Стоящий на эшафоте

Три года прошли неуследимо, тревожно. Сяо всё волновало, кто же этот человек, которого он встретил, помнящий своё прошлое, но не имя, и даже поход в библиотеку в поисках информации не привели к существенным результатам. Лиза Минчи, библиотекарь, хоть и стремилась им помочь, не нашла ни одну книгу, которая бы сохранила в себе больше, чем пару строк об этом человеке. «Химмель» - Сяо дал ему имя, и почему-то ему показалось, что ему не впервой это делать. Сны это подтверждали: всё эти года они не имели толковой ценности, и служили больше как посвящение Якши в его прошлую повседневную жизнь. Помнит сон, как сидел на холме с Анемо Архонтом, спрашивал его обо всём, а затем и про имя, как узнал, что хоть у Архонта и было раньше другое имя, которое дал ему друг, но оно теперь забыто. Помнит другие сны: про то, как учился шить, ведь его побеги из дома за яблоками всегда кончались порванной одеждой, которую приходилось зашивать Барбатосу; помнит, как пытался научиться сражаться, как высказывал, что желает сражаться с ним плечом к плечу, а Анемо Архонт всё отказывал ему в этом. Сяо не знает, что делать ему с этими воспоминаниями. Они, казалось бы, полезны тому, кто знает их с самого начала, как мантру, тому, кто жил ими всю свою жизнь, но что делать ему? Он жил по-другому, знал другое, и стоит ли ему менять свою жизнь лишь из-за того, что ему открылось частичное, но всё же, прошлое? Или стоит идти дальше, не задумываясь об этом, будто этого и вовсе не существовало? Сяо не знает. Ему, всё же, известно слишком мало: он всё ещё не знает, что привело к тому, что у него «прошлого» была забинтована правая рука - воспоминания всплывали до инцидента и после, но не показывали его самого. Сяо чувствует, как его прошлое постепенно переплетается с настоящим, понимает, что если он также был лишён правой руки тогда, то и это повлияло на то, почему он так быстро смог научиться сражаться левой - на это ушло несколько тяжелых недель. Чем больше он об этом думает, тем сильнее сомневается в том, как жил, оттого и мозг выдаёт один-единственный выход: «оставить, подождать» - до поры, пока эта гора на его плечах не заставит его рухнуть. С Альбедо у него выдавалось всё меньше времени поговорить: тот всё время пропадал в лаборатории, обронив полтора года назад слова о том, что те минералы, образцы которых он всё ещё сохранил, начали вести себя необычно и теперь нуждаются в его внимании. Сяо его не тревожил, тем более, что алхимик попросил его об одном - провести в дни его отсутствия немного времени с Кли. Джинн не находила времени на малышку из-за нахлынувших дел, связанных с городом, а о пропаже Кэйи Кли не хотели говорить в виду её детского возраста. Поэтому Альбедо, поглощённый исследованиями, оставил её на попечение Сяо, который и представления толком не имел, каково это, сидеть с ребёнком. Общение у них наладилось не сразу, но постепенно: Кли любила с ним играть и показывать свои рисунки, а то, что её не так сильно ругают за попытки глушить рыбу вне стен города для неё было ещё большей радостью. Сяо было трудно справиться с её детской любознательностью, но она значительно повлияла на него - Сяо стал мягче к людям, научился быть не только слушателем, но и открыто говорить о том, что чувствует. Не всем – только тем, кому действительно доверяет, но даже так, это изменение вызвало улыбку на лицах друзей. Альбедо рассказывал про то, что теперь, когда наступает ночь, а Сяо нет рядом, Кли отказывается спать до того момента, пока не пожелает «дяде Сяо» спокойной ночи, а Альбедо отвечал ей, что Якша услышит её с любого конца Тейвата, если она назовёт его по имени. И Кли называла, а Сяо её слышал, как и всех тех, кто, зовя его, просили о помощи. Он всегда шёпотом желал ей того же, не обращая внимания на то, в какой ситуации он находился. Он продолжал сражаться с останками Архонтов, но теперь, не один - Химмель стал его напарником. Он следовал за Сяо - тот не был против, хоть с ним сражаться было намного сложнее. Якша не мог его оставить: не только потому, что он друг Венти, но и из-за того, что Химмель стал ему другом. Интересующимся миром и тем, как он изменился за две тысячи лет, интересующимся Сяо, его жизнью. Он напоминал Якше о Венти: характером, похожим взглядом, внешностью, будто он был напоминанием Сяо о том, как он не смог спасти Архонта. Химмель это знал, нервно смеясь прятал взгляд и пытался меньше напоминать ему о потерянном друге. Сражения с ним против останков были для Сяо тяжкими: ему приходилось не только следить за противником, но и за напарником, из-за чего Сяо поначалу мог терять бдительность и получать намного больше ранений, нежели если бы он сражался в одиночку. Но он не запрещал Химмелю сражаться с ним плечом к плечу: в нём Сяо почему-то видел себя прошлого. Как также был неумел, как также желал помочь тому, кто всегда был рядом. И Якша не хотел, как Анемо Архонт, отгораживать Химмеля от битв. «Если таково его желание, я не могу ему препятствовать,» - Сяо начал понимать, что такое свобода. О Венти всё также не было ни единой новой новости. Сяо при встрече с Альбедо всегда спрашивал его о том, известно ли что-то, на что тот отвечал отрицательно. Только то, что теперь алхимик засиживается до глубокой ночи в лаборатории настораживает Сяо, будто затишье перед бурей. Сам Якша чувствует прилипшее еле заметное, но беспокоящее волнение. Быть может потому, что с каждым днём чувствует, что их встреча всё ближе, а быть может потому, что сам желает, чтобы она поскорее случилась. Он знает, что Венти не вернётся прежним - прошло слишком много времени, Сяо важно лишь то, что он вернётся живым, что будет дальше, скорее, не его дело. У него есть много вопросов к Архонту, но стоит ли ему их задавать? Якша задумывается: его задача и долг закончатся там же, где он встретит Венти и убедится в том, что он в порядке и вернётся к своей обычной жизни. Выполнив их, Сяо вернётся к обычной жизни, которая, возможно, вернёт его к тому же состоянию духа и тела, что у него были до этого - снова будет Адептом, живущим в битвах. Это не плохо: он благодарен этим годам за то, что они ему дали, хотя и цена за эти мгновения была большой. Он не может найти себе место среди Альбедо, Химмеля, Венти и Кли; он может только временно забыться в этих днях, где есть те, кто ждут его дома. Сяо готов к тому, что это может оборваться в любой момент. Разве так не было всегда? Снежинки медленно падали на плечи Якши: холода Драконьего Хребта стали ему как родные. Он останавливается и поднимает голову: снежинки медленно кружатся, медленно тают - красиво, и будто бесполезно, ведь их жизнь заканчивается на том, что они не приносят ничего, только таят на плечах. Пользу приносят только те, что становятся сугробами. Эти года для него пролетели также, как и тающие снежинки: красивые, дарящие воспоминания, но, кажется, ничего не привносящие. И с другой стороны, один только их вид способен подтолкнуть кого-то сделать шаг вперёд. Быть может, не в том смысл, чтобы оставить что-то после себя, что кажется значительным? Вдохновить другого сделать следующий шаг - достойно того, что можно оставить после себя. Значит, нет чего-то бесполезного? Сяо сжимает в руке растаявшую снежинку. Конечно, нет ничего бесполезного. Он идёт вперёд: ему предстоит найти Альбедо. Для Сяо было удивлением с утра получить от него письмо, в котором алхимик писал, что он извиняется за то, что не может прийти сам, и ждёт его в Драконьем Хребте. И в углу письма, мелким почерком: «без Химмеля, ему не стоит это знать,» – Сяо остаётся только догадываться, к чему это, хотя ответ он, скорее всего, уже знает. Сяо идёт вперёд: до лаборатории Альбедо осталось совсем чуть-чуть. Это место стало одним из самых посещаемых Якшей, ведь, после того как алхимик с головой погрузился в исследования, он мог встретить его только там. И заставал, как обычно, не в лучшем виде: Альбедо часто не спал и жаловался на пульсирующие головные боли, пытался найти ответ на свой вопрос, и каждый раз, когда Сяо спрашивал, что же хочет узнать Альбедо, тот отвечал, что сможет сказать ему только если у него всё получится. Якша ждал, и каждый раз, когда приходил к алхимику, видел, что ему становится всё хуже. В какое время суток или он бы не пришёл, Альбедо всегда был занят исследованиями, держался за голову и было видно, что к единому ответу он не может прийти. Сяо, когда приходил и не знал, чем может помочь алхимику, приносил с собой еду: нахождение рядом с Кли и Химмелем напомнило ему о том, насколько важна для людей готовка, и хоть он сам считал поначалу это занятие муторным, постепенно привык и даже заимел успехов, и с тех пор малышка Кли каждый раз пытается его уговорить приготовить ей яблочный пирог, а он ей не отказывает. Он видел в воспоминаниях, как готовил с Анемо Архонтом, как старался ему помочь и каждый раз предлагал свои ингредиенты для выпечки, даже если они совсем не сочетались. Но это в прошлом. Единственное, что его должно беспокоить – это настоящее. Он подходит к убежищу Альбедо и видит, как тот сидит на стуле и накрыл голову рукой, но как только услышал, что кто-то пришёл, сразу убрал руку и привстал. На столе рядом с ним были необходимые для исследований инструменты и ярко сверкающий минерал родом из места, упоминания которого вызывают у Сяо неприятные воспоминания. Алхимик выглядел уставшим и даже не скрывал этого: Якша бы понял и так. — Я не думал, что ты придёшь так рано, – Альбедо слегка улыбнулся. – Мне стоило привести себя в порядок, вести разговоры в таком виде не самая приятная вещь. Сяо упирается об стену: видеть алхимика таким стало настолько обыденно, что Якша бы больше удивился, если бы увидел его выспавшимся и бодрым. И, может быть, от такого вида он бы смог почувствовать мимолетное спокойствие, что всё идёт на поправку, раз Альбедо больше не нужно проводить столько времени в исследованиях. — Зачем ты меня позвал? Альбедо опирается руками об стол и недолго треплет волосы, смотрит полупустым взглядом куда-то в сторону, пытаясь собрать воедино то, что хотел поведать Якше и не выложить сразу все карты на стол. Сяо понимает, что его ждёт долгий и тяжёлый разговор, но он готов к нему. — Разве за этим всегда стояла веская причина? – он отпускает небольшой смешок. – Ты нам уже почти как семья. Кли то и дело спрашивает меня, когда же дядя Сяо вернётся и пойдёт с ней глушить рыбу, и посмотрит на ту коллекцию рисунков, которую она отложила и никому не показывала только чтобы ты был первым, кто это увидит. Даже я, кажется, ей надоел: за эти три года у меня не было свободного времени, чтобы провести его с ней и она, наверно, злится на меня. Сяо едва видимо улыбается, вспоминая слова Кли: она каждый раз спрашивала Якшу о том, как поживает Альбедо и как проходят его исследования, и всякий раз, когда слышала о недосыпе и недоедании алхимика, беспокоилась и говорила о том, чтобы Сяо присмотрел за её братом, пока она не может. По секрету показывала ему рисунки, которые она делала для Альбедо и пока не показывала ему: где он с ней и их семьёй, где стоит, улыбаясь, а сверху красуется надпись «лучший алхимик Тейвата», и где он просто рядом с Кли держится за руку. Она говорила, что покажет Альбедо тогда, когда он вернётся и закончит свои исследования, и что это будет специальный подарок для него. Сяо она показывала рисунки потому, что он всегда честно отвечал на них, а получать похвалу от него было вдвойне радостно, потому что он, в отличии от Альбедо, редко хвалил его, но её рисунки всегда называл красивыми. — Она знает, почему ты не можешь проводить с ней время, и совсем не злится, просто не хочет тебя беспокоить. Альбедо улыбнулся, будто эти слова сняли у него лишнюю тревогу и беспокойства: он знает, что Сяо ему не соврёт. — Алиса упоминала тебя в письмах, и интересовалась тобой, даже написала о том, что собирается послать тебе благодарственное письмо, но всё никак не находит времени. Сяо скрещивает руки и опускает взгляд. Кли мало говорила о своей матери, обходилась лишь словами про то, какая её мать замечательная и как заботится о ней, хоть и часто пропадает из-за работы. — Я уйду, как только мой долг будет выполнен. Стать частью вашей семьи - не в моих силах. — Семья – уязвимое место, конечно, – Альбедо запрокидывает голову и смотрит на Сяо. – Боишься потерять? — Рано или поздно наступит день, когда меня поглотит карма, или же я сойду с ума. Я не хочу причинять вам вред. Альбедо опустил голову и прискорбно улыбнулся, хоть и понимал, что ответ Сяо будет таким: он не раз отвечал так на вопросы о семье, хоть и чувствовал, что для семьи Кли стал будто родственником, прихода которого она часто ждёт. Якша знает: он покинет их и вернётся к прежней жизни, стоит ему вновь встретить Венти и убедиться в том, что Архонт в порядке. Но его распирает странное чувство? Жалость, тоска? Трёх лет было недостаточно для того, чтобы он научился понимать человеческие чувства, хотя стал ощущать их намного чаще. Тоска, что ему придётся разлучиться с ними и постараться забыть о них, хотя знает, что они больше не уйдут из его памяти, будто его умершие товарищи? Сяо вспоминает о них с тем же чувством, хоть и притуплённым в силу прошедших лет. Он чувствует, что те были бы рады, если бы увидели, каким стал Якша, а он был бы рад встретить их хотя-бы ещё раз, и сказать, что благодарен им. У Сяо нет другого выхода, кроме как отречь себя от всего людского – обстоятельства не дают измениться ему полностью, он остаётся тем же. Повисла недолгая тишина, прежде чем её прервал Сяо: — Так почему ты не хотел, чтобы Химмель пришёл со мной? Альбедо долго собирается с мыслями, будто Якша не воспримет его слова всерьёз, хоть и он догадывается, в чём дело. Мёртвые не встают из могилы просто так, не просыпаются герои легенд и существуют среди живых – у всего должна быть причина. На плечах будто осел пепел, от одной только мысли о том, что существование уже ставшего ему близким Химмеля может быть дурной вестью. — Он – чужие глаза, – глухо говорит Альбедо. – Не сочти за грубость, но… Это не человек, не призрак, не Архонт, а будто подделка с чужими воспоминаниями. У меня было это чувство ещё с того дня, когда мы встретились. Я наблюдал, изучал его поведение, и даже его аура заставляет меня чувствовать мурашки. Мне остаётся только догадываться, кем он является на самом деле. Сяо вздыхает: этим они и занимаются эти три года – пытаются догадаться, почему произошло то, что изменило их жизнь, и почему, казалось бы, невозможное, внезапно становится чем-то обыденным. Почему-то меньше всего хочется верить в то, что Химмель может оказаться врагом, но Сяо готовит себя к этому. — Какова твоя теория? — У Архонтов достаточно сил, чтобы создать нечто, похожее на человека, аура была бы схожа с той, что исходит от Химмеля, но тогда остаётся лишь догадываться, кто из семи Архонтов это сделал, и для каких целей. Венти не подходит: когда Химмель появился, разлом уже был закрыт вместе, скорее всего, с ним. Сяо, он мне такой же друг, как и тебе, но я всё ещё настаиваю, чтобы ты был с ним осторожнее. Сяо на секунду жмурится, будто пытаясь привести себя в чувства: Химмель не был для алхимика настолько же близким, как для Сяо, не он учил его сражаться, тренировался вместе, вступал в бои спиной к спине и слышал его беспокойства и мысли о возможном будущем. Химмель пробуждал у него обрывистые воспоминания; стоило Сяо оказаться на месте Архонта, как паззл внезапно начал складываться сам по себе. Во время тренировок ещё с самого начала Сяо понял, что его умение сражаться левой рукой будто всё это время просто спало в нём из-за ненадобности, и теперь тело стало вспоминать, каково это. Он посмотрел тогда на Химмеля, улыбающегося, стирающего пот с лица и перед его глазами вспыхнула картина, где стоит он сам, с перевязанной правой рукой, такого же улыбающегося. Сяо тогда замер, пока его не окликал Химмель. Это было первое воспоминание, которое было открыто ему не во сне, и тогда Сяо понял, насколько важным может стать его друг для нахождения недостающих фрагментов его воспоминаний. Альбедо прокашливается, видя, как переменился в лице Сяо. — Так вот, насчёт Венти… Он пытается сломать барьер. Сначала я думал, что дело в чём-то ином, но сейчас уверен точно - он хочет разрушить единственное, что отделяет Тейват от внешнего мира и угрозы проникновения скверны. Его деструктивизм до добра не доведёт. Насколько я знаю, есть семь центральных точек «скопления» барьера: по одному в каждом регионе. Разлом в Мондштадте и разрушение было спровоцировано этой попыткой надломить барьер, проникнуть внутрь нашего мира. Мне сказали, что точка барьера в Мондшадте осталась цела, хоть и надломлена - он сюда вернётся. Видимо, это случилось из-за того, что ты вмешался и не дал ему закончить начатое, из-за этого и вы оба… Лишились конечностей. Сяо хмурит брови: какая выгода Венти от этого? Не мог ведь Архонт внезапно принять такое решение, как слом барьера, тем более в одиночку. Одна из страшных догадок – скверна сама помутила разум Архонта, и тогда Якше не останется ничего, как попытаться убить его, даже ценой собственной жизни. — Кто тебе сказал о барьере? Альбедо оттолкнулся от стола. — Это не столь важно – имя этого человека для тебя не несёт никакой ценности. Важно то, что для разрушения барьера… Я знаю только одни клинки, способные на это: пережившие две эры и целый мир, подаренные пришедшими врагами, уничтожившими драконов; тому, кто продал свою душу в обмен на служение. Они способны разорвать, воссоединить, создать и разрушить, их иногда даже использовали для того, чтобы обмануть Небесный закон – эрозию. Эти клинки давно принадлежат Венти. Об эпохе правления драконов Сяо слышал только из книг, цитируемых Гео Архонтов, и цитировал он их с большой осторожностью, будто его произнесённые слова разгневают Богов. Он спросил однажды Моракса, к чему такой страх, на что тот лишь отдал ему книгу, прославленную как запретная, владение которой способно навести на себя чужой гнев. — Он – тот, кто продал душу? — Нет, Венти тогда ещё не был рождён. Можно сказать, что они перешли ему в наследство, но вернее - он нашёл их, а они откликнулись на его зов, когда он был в отчаянии. Они раскрыли и его, и свой потенциал, став одним целым. Конечно, это и постепенно сводило его с ума, но таковой была цена силы. И до самой смерти своего ученика он не разлучался с ними. После он, в таком же отчаянии, похоронил их в руинах древнего святилища, ныне находящегося под землёй. И, говорят, что над ним - место смерти его ученика. Но, как он сам мне сказал, под землёй находится один клинок, а для разрушения барьера нужны оба, причём после они будут наверняка разрушены. Только они годятся для этой цели, потому что созданы теми, кто этот барьер и создал. Вот только где второй мне неизвестно, но сейчас главное другое - скоро откроется новый разлом. Минерал начал вести себя странно, и с каждым днём он будто сильнее начинает мерцать, и такую реакцию я могу связать только с тем, что события в Мондштадте, возможно, повторяются, но в другом месте - Ли Юэ. Нам стоит отправиться туда. Сяо отталкивается ногой от стены: голова начинает болеть от осознавания того, что с регионом, который он столько тысяч лет защищал, может случиться то же, что и с Мондшдтадтом. Альбедо лишь наблюдает за его движениями и ждёт его ответа. — Решено. Я возьму с собой Химмеля, – он пересекается взглядами с Альбедо. – Мне нужна уверенность в том, что пока мы будем там, за Ли Юэ будут присматривать. Альбедо кивнул. — Встретимся в Мондштадте, Сяо. Он выходит из убежища, вновь в холод и вечный снегопад, и даже он кажется теплее тех мыслей, которые посещают его голову. Сяо, всё ещё, всегда готовится к худшему, и возможное убийство Венти осело в его голове и не даёт покоя, ведь прожив те воспоминания вновь, он будто проникся той жизнью, той заботой, теми словами, которые говорил ему Архонт, и у него, всё ещё, осталось очень много вопросов, на которые ответить сможет только Венти. Сяо направляется к Утёсу Звездолова: Химмель любил проводить там свободное время, говорил о том, что с утёса открывается прекрасный вид, который он не может пропустить. «Я не мог и подумать, что мир настолько огромен,» – однажды услышал от него Сяо, и не смог сказать ничего, кроме того, что виды Мондштадта и Ли Юэ это всего лишь крупица огромного Тейвата. Помнит слова Химмеля о том, что ему радостно видеть свободно летающих в небе птиц, чувствовать ласковый, тихий ветер, и сам Якша пытался почувствовать то, что ощущал Химмель – перемены, пришедшие за то время, пока он был вдали от родины. Каждый раз вспоминал – Ли Юэ. Он так редко возвращался туда, что если придёт туда вновь, то заметит, насколько разительно меняется родина, когда находишься от неё вдали. Он редко виделся с Гань Юй, с Ху Тао, да и Чжун Ли – они будто остались в прошлом, которое ему придётся скоро навестить. Мысль о том, что скоро они будут в опасности не покидает его разум, и Сяо может надеяться только на Химмеля. На Утёсе Звездолова всегда будто властвовал совсем другой ветер, и отдавал той лаской, которую он почувствовал ещё тогда, когда принял предложение Анемо Архонта: быть может потому, что это воспоминание так сильно осело в памяти Сяо, что каждый раз воспроизводит его в надежде вернуть время вспять, а быть может, это место было удостоено отдельной любовью Архонта. Он видит Химмеля: тот сидел на краю утёса и держал в руках свежесорванную сесилию, смотрел на неё с еле проглядывающей тоской. Сяо рассказывал ему о том, что Венти принял его облик, и носит в волосах сесилию, а Химмель, слушая эту историю, воодушевлённо говорил, что хорошо было бы встретить Венти и посмотреть – его желание встретить Венти не позволяло Сяо и на секунду забыть о своей цели, хотя надежды на успех с каждым годом всё угасали. Якша останавливается и ждёт, пока тот его заметит и обернётся – на это не потребовалось много времени: тот почти сразу, как услышал Сяо, встал и улыбнулся ему. — Пора уходить. Химмель подходит к Сяо и жестом просит наклониться, а когда Якша это делает, то аккуратно вплетает в его волосы сесилию, а затем долго смотрит на задумавшегося Сяо. Старые воспоминания комом застревают в горле. Сяо осторожно, чтобы не испортить, дотрагивается до сесилии – снова он по ту сторону. Носит ли Венти всё ещё сесилию в волосах? Сяо не знает, но помнит, как тогда она выпала из его волос и говорит себе одно: он обязательно вернёт её ему, как только встретит. — Тебе так идёт! Лицо сразу живее стало. Можно ещё косичку сплести небольшую. Сяо едва заметно улыбается, брови искажаются и на перегородке появляется небольшая морщинка. Волосы у него отросли длинные, почти до голени, из-за чего Кли обожала плести ему косички, расчёсывать и приговаривала, что когда вырастет, хочет иметь такие же длинные волосы. Сяо их не срезал лишь потому, что они ему не мешали, и он дал себе обещание отрезать их тогда, когда выполнит свой долг, как символ того, что возвращается к привычной жизни. — Так куда мы? – с лица Химмеля не исчезает улыбка. – Что сказал Альбедо? Якша скрещивает руки, хмурость с его бровей не спадает, как и учащенное сердцебиение, говорящее о том, что скоро повторится. Ощущение это абстрактное, недосягаемое, будто попытка восстановить в памяти старые события, воспоминания которых помутились так, что невозможно вспомнить детали. Хоть и он помнит всё, они стали для него такими далёкими, что не может дотянуться до них вытянутой рукой – всегда ускользают. — Возвращаемся в Мондштадт. Затем - Ли Юэ. Скоро откроется ещё один разлом. Улыбка с лица Химмеля постепенно спадает, он нервно колупает ногтём кожу другой руки; Сяо уже знает, что тот спросит. — Мы встретим Венти, да? В его взгляде теплится небольшая надежда, которую Якша не хочет разрушать, но иначе не может – питать ложные надежды плохая привычка, легко приводящая к смерти. Сяо спускается с утёса, к Храму, Химмель же бежит за ним. Шаг у Якши всегда был быстрым, из-за чего барду часто приходилось просить его идти помедленнее, пока сам Якша не вбил в себе привычку идти с темпом того, кто за ним следует. — Это не будет к лучшему, – Сяо останавливается и оборачивается на Химмеля, – Бездна меняет людей до неузнаваемости. Но раз я жив, мы найдём его. Сяо прикрывает глаза и вспоминает чужие слова: — Неважно, мертвы мы или ещё живы мы должны заботиться друг о друге и знать судьбу каждого из нас до самого конца, – так говорил Босациус о Якшах. Вы мои товарищи, поэтому я не оставлю вас до самого конца. Перед глазами проявился облик его павших товарищей-Якш: улыбка Бонанас и Индариас, смех беззвучный Босациуса, ведь голос его он давно позабыл. Сяо знает, что их больше не вернуть, но их идеи и слова живут в нём и по сей день, хоть и под силой ускользающего времени постепенно затухают. Химмель резко переменился в лице, погрустнел. Сяо знает: тот не хочет видеть его смерти, не хочет, чтобы он закончил также, как и его друзья, и Сяо хочет для него того же – жизни. — Ты заставляешь меня плакать… Я не хочу, чтобы ты умирал, Сяо… На моих глазах умерло столько людей, что, кажется, я сойду с ума, если потеряю ещё кого-нибудь. Даже если такова цена, мы давно оплатили её сполна. Сяо продолжает идти, Химмель идёт за ним отставая на пару шагов: его, видимо, глубоко задели слова Якши – улыбка на его лице так и не появлялась, отдавая первенство опущенному взгляду. Он знает, что Химмель свыкнется с этой мыслью, нужно всего лишь время, чтобы его воспоминания начали тускнеть и он не так сильно бы боялся потерять кого-то близкого. Ведь какого это: проснуться, зная, что твои товарищи две тысячи лет как мертвы, а единственный, кто жив, находится в опасности? Сяо понимает его, но не находит слов утешения. До ворот Мондштадта доходят в тишине: каждый поглощён своими мыслями и даже обычно разговорчивый Химмель не мог проронить и слова. Изредка он останавливался, Сяо оборачивался и смотрел на то, как он в тишине наблюдает за природой. Для него эти изменения были слишком резки, непривычны: старые храмы превратились в руины, вместо равнин взошли холмы – больше ничего не напоминает ему о том старом Мондштадте, который тот любил и за который боролся. Химмель часто спрашивал Сяо о том, как и почему этот регион изменился, а когда Якша ссылался на слова Альбедо о том, как после становления Архонтом Барбатос изменил полностью рельеф Мондштадта отвечал одно: «это в его духе». «Он сделал ветра мягкими, изменил рельеф, чтобы больше ничего не напоминало ему о том Мондштадте, который забрал у него всё самое ценное, и покинул его,» – Сяо помнит эти слова из уст Альбедо, но никогда не говорил их Химмелю. Не находил нужным? Не хотел огорчать? Он не находит ответа, но ему казалось, что эти слова были предназначены не Химмелю. Стоящие у ворот Мондштадта рыцари при виде Сяо опустили головы, он же в ответ только кивнул: за три года о нём было много слов в стенах города, о его помощи Мондштадту и признательности Ордо Фавониус, которую было принято выражать в склонённой голове. Для Якши это было нечто чужое, будто незаслуженное, ведь для себя он просто выполнял долг и привык к тому, что о его заслугах никто не молвит и слова. Но он постепенно привык: он всё ещё остался «гостем из Ли Юэ», но в словах людей прослеживалось уважение к нему. Сяо не мог понять, почему к причине гибели стольких людей относятся так: ему казалось, что проделанная им служба Мондштадту не возместила тех жертв. Но он не может жить в постоянных сожалениях: ему нечего отдать тем, кто давно погиб. Он может только вспоминать их образ, пусть и обезображенный смертью, и идти вперёд. Химмель сравнял с Сяо шаг и легонько ткнул в нахмуренную бровь: размышления о погибших призрачно отразились на его лице, и этого невозможно было не заметить. Якша слегка дрогнул: он слишком сильно погрузился в воспоминания, что забыл о нахождении Химмеля рядом. Если бы не он, Сяо бы вновь погрузился в детали тех образов, что он увидел три года назад, в тот запах крови и плоти, в те уродливые лица, а главное – в их слова. Крики о помощи, мольбы, горе и рыдания – все они раздаются разом в диссонансе, заставляющем голову гудеть, а тело сжиматься. — Сяо, – Химмель вновь вырвал его из потока мыслей. Он уже привык к этому, знал, что если не отвлекать Якшу разговорам или любым прикосновением, тот будет разъедать себя изнутри воспоминаниями, мыслями. Только потому, что всё, что он видит, напоминает ему о каких-либо событиях, и чаще всего неприятных, ведь второе тысячелетие он живёт в сплошных битвах, где только теряет. Химмель знает: если шаг Сяо становится медленнее, а руки скрещиваются, нужно подойти к нему и, если увидит полупустой взгляд, аккуратно тронуть его или позвать по имени. Сяо после этого всегда содрогался и изредка сильно хватал за руку, будто это прикосновение собиралось его ранить, но после всегда извинялся. — Испугал? Химмель слабо улыбается и прячет руки за спину. — Как всегда, – он нервно усмехнулся. Они выходят на площадь: людей там практически нет. Мондштадт был давно отстроен с того дня, а за спиной собора кладбище увеличилось в несколько раз. Тот день стал траурным, и даже дата проведения Луди Гарпастума сместилась, чтобы не ассоциироваться с тем днём. Ком подступает к горлу каждый раз, когда он вспоминает, как половина города собиралась у кладбища, возлагали цветы, как в ушах эхом раздавались рыдания и вопросы детей о том, что это и к чему, а их родители не могли выдавить и слова. Сяо стоял в толпе и не мог сказать и слова, держал белоснежный букет и смотрел одновременно и на всю картину, и ничего не видел – пропало ощущение реальности, будто как в первый раз, когда он смотрел на похороны своих товарищей и вспоминал их изуродованные тела, ещё живые, но находящиеся в цепких лапах смерти. Химмель легонько дотрагивался до него, пытался привести в чувства и выглядел обеспокоенно; Сяо только помнит, как приглушённо услышал слова Альбедо о том, что Якшу не стоит беспокоить – не поможет. Он помнит то стойкое желание уйти, ведь переживать утрату привык в одиночестве, не слыша ничего, кроме своих мыслей, а не здесь, где он слышит каждого, кому погибшие люди были дороги, как видит лица близких им людей, искривлённые горем. Звон в ушах не утихал до того момента, как он не покинул то место, и только тогда сдавленность в груди пропала и он, отойдя от остальных, заметил, что плачет. Чувствуя пустоту, плачет, но есть этому причина? Он не нашёл ответа, оправдывающего его слёзы. Ведь он и так потерял многих, переживал это не первый, не второй и не десятый раз, и вроде бы, должен был к этому зачерстветь, привыкнуть, но всё равно горько щиплет глаза. Он редко плакал, когда скорбел в одиночестве: помнит, что было это когда он был совсем юн, и терять что-то близкое для него было чем-то сокрушающим, тем более, что он каждый раз видел собственными глазами неизбежность. На центральной площади они видят Альбедо и Кли: алхимик что-то ей усердно объяснял, на что она активно махала головой, её глаза сверкали, но смотря на них было видно, что из слов алхимика она понимает добрую половину. Стоит Альбедо обратить внимание на пришедших Сяо и Химмеля, Кли оборачивается в их сторону и сразу подбегает к Якше махая руками и улыбаясь. Она встречала его так всегда: радостная подбегала, обнимала и спрашивала, где он пропадал и что за это время сделал. — Дядя Сяо! – громко приветствует его Кли. Он улыбнулся ей в ответ, присел на корточки, а затем поднял её на руки и медленно покружил – чтобы у неё не закружилась голова. Она негромко посмеялась и цепко держалась за одежду Сяо – не столько, потому что боялась, что он её уронит, сколько потому, что не хотела, чтобы он её отпускал. Якша никогда долго её на руках не держал: правая рука первые года всё ещё неприятно побаливала, стоило ему что-нибудь взять в руки, да и ему казалось, что он для неё всё ещё незнакомец. — Как у тебя дела? – он поправляет ей картуз свободной рукой. Кли обеими руками прижала руку Сяо к макушке, из-за чего головной убор помялся, но это не мешало её веселью. — Джинн снова отругала за то, что я взорвала пару слаймов… – её настрой на секунду ухудшился. – Но всё хорошо! Братец Альбедо успокоил её. Сяо посмотрел на алхимика: тот стоял с скрещенными руками и выглядел всё также мрачно, хоть и заметно бодрее по сравнению с тем видом, в котором Якша застал его на Драконьем Хребте. Лицо заметно посвежело, а под глазами больше не располагались ярко фиолетовые синяки из-за недосыпа. — Не столько за слаймов, сколько за то, что ты выбежала из Мондштадта без предупреждения, – вмешался Альбедо и затем посмотрел на Сяо, – Ордо Фавониус уже знают о предстоящем разломе, и, хоть это и произойдет не в нашем регионе, готовятся к нему. Джинн из-за этого вторые сутки не спит, вся в делах. Якша кивнул, и пришло осознание того, что если другие знают об открытии разлома, то шанс того, что у них получится туда попасть заметно снизился. Он помнит ту суматоху, когда недавно прибыл в гавань Ли Юэ: по улицам ходило непривычно большое количество встревоженных Миллелитов и даже Адептов. Все они, как одни, готовились к чему-то трагическому. Гань Юй на его вопрос о нахождении в столице солдатов ответила уклончиво, но Сяо знает почему: не хотела его тревожить, ведь он, всё же, временно сложил свои полномочия, хотя и всё равно защищает Ли Юэ. И, быть может, не хотела, чтобы он вмешивался и снова имел дело с разломом – у неё всё ещё перед глазами тот вид Сяо, когда он только встал на ноги. Кли тихонько похлопала по руке Сяо, чтобы тот опустил её на землю, и когда он это сделал, то она взяла его и Альбедо за руки так резко, что алхимик на секунду пошатнулся. — Вы уже уходите? – она поглядывает то на Альбедо, то на Сяо, а затем на Химмеля и, согнувшись вперёд, добавляет. – И ты тоже? Химмель неловко кивнул, будто не ожидав, что его спросят. Он никогда не участвовал в встречах Сяо и Кли, не хотел вмешиваться и всегда наблюдал со стороны. Якша не знает причину, и никогда не спрашивал об этом. — Мы скоро вернёмся, Кли. Обещай, что ничего не натворишь за время нашего отсутствия, хорошо? А то я и Сяо себе места не найдем, – Альбедо с лисьей улыбкой взглянул на Сяо. Кли отпустила их руки, неохотно, но ей нужно было их отпустить. Сяо же скрестил руки и слегка улыбнулся. — Перестань, – тихо добавил Якша. Кли сжала руки в кулачки и прижала к груди, слегка надула щёки, будто не хотя, чтобы её восприняли не всерьёз. — Я обещаю! Когда вы вернётесь, то услышите про меня только хорошее! Кли говорит громко, так, чтобы её детское обещание услышал даже Архонт с неба. Альбедо треплет её волосы, улыбается ей, и только потом кивает Сяо и Химмелю, что им пора идти. Кли только провожает их взглядом и машет на прощание руками – остальные также коротко попрощались с ней. Стоило им покинуть Кли, улыбки сошли с лиц Альбедо и Сяо: пришло напоминание о том, куда и зачем они идут. Они подходят к воротам Мондштадта, рыцари также отдали честь – Сяо спрятал глаза. Они минуют их молча: обсуждать предстоящее бедствие в присутствии чужих ушей было бы сродни самоубийству. Выходят на мост: ветер приносит приятный запах озера, и если закрыть глаза, можно было представить себя у моря в тихой деревушке. Сяо смотрит вправо: мирная жизнь кажется такой далёкой. — В Ли Юэ уже все знают о предстоящем разломе, поэтому нам стоит поторопиться. Если мы опоздаем хотя бы на минуту с его открытия, или задержимся внутри слишком надолго – велик шанс что мы будем запечатаны под землёй. Поэтому, Сяо, считаем время. У нас не больше, чем полчаса – и то, в лучшем случае. Тогда разлом сумели закрыть через сутки, из-за того, что понадобилось созвать Адептов, и никто не был готов к подобной трагедии, а сейчас все на страже, нам будет сложно даже подобраться, – Альбедо останавливается и достаёт из кармана твёрдый кусок минерала, – но это нам поможет. Никто не знает, где откроется разлом, но сияние минерала указывает на место, где оно будет, также на время. Чем ярче жилки – тем скорее откроется, чем ярче весь минерал – тем ближе мы к разлому. Сяо присматривается: по всему минералу будто и вправду рассеяны мерцающие жилки, будто оно живое. Бросил взгляд на Химмеля: тот выглядел необычайно тревожно. Он только слышал о том, что произошло в тот день, слышал о тех потерял и был на погребении погибших, и даже так он беспокоится о том, что это повторится. Тем более, что это повторится с Сяо и Альбедо. Он вздыхает, возвращает себе твёрдый дух. Ведь они давно пошли на это, к чему сомнения? — И сколько времени у нас осталось? – Химмель говорит твёрдо. Альбедо смотрит на него, видит, как у него слегка подрагивает бровь и глаз, но ничего не говорит на это. — Двадцать шесть часов. Я долго измерял усиление мерцания относительно определенного промежутка времени, но загвоздка заключалась в одном: за одну минуту мерцание может усилиться настолько же сильно, как и за десять, а другую минуту не усилиться вовсе, будто что-то извне провоцирует разлом открыться сильнее, но более «грубую» формулу я смог вывести. Погрешность большая, но времени нам должно хватить. Сяо идёт вперёд. — Идём. Путь в Ли Юэ отнимет много времени. Якша проводил много времени с Химмелем в Ли Юэ. Он часто был боевым товарищем Сяо, и после битв они, бывало, прогуливались вблизи столицы. Праздник Морских Фонарей они не могли пройти стороной: у Химмеля всегда было много вопросов, на которые Сяо терпеливо отвечал. Он смеялся, улыбался, и Якша невольно проводил параллели с тем, как провёл этот праздник с Венти и даже ощутил спокойствие - за то, что рассказал то, что не смог сказать Венти. Он не мог не сравнивать его с Анемо Архонтом, хоть и понимал, что их облик - их единственное сходство, но невольно каждый раз, когда смотрел на Химмеля, вспоминал о Венти. С Альбедо в самой гавани Ли Юэ Сяо не был: было удачей встретить его вне стен лаборатории, но он говорил Якше рассказать, что увидит там. Сяо всегда рассказывал коротко и редко спрашивал о том, будет ли Альбедо участвовать в следующем году – замечал, что с каждым его приходом у алхимика становится всё меньше времени на разговоры. Иногда он спрашивал себя: почему так часто посещал без надобности, без письма или приглашения? Наверно, потому что так делал Альбедо: каждый раз приходил тогда, когда было тяжело, или когда, всё-таки, нужна была его помощь. Сяо мог даже не заходить внутрь лаборатории: наблюдать со стороны для него было достаточно, просто понять, что он в порядке. Химмель изредка рассказывал о том, что его, бывает, приглашает Альбедо и просит помочь в исследованиях, но он совсем не понимает, к чему они, но, всё же, рад ему помочь. Сяо понимал, к чему это. Солнце медленно заходило за горизонт. Путь был красивый, способствовали тому высокие горы и цветущие деревья, но длинный: пару раз им пришлось сделать привал, чтобы передохнуть. Для Сяо это был один из немногих разов, когда он направлялся в гавань Ли Юэ пешком – обычно он использовал силу Адептов, и был бы с ним только Альбедо, то так он бы и поступил. Химмель с трудом переносил, когда Сяо использовал силу Адептов в таких целях, даже если расстояние было небольшое: он слабел, его подташнивало и пару раз он так потерял сознание. Сяо связывал это с тем, что он не сильнее обычного человека и нахождение рядом с Адептами и соприкосновение с их силой пагубно влияет на организм. Оттого в битвах, если рядом был Химмель, ему приходилось сдерживать себя и всякий раз проскакивала мысль, что если бы он остался позади, ушёл, то Сяо было бы легче. Не приходилось бы брать во внимание то, что нужно не только победить, но и защитить ближнего, и Сяо бы смог не сдерживаться. Разрушил бы он так себя быстрее? Конечно, у всего есть цена. Но оставить позади Химмеля он так и не смог: тот всё совершенствовал свои навыки и, в отличии от простых людей, не сходил с ума от вида того, с чем Сяо сражается, да и умел прикрывать спину Якши, на что тот ругался, ведь так Химмель ставил себя в опасное положение, но, всё же, был ему благодарен. До гавани Ли Юэ оставалось ещё немного: уже виднелись огни столицы, переливающиеся, отражающиеся в чистой воде. С недавних пор любое возвращение в Ли Юэ для Сяо сопровождалось доселе неизведанным чувством тоски, тянущей в груди. Он только вздыхает и говорит себе, что пора идти дальше. Якша несколько тысяч лет находился в одном положении, но теперь, когда наступили перемены, возвращаться сейчас он не может. Гавань Ли Юэ стала для него городом, куда он приходит только ради того, чтобы его защитить. Взошла луна и заметно похолодало. Людей на улицах почти не было видно: изредка мимо проходили несколько торговцев, обсуждающих прошедшие и предстоящие дела, и закрывали свои магазины другие. Стоило бы поискать постоялый двор. Единственная проблема – Сяо всё ещё плохо разбирается в городе, что какие заведения закрылись, а какие наоборот, открылись. Столица для него всегда находилась в статике: он наблюдал издалека, знал только несколько неизменных мест, и посещал лишь их – остальные его не интересовали. Даже более детальное изучение города во время праздника Морских Фонарей с Венти ему не поможет сейчас – три года слишком большой срок для бурно развивающегося города. Слышит, как его зовут по имени: далеко, но голос такой знакомый, что Сяо не сможет его спутать с другим. Он оборачивается и видит Гань Юй: та стояла на мостике между банком северного королевства и чайного дома Хэюй и еле заметно махала ему. Она с нежной улыбкой, но с глазами, не скрывающими тревогу, жестом просит его подождать, пока она спустится вниз к нему. Сяо только кивает в ответ. — Я рада видеть тебя, Сяо. Что-то случилось? Ты так редко появляешься в гавани. Сяо знает, что она догадывается, почему он здесь. С того дня, как он временно сложил свои полномочия, Якша не появлялся в гавани, лишь изредка его можно было встретить в горах или на пике Цинъюнь, но нигде больше. Единственное исключение: праздник Морских Фонарей, который он проводил с Химмелем. Оттого и разговаривал с Гань Юй он, при удачных стечениях обстоятельств, пару раз в год, и даже тогда они только обменивались парой слов: у неё были свои дела, работа, у него тоже. Обоим было достаточно увидеть, что за это время с ними ничего не случилось. Сяо в ответ на её слова только махнул головой в сторону Химмеля и Альбедо. — Где можно переночевать? Гань Юй ненадолго задумалась. — В «Белом жеребце» есть две свободные комнаты. Он недалеко отсюда. Она сделала два аккуратных шага назад и только затем повернулась в сторону постоялого двора, показывая дорогу и сказала следовать за ней. Сяо обернулся и посмотрел на стоящих рядом Химмеля и Альбедо и кивнул головой, чтобы те следовали за ним. По пути Гань Юй тихо и коротко говорила о том, что изменилось в Ли Юэ за время отсутствия Сяо: она знала, какие чувства Якша питает к этому региону и считала, что это будет ему хоть в какой-то степени интересно. Рассказала и пару слов про Адептов: после ухода Якши у них прибавилось работы, и никто не мог в полной мере заменить его, и вся надежда уходила на то, что он иногда возвращался ради того, чтобы устранить опасных врагов. Сяо ответил только то, что скоро вернётся на службу, когда выполнит свой долг перед Анемо Архонтом. Гань Юй слегка улыбнулась от этого ответа, но сказала только одно: «ничто не должно заставлять тебя возвращаться в место, ставшее прошлым». Сяо лишь нахмурил брови. Гань Юй обменялась парочкой слов с девушкой, стоящей у входа в постоялый двор, а затем, улыбнувшись, сказала зайти вместе с ней. Первый этаж освещал приглушённый янтарный свет, придающий мебели богатый золотой цвет и превращающий яркий красный в нежный гранатовый. Гань Юй подходит к, как посчитал Сяо, управляющей и недолго с ней разговаривает: та сначала пребывала в небольшом шоке, затем улыбнулась и позвала стоящих рядом Химмеля и Альбедо. Гань Юй же подошла к Сяо и отвела его в сторону и крепко взяла его за руку. Якша смотрит на Химмеля: тот жестом показывает ему, что уходит смотреть на комнаты с Альбедо, и поднимается на второй этаж. — Сяо… Она глубоко вздохнула, прикрыла глаза, её голос был нескрываемо обеспокоен, и Якша подозревал, что этот диалог произойдёт между ними. Он всё ещё помнит, как выглядела Гань Юй, когда только встретила его после того дня, как ужаснулась и в какой тревоге пребывала, и он знает, что она меньше всего хочет, чтобы это повторилось. У Сяо нет выхода – он должен, и он сжёг всё пути к отступлению. Он чувствует под кожей свою судьбу, знает, что его смерть не здесь, а дальше. Но как всё это объяснить ей? — Ты ведь знаешь, что скоро открывается разлом, так? – продолжает она. – Иначе зачем тебе приходить… Её хватка становится слегка легче, слабеет. Гань Юй нежно поглаживает его забинтованную руку, смотрит на неё, как напоминание о том, через что Сяо прошёл, и ему кажется, что вот-вот, и она тихо заплачет. Наверняка она всё ещё думает, что его рука также изуродована, и ему всё также больно ей пользоваться: Сяо не говорил ей о том, что в напоминание о травме ему осталась лишь слабость в руке, и под бинтами находится прежняя рука, только с большим количеством шрамов. — Возвращайся в Мондштадт. Адепты будут начеку. Стоит открыться разлому – он будет закрыт почти мгновенно, – Гань Юй поднимает глаза и смотрит на Сяо. – Если ты захочешь туда попасть, то… — Не беспокойся, – прервал он её. Гань Юй отпускает его руки и сжимает ладони в кулаки, снова прячет взгляд. Она не зла на него, знала, что он ответит так, только её беспокойство от слов Сяо не исчезло, грудь разрывает чувство тревоги, того, что действия Якши неправильны, и приведут только к одному, плачевному исходу. Оба знают, что их решения не изменить. Гань Юй может только смягчить для него последствия. У неё дрожат руки. Она сжимает их так, что на коже останутся ранки. — Даже если есть что-то, что заставляет тебя идти туда… Зачем тебе это? – её голос заметно хрипит. Она смотрит на него не ожидая объяснения, но ей нужно «что-то», за что она может зацепиться, что может сделать причиной того, почему она поможет, почему Сяо это делает. — Я обещал, – голос Якши всё так же твёрд. Гань Юй тяжело вздыхает, её плечи на мгновение поднимаются и опускаются, она разжимает кулаки. Он обещал себе: что встретит Венти, что закончит этот путь, отдаст то, то что должен и попрощается. Поблагодарит – считает, что должен это сделать. За то, что появилось в его снах, за то, как Барбатос хранил его жизнь, был учителем для него того. Поблагодарит, потому что он другой это сделать не сможет. Сяо думает, что с этим и похоронит прошлое, с благодарностью и цветами на могиле. Это будет лучший выход: что ему делать теперь? Слишком поздно менять устоявшуюся жизнь, хоть и краски в ней, казалось бы, изменились. Она аккуратно притягивает его к себе и обнимает, будто в последний раз. Закрывает глаза, жмурится, словно пытается прогнать назойливые мысли. Сяо в ответ приобнимает её одной рукой. — В таком случае, я задержу их, – шепчет она, уткнувшись в плечо. – У тебя будет мало времени, Сяо, но я постараюсь. Обещай мне, что больше никогда не будешь впутываться в дела, связанные с разломами. Якша слабо похлопывает её по спине. — Спасибо, Гань Юй. Она отталкивает его, едва улыбается, будто его благодарность лишь подтверждение того, что он не вернётся оттуда прежним. — Хватит тебе. Я не могу смотреть на тебя такого. Иди, они тебя заждались. Гань Юй бережно подталкивает вперёд, совсем чуть-чуть, и машет ему на прощанье. Сяо коротко вздыхает и идёт на второй этаж, чувствует, что она провожает его взглядом до самого момента, пока он не пропадет из её поля зрения. Второй этаж был слабо освещён, и представлял из себя не больше, чем широкий коридор с комнатами по бокам. Химмель и Альбедо стояли почти у его конца, и что-то негромко обсуждали. Сяо подходит к ним, упирается спиной об стенку: голова неприятно начала побаливать. — Обсуждали, как делим комнаты, – начинает Альбедо. – Сошлись на том, что Химмель не против, если ты будешь с ним в одной комнате. Сяо только кивком соглашается, смотрит на Химмеля и видит, что тот рад ответу Сяо, будто до этого боясь, что тот откажет. — Тогда решено, – Альбедо поворачивает ручку двери, ведущей в его комнату. – Доброй ночи. Ему всегда казалось, что стоило Химмелю находиться рядом, Альбедо говорил намного меньше, и его слова обращались только к Якше. Сяо ещё до их разговора в лаборатории спрашивал о причине его изменения, Альбедо лишь отвечал, не может доверить Химмелю то, что может доверить Сяо. Он вспоминает слова Альбедо в лаборатории: тот бы и не допустил вариант того, чтобы Химмель ночевал с ним в одной комнате, и, к тому же, знает, что Якша более лояльно расположен к нему, хоть и причина этому лишь сильная привязанность к Венти. Химмель подтягивается и открывает дверь в их комнату, пускает Сяо вперёд. В комнате было совсем немного вещей: несколько настенных картин, два больших окна с видом на торговую площадь гавани, резной шкаф, да двуспальная кровать. На прикроватных столиках лежит настольная лампа в виде ракушки – такие популярны как и в Мондштадте, так и в Ли Юэ. Химмель снимает накидку и обувь, пояс с Глазом Бога кладёт на прикроватный столик и падает на мягкую кровать, переворачивается на спину и смотрит на высокий потолок. — Альбедо снова угрюмый был, – тихо говорит он и затем смотрит на Сяо. – Ничего плохого не случилось? Сяо встаёт около кровати и прислоняется к стене: она холодная до дрожи в теле. Он смотрит на лежащий на прикроватном столике Анемо Глаз Бога. Сяо смутно помнит тот день: помнит, как сражался бок о бок с Химмелем, как потерял сознание впервые за долгое время – потерял слишком много крови защищая товарища, к тому же беспрерывно пользовался силой Адептов, из-за чего потратил оставшиеся силы. Проснулся тогда, когда Химмель, хромая, нёс его на спине, и Сяо сквозь полумрак увидел сияющий за поясом Химмеля Анемо Глаз Бога. Сяо не спрашивал подробностей. Ему хватило того, что в начале их пути Химмель поступил так с ним, чтобы довериться ему в дальнейшем. Химмель привстаёт, брови его слегка сгибаются, и Сяо не может найти другой аналогии его виду, как щенячий взгляд, сильно напоминающий тот, которым его одарил Венти после того, как Сяо на празднике Морских Фонарей купил ему яблоко в карамели. — Снова будешь спать так? Якша едва улыбается. Химмель часто видел, как Сяо засыпал стоя, и не реже пугался, особенно ночью, ведь нередко у Якши во время сна глаза всё также открыты. Он тогда его будил, спрашивал, в порядке ли он, на что Сяо отвечал, что он так спит. И всё также Якша каждый час или полтора с вздрагиванием просыпался и не мог уснуть, а когда засыпал, то всё повторялось. Химмель постепенно привык, хоть всё также говорил о том, что такой сон не удобен, только со временем сам перенял у Якши эту привычку, но быстро просыпался. Альбедо шутил, что стоит им ещё пару лет провести вместе, то станут похожи, как две капли воды. — Я привык. Химмель пододвигается ближе к краю кровати. — И всё же… – его брови грустно опускаются. – Подойди поближе Сяо подходит, Химмель протягивает на край кровати тонкую руку. Якша садится рядом с кроватью, на пол, спиной упираясь в прикроватный столик. — Я могу подержать тебя за руку? – его чистые синие глаза сверкают. Сяо крепко берёт его руку. Она тонкая, хрупкая, полная противоположность шершавой и крепкой руки Якши, хотя именно Химмель обладатель тяжелого двуручного меча. Химмель в ответ нежно улыбается и кладёт голову на белую мягкую подушку. — Спасибо. Меня… Всё ещё мучают кошмары, – его голос еле слышен. – Наверно, я всё ещё не свыкся. Что не осталось ни того Мондштадта, ни намёков о существовании моих товарищей… Я слышал только об продолжении рода Рагнвиндр, но прошло столько поколений, что я для них не больше. чем чужак. Этот мир так чужд мне… Единственное, что от него осталось – Венти, и я даже не знаю, если он всё ещё помнит меня. Сяо на мгновение отпускает руку Химмеля и треплет его волосы, но не может найти слов поддержки, хотя знает, что тому они ни к чему – достаточно выслушать. — Извини, мне не стоило выливать это на тебя так сразу, – он глухо рассмеялся. Химмель берёт лежащую на его голове руку Сяо в свои руки и крепко держит её, затем кладёт на кровать. Он сжимается, поджимает ноги почти к животу, всё ближе придвигается к краю кровати и всё крепче сжимает руку Якши. — Спасибо, что остаёшься рядом, Сяо. Химмель слегка улыбается, и закрывает глаза, постепенно засыпая и ослабляя хватку. Сяо, в ответ на это, только сильнее сжал его руку, и накрыл голову свободной рукой, прижал ноги к груди. Ему так странно слышать эти слова, благодарность за то, что он рядом, ведь Химмель заслужил его доверие именно тем, что был рядом, когда Сяо был в опасности. — Спасибо тебе, – тихо говорит он. Сяо закрывает глаза и медленно погружается в сон: гудящие мысли мешают сделать это быстро. О Венти, о предстоящем дне, о словах Гань Юй, о самом разломе – всё кашей мешает уснуть. Он открывает глаза: почти ничего не видно, лишь алое небо и трава, имеющая почти земляной цвет. Дует холодный ветер, впереди виден невысокий холм, и нечто сияет ярким золотым цветом и затухает через пару секунд. Странно ощущать: в последнее время ни один из его снов не имел материальную подоплёку, он ничего не чувствовал ни кожей, ни запахов. Может быть, слишком сильное воспоминание, что оно способно воссоздать ощущения? Сяо отчётливо чувствует сильную боль в правой руке, будто переливающуюся в его жилах до самого предплечья. Слышит шум орудий вдалеке, сочетающиеся с короткими вспышками света. Сзади послышались шаги: Сяо на них почти не обращает внимания, ведь знает, чьи они. Спина резко тяжелеет; он даже не дрогнул. Якша слышит знакомый голос, поворачивает голову и снова видит себя. Парнишка засмеялся и слез со спины Сяо, встал вперёд и с минуту осматривал его с ног до головы, а затем улыбнулся. — Ты начал доверять самому себе! – парнишка тычет на Сяо. – По тебе видно. Или же запутался настолько? Тебя так часто обжигали, но из всех людей, которые тебя окружают, нет того, кто способен обидеть тебя. Нельзя жить прошлым, Сяо! То есть, нельзя жить мной..? Ах, ладно! Ты не кори себя за ту пустоту и те раздумья. Он отворачивается и складывает руки сзади. — У меня от них голова болит. Ну что, пойдём! Пока там всё не закончилось без нас. И идёт вперед. Сяо идёт вслед за ним, отстаёт всего-лишь на пару шагов. Холм кажется вязким, стоит поднять ногу, земля волной поднимается вместе с ней, стоит наступить – пытается затянуть вниз. Чем больше они шли, тем холм казался всё выше и выше, будто в ответ на их шаг он увеличивается пропорционально. Сяо уже встречался с этим, и объяснение у этого явления было одно: он не может вспомнить. Помнит, что был холм, что он был вязким, что трава на нём была цвета земли, но не помнит, сколько поднимался по нему, какой высоты он на самом деле был. И если не вспомнит, они останутся здесь до того момента, пока Сяо не проснётся. — Чёрные сгустки три года как не показывали себя, – он всё поднимается. – Почему? Парнишка не оборачивается, всё также идёт, и ему, казалось бы, этот путь был нипочем, только Сяо с каждым шагом чувствовал, как тяжелеют его ноги, и как боль в его руке становится сильнее с каждой проскакивающей в небе вспышке ярко-золотого света. Сяо оборачивается: позади них уже не было ни того склона, ни той травы, они казались так далеко и одновременно так близко, будто они вовсе не сдвинулись с места, словно деталь, которую отчаянно пытаешься вспомнить. Сяо чувствует застывшую во рту кровь, отхаркивает – настоящая. Он чувствует её: привкус, вязкость, чувствует, как она стекает у него по носу, медленно достигая рта. Сяо вытирает её рукавом, но на лишь размазывает её по лицу. Он не может вспомнить ничего про холм, про расстояние: только ощущения боли с каждой минутой проявляются с новой силой. Это единственное, что он помнит – боль и прилипающую к вискам злость. — Потому что ты медленно возвращаешь себя, – он поворачивает голову и Сяо видит его улыбку. – Того и гляди, я стану тобой, а ты – мной. Он не реагирует на вид Сяо, на то, что кровь стекает по его подбородку, вот-вот запачкав одежду, что от потери сил он сгибается и тяжело дышит. Он делает вид, что это нормально. Сяо впервые чувствует настоящую боль, настоящую потерю сил во сне. Знает, что когда он проснётся, то всё будет в порядке, но тело, почему-то, не будит его из-за этих ощущений. — Дай мне свою руку, – Сяо чувствует, что скоро упадёт. Парнишка останавливается на секунду и протягивает ему свою руку. Якша хватается за неё, будто если не сделает этого, то вязкая земля заберёт его всего. Всё ещё странное ощущение: держать свою руку, не ощущая шершавости собственной кожи. Он тянет Сяо вперёд. Якша постепенно вспоминает, постепенно картина становится намного отчётливее. Последний шаг: на вершине холма была равнина, будто в прошлом это место было горой, верхушка которой была кем-то или чем-то уничтожена. Он делает пару шагов вперёд, отпускает чужую руку. Сяо глубоко вздыхает: он видит себя, лежащего на полу в собственной крови. Из правой руки торчат будто проросшие и вырвавшиеся изнутри камни, около них вены чернее, а места, где находились камни, кровоточат. Он пытается встать, хоть и снова падает, держится ослабленной рукой за клинок, использует его за опору. Сяо смотрит вправо и сердце на секунду замирает – Моракс. Якша не понимает: почему там он и почему он сражается с Гео Архонтом. Видит, как он тот встаёт, и снова бросается на Архонта, только чтобы быть встреченным взмывающимися ввысь горами и направленными на него Гео осколками. Как он тот вонзает клинок в образовавшуюся и почти сразу же разрушающуюся гору, только чтобы получить опору и не упасть, снова пытается атаковать Архонта, через раз уворачиваясь от его атак. Стоит получить тому рану – к горлу Якши подступает кровь. Сяо оборачивается и смотрит на стоящего рядом парнишку. — Не все питали к твоему мастеру такое же уважение, как и ты. Ненавидели, даже презирали… А ты был его единственным близким человеком, ради тебя он всю свою жизнь изменил. Поэтому в уничтожении тебя нашли способ сломить его. Смешно, правда? Подумать, что смерть одного человека способна сломать того, кто видел их тысячами. Сяо оборачивается: видит, как он выбивает копьё из рук Архонта, тяжело дышит и еле стоит на ногах, и всё же замахивается левой рукой, чтобы воткнуть клинок в череп Мораксу. — Не знали, что отпор дашь. Ты бы видел какой монолог выдал затем Моракс! Барбатос рассказывал. Этот бой знатно изменил его взгляд на людей, наверно, ты уже прочувствовал это на себе. До этого он людей и не смел даже в мыслях сравнить с ними, бессмертными, ни по уму, ни по силе. — И что он сказал? Парнишка прокашлялся. Сяо слышит, как с грохотом падает он, не сумев закончить начатое. Время останавливается, это – конец воспоминания. Он видит удивлённое, даже на долю испуганное лицо Моракса, замершего в тяжелом вздохе и взглядом провожающего упавшего его. Якше кажется, что это первый раз, когда он видит Гео Архонта таким. — «Люди не перестают удивлять меня. Я слишком мало знаю о пределах возможного. Столь хрупкий человек, столь хрупкое тело, готовое сломаться от одного моего удара, и всё равно он поставил меня на колени и заставил бояться за собственную жизнь» - удивительно, правда? Сяо хмурит брови: может быть, это стало причиной, почему он доверил людям Ли Юэ, и решил, что им больше не нужно чьё-то покровительство, и почему так легко отпустил Сяо. Остаётся другой вопрос. — Тогда… Как я оказался в его руках спустя столько лет? Парнишка пару секунд стоит неподвижно, смотря на Якшу и выражая недоумение, будто это нечто, что должен спрашивать он у Сяо. — Разве это не должен знать ты? Меня тогда больше не было. И с такими вопросами стоит идти к Барбатосу, или же, не знаю… Кому-нибудь, кто не в первый раз переживает эту жизнь. Но не ко мне. Что мне знать, если я был мёртв? Парнишка шагает вперёд, по бывшему полю боя: на нём остались осколки Гео энергии, кровь и копьё Моракса – их парнишка перешагивает так, будто они лужицы, а не свидетели кровавой бойни. Сяо лишь следует за ним. — Хорошо, тогда другой. Почему Барбатос изменился? Парнишка оборачивается, взгляд его холоден. Он вздыхает и оборачивается, прячет свой взгляд и идёт дальше. — Что с тобой сделало проведённое время с Кли? А с Альбедо, Химмелем? Ты стал мягче - он тоже. Стоит одинокому человеку найти родную душу - он меняется так, что его больше не узнать, становится тем, кем являлся на самом деле. Барбатос же… Не менялся, он просто вернул себе себя самого, не больше. Вспомнил, кем был, как и ты. Тебя же это не поменяло настолько сильно, что ты стал отвергать прежнего себя? Оно становится частью, но не заменой. Ну а ты, я… Стали ему семьёй, хоть её он и потерял. Ты ведь видел это всё своими глазами, к чему эти вопросы? Сяо нахмурил брови: он не может сказать, что стал мягче – обстоятельства не дают ему измениться. И не может сказать, что стал кому-то семьёй, либо сам же её обрёл. Сяо пытается отказать себе в присоединении к Кли и Альбедо – ему место не там, он знает, не среди мирной жизни. Он родился воином, им же и умрёт, не зная другой жизни, хотя её глоток ему понравился. Сяо не может уйти от того, чем жил, оно всё равно догоняет его, где бы он не был. — Так и продлилась моя жизнь? Парнишка вновь обернулся, присел на окровавленный камень и улыбнулся Сяо. — Тогда ты бы не стоял здесь. Это - переломный момент. Но я скоро перестану быть тебе нужным, потому что ничего не смогу сказать того, чего ты не знал. Я не смогу показать то, что было за кулисами. Дальше узнавать только у тех, кто был там. А пока - прощай! Нам предстоит долгая разлука, – он засмеялся, – будешь по мне скучать? Он не знает, у кого он сможет узнать, что было дальше. У Моракса? Нет, он не скажет. Единственная подсказка – Венти. Только Сяо не знает, что он будет делать с этим, когда узнает, но, наверно, «просто знать» и не задумываться об этом больше поможет ему. Якша слегка улыбнулся на прощание, парнишку же эта улыбка обрадовала. — Возможно, но я тебе об этом не скажу. — Тогда я постараюсь вернуться раньше, рад? Чтобы ты не успел заскучать настолько сильно, что пойдёшь меня искать. Ныне бушующий ветер затихает, ощущения боли, обоняние исчезает. Окружение медленно погружается в темноту вокруг них. Якша оборачивается: ничего не осталось, кроме черноты. Сяо закрывает глаза: ему пора проснуться.