reunion

Майки выглядит, как пристыженный детсадовец. Бледный, трясущийся и виноватый — таким Дракен его видеть не хотел, но Майки перед ним, и это больнобольнобольно. Кен чувствует вину, давится ей, он, блять, не должен был так легко доверять, не должен был ложиться спать, но он облажался, и теперь Майки придется проходить через ужас первых дней без наркоты снова. — Прости, — шепотом говорит Майки. — Мы уезжаем, — твердо говорит Рюугуджи. — Ты можешь и отказаться, но тогда я уйду. Ты либо бросаешь, либо нет, и такую хуйню, как сейчас, я терпеть больше не буду. Ты дорог мне, но у меня есть и другие люди, которым я нужен, и я не могу просто взять и бросить их. Сано от его слов буквально передергивает. Естественно, он не умеет быть для кого-то не единственным важным в жизни. Кен так устал от этого. — Ты думаешь, меня отпустят? — хмыкает, наконец, Манджиро. Его тело подрагивает от судорог, но он говорит на удивление твердо. — Ран вцепился в меня клешнями, у него… есть своя выгода от этого. Санзу готов мне ботинки вылизывать, лишь бы быть рядом. Риндо никуда не отойдет от этих двоих, он слишком привязан. Для Коко Бонтен — идеальный источник дохода… мне продолжать? Все не так просто, Кен. Мы не можем просто так взять и уехать, и не думай, что это мое решение. Это ебучая трясина, и мне жаль, что ты снова в ней. Дракен плотоядно улыбается. — Ран в курсе, и он не против. Ты правильно сказал, ты им нужен. Живым, блять, и поэтому я смог с ними договориться. Майки истерически смеется. — Они живы? Кен кивает, попутно отмахиваясь: не про это сейчас разговор. В его тяжелой от боли голове зудит лишь одна мысль: побыстрее съебаться, Хайтани пообещал ему маленький дом на отшибе, неприкосновенность с их стороны и запас еды, чтобы никто не имел возможности ввалиться без предупреждения. — Если ты готов, поговори с Санзу. Думаю, качественно послать его сможешь только ты. Майки судорожно кивает. Дракен хочет верить в его искренность. *** Казутора в панике. Даже не так. Он в ужасе. Он научился хорошо ладить с животными, научился ухаживать за ними, выучил (почти) ассортимент магазина, даже почти совладал с кассовым аппаратом, но… люди. Говорить с незнакомыми (!) людьми, помогать им, господи, это слишком сложно. Начало рабочего дня прошло легче, Баджи был рядом, а посетителей было не так много, и Казутора пусть и трясся от страха, но справлялся. Присутствие Кейске успокаивало, он имел возможность лажануть, вцепиться в крепкую смуглую руку и попросить помощи, с Кейске было безопаснее, и он даже справился с подростками, покупающими самый дешевый пакетик корма для бездомного щенка, пусть его руки ходили ходуном, пусть его сердце колотилось, как заведенное, он справился. Его поблагодарили за помощь. Это тупо, но Казутора чувствует гордость. Только вот сейчас он в ужасе: Баджи так не вовремя отошел в подсобку, чтобы ответить на звонок, а в магазин вошла пожилая женщина, явно настроенная пообщаться с ним. Это жутко, потому что Тора не умеет нормально разговаривать. Не умеет беседовать. Женщина рассказывает ему про своего котика, про то, что внук уехал учиться в Осаку, потому что его девушка уехала туда, и Казутора неловко поддакивает. — Ох, милый, как же дорого содержать этого мохнатого, — вздыхает она. Тора молится, чтобы она не выпрашивала скидку таким образом. Господи, он сейчас умрет, за что ему это все, куда запропастился Баджи. Его сердце колотится так, что у него начинают болеть ребра, а к горлу подступает тошнота от тревоги. — Эм, не хочу навязывать вам свою точку зрения, но… может, вам порекомендовать другой корм? Вы берете довольно разрекламированную марку, и за счет этого она выходит дороже. У нас есть корма на развес, могу подобрать вам с хорошим составом. На эту же цену можно взять холистик, в нем будет больше мяса, — говорит Тора, и его трясет так сильно, что это становится видно невооруженным глазом. Баджи выходит из подсобки, но не спешит ему помогать. Казутора сдохнет сейчас. — Давай попробуем, внучок, — женщина выглядит благодушно, кажется, она правда просто пыталась с кем-то поговорить. Может быть, ей одиноко? Тора, пытаясь глубоко дышать, показывает ей, что они могут предложить, оглядывается на Баджи, ища поддержки, и тот показывает ему из-за плеча женщины «класс». Ох, блять. Казутора ненавидит реакции своего тела, потому что его лицо тут же обдает жаром. Он не успокаивается, только вдобавок к тревоге прибавляется смущение. Он наверняка красный, как маковый цвет, и это ужасно, ну почему, почему он не может реагировать нормально. — Я вам сейчас еще дам буклет, в нем схема, как переводить на новый корм. Не переживайте, это бесплатно, — Тора улыбается, хотя ему хочется спрятаться, но он себя перебарывает. Женщина прощается с ним, рассыпаясь в благодарностях, потому что покупка и правда выходит дешевле. — Ох, такой ты красавчик, милый! И животных любишь, наверное, девочкам очень нравишься. — Не то что бы очень, — улыбается Тора. — Хорошего вам дня, приходите еще! Когда она уходит, Кейске заходится смехом. — Вот видишь, — говорит он. — У тебя появилась поклонница. Казутора пытается отдышаться. — А вообще, ты молодец. Типа, правда все хорошо сделал. Я тобой горжусь, Тора. Казутора, кажется, краснеет еще больше, хотя больше некуда, и наконец-то прячет лицо в волосах. — Ну ты чего, — тянет Кейске. — Идем обниматься, ты правда большой молодец. Баджи прижимает его к себе и копошится в его волосах: Казутора не сразу понимает, что он завязывает их в пучок. — Хочу видеть твое лицо, — говорит Баджи. — Эта леди права, ты красавчик. Не нужно это прятать. Казутора неловко скулит ему в плечо. Ему сейчас, на самом-то деле, очень, очень хорошо. Руки Кейске на его плечах ощущаются волшебно, и Ханемия неожиданно обнаруживает в себе столько энергии, что ему хочется радостно прыгать, боже, он смог, он смог и не стал ебучим разочарованием. А потом — блять? — Баджи аккуратно берет пальцами его подбородок и поднимает его лицо, до этого спрятанное в вороте рубашки Кейске. А потом — Тора точно не спит? — Баджи целует его лоб и потирается своим носом о его нос. Казутора чувствует себя скованным, но счастливым до жути, и ему хочется завизжать, потому что, ну. Баджи. Проявляет к нему внимание. — Т-ты чего? — выдавливает из себя Ханемия. — Имеешь что-то против? Мне казалось, тебе нравится. Естественно, Казуторе нравится. *** Чифую буквально засыпает, упираясь лбом в прохладное окно. Он ненавидит вот такие поездки с учебы после бессонной ночи, примерно полутора литров сладкого кофе и хуевой тучи пар, — но Кейске сегодня на смене с Казуторой, и поэтому у него нет выбора. В наушниках какая-то неразбериха, — вообще это должен был быть подкаст, но он перестал воспринимать монотонную речь еще на учебе. Единственным плюсом было то, что он мог не переться домой, а приехать к парням: туда было ближе, и там был Баджи, который клятвенно обещал нести его до дома хоть на руках. Но лучше, конечно, на машине. Чифую помещается на заднем сидении лежа, если поджимает колени. В зоомагазине обнаруживается радостный до ужаса Казутора: Ханемия тоже выглядит вымотанным, но он, в отличии от Чифую, полностью собой доволен. Это видно по лучащимся счастьем глазам и милой улыбке. — Как твой день, Тора? — спрашивает он, пытаясь мобилизовать все силы своего организма, чтобы поддерживать разговор. Он не планировал спать и сегодня тоже, но его немного пошатывает от усталости. — Ты же должен был сегодня впервые попробовать консультировать покупателей? И где Баджи? Казутора смущенно улыбается, почесывая затылок, и его щеки розовеют. — Ага, — энергично кивает он, выглядя при этом, как маленький ребенок, которого отвели кататься на карусели. — Он курит на заднем дворе. Казутора немного мнется, отвечая ему, и Чифую хихикает от этого: Тора и правда иногда сущий ребенок, и, конечно, это можно понять, он, должно быть, и чувствует себя так же, но это выглядит все равно очаровательно. А еще, — Чифую не будет отрицать, — ему чертовски идут собранные в пучок волосы и обтягивающая водолазка. — Вы же скоро закрываетесь? Я просто пиздецки устал сегодня. — Через десять минут, но я могу сделать исключение ради тебя, — говорит Кейске, появляясь из подсобки, окруженный ореолом запаха табака. Казутора неловко морщится, и Чифую снова становится смешно: кажется, недосып плохо влияет на его чувство юмора. — Ты совсем-совсем не спал сегодня? Мацуно кивает. — Я столько готовлюсь к этой аттестации, а лучше как будто не становится, — вздохнул он. — Ты все сдашь, — шелестит Казутора, невесомо похлопывая его по плечу. — Баджи, хочешь, я закроюсь сам? Ты же уже показывал мне, как это делать. Я бы попробовал. А вы можете идти в машину. Мацуно хмыкает. Кажется, Тора сегодня пребывал в отличном расположении духа. — Во-первых, ты правда все сдашь, а во-вторых… Казутора, тебе точно не будет сложно? Казутора светится. Кажется, его накрыло эйфорией от работы, с Чифую тоже такое случалось, когда он был подростком и выходил на свои первые подработки. Мацуно смешно: интересно, что же будет с Торой, когда он получит зарплату. Он яростно кивает, выражая свою готовность закрыть смену, и Мацуно расслабленно выдыхает. Он понимает, что это дело десяти минут, но в эти десять минут он хотел бы просто посидеть, уткнувшись мужу в плечо, поэтому его сердце полнится благодарностью Казуторе. Чифую неловко тормошит его волосы, и Тора снова краснеет. — Спасибо, — улыбается Чифую. — Да ладно, мне… мне самому интересно, ну, смогу ли я быть полезным. — Ты всегда полезный, — вздыхает Баджи. — Чиф, пойдем в машину, а то ты весь шатаешься. Казутора неловко поддакивает. Кейске ведет его, придерживая за поясницу, будто бы Мацуно и правда может упасть. — Теряю хватку, — хихикает Чифую. — Раньше мог не спать по два-три дня, а сейчас расклеиваюсь от бессонной ночи. — Потому что раньше ты не спал и ебланил, а сейчас… думаешь много. Это же пиздец как грузит. Чифую не хочет спорить, у него совсем нет сил, поэтому он просто кивает. Баджи целует его в висок, прежде чем открыть ему дверь заднего сиденья, и Мацуно мотает головой. — Хочу рядом с тобой. — Территорию метишь? — смеется Кейске, смеется ярко-солнечно, так, что в груди щемит. — Думал, ты захочешь лечь. Чифую улыбается в ответ. — Не-а, — говорит он. — Я хочу побыть ближе к тебе, а не чтобы Казутора был дальше. Понимаешь? Баджи делает вид, что понимает, это видно по его задумчивому лицу. В машине Чифую устраивается поудобнее, укладывает тяжелую голову на спинку сиденья и позволяет широкой ладони мужа скользнуть на его бедро. Баджи тянется, чтобы оставить легкий поцелуй у него на лбу. — Как прошел твой день? — в полусне спрашивает Чифую, с довольным лицом принимая ласку. — Если что, мне правда интересно, но я закрою глаза. Баджи понимающе кивает и снова целует его, нежно гладит по волосам и зарывается в них пальцами, другой рукой сжимая его бедро. — Эм… нормально? Я очень переживал за Тору, но он, кажется, кайфует. — Ага, — сонно тянет Чифую, расплываясь в улыбке. Ему почему-то правда очень важно, что Казутора чувствует себя хорошо. — Тебе Дракен не звонил? Он мне набирал, но я был на паре и не мог взять. — Звонил. Не волнуйся, там ничего такого. Небольшие неполадки с Майки. Чифую хмурится и приоткрывает один глаз. Дракен не звонил бы, будь у него реально «небольшие неполадки». С Майки они небольшими не бывают, в прошлый раз «неполадки» закончились для Кена шрамами от катаны на груди и депрессивным эпизодом. — А если поподробнее? Боже, он не хочет это решать сейчас. Ему хватает его собственной ответственности, у него полный пиздец с учебой, аттестация по всему теоретическому курсу через десять дней, куча горящих дедлайнов, запутавшийся в своих чувствах муж, путаница с собственными чувствами, гиперактивная мама, которая затеяла ремонт прямо сейчас, блять, когда он не может помогать в полном объеме, и вообще он просто затрахался и хочет лечь наконец-то в кровать, желательно на пару суток, и чтобы его обнимали, — он бы не отказался, если бы парни обнимали его с двух сторон. Такое откровение его сейчас даже не смущает, — он просто принимает собственную мысль, что был бы не против спать в обнимку и с Казуторой тоже, он слишком устал, чтобы думать о причинах такого желания. Кейске тяжело вздыхает. — Ну, Майки объявился и… у него сильно отъезжает кукуха, он наркоту жрать начал. Дракен спрашивал, какие лекарства принимает Казутора. — Я надеюсь, ты не сказал. Это же должен врач назначать, нельзя просто начать закидываться таблетками. Ко врачу они, я так понимаю, сходить не могут? — Не-а. Ты чего, Майки же в розыске и… — Я знаю, — вздыхает Чифую. — Я знаю, солнце. Съездим к ним завтра, посмотрим, чем сможем помочь? Чифую почти не замечает, как Казутора садится в машину, его отвлекает на секунду шум закрывающейся двери, а затем оглушает словами Кейске: — Себе помоги сначала. Чифую хватает ртом воздух, будто бы его ударили в солнечное сплетение, а Тора на заднем сидении издает тихий звук, полный дискомфорта и смущения. Мацуно видит, как он вжимается в спинку кресла. — Ты охренел? — шипит Чифую. — Какого хуя ты так со мной разговариваешь? Это так ужасно, что Чифую хочет взвыть. Он думал, что привык к закидонам Баджи, что он умеет понимать его, но это, кажется, не так, а еще они перепугали Казутору, и вот он точно не заслуживает такого, он был так счастлив сегодня, ну почему они все испортили. Чифую понимает, что реагирует слишком остро, он мог промолчать и обсудить все потом, наедине, но он так пиздецки устал, что обида захлестнула его, и он не смог ничего с собой сделать. — Я просто сказал, чтобы ты не парился, — развел руками Баджи. — Поехали домой, Чиф. Ты устал. Поехали, я покормлю тебя чем-то вкусным, и ты ляжешь спать. Хорошо? — Ты не это сказал, — процедил Чифую. — «Себе помоги», серьезно? Баджи вздыхает. — Я имел в виду, что у тебя есть свои проблемы. И я их решить не могу, я, блять, нихуя не понимаю в твоей учебе, а ты заебываешься уже с этим. Нахуя тебе еще Майки и его проблемы с наркотой? Я разберусь с этим, занимайся своим делом, распределение, мать их, обязанностей, ты сам говорил. Не могу решить твой вопрос — беру на себя другой. Кейске говорит размеренно и медленно, успокаивающе гладя его колено. Кейске — идиот, не умеющий обращаться со словами. Чифую прикрывает глаза. Кажется, он правда устал слишком сильно. — У Майки проблемы с наркотиками? — подает голос Казутора, все так же не шевелясь. — Да. Он подсел на одну дрянь, но… не бери в голову, ладно? Я могу помочь ему и сам. — Эм… — тянет Тора, почесывая нос. — Я так-то имел с этим дело? И я, и мой друг. Я могу немного, ну… блять. Помочь ему хотя бы не умереть от ломки. — От ломки можно умереть? — хмурится Кейске, пока Чифую с трудом удерживает свою голову от падения на плечо. — От обезвоживания и прочего, — тихо говорит Тора. — Или можно сорваться и случайно передознуться. Я… употреблял. И помогал медсестре лечить своего друга. Если вам нужна моя помощь, я буду рад. — Ты нам нужен, Тора, — говорит Баджи. — Спасибо, что сказал. *** Санзу не чувствовал такой пустоты, кажется, никогда ранее. Майки сказал ему, чтобы тот оставил его, оставил бонтен, и… Санзу в отчаянии. «Живи, блять, свою жизнь, живи для себя. Это приказ, Санзу, ты меня понял? Мой последний приказ. А дальше за свою жизнь ты отвечаешь сам. Ты понимаешь?» Санзу понимает, но он не хочет этого понимать. «Я не отрекаюсь от тебя, хорошо? Я… даю тебе время привести свою жизнь в порядок и буду рад увидеться вновь. Не как с подчиненным, а как с другом. Мы же были друзьями когда-то.» Санзу хочет растерзать свое тело на клочки, разбить зеркало своей тупой башкой и осколками вспороть кожу везде, где можно, докуда дотянется, пока не отрубится от потери крови. У него есть шрамы, они были ему уроком, и он нуждается в новых, — таких, чтобы ни о чем, кроме своей вины он думать не мог. Он был Майки паршивым другом и паршивым подчиненным, паршивым цепным псом, и он должен искупить вину. И он знает, как это сделать. Санзу выключает телефон, Санзу идет в свою комнату и запирается в ванной, взяв с собой катану. Санзу опускает крышку унитаза и кладет на нее чистое полотенце, — не хватало только развести грязь. Ему это потом убирать еще. Достает из ящика аптечку, — там только антисептик, мазь-антибиотик, обезболивающее, салфетки и бинты, и ему хватит этого набора. А еще — маленькая бутылочка виски, она размером с ладонь, и Санзу осушает ее полностью, залпом. Он отказался от стимуляторов, но от алкоголя не смог: ему сейчас очень нужно выпить. Он с сожалением смотрит на свою правую руку, понимая, что видит ее в таком виде в последний раз, но тут же осекает себя: никаких размышлений. Ему очень везет, что у якудза есть традиция на этот счет, и сейчас он может не думать, не принимать решений самостоятельно, а просто доверять традициям и следовать им. Санзу думает: может, ему стоит уйти в буддийский монастырь, и там путь подскажут. Он подумает об этом позже. Сейчас нужно быть решительным. Боли он почти не чувствует ровно до тех пор, пока не доходит до сустава: для этого хватило одного удара, катана неудобно гуляет в левой руке, пока правая с подогнутыми пальцами, всеми, кроме мизинца, упирается в полотенце, когда-то белое, но сейчас раскрашенное кровью. Катана с размаха врезается в сустав, вспарывая кожу, как рисовое тесто, и боль накрывает его огненным цунами. Санзу скулит, как побитая псина. Ему не хватает силы его левой руки, чтобы продолжить, и ему приходится привстать, упереться ногой в лезвие и вдавить его ступней. Он взвизгивает от резкой боли, и тут же прикусывает язык: надо быть тихим. Под весом его ноги катана гулко ударяется о крышку унитаза. Полотенце мокрое насквозь — на пол капает его кровь, и у Санзу перед глазами все плывет от боли. На мокром полотенце лежит фаланга его мизинца, и от этого зрелища рвота подступает к горлу. Но теперь он, кажется, имеет какой-то шанс не чувствовать вину так сильно, но помнить о ней.