reunion

Получилось как-то ебано. Санзу это понимает чуть ли не на уровне подкорки, только не в тот момент, когда его окружает тридцать ебальников, подсвеченных отблесками ножей, — это он воспринимает как некоторые жизненные трудности, как и то, что у него не получается продержаться долго. Он понимал, что победителем не выйдет в любом случае, он умеет адекватно расценивать силы, он надеялся выползти живым и минимально травмированным. Харучиё чувствует, что ситуация переросла в категорию «ебано», когда удары резко прекращаются, его лицо заливает чужой кровью, а воздух едко полнится запахом пороха. Потому что когда грохот выстрелов стихает, он слышит знакомые шаги. А потом вшитый в подкорку голос: «господа, вам лучше встать в линию и дождаться своей пули, потому что я очень не хочу тратить энергию на то, чтобы искать вас. А я найду, не сомневайтесь». Санзу пытается подняться на локтях. В глазах все плывет, а внутренности ощущаются фаршем, но это, скорее всего, последствия зреющих гематом. Он знает, как ощущается внутреннее кровотечение, и это не оно. Он знает, как ощущается сотрясение, и вот это, кажется, именно оно. Ему трудно даже удерживать голову на весу, но смазанным зрением он видит несколько трупов в лужах крови. Гул топота убегающей толпы бьет по ушам, и он обессиленно падает на залитый кровью пол. Кровь вязкая и еще теплая, она мажет ему висок и щеку, пропитывает волосы, но Акаши решительно насрать, потому что у него есть проблемы посерьезнее. Хайтани приехали его спасать. И это ужасно, потому что, ну, они не должны были знать, где он, и уж тем более не должны были приезжать, чтобы вытащить его задницу из кучи проблем. — Сможешь перевернуться на спину? — флегматично спрашивает Ран, и Санзу, немного кряхтя, послушно переворачивается. Больно бьется затылком о мокрый бетон. — Пока молчи, мы с тобой обсудим хуйню, которую ты учинил, когда ты придешь в себя. Лежи и молчи, умоляю, лежи и молчи. Голос Рана звучит брезгливо и едко, словно он увидел кучу дерьма, гнившую на солнце минимум неделю. Это было ожидаемо: старший Хайтани терпеть не может кровь. Это не фобия. Отвращение. Поэтому он всегда в перчатках, поэтому же он редко дерется руками, — предпочитает телескопическую дубинку, а еще лучше — огнестрел. Если он запачкался, то у Акаши еще большие проблемы, чем он предполагал до этого. — Ты придурок, Санзу, — вздыхает Риндо, присаживаясь около него на корточки. — Братик, подай воды, пожалуйста? Ран что-то недовольно ворчит, Харучиё не разбирает даже, потому что ему слишком сложно сфокусироваться, а потом Риндо просит его не дышать несколько секунд. Холодная вода льется ему на лицо, смывая кровь, и Санзу не удерживается от того, чтобы приоткрыть рот и глотнуть немного, тут же закашлявшись. Железистый привкус чужой крови обжигает язык, но у него во рту настолько сухо, что на это уже плевать. — Дурака ты кусок, я дам тебе попить чистой, дай хоть еблет тебе промою, а то тебе кожу содрали, — мурлыкает Риндо еле слышно. Он вообще похож на большую хищную кошку и часто урчит вместо того, чтобы говорить нормально. — От одного до десяти, насколько сильно тебе досталось? — говорит Ран, подходя поближе и трогая его предплечье носком ботинка. — Где-то четыре, — хрипит Санзу, с трудом выдавливая из себя слова. — Вы можете оставить меня, дальше я… — Молчать, — приказывает Ран. — Ты молчишь, пока я не задам вопрос, на который нужно ответить четко и кратко. Ответил — и снова завалил ебало. Понял? Санзу молчит. От тона старшего Хайтани внутри все холодеет. — Ты понял? — шипит Ран. — Понял, — еле слышно шелестит Акаши. — Не наседай на него так, — рявкает Риндо, кажется, ударяя Рана локтем в колено. — Он еблан, но наш еблан, нужно помочь сначала. Риндо аккуратно прощупывает его тело на предмет наличия переломов, мягко прося говорить, если где-то будет больно, и Санзу больно абсолютно везде, но это немного не та боль, о которой говорит Риндо. У него ничего не сломано, ничего не лопнуло внутри, значит, он в порядке. Синяки сойдут, голова перестанет гудеть. И будто бы ничего не было. Удовлетворившись беглым осмотром, Риндо берет его на руки. Санзу, щурясь, приоткрывает подбитый глаз, и вместо трупов подмечает почему-то, что младший Хайтани одет не в привычный костюм, а в узкие джинсы и облегающую белую рубашку, которую Санзу безнадежно засирает кровью из рассеченной щеки. — Вы где-то отдыхали? — слабо говорит он. — Пропустили по паре вискарей в клубе, — хмыкает Риндо. — Реально, не болтай, силы экономь. — Бля, извините, — пристыженно говорит Акаши. — Вы все еще можете меня оставить, я разберусь. Это не ваша проблема. Риндо ржет над ним, и даже Ран еле слышно хихикает. — Ты наша проблема, — вздыхает Ран. Риндо придвигает голову к его уху, попутно слизывая оставшуюся кровь с щеки, и шепчет, обдавая раскаленным и немного хмельным дыханием кожу Санзу: — Тебе сказали завалить твое маленькое милое ебальце, — смеется он ему в ухо. — Иначе парочка переломов у тебя все же будет. *** В машине Санзу предсказуемо вырубается. Спит он не глубоко, но почти даже возвращается в сознание, — по крайней мере, когда Риндо укладывает его на кровать. Акаши все еще сложно открывать глаза, но он старается изо всех сил. Младший Хайтани притаскивает таз с прохладной водой, чистое полотенце и антисептик, и старательно, высунув язык от напряжения, обрабатывает на нем раны. Санзу не помнит, как и кто его полностью раздел. Риндо все еще в узких джинсах, обтягивающих стройные бедра, но уже без окровавленной рубашки, и Санзу концентрирует внимание на нем. Это лучше, чем смотреть на Рана, злобной тенью засевшего на бархатном кресле в углу комнаты и мрачно тянущего виски со льдом из стакана. — Отсыпайся, — говорит Ран, и от его тона хочется уснуть мгновенно, выполняя приказ. Старший Хайтани к нему не заходит, и это, наверное, к лучшему. Санзу валяется пару дней, пока не зализывает раны окончательно, и остается только гул в голове и тошнота, — нормальные последствия сотрясений. Риндо из его комнаты как будто почти не уходит. Риндо вьется вокруг него, приносит еду и глюкозный сироп, чтобы мозг лучше работал, даже запаривается над тем, чтобы еда была исключительно мягкая, — Харучиё сложновато жевать, потому что челюсть болит нещадно. — Ран просит зайти, — говорит Риндо, влетая к нему в комнату и с разбега приземляясь на кровать, зашибая Санзу всеми конечностями разом. — Не ссыкуй только, он вроде в хорошем настроении сегодня. — Его хорошее настроение может обернуться мне снесенным ебальником, — бурчит Санзу, но спешно натягивает одежду. — Не настолько, — смеется Риндо. — Пошипит как гадюка минут десять, ядом поплюется и остынет. — Это только с тобой такое работает, — вздыхает Санзу, выходя из комнаты. Ран ждет его в своей любимой позе: в кресле, сидя нога на ногу. Он курит прямо дома, — недавно Хайтани перешел на сигары, и запах крепкого табака немного дурманит голову. Хайтани даже не оборачивается на него, лишь едва заметно дергает бровью и затягивается. — И что мне с тобой делать, Харучиё? — холодно и властно спрашивает он. — Что хочешь, — вздыхает Санзу. — Я верен тебе, но и слово Майки для меня — закон. — Этот псих отправил тебя на смерть, — пожимает плечами Ран. — Я для тебя такого не хочу. Слушайся меня, и у тебя не будет проблем. Акаши открывает рот, чтобы ответить, но Ран даже не глядя на него безошибочно определяет этот момент и продолжает: — Все приказы Майки сначала передаешь мне. Все мои — выполняешь безропотно. Это понятно? Хайтани никогда не повышает голос. В особо важные моменты он наоборот говорит тихо и вкрадчиво, так, что его слова будто бы звучат внутри головы. Совсем не как Майки: Сано громкий, Сано играет не на страхе, а на привязанности, Сано улыбается так, что за ним хочется идти. По крайней мере, так было раньше. Просто сейчас Майки нужна помощь и поддержка. Ран улыбается исключительно кисло и наигранно. Риндо как-то говорил, что это так кажется, что его старший брат умеет быть радостным и игривым, умеет смеяться и улыбаться искренне, так, что в сердце щемит, но сам Санзу такого не видел никогда. — Понятно, — кивает он. — К ноге, — шелестит Ран, и внутри Санзу что-то дергается, словно поводок-удавка тянет его к Хайтани. — Что, прости? — хмурится он. — К ноге, — скучающим тоном повторяет Ран. — Мои приказы надо выполнять безропотно. У Акаши дыхание сбивается моментально, и он несмело делает шаг вперед. Почему-то он оказывается неспособен думать, когда ему отдают приказы. Он аккуратно приседает на колени перед Раном, и тот, — черт! — улыбается. Кажется, Санзу понимает, что Риндо имел в виду. Он пытается боднуть лбом острое колено, обтянутое строгими брюками, но получает лишь несильный тычок указательным пальцем. — Пока не заслужил, — с ехидным смешком говорит Хайтани. — Поклянись в верности. — Клянусь, — даже не задумавшись хотя бы на долю секунды отвечает он. — Я твой. Но я все равно буду помогать Майки. — Да пожалуйста, — пожимает плечами Ран. — Но сначала — говоришь мне и просишь разрешения. Он смотрит на Санзу пристально, а потом добавляет: — Вот теперь заслужил. Харучиё, благословленный, утыкается лицом Рану в колени.