Фредерик Бегбедер.
***
Мерное тикание настенных часов раздавалось по всей комнате, и Арсений вслушивался в этот звук до самой точности. Он полулежал на своей кровати, бессильно раскинув длинные ноги и облокачиваясь шеей о мягкую подушку. Какой-то чересчур лохматый, в ободранной, старой рубашке, маленький дядюшка Ау в его голове ходил и собирал хворост для костра из мыслей, что учинил Попов, доставая свой мозг до самых костей ещё с самого утра. Бизнесмен пришёл поздно и, завалившись спать, не успел ни о чём конкретном поразмыслить, но зато сейчас ему предоставилось несколько бесценных часов. Тик-так, тик-так, тик-так. Часы неумолимо считали каждую секунду и Арсений понимал, что останавливаться ради него одного они абсолютно не собираются. Будь удача на его стороне, он бы свернул горы, но времечко медленно шло своим чередом, тихо, совсем осторожно ступая босыми ногами по камням и песку, рассыпая и разветвляя всё на своём пути, оставляя после себя какую-то серую и жалкую, пустую неизвестность. Если время истечёт, вдруг неожиданно прервётся, остановит свой ход, бурно разорвётся - настанет конец. Нужно благодарить время за возможность существовать и чувствовать себя живым. Альфа благодарил, но в то же время с животной дикостью презирал. Время безжалостное, корыстное и неимоверно быстрое. Ему нельзя доверять, но Арсений слепо доверял, вслушиваясь в глухое тикание на стене, которое разносилось по страшной тишине комнаты, звонко стукаясь о стены и углы. Вчера, точнее сегодня ночью, брюнету довелось увидеть нечто незабываемое для себя. Он увидел перемену в себе и вместе с этой пришедшей переменой пришло осознание того, что он делает. Желание не бывает сильнее совести, совесть - главный манипулятор человека, его стержень и его опора, но в том числе зло и страшный разрушитель. Совесть способна вывести человека из любого состояния, отрезвив, сильно дав оплеуху или нежно погладив самыми кончиками пальцев, но эти пальцы будут острее шипов роз, что больно рассекут нежную кожу в ту же секунду. Мерное тикание навевало чувство упокоения, но то, что творилось в голове брюнета, сравнимо было с бурно кипящим водопадом, который с каждой новой мыслью разрастался всё в больших и больших размерах. Незаметно для себя Арсений вспомнил, когда в последний раз ему удалось увидеть омегу. Из не затуманенного алкоголем сознания выплыл танцующий образ и внизу живота резко стало теплеть. Альфа не хотел больше думать о нём, но мысли упорно, словно наказывая бизнесмена за что-то сильно ужасное, возвращали к нему темный силуэт с соблазнительно выступающими косточками и бледной, умопомрачительно пахнущей кожей. Антон показал ему себя, красиво двигаясь и извиваясь, раскрывая тем самым свою душу и настоящую хрупкость всего его существа. Арсений не мог терпеть более, ведь каждое движение мальчишки тело альфы воспринимало за побуждение к действию, которое считалось бы необратимым. Пересилив себя и отойдя от сумасшедшего мальчишки он позволил себе сделать несколько свежих глотков воздуха, которые мгновенно отрезвили разум, и ползущие ленточки той самой совести добрались до Арсения в этой тёмной каморке, практически душа до потери пульса. Честное понимание того, что испытывает альфа сейчас только звериное желание заставляло искать ведро, чтобы вывернуться в него наизнанку, оставив в нем весь свой сплошной эгоизм и похоть. Попов постоянно был слишком осторожен, чересчур аккуратен и всегда чист перед самим собой, но все эти качества затмили его один огромный минус, который всегда оставался с ним, будто бы ржавые сокровища, которые спрятал какой-нибудь глупый Уильям на дне красного моря. Эгоизм мог затронуть его друзей, коллег или просто проходящих мимо людей, имена которых он даже не запоминал или вовсе не знал. Способен был ранить до адской боли в запястьях или груди, будто бы разрез ножа по мягкой, податливой коже, всех, но не Антона. Не его по-детски чистые, доверчивые глаза, не его хрупкое, беспомощно-прекрасное создание. Арс не смел тронуть этот благоухающий цветок добра, он был слишком красив, слишком хрупок и чист для него и для окружающего мира. Омегу хотелось уберечь, укрыть всеми силами и спасти от липких, мерзотных глаз, чтобы не мазали по молодому телу, а грязные рты не говорили ему гадкие вещи, чтобы не трогали своими огромными лапами его нежные лепестки. Альфа был готов дать ему всю защиту, в которой так нуждался Антон, но ни в коем случае не навредить. Этот совсем хрупкий, словно тонкий хрусталь, нежный и красивый цветок имел большую ценность в глазах альфы, именно поэтому он трусливо сбежал, когда почувствовал, что Антон почти касается его бешено вздымающейся груди. Одно касание этих белоснежных, тоненьких ручонок, равно одному выстрелу в голову альфе. Его запах, манящий, зовущий и желанный только добавлял красок в общую картину, от которой хотелось убежать и спрятаться, сжавшись в комок и тихо-тихо, совсем беспомощно скуля. Он не смел испортить, не смел поставить сегодня свои личные желания выше чужого достоинства и чести, не смог. Издавна, между людьми ходит поговорка: «От любви до ненависти один шаг». Действительно, Арс соглашался с ней, но не полностью. Его существо, внутреннее чувство считало, что между этими двумя наисильнейшими чувствами есть ещё одно, не менее важное и сильное, которое определяет грань между любовью и ненавистью. Эта грань была странным и ещё неизведанным ему чувством - влюбленностью. Подобные ощущения, что даёт эта грань, невозможно почувствовать будучи в любви или ненависти, но потеряв одно из этих больших определений, это открывает все двери. Существует большая разница между любовью и влюблённостью, но эту разницу способны видеть только самые опытные и внимательные. Мир состоит из мелочей, события и поступки состоят из мелочей, часы состоят из минут, а минуты из секунд. Человеку свойственно не знать о себе и десяти процентов информации, также как и не свойственно видеть и замечать даже трети того, что происходит вокруг него. Он в существе своём слеп, слишком слеп для интересного мира, в котором по случайности или чьей-то воле оказался. Арсений не знал по глупости ли, по излишней осторожности или тупости, но этого чувства ему не удавалось испытать ещё ни к одному существу в этом мире. Странно, но вчера, когда он видел хрупкое существо на танцполе и его сознание подсказывало ему, соблазнительно нашептывая на ухо о том, что он сейчас, в эту секунду, - твой, Арсений в ответ лишь мотал головой, отнекиваясь от этого дьявольски соблазнительного шёпота. Он не был уверен, что не сломает, что случайно не оторвёт нежные лепестки у этого цветка, что не устроит ему жалкую гибель. Антон всей своей натурой был слишком слаб и хрупок для взрослого альфы-мужчины, брюнет тогда вовремя понял, что этот цветочек добра и жизни обязан существовать во всей своей красе, наслаждаясь солнечным светом и ветром. Арсений не смог переломить его. — Кто ты есть? Попов подошел к зеркалу, и в утреннем полусвете одна сторона лица альфы была подсвечена от окна солнечным светом, а вторая оставалась в легкой тени. Он засмотрелся на эту игру света, представляя, будто бы у него всегда было две стороны, две личности, две половины, одна из которых - светлая, другая - тёмная. Светлая всегда подвигала его на блаженные, хорошие и добрые поступки, которые граничили с светлым разумом и чистой совестью. Тёмная сторона всегда говорила шёпотом, передавая всю информацию от себя только в такой странной форме, но альфа всё равно каждый раз прислушивался к ней, ровно также, как и к светлой, чтобы создать ту волшебную грань ценного равновесия, которую не могло пошатнуть ничто, кроме самого брюнета. Развеять сомнения в себе и, наконец, заняться чем-то полезным ему мешали сейчас обе стороны, ведь они устроили страшный бой между собой, совсем не помогая брюнету, а сбивая, мешая. Попов оглядел себя в растянутой футболке, которая была чуть велика ему и оголяла острые ключицы, в мятых, мягких, домашних штанах и с привычными мешками под глазами, долго пытаясь высмотреть в этом заученном отражении изменения. Он нашёл их - глаза. Голубые, всегда яркие, почти светлого оттенка с небесным отражением, потухли. Они не мерцали, не блестели, не горели, не казались живыми и воодушевлёнными, они словно уснули крепким долгим сном. Лицо брюнета принимало такое же грустное, жалкое выражение из-за глаз, Арсений усмехнулся сам себе. — То красавец, то урод в зависимости от углов и освещения. Попову стало тошно: от безделия, от того, что всю ночь он мучился в мыслях и только каких-то полчаса ему удалось поспать, но тревожный сон не дал абсолютно никаких сил, заставляя, и без того глубокие мешки, пролечь под глазами ещё выразительнее. Арсений потёр свои покрасневшие от бессонной ночи и усталости глаза, собираясь пойти в душ, чтобы хоть чуть-чуть сбросить со своих плеч этот неподъёмный груз мыслей. Прохладные струйки воды стекали по мускулистому телу и он проводил их пустым взглядом в зеркале, которое находилось на шкафчике, и, если открыть дверцу, можно было увидеть себя. Альфа задумчиво провёл рукой по, начиняющей отрастать, щетине, которая приятно кольнула пальцы и взялся за бритву. Спустя полчаса он уже стоял одетый в свой привычный костюм, состоящий из официальных штанов и одной рубашки белого цвета, сверху он решил надеть свитер вместо привычного пиджака, сейчас, ранним утром было не слишком жарко, да и в свитере он чувствовал себя уютнее. Хоть что-то заставило его, наконец, оживиться, и альфа, нацепив на себя прозрачные очки с красивой, почти круглой, оправой, которая делала его черты лица будто бы мягче и нежнее, он вышел из дома, двигаясь к своей машине.***
— Арс? — Серёжа зашёл в кабинет альфы без стука, заставая того сидящим за столом и что-то печатающего в ноутбуке. — Ты сильно занят? Голубые глаза сверкнули из-за блика от стёкол очков и брюнет, осторожно поправив их двумя пальцами, отрицательно мотнул головой, продолжая скользить пальцами по клавиатуре. — У тебя что-то сегодня тихо совсем. — Матвиенко сел напротив коллеги, кивая головой на секретарскую. — Ты чем их накормил, что они не чудят сегодня? Арсений поднял свой стеклянный взгляд на Серёжу, только сейчас замечая, что друг надел сегодня свой любимый алый галстук. Но даже это событие не вызвало в голубоглазом никаких эмоций. Кроме мертвецкой тиши и абсолютного ничего у альфы внутри не было. Это было слишком странно и непривычно для него, но подсознание буквально кричало ему о том, что Антон сегодня никак не контактировал с альфой, из-за чего все эмоции сошли на нет, образовывая странную, будто бы сонную, пелену. Попов снова рассеянно кивнул Матвиенко, смотря куда-то на его галстук и подвисая, видимо, чуть больше, чем следовало. — Арс? Все хорошо? — Хвостатый поправил галстук, на который уставился голубоглазый и обеспокоено оглядел чужое лицо, пытаясь понять причину такого странного поведения. — Ты какой-то сегодня не такой… И свитер надел… Тебе холодно что ли? Окно закрыть? — Друг уже почти встал, но тут услышал тихий, какой-то уж совсем грустный, голос. — Ненужно, Серёг. Спасибо. — Брюнет всё же оторвал свои руки от клавиатуры, сцепляя их между собой и горбясь над столом, что тоже было не присуще его обычному поведению. Серёжа ещё с минуту изучал поникшее лицо брюнета, затем, обернувшись назад, он взглянул на Иру, которая нависала над столом Антона, словно грозовая туча над городом, и что-то говорила ему, показывая в монитор ноутбука. Матвиенко никогда не отличался сильно развитым мозгом или ловкой сообразительностью, но какое-то шестое чувство подсказывало ему, что внешний вид альфы целиком и полностью испорчен Антоном. — Что он сделал тебе? — Серёжа слишком резко повернулся назад, ведь в глазах напротив на миг промелькнул испуг. Но Арсений на это лишь нахмурил брови. — Нет. Ничего, он тут ни при чем. «Кому ты врешь, Арсений? Ты хоть посмотри, посмотри кому ты врешь. Своему лучшему другу ты врешь, Арсений. Стыд и позор твоему нашумевшему имени, Арсений. И как ты в зеркало со спокойной душой смотришься?» — Хорошо. — Слишком подозрительно легко согласился друг, но тут же встал, направляясь к двери кабинета. — Антон! Ира! Зайдите, пожалуйста. — Позвал он коллег в открытую дверь, щурясь на Попова. Тот лишь пожал плечами, чуть съезжая на стуле, чтобы было удобнее сидеть. Внешне альфа излучал всё такое же приторно-сладкое спокойствие и властность, подкрепляя это всё ещё и своим сильным запахом, но внутри него бушевало море, почти океан эмоций, которые принялись колыхаться даже от произношения знакомого имени. Через несколько секунд в проеме показалось две мнущихся фигуры и хвостатый услужливо, с хлопком закрыл за ними дверь. Он вернулся на своё место, указывая адъютантам на диван. Серёжа любил тишину, очень ценил её и уважал, но сейчас она почему-то давила даже на его слух, заставляя чуть ли не морщиться. Все молчали, слышно было лишь тихое шуршание пальцев Арса по клавиатуре и ёрзание Ириной ноги, которой она изредка потряхивала, закинув одну на другую. — Я видел Эда. Все присутствующие перевели взгляд на Антона, кроме альфы, который лишь нахмурился, продолжая терроризировать голубыми ареолами ноутбук. — Когда? — Серёжа поднял свои тёмные брови в удивлении внимательно изучал зеленоглазое лицо. — Вчера я отдыхал… в к-клубе. — Омега запнулся, ведь горсть из воспоминаний прошлой ночи посыпалась ему на голову разгоряченными угольками, которые грозились обжечь мальчика. — Увидел его в толпе, но когда хотел подойти, он затерялся, убегая от меня. Я ничего не смог сделать… Арсений кинул взгляд из-под очков на говорившего, и его глаза уловили острые, почти нежные, знакомые черты лица и опустившиеся глаза, заглянуть в которые не удалось. — Ты уверен, что это был Выграновский? — Матвиенко крутил на запястье браслет из крупных чёрных бусин, хмуро смотря на Антона. — Да. Высокую башню с татуировками не перепутаешь ни с чем. — Светловолосый с интересом посмотрел на альфу, который всё это время задумчиво покачивался на стуле. — Ладно… — Серёжа встал, поднимая руки в сдающемся жесте. — Об этом, пожалуй, стоит поговорить всем вместе. — Он кивнул сидящим на диване на выход. — Арс, идём к Стасу. Попов даже не моргнул, продолжая смотреть на свои руки, сложенные на столе в замок. Когда дверь секретарской хлопнула, он снял очки и потёр уставшие глаза, поднимаясь с кресла. Антон не задал ему никаких вопросов и не сказал ничего в принципе. Его не волновало это так же, как и тревожило одновременно. Оторвав руки от своего лица, он хотел было взяться за ручку своей двери, дабы выйти, но перед ним внезапно вырос омега. Арсений дёрнулся от неожиданности, смотря в, изучающие его, болотистые омуты. Шатен внимательно рассматривал его лицо, будто бы на нём было написано арифметическое уравнение, и Шастун очень старательно решал его, проводя сложные вычисления. Его брови чуть дёрнулась вверх, а глаза раскрылись больше, он будто бы немо спрашивал: «Что? Что ты хочешь, а? Сейчас-то определился? Что ты хочешь, Арсений?». Попов не выдержал испытывающий взгляд и опустил свои потухшие глаза. Брюнет ощутил себя сейчас меньше Антона не только физически, но и морально в несколько тысяч раз. Он был настолько жалок и мал рядом со слабым полом, который, в отличие от него, кажется, не боялся себя. Между ними образовалось тонкое молчание, на которое можно было неосторожно наступить и сломать эту хрупкую пелену. Арсений сделал первый шаг, пытаясь всё же выйти из своего кабинета, но шатен шагнул в сторону, закрывая ему дорогу своим телом. Попов поднял голову, натыкаясь на вопросительный взгляд прекрасных глаз, от которых теперь силился отвернуться и поставить точку. — Пусти… — Прошептал альфа, не решаясь отвести взгляда от лица напротив, которое оставалось неизменным. Антон только чуть сощурил глаза, стараясь что-то высмотреть в голубых ареолах, которые теперь не скрывали очки. — Что? — Шатен тоже говорил шёпотом, рассматривая вблизи чужое лицо. Арсений сглотнул, облизывая пересохшие от кричащего молчания губы. «Не заставляй меня повторять. Не заставляй меня врать тебе. Не заставляй меня врать себе…» Голубые глаза начало покалывать и брюнет перевёл взгляд в потолок, поднимая голову. Слёзы застыли где-то в ареолах, не успев выкатиться. Попов был беспомощен в этой ситуации, был беспомощен перед ним и перед собой. Эта беспомощность поедала его изнутри и снаружи, он боялся, что, вскоре, от его сильного тела не останется ничего, кроме пепла. Альфа вдыхал сладкий запах цветов из леса, который приятно убаюкивал его, но крадущиеся, накатывающие слёзы глушили это ложное, забвенное спокойствие. «Я так хочу прикоснуться к тебе, я так сильно хочу этого. Мне нужно вдохнуть тебя, вдохнуть свежий глоток. Дай мне тепло, дай мне своё тепло. Ты так сильно мне нужен сейчас. Ты нужен сейчас мне как никогда…» Брюнет опустил голову, вновь сталкиваясь с изучающим его взором. Перед глазами предательски поплыло и первая чистая слеза скатилась по бледной щеке, падая на свитер. В эту секунду Антон развернулся и через секунду альфа услышал хлопок двери. Вторая слеза уже падала с нежной кожи, а Арсений остался стоять, словно заколдованный, чувствуя, как внутри него вместо приторного спокойствия от знакомого запаха, образовалась огромная выжженная дыра, которая пекла и болела, но мужчина не предпринимал ничего, стоя на месте.