* * *
— В универсуме очень много миров. Какие-то наполнены магией до краев и непригодны для Живых, другие совсем лишены магии, и по сей день оставаясь необитаемыми, а в каких-то запасы магии иссякли, но они остались пригодными для жизни. — Как земля. — Тэхен, который расположился ближе всех к Юнагу, кивнул, и Юнагу посмотрел на него с одобрением. — Именно. Этот мир изначально был наполнен магией. Не настолько, чтобы своим светом отпугивать неподготовленных к силе, но все же опасно для Живых, которые стекались сюда как мотыльки, успев лишиться дома из-за опустения или войны. Разумеется, этот свет привлек и Заклинателей. Это самые могущественные Древние, которые путешествовали из мира в мир, приручая волшебство и создавая приюты для Живых. Они не были магией, но имели на нее определенное влияние, умея понимать ее и договариваться с ней с полуслова. Таким Заклинателем был наш Великий праотец, который воплотил Джина и дал начало нашему Древнему роду. Но здесь нужно сказать, что изначально в этом мире было известно только Золото. В котором было сложно жить, так как жизнь под действием его яркой силы текла слишком быстро, без передышки, и населявшие его Живые, которые достаточно быстро осваивались на плодородных и богатых на материалы землях, начали это замечать. Серебро было обнаружено случайно — его просто не было видно в разлитом повсюду золоте. Великий праотец обнаружил его в одной из пещер, примиряясь к ее темноте как к возможному ресурсу для облегчения жизни. И очень быстро стало понятно, что Серебра в этом мире было так же много. И что влияло оно именно так… Оно было тем, чего не хватало этому миру. Под Серебряным светом жизнь приостанавливалась, растения закрывались, чтобы успеть напитаться из земли, животные уходили в спячки, чтобы затем дать более жизнеспособное и обильное потомство, и Живые перестали так стремительно стареть и сохнуть, получив спасительное время для умиротворения собственных жизненных сил. Сон, отдых — все это сразу повысило качество жизни, дав необходимую передышку. Серебро удалось подружить с главенствующим Золотом, и они поделили день пополам. Однако… Более мягкий свет стал привлекать в этот мир Тьму, которая начала селиться в пещерах, гротах, низинах — там, куда не попадал ни золотой свет, ни серебряный. И Живым понадобилась защита. — Юнагу сделал вдох, чтобы продолжить, пока все заворожено слушали. — Заклинатели не могли каждый раз взывать к магии в таком объеме, потом что теперь помимо насущных проблем, связанных с бытом и природными катаклизмами, за которые так же отвечала магия, появились и более серьезные… В общем, необходимо было воплотить магию, чтобы иметь возможность договариваться с ней напрямую. Точнее, чтобы магия непосредственно участвовала в жизни и понимала ее потребности. Великий праотец воплотил Серебро мира, и так появился Джин. А до этого, чтобы затем справляться с воспитанием Принца и подготовкой его к жизни и священным обязанностям, потому что на момент воплощения это был бы пятилетний ребенок, которому самому нужна была защита... А так же следить за тем, что творилось в мире и влиять на это, Заклинатель благословил с позволения магии Древних, которые уступали ему в могуществе, но были достаточно сильны, чтобы справляться с насущными проблемами. К сожалению, я могу говорить только о Серебре, потому что о Золоте… — Юнагу с безысходной грустью вздохнул. — Не осталось каких-то подробных сведений — только общие упоминания. Поэтому всё я рассказываю относительно воплощения Серебряного плаща, о котором сохранены подробные летописи. В общем, когда воплощения совсем окрепли, жизнь тут же начала налаживаться и входить в привычное русло, даже с учетом того, что в нашем мире появилась Тьма, которая теперь, с воплощением магии, перестала чувствовать себя свободно. Пока, спустя время, не появился Мрака. Темное воплощение, которое… заклинало Тьму. Не просто тень, пожирающая свет и энергию, паразитируя, пока ее присутствие неминуемо не обнаружат и не изничтожат… Мраки намного страшнее. Они умеют прятаться и управлять, вселяясь в чье-то тело и завладевая душой и разумом. Их очень сложно обнаружить, потому что они умны и очень коварны. Подселяясь в Древних и качая из них силы, Мрака достигла того могущества, что позволило ей восстать против света, чтобы поглотить его, уничтожив этот мир, населив его Тенями, продолжая разрастаться в своем темном могуществе. Так началась война. Она не продлилась долго, потому что Король, Золотое воплощение, смог собрать всю свою мощь и пожертвовать собой, растворив Тьму. Без остатка. Золотой свет померк навсегда вместе с тем, как рассеялась Тьма. Великая жертва. Исполнение возложенного на Живое воплощение магии предназначения — защитить мир. И здесь я понимаю, почему Джин никогда не говорит о своих заслугах. А он… Действительно заслужил эту победу. Он не прятался за спиной Короля, всегда сражаясь с ним плечом к плечу. Он не только исцелял от Тьмы, которая постоянно пыталась расширить свои ряды, завладевая Живыми и Древними, но и разил ее шпагой, мужественно заслоняя собой других. Но он… Он не прибедняется, когда говорит, что это не его победа. Это дань уважения Золоту этого мира. Чтобы память о нем, те несчастные крупицы, которые остались после победы, потому что магия стирает за собой все следы, не померкла, оставаясь величайшим подвигом, величайшей жертвой. Но я уверен, что Король решился на это не из честолюбивых стремлений и не потому, что устал бороться. А потому, что он знал, что Серебряный плащ сможет сохранить то, ради чего он готовился пожертвовать собой. Потому что Серебряный плащ был достоин продолжить свой Живой путь в этом мире, продолжить исполнять свой долг. Возможно, потому что Король знал, что Принц справится лучше чем он, в мирное время созидая и освещая израненные борьбой души, что было на самом деле необходимо. — Юнагу с грустью улыбнулся. — И Серебряный плащ, чтобы поддерживать в круто изменившихся условиях мир, помогая Серебряной магии, на плечи которой легло все благополучие жизни, воплотил Вечных, рыцарей, наделенных четырьмя главными силами природы, Серебряной магией созидаемой. И я считаю, что это величайшее творение. И я не хотел бы жить ни в каком другом мире. И рад, что Джин не слышал этого, потому что он бы обязательно начал спорить, обращаясь к своему безусловному авторитету. И надеюсь, что сумел ответить на твои вопросы, Тэхен, если они у тебя были, чтобы ты не тревожил Принца этими воспоминаниями. — Раньше я тревожил Принца, признаюсь, но теперь он только улыбается, даю слово. Даже если мне приходится применять для этого силу. — Тэхен пожал плечами, пока Юнагу смотрел на него прямо, в один момент перестав моргать. И он улыбнулся. — Уверен, малышка Арин меня поддержит — я верю тебе. В твои чистые помыслы и горячее сердце. А насчет улыбаться… — Он сам хитро улыбнулся. — Скоро мы узнаем, насколько тебе это удается. Сразу после этих слов послышался размеренный стук приближающихся копыт. Очевидно, всадники. Тэхен тут же поднялся, стремительно направившись туда, где до этого встречали его. И на самом деле спустя несколько мгновений он увидел Джина и незнакомого ему молодого человека, который до этого откинул капюшон дорожного плаща, освободив свои серебряные волосы, забранные на макушке черной лентой, чтобы не мешали. Очевидно, это был отец Юнги. — Мы припозднились, верно? Прошу прощения, что являясь хозяином этого дома, приветствую дорогого гостя последним. — Приятный низкий тембр и вежливая улыбка, которая, сразу после того, как молодой человек спешился, стала шире, напоминая улыбку Юнги. — Юонг. С твоего позволения оставлю все формальности. — Юонг протянул Тэхену ладонь, которую тот пожал двумя руками. — Тэхен. Очень приятно познакомиться! — Он улыбнулся, чуть склонив голову, затем посмотрел на Джина, который с нежностью гладил свою белую лошадь по серебряной гриве, что-то приговаривая, затем ловко спешившись, взявшись за поводья. — Вы… Всё в порядке? Теперь явно было заметно, что и Юонг, и Джин выглядели немного уставшими, но Древний поспешил его уверить в обратном, взяв у Джина поводья, чтобы передать их подоспевшим конюхам. — Я переживал. — Тэхен смотрел на Джина, который обнял его, буквально повиснув на его плече, лишив возможности смотреть, но предоставив возможность покрепче прижать к себе. — У тебя была прекрасная компания, а у нас с Юонгом — дело. С которым мы справились довольно быстро. А знаешь почему? — Джин поднял голову, мягко своими руками обрамив лицо Тэхена, затем прислонившись лбом к его лбу. — Потому что мне не терпелось тебя увидеть. И знаешь что? Усталость как рукой сняло. — Точно все в порядке? — Тэхен чуть отстранился, чтобы вновь получше вглядеться в Джина, который уверенно кивнул. И он сразу успокоился, улыбнувшись. — Я верю. И Джин со все же усталой, но все равно сладкой нежностью его поцеловал, пальцами взъерошив волосы на затылке. — Ты хорошо провел время? — Джин отстранился, и теперь пришла его очередь вглядываться и оценивать. — Лучше, чем хорошо. — Значит, тебя приняли. Хотя, я не сомневался. Ты был обречен на это. — Джин самодовольно улыбнулся, пока Тэхен взял его за талию, направляя в дом. Ему бы стоило направить его на лужайку, где возможно до сих пор находились все Древние и Вечные, но что-то ему подсказывало, что в дом было нужнее. — Почему? Потому что я слишком хорош? — Да. — Джин уверенно кивнул, затем остановившись у двери, посмотрев на Тэхена с легкой, но явно приятной задумчивостью. — И именно поэтому тебя приняла магия. И именно поэтому я теперь совсем не чувствую усталости. И именно поэтому я… готов ужинать. Жутко проголодался. — Скажи об этом Гуку, и именно это сделает его счастливым. — Тэхен, наконец, открыл дверь, пропуская Принца вперед.* * *
— Если тебе интересно, Тэхен, я старше Арин на сто тринадцать лет. — Юонг теперь держал свою жену, которая до этого суетилась вокруг стола, на коленках, и та, с любовью смотря на него, нежно обвивала своими хрупкими ручками его шею. Они настолько успели подружиться, что теперь в присутствии Тэхена чувствовали себя совершенно свободно, и Тэхен, который итак испытывал радость и самые приятные эмоции от общения с Древними, от этого осознания был еще довольнее. — Пользовался тем, что до появления первенца прямые потомки Великого праотца не старели, достигнув половой зрелости. Чтобы не остаться без детей, но при этом иметь возможность выбрать пару по любви, а не по необходимости. — Юнагу откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники, дав Чимину одним лишь взглядом согласие на то, чтобы он наполнил его бокал. — А ему суждено было родить последнего могущественного потомка. Поэтому он так долго выбирал. И в нашем доме постоянно были Древние семейства со своими прекрасными дочерьми, одна из которых и стала той самой счастливицей, что сейчас сидит у него на коленях и что-то щебечет ему на ушко. — А после рождения первенца… Просто я бы не дал вам на вид больше… Двадцати пяти лет. Тридцать бы точно не дал. — Тэхен, до этого придвинув свое кресло ближе к Джину, теперь облокачивался на его подлокотник, чтобы Джин в один прекрасный момент смог его обнять. — А это уже привилегия родителей Седьмого Сына. Благословение Джина. Нам отмерена бесконечно долгая жизнь, и стареем мы бесконечно долго. — Арин улыбнулась, посмотрев на Принца, который ответил ей наполненной любовью улыбкой. — Все прямые потомки Великого праотца получали очень долгую жизнь. Настолько долгую, что первый сын Заклинателя Серебряной магии жив до сих пор. Правда, предпочитает уединение и не очень жалует семейные посиделки, успев своей долгой жизнью и силой заслужить, наконец, покой. — О, я его очень понимаю… — Юнги качал головой, пока Юнагу, смотря на него, хитро улыбался, будто знал наверняка, как на самом деле обстоят дела. — Предок, кстати, единственный, кто помнит Джина ребенком. — И теперь Юнагу улыбался с теплом, пока Тэхен стал слушать внимательнее. — Когда Джин воплотился, ему было десять лет. То есть, формально, он старше нашего Принца на пять лет. — Да, я помню, что мы частенько вместе играли и занимались. И там были еще дети… Да, у меня всегда была компания. — Джин прислонился головой к голове Тэхена, который воспользовался моментом и взял его свободную руку, переплетя пальцы. Потому что постоянно хотелось ощущать близость Джина, и чем больше времени они находились рядом, тем отчетливее было это желание. — Это до сих пор мои самые любимые записи — дневник, который вел наш великий предок сразу после воплощения Джина, записывая туда его достижения и мудрые изречения, которые вырывались из него по мере того, как он начинал осваивать магию. И эти записи, в отличие от других летописей, я всегда обновляю сам. Просто не устаю перечитывать. — А почему никто не вел дневников, когда мы воплотились? — Чонгук как будто обиженно посмотрел на Юонга, потом на Юнагу, и Арин достался уже полный обожания взгляд. — Кто тебе сказал? — Юнагу самодовольно улыбнулся, затем наклонившись к сыну и прошептав нарочито громко. — Когда все уедут — пойдем конспектировать мои воспоминания, пока я окончательно не заслабоумел. И за столом раздался смех, который прервал Джин. — Я вел записи. Мы с Юнги вели записи, которые до сих пор хранятся в библиотеке, под семью замками. — Джин спокойно улыбался, смотря на так же спокойно улыбающегося Юнги, пока рыцари шокировано переглядывались. — Закончили их вести, когда вы переступили за черту совершеннолетия. — Разумеется, мы делали это от безделья. Но, если что, все ваши подвиги и достижения очень тщательно записаны, так что, вам будет не стыдно перед потомками. Или стыдно. Но мы с Джином никому не дадим читать. — А мне? — Тэхен с любопытством смотрел на Юнги, который снисходительно улыбнулся. — Тебе дадим. — Тэхен, ты же помнишь, что мы названные братья, которые… — Чимин смотрел на Тэхена очень многозначительно, своим указательным пальцем указывая на себя, потом на него, потому на Гука… — Мы сможем договориться… — Нет, это все замечательно, но мне непонятно, почему я об этом не знал… — Намджун угрожающе медленно повернулся к Юнги, который теперь улыбался виновато, взяв его за руку. — Вообще, кстати, у меня есть дневник взросления Юнги, с того самого времени, когда он какался и писялся, не краснея. — Юнагу смотрел на внука с любовью, с любовью же наблюдая за тем, как он закатывал глаза. — С тех пор, наверное, ничего не изменилось... Так что, если вам не будет что почитать, всегда можете обратиться ко мне. — Пап, он же теперь найдет эти записи и сожжет. — Юонг устало посмотрел на отца, который очень хитро вздернул брови. — Они переписаны в нескольких экземплярах, и копии хранятся во всех четырех краях. Я все предусмотрел, сынок. Знал же, с кем мы имеем дело… Первым в этот раз рассмеялся Тэхен, которого затем поддержали все остальные, и даже Юнги, который пытался давить улыбку, но у него это плохо получалось. Потому что было слишком хорошо. Правильно, тепло, уютно, по-семейному, как будто они знали друг друга тысячу лет, при том, что Тэхен был знаком с ними несколько часов. Возможно, и в этом в том числе была сосредоточена магия этого мира — в непосредственности и даже некоторой наивности, которая украшала и наполняла счастьем и особым смыслом общение. На земле такого не было. На земле всегда были условия, и Тэхен в очередной раз поймал себя на мысли, что для него чужим постепенно становился другой мир. В котором не было Джина, Древнего Серебряного рода и рыцарей Серебряного плаща.* * *
— Ну, я вам компанию не составлю, потому что предпочитаю купаться и расслабляться с женой, а вам желаю хорошо провести время. — Юонг обнимал заметно уставшую Арин. — Встретимся все за завтраком! Отдыхайте и набирайтесь сил. И сильно не теребите деда — он все-таки пожилой человек. — Иди уже и не мешай нам… — Юнагу собирался сделать особый акцент на следующих словах. — Молодым хорошо проводить время. Арин, крошка, не забудь размять ему поясницу, а то я прямо слышу, как он скрепит после седла. — Обязательно. — Девушка очаровательно улыбнулась, затем обратившись ко всем рыцарям, включая Тэхена, и Джину. — Спокойной ночи, мои хорошие. Спасибо за прекрасный вечер. И спустя короткие объятия, они покинули гостиную, пока Юнагу решительно направился куда-то, рукой приглашая всех последовать за собой. — А куда мы идем? — Тэхен с любопытством смотрел на Джина. — В баню. Горячий ароматный пар, который очень хорошо расслабляет и очищает. Не только тело, но и всё, что внутри. Замечательная подготовка перед сном. — О, у нас на земле тоже есть бани и сауны. — Тэхён оживился. — Даже интересно, как с этим обстоят дела в вашем мире. И, как и на земле, прежде чем отправиться в импровизированную парную, все по очереди омылись и надели специальные халаты, которые были сделаны из тонкого материала, который очень хорошо скрывал нагое тело от посторонних глаз, и при этом почти не ощущался на коже. Тэхену было бы привычнее просто обмотаться полотенцем в районе бедер, лишь чтобы не светить мужским достоинством, но он уважал здешние нравы. Не все такие раскрепощенные и вытренированные, как он, модельным бизнесом, который сразу убивает в тебе стеснение. — Располагайтесь, друзья. — Юнагу открыл дверь в просторное помещение, в центре которого размещалось высокое квадратное возвышение из камня, из которого теперь шел волшебный ароматный пар, расправляющий легкие и навевающий мысли о горной вершине, еловых ветках и, возможно, разбросанном по сочной зеленой траве эдельевейсе. Который вряд ли соседствовал с елками, но Тэхен не хотел думать, теперь поддавшись ассоциациям, уже чувствуя, как его тело начинало терять вес. Они расположились на деревянных скамейках вокруг печи, поверх которой располагался резервуар с водой. — А зачем печь топили? — Чимин даже как будто оскорбился. — Я вполне справился бы самостоятельно. — Нет уж, ты расслабишься и будешь получать удовольствие, мой хороший. — Юнагу строго посмотрел на Чимина, который сразу согласно кивнул, развалившись самым удобным образом на скамейке. — Это ритуал, Тэхен. Возможно, у вас тоже есть что-то такое, потому что все должны узнать силу горячего влажного пара. Мы используем травы и настои, которые под действие тепла еще лучше впитываются в кожу и облагораживают все внутри. Просто закрой глазки и дыши полной грудью. И Тэхен расслабился, успев заметить, что все теперь сидели, закрыв глаза и не торопясь вступать в разговоры. Очевидно, это было ненужно, а может, даже вредно, потому что когда молчишь и держишь мозги в темноте, прикрыв веки, эти самые мозги просветляются. И он сосредоточился на ощущениях, чувствуя, как тело теперь, как будто позабыв о халате, обволокло ароматным горячим коконом, то и дело оседающим на коже миллионом капель, зовущими с собой лишнюю воду из организма, которая теперь, вместе с потом, просачивалась наружу, оставляя после себя легкость. Тело будто было невесомым, и в определенный момент, Тэхену показалось, что он вот-вот и воспарит над скамейкой. Это было слишком приятно, чтобы о чем-то думать, прибивая себя к земле размышлениями. И стало еще приятнее, когда Джин взял его за руку, чуть сжав его ладонь, будто напоминая о своем присутствии. Время текло незаметно, и пара постепенно становилось меньше. Аромат постепенно ослабевал, оставаясь в воздухе лишь невесомой дымкой, которая будто бы прощалась с легкими и обонятельными рецепторами, постепенно растворяясь в запахе испаряющейся горячей воды и раскаленных камней. — Теперь ополоснуться и по кроватям. — Юнагу первым нарушил молчание. — Ох, спать будете, как младенцы, но только после того, как Юнги покажет вам ваши комнаты. В которых уже приготовлены рубашки и прочее нужное для здорового сна. Тэхен верил, что будет спать как младенец, но больше чем спать, он хотел чего-то другого. Чего-то, что теперь нагревало тело изнутри даже тогда, когда воздух в парной начал стремительно остывать.* * *
Звездная ночь самым волшебным образом отражалась от черной теперь воды, по поверхности которой разбегались волны, разбиваясь о деревянный корпус мерно покачивающегося на волнах судна. Хёндэ хотелось выкинуться за борт. Он не мог оценить красоту и умиротворение плещущейся вокруг воды, потому что его всего выворачивало изнутри. Все внутренности позавязывались в узлы, которые то затягивались, то расслаблялись, доставляя нестерпимые мучения. В горле снова был ком, несмотря на то, что Хёндэ уже несколько раз успел очиститься, ухватившись за широкий деревянный край борта, боясь испачкать палубу. Ему захотелось умереть. И пусть он теперь не думал, не боялся и не сомневался, получить удовольствие от этого состояние он не мог. Горло жгло от желудочного сока, голова раскалывалась от постоянных позывов организма выплеснуть наружу его внутренности, а внутренности… Он опустился на палубу, низко склонив голову. Тишина. Такая красивая серебряная тишина, но у него заложило уши от собственных страданий. — Эй, парень. Иди в трюм. Хёндэ резко поднял голову, заметив мужчину, который до этого, он заметил, руководил моряками. — Здесь качает сильнее. А там гамак, растянешься… — Гамак? — Хёндэ поперхнулся собственным удивлением. — Чтобы совсем… — Ну, будь у тебя побольше монет, отхватил бы каюту. — Мужчина улыбнулся черными зубами. — В трюме лучше, поверь. И пусто почти. — Я думал, что нужно будет здесь… — Хёндэ старался меньше проводить времени с отцом Айю, чтобы не искушать Тьму, которая, возможно, теперь стелилась по воде, преследуя его. Но если теперь она и пыталась навести на него кошмары… Он в кошмаре был наяву. — Пошли. Проведу тебя, чтобы не откинулся по дороге. Сильная рука довольно грубо ухватила его за плечи, подняв, как тряпичную куклу. — По дружбе дам тебе воды. Но чуть-чуть, чтобы не вывернуло. — Сп… Спасибо. — Хёндэ совсем поддалась сильным рукам, которые его буквально волочили куда-то. — Это первый раз. — Ну, малой, для первого раза плоховато ты все же справляешься. Хлипкий слишком. — У меня… — Хёндэ аккуратно переставлял ноги по крутой деревянной лестнице. — Внутри стержень стальной… несгибаемый. Моряк хрипло рассмеялся, несколько раз ударив Хёндэ по плечу. — Верю, малой. В трусах точно стержень. Иди, вон болтается тряпка — забирайся. Только не выпади. И моряк вновь поднялся на палубу, а Хёндэ, на подкашивающихся ногах, цепляясь за балки и другое дерево, поплелся к гамаку. Здесь, кажется, и вправду было не так мучительно. Хотя перспектива валяться в гамаке не придавала ему уверенности в своем будущем благополучии. Особенно, когда он услышал храп. Непонятно откуда, потому что тела утопали в подвешенной на тросах ткани, теперь походя на жирные коконы, из которых вот-вот должны былы вырваться бабочки. И Хёндэ прикрыл рот, чтобы что-то, не бабочка, не вырвалось из него. Попасть в гамак. И будь что-то будет. А это оказалось весьма приятно. Но на спине было все равно мучительнее, чем на полу, и он перевернулся на бок, неловко барахтаясь, как рыба в сети. Не выпадет. И он чуть отогнул край, чтобы осмотреться. Хотя, смотреть было все равно не на что. Особенно в тусклом свете развешенных на стенках фонарей, света которых хватало только на то, чтобы не наступить кому-то на голову. Ненароком или специально. Хёндэ выдохнул. Спать все равно не хотелось. Хотелось помыться. Он кожей чувствовал грязь, пот и налипшие в дороге страдания. И не только в дороге. Эта жизнь была не для него. У них был скромный дом, но там был комфорт, вода, нормальный туалет… Он поскреб голову, которая зачесалась. Так не вовремя. Когда он уже снимет этот чертов платок… Хендэ прикрыл глаза. Это всё лучше, чем носить в себе Тьму. Это всё пустяки в сравнении с тем, что могло бы случиться. И разум сам начал подсовывать ему воспоминания и ощущения, из тех же воспоминаний, которые вновь начали катиться вдоль позвоночника холодным потом. Сердце забилось чаще. Зачем он вспомнил? Где его магия… Видать, ее тоже укачало. Хёндэ открыл глаза, вдруг почувствовав на себе взгляд. Кто-то не спал? Гамаки висели неподвижно. Храп раздавался методично. Хёндэ перевернулся на другой бок, и чуть не выпал из гамака, затрепыхавшись в нем, хватаясь за края. На него смотрели два глаза. На низкой скамейке, у стены, на каком-то тонком матрасе лежал моряк, на боку, подсунув под голову руки и смотрел на него широко раскрытыми глазами. На его лице не было никаких эмоций, оно вообще никак не двигалось, как и тело. И в какой-то момент Хёндэ показалось, что он умер. И стало еще страшнее. Находиться в ограниченном пространстве рядом со смертью было… По коже вновь пробежал холодный пот, и спина неприятно взмокла, сразу начав холодить и без того успевшее подостыть тело. Хёндэ присмотрелся. Кажется, моряк дышал. Но продолжал смотреть на него. — Эй. — Он боялся сильно кричать, потому… крикнул шепотом. — Что такое? Моряк никак не двинулся, продолжая буравить его невидящим взглядом. От которого было не по себе. Настолько не по себе, что Хёндэ начал размышлять о том, что качка, возможно, была не таким уж серьезным испытанием. — Эй! Он попробовал еще раз, чуть громче, но заслужил только недовольное хриплое урчание с какой-то другой стороны. — Завались. Ночь. А моряк даже не двинулся, продолжая смотреть стеклянными глазами, которые как-то зловеще отражали свет находящегося напротив него фонаря. Хёндэ решительно перевернулся на спину, уставившись в деревянный потолок, который был полом верхней палубы. Расползшийся по коже липким потом страх даже не думал высыхать. Потому что глаза были до сих пор устремлены на него. Он физически ощущал этот взгляд, который как будто теперь грязными, могильно холодными руками щупал его, начав с пяток. Слишком хорошее воображение, и Хёндэ поморщился, скрестив на груди руки. Пахло лежалой, еще не успевшей сгнить, но уже несвежей рыбой, влажным плесневелым деревом и мужским потом, помешанным с чем-то резким, вроде керосина. Наверное. — Хватит на меня пялить! — Хёндэ перевесился из гамака, придав своему шепоту больше убедительности. Просто он не мог отвлечься. Просто он все время чувствовал это. Просто… Ему лучше подняться на палубу. К черту качку. Лучше блевать, чем не пойми от чего обливаться потом, с ужасом вслушиваясь в собственное сердце. И на этой мысли он выбрался из гамака и тихо, чтобы никого не разбудить поплелся к лестнице. Растянется на палубе и будет смотреть в звездное небо. Кто ему запретит? Может, ему даже удастся уснуть. Все же лучше чем здесь. Но это, очевидно, будет самая длинная ночь в его жизни. Хёндэ напоследок обернулся, заметив, что моряк так и смотрел в одну точку. Наверное, он спал с открытыми глазами. Или был чем-то болен. Или просто хотел попугать сопляка, который не справлялся с морем, в отличие от него, бывалого… Хёндэ не заметил, что губы моряка вдруг дрогнули в усмешке, а глаза закрылись. Хёндэ уже находился к нему спиной, уверенно карабкаясь на палубу, надеясь и уповая на свою магию, которая, возможно, позволит ему хоть ненадолго прикрыть глаза. Тщетно.