reunion

Баджи не сразу понимает, в чем дело: от оргазма, — чертовски, блять, сильного, — у него кружится голова и в ушах звенит, и он пытается отдышаться, откинувшись на спинку дивана. Он тянется рукой туда, где должна быть голова Чифую, чтобы погладить его щеку или зарыться пальцами в мягкие волосы, — когда Мацуно перестал их осветлять, Кейске узнал, что они на самом деле ощущаются, как шелк под пальцами, а не как что-то колючее и шершавое. Но его пальцы натыкаются на пустоту. Его сознание спутанное, и ноги до сих пор дрожат, поэтому Баджи не сразу находит в себе силы, чтобы осмотреться, чтобы вообще открыть глаза, потому что ему пиздец как хорошо сейчас. — Баджи, уйди, пожалуйста, в комнату, — говорит Чифую тихо, и Кейске поднимает голову, мягко и лениво, чтобы непонимающе уставиться на мужа. Кейске приподнимает бедра, упираясь лопатками в спинку дивана, чтобы надеть белье и штаны, на его члене осталась слюна и сперма, и они мерзковато прилипают к ткани трусов. — Что-то не так? — спрашивает он, конечно, догадываясь, в чем проблема, — и совершенно не понимая, почему от этого глаза Мацуно горят злобой. Чифую взъерошенный, его губы до сих пор опухшие и покрасневшие, влажные от слюны, дыхание все еще неровное, — а в море его глаз начинается буря или шторм. — Казутора, — выдыхает Чифую. — Он… — Солнце, я извинюсь перед ним, — миролюбиво улыбается Баджи, перебивая. — Уверен, он в курсе, что мы трахаемся. Рано или поздно это бы произошло. Он бы нас увидел. — Ты сейчас уйдешь в спальню, — чеканит Чифую, и его голос отдает сталью. Он поднимается на ноги, немного шатко разминает затекшие мышцы на них и потирает сбитое о собственные джинсы колено. Кейске встает, пытаясь притянуть его к себе, — и Мацуно отшатывается. — Не трогай меня, — говорит он. Чифую в ярости, и Баджи, честно говоря, страшно. Чифую так редко злится на него, но сейчас кажется, что тронь его пальцем — откусит руку по самое плечо и не подавится. — Солнце, съеби, — повторяет он. — Или мы поругаемся. Съеби, если ты хочешь завтра проснуться со мной в одной постели. — Да что не так-то? — стонет Кейске. — Я сейчас извинюсь перед Казуторой. Он поймет, он, блять, в курсе, что мы женаты, он наверняка догадывается, что у нас есть секс. Он не маленький. Чифую вздыхает, прикрывая глаза. — Ты к нему не пойдешь, — говорит он. — Потому что ты на него пялился, и это вообще-то домогательство в нашей ситуации. Я очень злюсь, солнце, потому что ты повел себя, как придурок, и я не хочу сейчас с тобой разговаривать. — Я… — Заткнись, Баджи. Повторю, я не хочу сейчас с тобой это обсуждать, и если ты рассчитываешь на нормальный разговор, тебе, блять, лучше дать мне хотя бы десять минут, потому что сейчас все твои слова для меня, — ебучая бессмыслица. Иди в спальню, или мы подеремся. Блять. Это плохо. Кейске не знает, почему его взгляд зацепился за Тору, почему он не смог разорвать с ним зрительного контакта, — Ханемия тоже смотрел на него своими огромными янтарными глазами, и смотрел не напуганно. Баджи ничего не понимает, и он предпочел бы забыть о случившемся, — он не хочет понимать, почему оргазм стал близок от пересечения их с Ханемией взглядов, и почему вообще так случилось. Случилось и случилось. Он не планировал. Баджи открывает рот, чтобы сказать Чифую о том, что это было случайностью, и что Казутора наверняка в порядке, но встречается с Мацуно взглядами и тут же затыкается. Чифую все еще выглядит яростным и разочарованным. — Иди, — вздыхает он. — Я остыну и приду к тебе, хорошо? И с Казуторой поговорю. Баджи кивает. Ему неспокойно, но это скоро пройдет, — Чифую хочет дать себе немного времени, значит, у него есть шанс извиниться и все объяснить. Он не считает себя виноватым, — блять, он просто посмотрел на Тору. В этом нет ничего такого, Казутора не выглядел испуганным, он был… заинтересован? В любом случае, ему не должно стать хуже. Чифую больно сейчас, — это все, что его волнует, но это же можно исправить? Пока что лучше просто играть по его правилам. Чиф перебесится и сможет выслушать его, — они потом еще посмеются над нелепостью ситуации. — Я тебя люблю, — говорит Баджи, скрываясь в комнате. — И жду тебя. Мацуно громко вздыхает. — Ты идиот. И я тебя тоже. *** Вдох-выдох. Надо успокоиться. Вдох-выдох. Внутри Чифую клокочет раскаленная лава, и он старается медленно и глубоко дышать, чтобы усмирить ее, заставить затихнуть, чтобы воздух охладил его внутренности и подарил покой. Ему надо во всем разобраться, — только он, блять, не хочет. Ему хочется злиться и наорать на Баджи, потому что он очевидно пялился на другого мужчину, пока его член был во рту Мацуно, и это не было бы проблемой, если бы Чифую, ну, предупредили? Если бы ему не лгали насчет того, что к Ханемии у Кейске исключительно нежность и родительская забота, он бы, может, был даже рад поучаствовать в такой игре, только вот Баджи напиздел ему и до смерти перепугал Тору. Тора не заслужил такого дерьма. Чифую чувствует себя использованным и будто бы изнасилованным, — и Казутора, должно быть, тоже, он же гораздо более хрупкий, чем Мацуно, и это могло проехаться по нему катком. Сердцебиение потихоньку приходит в норму, и Чифую стучит в ванну, пусть он и совершенно не готов сейчас разговаривать с Казуторой, ему бы себя поддержать и успокоить, — но он должен стать поддержкой и успокоением Ханемии. Он ему нужен сейчас, — сам-то он как-нибудь справится, а Тора может не переварить эмоции. — Казутора, я могу войти? Тора за дверью угукает, и Чифую плавно и медленно, чтобы не напугать его, открывает дверь. Казутора сидит на полу, его лицо и ворот рубашки мокрые, — должно быть, он умывался. — Слушай, мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. Прости. Мы… немного увлеклись. Казутора неловко пожимает плечами. Чифую рад: он хотя бы не в слезах, он выглядит так, будто бы он в относительном порядке. Может, Баджи был прав? Может, Тора отреагирует нормально? — Я в норме, — вздыхает Казутора. — Тебе нужна ванная? — Я пришел к тебе, — улыбается Чифую. — Мне правда очень, очень жаль. Я не слышал, как ты вошел, а Кейске… он иногда теряет контроль над собой. Мы не хотели тебя напугать. Господи, почему Ханемия такой… беззащитный? Он маленький, чертовски маленький, он сидит, притянув колени к груди и положив на них подбородок, у него коленки острые, как у подростка, и спутанные длинные волосы. Мацуно понимает, о чем говорил Баджи тогда на балконе, — его хочется защищать. Какого хуя только Кейске сделал то, что сделал, — непонятно. — Чифую, я правда в норме. Просто слегка прихуел. Его голос подрагивает, выдавая его. Казутора умеет маскировать то, что что-то не так: у Мицуи он выглядел уверенным и спокойным, но парой часов позже плакал так, что не мог успокоиться самостоятельно, поэтому Чифую просто кивает и присаживается с ним. Наверное, навязываться, — не лучшее, что он мог бы сделать, как бы Казутору не задушить своим вниманием, — но он не может его оставить. — Конечно, — кивает Мацуно. — Ты не голодный? Вы довольно долго гуляли. — Юзуха купила мне онигири. — Расскажешь, как прошел твой вечер? Чифую чувствует себя эгоистом. Он спрашивает это не только для того, чтобы развеселить Казутору или отвлечь его, — он хочет отвлечь и себя тоже. Ему нужно подумать о чем-то еще, кроме как о том, что его муж только что отымел его в рот, смотря на кого-то другого. О чем-то кроме того, что он поставил единственным условием правду, и даже его Кейске не смог выполнить. — Нормально, — Ханемия дергает плечами, как от холода, и придвигается ближе к углу. — Мы катались на мотоцикле. — У Юзухи же не было байка, — хмурится Чифую. — Или она взяла у Хаккая? — Ага. Чифую, ты не обязан сидеть тут со мной. Мацуно доверительно кладет ладонь на его голень, собираясь возразить, и, боже, Казутора дрожит. Чифую ободряюще сжимает его ногу, и это, наверное, странно, но тот вроде бы выдыхает и немного успокаивается. — Тора, — зовет Мацуно. — Я бы хотел тебя обнять. Что скажешь? Казутора вздрагивает, смотрит на него испуганно, словно Чифую предложил ему предаться каннибализму или еще что похуже. Он вжимается в угол со всей силы, прячет бледное лицо за волосами, а потом и вовсе утыкается лбом в собственные колени. — Я бы тоже хотел, — бубнит он. — Если тебе не сложно. — Иди сюда, — выдыхает Чифую. — Давай, все в порядке. Он наскоро моет руки и вытирает их о свою одежду, чтобы не тратить время на поиски полотенца, и присаживается рядом. Ободранное колено саднит, но Чифую плевать, потому что Ханемия робко тянется к нему. Казутора неловко обнимает его одной рукой, все еще не поднимая головы, и позволяет обхватить себя обеими руками. Он еще немного холодный с улицы, его пробирает мелкая дрожь, и Мацуно уверен, что причина вовсе не в том, что он мерзнет. — Все в порядке, Тора. Тебе правда все равно на случившееся или что-то не так? — Мне будет неловко смотреть на Баджи, — вздыхает он. — Ему сейчас очень стыдно, — говорит Чифую, поглаживая острые лопатки. — Он не хотел тебя пугать или расстраивать. Сможешь его простить? Он не хотел тебе зла. Ханемия скрывает глаза, утыкаясь лицом ему в грудь, и это неожиданно очень приятно. — Я смогу, — кивает Казутора. — Я даже не злюсь, это полностью моя вина. Мне надо было позвонить в дверь, или… — Ты не знал, чем мы заняты. А мы были в курсе, что ты едешь домой, и почему-то решили, что успеем. Это мы проебались, успокойся. Ты все сделал правильно. — И поэтому ты сейчас сидишь со мной на полу в ванной? — Я сижу с тобой, потому что хочу с тобой сидеть. И все. Но я бы не отказался уйти из ванной, — Чифую ласково поглаживает костлявое плечо, и чувствует, как сам успокаивается. Ладно, все не так плохо. Он, наверное, даже сможет поговорить с Баджи и попытаться понять, что это была за хрень. Казутора бурчит, что не хочет никуда идти. — Так нравится торчать в ванной? — Просто не хочу вставать, — вздыхает Ханемия. — Не знаю, я пиздец как устал, хочу еще немного посидеть. Мацуно мягко улыбается. — Просто у тебя было слишком много впечатлений за день. Это нормально. Хочешь, я отнесу тебя в кровать и побуду с тобой, пока ты не уснешь? Если тебе стремно спать на этом диване, мы можем уступить тебе кровать или… — Не думаю, что это был первый раз, — хмыкает Тора. — Все правда нормально. Забей. Я в норме. Он пытается выглядеть спокойным и невозмутимым, но у него не получается совершенно, Тора кажется смущенным и потерянным, и Чифую не знает, как ему помочь. Они с Баджи проебались, знатно проебались, и теперь нужно это как-то разрулить, но в его голове ни единой идеи, кроме как не выпускать Ханемию из своих рук. Идти на руки Казутора отказывается, но встает, опираясь на протянутую ему руку. Он распрямляется, но его плечи все равно подняты вверх, потому что он вжимает в них голову, и все еще дрожит, господи, как ему помочь, Чифую до невозможности стыдно. — Все хорошо, Казутора, — шепчет он, сжимая тонкое запястье. — Прости еще раз. Казутора лишь коротко кивает. Чифую сложно дышать из-за этого. Его душит стыд и чувство странной обреченности, — в спальне его ждет муж, которому он очень хочет поверить снова, а Казутора, у которого черт знает что творится в голове, сжимает его ладонь своей, и это ему почему-то ужасно нравится. Он делает им какао, — Ханемии оно, кажется, пришлось по вкусу, а гаситься кофеином сейчас Мацуно не хочет. Он бы с удовольствием покурил, но на улице слишком холодно, а сигареты у Баджи, и он пока не готов говорить с ним даже об этом. Чифую вообще-то не курит, у него нет своей пачки, нет зажигалки в кармане, но он иногда не против разделить с Кейске сигарету-другую. Это обычно приятно. Рука Торы в его руке почему-то приятнее. Чифую запутался и хочет просто уснуть у Баджи в объятиях, — как будто бы ничего не было. Будто бы ничего не произошло. Он хотел бы относиться к этому, как Кейске, — как к пустяку с незначительными последствиями. Ну, подумаешь, напиздел про свои чувства. Подумаешь, пялился во время секса на и так травмированного мальчика, который точно не хотел бы этого видеть. Подумаешь, не прекратил все сразу же, как их заметили, и не дал ему остановиться тоже. Он бы хотел иногда отключать мозг, как Баджи, и не думать о последствиях и просто делать, что хочется, но он не может, — и иногда пиздец как об этом жалеет. Баджи не хотел никого ранить, Чифую уверен: он просто поддался какому-то своему порыву и не стал ничего обдумывать, с ним такое случалось довольно часто. Баджи не хотел навредить Казуторе и расстроить Чифую, он не хотел обманывать. Мацуно хочет верить в то, что ему лгали не специально. Хочет верить в то, что Кейске просто запутался в собственных эмоциях, это, должно быть, чертовски сложно, — осознавать, что устоявшиеся за десятилетие чувства вдруг переменились, и привычный уклад жизни надо поменять. Кейске не любит перемены. Он может быть гибким, может подстраиваться, но делает это со скрипом и ворчанием, не желая соглашаться с необходимостью изменений, а еще Баджи до зубовного скрежета ненавидит разбираться в самом себе. — Чифую, — зовет его Тора, забирая у него опустевшую чашку. — Пойдем спать. Я устал. — Побыть с тобой немного? Казутора угловато пожимает острыми плечами.