родным, будто он с кем-то готовил это почти каждый день, но имел нечто столь же мимолётное, как и сны. Венти пристально смотрел за ним, когда тот ел, и увидев на мгновение появившуюся на лице Якши улыбку засмеялся и заулыбался, говоря о том, что приготовил это специально для Сяо, пользуясь старым домашним рецептом, и даже добавил, что может научить Сяо готовить. Он тогда отказался, не видя смысла в долгом ожидании при приготовлении всего одной трапезы, но сейчас, вспоминая о том вкусе, хотел бы попробовать его снова, но знает, что никто, кроме Венти, не сможет приготовить также.  — Меня не интересует еда смертных. Внезапно появляется Паймон, держащая в руке кусочек десерта и подслушавшая весь разговор. Люмин глубоко вздохнула, предчувствуя то, что предстоит.  — Как это может не интересовать? — возмущалась она с набитым ртом. — У Паймон целых два желудочка! Специально для еды! Как ею можно так пренебрегать? Её надо уважать! Есть же такие вкусные закуски из слаймов, медовое мясо с морковкой, рыбацкие бутерброды… Паймон всё продолжает перечислять свои любимые блюда, пока Люмин пытается найти подходящий момент, чтобы остановить её. Сяо мельком посмотрел на Альбедо, дотронулся до его плеча и тихо сказал одно:  — Позови по имени, если буду нужен. Якша сказал это настолько тихо, что только Альбедо мог услышать его, и, после кивка со стороны Альбедо, переместился к месту, называемым тренировочной площадкой Ордо Фавониус. Площадка была безлюдна: никто в такое время, если не предпочитает изнурительное желание обрести силу здоровому сну, не проводил бы здесь своё время. Солнце уступило место луне, поэтому никто и не заметит то, что Сяо хочет «одолжить» у них один из тренировочных манекенов. Сами манекены больше походили на те, что строят хилличурлы, и оставалось только догадываться, местные ли монстры подглядели это у бравых рыцарей, или же наоборот. Сяо выбирает тихое место недалеко у городских стен, где его никто не потревожит в такой час: рыцари патрулировали эти места неохотно даже утром, чего говорить о ночи, где, казалось, опасность не могла поджидать. Он заметил это ещё при своей непродолжительной «прогулки» по Мондштадту: всего пара людей из Ордо Фавониус патрулировали места, а остальные либо стояли на своём месте, зевая и погружаясь в сон, либо и вовсе отсутствовали. Тогда, конечно, был праздник, и думать хотелось далеко не о службе, сколько о праздновании, но Сяо думал: бывало ли здесь вообще беззаконие? Нападали ли на город монстры, и кто их защищал? Это уже не было важно: от города и осталось не так уж и много. Небо украшала полоса звёзд, по форме похожа на раскол от могущественного удара, розоватая в центре и переходящая из голубого к зелёному по границам. У этого места открывался вид на Озеро Звездопадов, откуда виднелся тусклый свет статуи Архонтов, отражающийся в воде, по правую сторону были Горы Буревестника, и по левую — начало Шепчущего леса, пока его не закрывали массивные стены. Сзади был Собор: даже в такое время доносилась чья-то тихая молитва, и по звуку казалось, что молится человек не внутри собора, а снаружи, у его боковых дверей, рядом с которыми тускло светил непогашенный фонарь. Сяо подождал, пока молящийся человек, а судя по голосу, это была девушка, не уйдёт, оставив Сяо в излюбленном одиночестве. Ему не нужны лишние глаза, смотрящие и подслушивающие то, как он из разу в раз тренируется, не щадя себя. Он ставит тренировочный манекен у дерева, а сам призывает копьё: по привычке, чуть вновь не взял его правой рукой. Ему нужно в кратчайшие сроки научиться владеть левой рукой, как правой, и вернуть прежнюю силу, ведь иначе бой с останками Архонтов покажется ему непосильным, если бой с волками дался ему столь тяжело и отнял столько времени. Сяо пытается вспомнить: сколько времени он сражался? Он никогда не следил за тем, как быстро проходят часы, пока он сражается не на жизнь, а на смерть, ведь ему было совершенно не до времени. Сяо мог осознать то, что наступил день, хотя бой начался ночью, только после того, как убедится в том, что его противник повержен. Время для него всегда будто бы текло иначе: он не обращал внимания на него, отчего не мог сказать, что произошло вчера, а что пару минут назад, к тому же, недостаток сна пагубно сыграл на его восприятии времени, хоть и сами события он помнил в мельчайших деталях. Стоит намекнуть ему о примерной дате или времени суток какого-либо события, так он вокруг него уже построит, что было позже, а что раньше, и насколько. Сяо замахивается для удара копьём: слабость ударила не только в руку, но и во все тело, как последствие его пренебрежения сном. Он игнорирует это чувство, и продолжает, ведь у него практически нет времени: нужно заглушить собственную слабость. Так проходит час: оттачивает удар, теряет силы, продолжает, пока боль в теле не говорит ему о том, что с него пока достаточно, и снова продолжает. Сяо считал каждый взмах копьём вслух, чтобы сознание от монотонных действий не впало в упадок и он не уснул: такое с ним уже случалось. Засыпал стоя, стоило ему на минуту отвлечься от тренировки или задания. Обычно, он либо просыпался через полчаса от того, что измученный организм вынуждал его проверить, нет ли поблизости опасности, либо, если даже этот сигнал не мог его разбудить, Сяо мог проспать в таком положении до утра. Любой, кто смотрел на него в таком состоянии, не осмеливался разбудить: видеть спящего Сяо было редкостью. Он слышит хруст травы: кто-то идёт к нему. Сяо обернулся, и увидел Альбедо: тот, опираясь рукой на стену, держал в другой руке книгу для набросков, кисти с карандашами, и оставшимися свободными пальцами свёрток.  — Время поздное, — Альбедо прислоняется к стене, наблюдая за тем, как Сяо размахивает копьём, — Тебе нужно больше времени уделять сну, друг. Алхимик садится на свежую траву, кладёт книгу на ноги, и наблюдает за тем, как Сяо продолжает тренировки. По одному его взгляду было видно, что он, хоть и не был доволен этим решением, но знал, что именно так поступит Якша. Ведь… Он так всегда делал? Стоило ему почувствовать то, что он не справляется с задачей, он сразу уходил куда-то далеко от чужих глаз, и тренировался до потери сознания, ради того, чтобы не нуждаться в чужой помощи, ведь, как он не понаслышке знает, его «помощники» переживают этот акт добродетели: все они чего-то лишаются, от пальца до жизни.  — Сон — это удовольствие, — говорит Сяо, будучи сосредоточенным на своих движениях, — я могу обойтись без него. Альбедо едва заметно улыбается: точно, как всегда, «может обойтись». Алхимик открывает книгу, берёт в руки карандаш, и начинает рисовать.  — Не пренебрегай сном, — улыбается Альбедо, смотря на только что сделанный набросок, — некоторые ответы приходят только во сне. Разве ты не заметил? Сяо останавливается: тренироваться параллельно с разговорами тяжело, сбивается и теряется. Ему нужен покой и одиночество, но Альбедо его не оставит, знает. Он откидывает копьё, которое тут же растворилось в воздухе, и садится рядом с Альбедо, который, как только увидел, что Сяо подходит к нему, пододвинулся, чтобы освободить рядом с собой место. Якша положил руки на колени и посмотрел на небо.  — Может быть и так, — Сяо задумывается, — но эти сны не дают мне ответов. Альбедо протянул Якше свёрток: в нём оказалось аккуратно упакованное миндальное тофу и завернутая в салфетку ложка. Сяо не скрыл своего удивления: он не думает, что где-то в Мондштадте можно раздобыть миндальное тофу, оно свойственно только Ли Юэ, и тот путь, который Альбедо пришлось проделать ради него трудно себе вообразить.  — Откуда ты… — Сяо с непониманием посмотрел на Альбедо. Алхимик улыбнулся, глядя ему в глаза.  — Я знаю тебя не первый день. К тому же, ты ничего не ел, из-за чего твой организм истощён. Венти очень любил мне рассказывать о том, что с тобой происходило, когда ты долго отказывался от еды. Не знаю, рад ли я знать такое. Сяо один раз посмотрел ему в глаза, перед тем, как приняться за еду — всё-таки, ему не помешает пополнить запас своих сил. Повисшая между ними тишина украшалась глухим звуком карандаша и постукивания ложки о тарелку. Сяо ел быстро: у него, обычно, никогда не хватало времени насладиться трапезой, из-за чего он приучил себя есть быстро, не наслаждаясь. И даже так, он чувствовал сладкий вкус снов, которые он поглощал раньше, хоть Сяо и приносят боль воспоминания о тех днях, этот вкус отпечатался у него с того момента, как только он начал их поглощать. Долгое, тягучее ореховое послевкусие всегда напоминает о том, что сладость снов не вечна, а после их поглощения приходит горе. Он откладывает тарелку и ложку в сторону, ставит их на свёрток, а затем долго смотрит на угасающие звёзды. Придёт ли ему ответ? С тех пор, как он начал видеть эти сны, у него порождаются лишь вопросы, и не даётся ни одного ответа. А может, это и к лучшему? Что есть ум, если ответ дан за тебя? Сяо привык приходить ко всему самому, без чужой помощи, потому что его нелюдимость и отстранённость — единственное, что позволило ему выжить, не полагаясь на других, но сейчас ему нужно хоть одно вспомогательное слово.  — Все, кто приходили ко мне во снах, ранее были живыми. Пусть и мёртвые, они оставались людьми. А то, что ко мне пришло… Такого не может быть. Он выглядит в точности, как я, и говорит, что мы — одно и то же, — Сяо сгибает ноги к груди и обхватывает их руками, с всё таким же серьёзным взглядом смотря на небо, — но такого не может быть. Он изменяется каждый раз, и даёт только больше вопросов. И его боль я будто… Чувствую сам. Сяо смотрит на Альбедо и не может понять, что тот испытывает: на его лице будто одновременно изобразился шок, испуг и обеспокоенность. Затем он, почувствовав взгляд Сяо на себе, продолжил рисовать, будто-бы этого мгновения и не существовало.  — Перемены к тебе пришли, — Альбедо даже не отрывается от рисования, но в этом процессе чувствовалось нервность рисующего, — большие. С которыми тебе в одиночку не справиться. Альбедо замолкает и повисает тишина, хотя чувствовалось, что это не всё, что он хочет сказать.  — …Тебе не миновать смерти. Не твоей. И молчи о том, что ты видишь в них, и не давай никому понять, что это меняет тебя. Сделай это секретом. В твоей жизни найдутся многие, кто попытаются тебе помешать, если ты вспомнишь всё то, что с тобой было. А главное, Венти… Он снова замолкает. Сердце у Сяо пропустило стук, как только он услышал о Венти: это было не больше, чем минутное беспокойство, ведь каждый раз, когда он слышит его имя, каждый раз вспоминает о том, где и в какой опасности тот находится.  — Венти.? Альбедо качает головой и кладёт карандаш.  — Забудь об этом. Я просто вспомнил наши с ним разговоры и подумал, что ему лучше будет не знать о твоих воспоминаниях. Дело не в их «зле», а в том, что он может… Забыться, и сойти со своего пути. Помни что то, что он делает, подразумевает его забытье и быструю кончину. И может в конце, он откажется от этого пути, ведь знает, что результата оно не принесёт. Но кто знает, что будет, если он узнает. Ты единственный, кто может его изменить, и только тебе решать, что делать с тем, что у тебя на руках. Сяо только задумывается: что же спрятано в его воспоминаниях такого, что он не знает, и насколько он сам изменится, узнав их, но если их сокрытие поможет уберечь Венти — да будет так. Всё равно, он не собирается рассказывать о этих событиях никому: нет того, кто бы их выслушал, и нет желания делиться чем-то столь сокровенным. То, что сказал Альбедо ему достаточно, дальше раскрываться он не хочет: такой обмен словами и воспоминаниями повлечёт за собой привязанность, а зная, что случилось с его товарищами и чувствуя, что Альбедо не покинет его, Сяо будет легче, если они останутся на расстоянии вытянутой руки. Но даже смерть незнакомцев оставляла на нём след. Он обращает внимание на то, что рисовал Альбедо: парень с волосами, собранными в хвост и красного цвета прядкой, наброски его красовались по всей странице, хотя больше походили на попытку человека вспомнить чей-то образ. Сяо замечает лёгкую улыбку Альбедо и мягкий взгляд, когда он рисует: этот человек был ему явно дорог, хотя и теперь он не может его вспомнить. Альбедо замечает его взгляд и не отрываясь от холста спрашивает:  — У тебя нет страха что-то забыть? В положении Сяо забыть нечто важное было опасностью: в его памяти хранились ценные события, а настолько глубоких знаний, как бороться с Тьмой и как противостоять Архонтам не было ни у кого, ведь в Ли Юэ не осталось в живых тех, кто живёт в сражениях, кроме Сяо. Если он забудет что-то из этих фундаментальных знаний, то его умение бороться пойдёт под откос, а вместе и с ним безопасность Ли Юэ.  — Я помню всё, что произошло со мной. К тому времени, когда мой разум будет пожираем эрозией, от меня уже избавятся. Пока я всё ещё могу сражаться, пока ничто не отняло эти навыки, меня не выкинут. — Сяо говорит это так, будто это что-то обыденное. — Я нужен только как воин и защитник Ли Юэ, это мой долг. И если я не могу сражаться, значит нужды оставлять меня нет. Альбедо грустно улыбается.  — И поэтому ты стоишь здесь и тренируешься до потери сил. Мы две стороны одной монеты. Я не помню большинства своей жизни, но отчётливо помню чужие. И эрозия начинает уничтожать мои оставшиеся воспоминания, не трогая чужие, потому что я желаю сохранить их больше, чем собственные. Порой для меня трудно вспомнить вчерашний день или час назад, но я не против, пока я способен записать всё то, что со мной произошло, и помнить то, что мне поручили. Я боюсь забыть всё, но пока у меня есть силы, я продолжу бороться. «Страх» — слово, которое Сяо пытается уничтожить в своей жизни. Страх отнимает способность думать, затуманивает глаза, сковывает тело и мешает сражаться. Но у Сяо есть страхи, есть переживания, как бы сильно он не пытался их оторвать от себя, вместе с теми эмоциями и чувствами, называющими его человеком. Он ведь совсем не человек, и никогда не понимал людские чувства, но и не был ими обделён, хоть они для него очередное бремя. Он встаёт: ему следует уйти, перед тем, как его разум снова растерзают сомнения, и тело от этих разговоров всё больше клонит в сон. Сяо поднимает манекен и краем глаза замечает, что Альбедо аккуратно собирает свёрток, и, видимо, также готовится уйти. Якша оборачивается: — У тебя не осталось той ткани, которую ты оторвал от одежды? Альбедо остановился и удивлённо посмотрел на Сяо, будто не понимая, что он хочет. Сяо только захотел отплатить добротой на доброту, тем более, что одежда Альбедо утратила свой вид именно из-за Сяо.  — Оно все в крови, но осталось… Зачем тебе?  — Если дашь их и нитки, то я сошью. Альбедо подошёл к Сяо и потрепал свободной рукой его волосы, Сяо же с трудом уложил их обратно.  — Хорошо. Он знал, как Сяо мучает чувство долга за то, что он сделал для него, и отказываться не хотел: он хочет ему помочь. Сам Якша чувствует это, будто родство между ними, где каждый неосознанно намеревается помочь друг другу, а затем отплатить той же монетой. Ему только остаётся догадываться, почему. Сяо относит манекен на прежнее место: он даже смог запомнить где именно находился этот манекен, чтобы не вызвать подозрений. Стоит с минуту, погружённый в одну мысль: куда ему идти? Что-то ему подсказывает что туда, откуда всё началось: он перемещается в Долину Ветров, где его в тот злополучный день встретил Венти по пробуждению. Одно появление там принесло Сяо внутреннюю боль: воспоминания ударили с новой силой, не давая продохнуть, но он знает, что это только из-за того, что они — свежая рана. С этого дерева зародился Мондштадт, а теперь и его внутренние демоны. Откуда он это знает? Сяо только догадывается: никто об этом ему не говорил. Оно всплыло, как воспоминание, записанное не им и говорящее не его голосом Сяо садится на ту же ветвь, в том же положении, будто непреднамеренно пытаясь реконструировать собственные воспоминания. Также ложится, с насмешкой проскакивает: может быть, если он закроет глаза и уснёт, то по пробуждению его встретят также, как и тогда? И он узнает, что всё произошедшее не более, чем сон? Сможет отказаться от предложения, остановить Венти, предотвратить разрушение Мондштадта, спасти те погибшие души. Но что есть эти размышления, когда действительность показала только собственную беспомощность? Сценарий «быть может» разворачивается только в мыслях, заметно преувеличивая собственную значимость и игнорируя тот факт, что размышляющий не центр вселенной, а всего одна из частей механизма, не способная сделать что-то грандиозное самостоятельно. К тому же, разве цикличность ситуации существует? Те рассказы о том, как при пробуждении прошедшие события повторяются, и главный герой впадает в безумие от того, что не способен своими слабыми руками разорвать этот цикл и выбраться? Иногда Сяо кажется, что он не удивится, если «цикличность» окажется правдой: иначе не было бы чувства, что он уже бывал здесь, не появлялось бы то, что ему знать не дано. И Альбедо… Видит его не впервые. Если эти циклы и существуют, Сяо бы только попросил второй шанс. Упрямый, бесполезный в своей сути, но второй. Всего одну попытку всё исправить, ему было бы достаточно, хоть потерпеть неудачу, но всё же постараться. Тогда бы, наверное, он бы смог снова увидеть улыбку Венти: такую яркую, озорную и искреннюю, которую он видел так редко, всего пару раз в жизни. Ему даже кажется, что больше никто не умеет так улыбаться, что больше никто не вызывает этой улыбкой странное родство, будто они уже виделись и знают друг друга намного раньше, чем можно себе представить. Сяо закрывает глаза в поисках покоя: ему не помешало бы отдохнуть, и только стоило ему закрыть глаза, как появились навязчивые образы. Венти. То, как он его встретил тогда, как мягко улыбнулся, как Сяо, встретившись с ним тогда, не знал, что это будет их последняя встреча. Он отчётливо запомнил эти мягкие глаза Анемо Архонта, этот взгляд, наполненный добротой и нежностью, запомнил его звонкий озорной голос, и эти воспоминания сейчас для него не больше, чем открытая рана. Он будто тонет в этих воспоминаниях, падает на дно, не в силах выплыть, и с каждой секундой под водой воздуха всё меньше. Пробуждаются более глубокие воспоминания: Праздник морских фонарей, все те слова про свободу, доброта и его непринуждённость, чувство поистине свободного человека. Он всё потерял. Ему остаётся только вставать, как раньше, вставать и продолжать, забывая о том, что с каждым пройденным шагом ран становится только больше. Сяо открывает глаза, приподнимается, и лихорадочно пытается вдохнуть больше воздуха. Говорит себе одно: ему нельзя, нельзя идти на поводу у эмоций, подвергаться чувствам и самокопанием, ведь, если он продолжит, близок час, когда он сломает сам себя. Нельзя становиться человечнее, ибо оружия лишены этого. Он встаёт: ему нельзя здесь находиться, слишком пагубно влияет среда. А может, эти образы совсем не его вина, а распространяющихся миазм, порождений останков Архонтов? Сяо остаётся лишь вернуться на родину, и забыться в сражениях. Это его предназначение, исконный смысл его существования. Интересно, что сказал бы Чжун Ли, увидев его в этих терзаниях? Сяо не знает. Удивился бы? Он редко удивляется. Расстроился? Тоже редко. Сяо, пытаясь вспомнить, как бы себя повёл Чжун Ли, понимает одно: он совсем не знает его эмоций. Может, это незнание и к лучшему. Сяо слышит внизу чьи-то шаги, и поэтому решает быстрее вернуться на Пик Цинъюнь. Он не знал, кто настолько ему знакомый пришёл, чтобы проверить его самочувствие, и заметил лишь то, как Якша перемещается в пространстве, оставляя после себя только тёмно-бирюзовые частички. Сяо, всё-таки, лучше в одиночестве. И, может быть, пребывание на родине поможет ему вернуться в своё прежнее состояние, хоть и ненадолго, ведь ему нужно будет вернуться. Было ли это место всегда «родиной» для него?