Счастье есть!

      Ну, и как жить-то теперь? Чего молчишь, Андрей Палыч? Я говорю, что теперь будет-то? Планы, амбиции, желания — в топку. Всё полетело к черту, когда мне позвонили из клиники и пригласили на конфиденциальную беседу. Я тогда уже знал, что мне скажут. Сразу понял. Ну, а как ты хотел, Андрюша? Чудесное исцеление под предлогом «перепутали анализы» бывает лишь в дешевом бразильском мыле. В жизни всё четко, отмерено и без второсортных чудес. Анализы подтвердили мой ВИЧ, и я вышел из кабинета врача с кучей памяток и предписаний. Все они начинались с частицы «не». Казалось, отныне мне было почти все запрещено. Всю жизнь, блять, просто мечтал о таком! Хотелось выйти на улицу и заорать что есть силы, хотелось крушить всё вокруг и сбить в мясо кулаки ударами о стену, но я, как сомнамбула, сел в машину и поехал в Зималетто. К концу пути меня, напротив, захлестнуло такое грандиозное чувство апатии и безнадеги, что самому становилось жутко. Мне вдруг стало всё равно. ВИЧ? — Да и ладно. А главное — мне уже не хотелось бороться. Я подсдулся основательно за эти полторы недели. Что уж говорить о целой жизни. Я — слабак и безвольный идиот, вот и всё. Я искренне восхищаюсь теми людьми, кто смог не сломаться, кто взял себя в руки и продолжает жить, потому что когда-то им эту жизнь подарили свыше, а вот я, выходит, эту жизнь просрал. Аривидерчи. — Кать, отмените, пожалуйста, на сегодняшний вечер все встречи. — Конечно, Андрей Палыч. На сегодня у вас только переговоры с Полянским, — неестественно кротко, почти шепотом ответила Пушкарева и опять принялась долбить меня жалобным взглядом. Как же меня раздражает это взгляд, сука! Не надо меня жалеть! Я еще жив и даже вполне себе сносно выгляжу. Будешь так смотреть на меня, когда я распластаюсь в гробу хладным трупом. — У нас кто-то умер, Катюш? Почему у вас на лице такая скорбь? — Ваша почта… — она резко замолчала и еще больше сникла. Да, блять! Я сначала не врубился, но потом понял — эти кретины прислали мне анализы на почту. А я тоже хорош — оставил корпоративную. Вот и вся анонимность. Аля-Улю, лови гусей! — Ну, и что же с моей почтой? — я включил идиота и с ухмылкой поглядывал на перепуганную помощницу. — Там прислали ваши анализы… Я не дал ей договорить. Весь этот спектакль был мне противен до рвоты. Нашлась мне тут покровительница сирых и убогих. Жалко ей меня, видите ли. Себя пожалей! На тебя, вон, без слёз не взглянешь. Хотя, может, она поэтому и была расстроена, а не из-за моей «страшной болезни». — Кать, да прекратите вы! Я знаю, что в этих анализах, и вас это не касается! А вот список дел на сегодняшний день я хотел бы лицезреть немедленно! — резко заорал я. Она отнеслась с пониманием к моему срыву, даже сопли пускать не стала, а мгновенно взяла себя в руки и принялась за работу. Уже спустя десять минут на моем столе лежал список с повесткой дня и все необходимые документы. Малиновский, напротив, не пытал меня долго. Спросил коротко и по делу, заострять внимание на подтвердившемся диагнозе не стал, лишь дал небольшое напутствие о необходимости лечения, да и то, много не распинался. Ромка, спасибо тебе, дружище! Мы сразу перешли к рабочим вопросам и занялись подготовкой схемы модернизации производства. Я настолько погрузился в процесс, что и думать забыл обо всём на свете. Я так вдохновился своими идеями производственной революции, что даже жалел об отмененной встрече с Полянским, но поговорить с невестой Кирой было моим долгом. После семи часов я закончил с делами и сразу отправился к Кире домой. Она ждала меня во всеоружии, обложившись журналами с эскизами свадебных платьев, вероятно, чтобы я не забыл, кем мы приходимся друг другу, а то вдруг решу выскочить из ошейника в самый неподходящий момент. — Надо же, ты сумел найти на меня время! — протянула она с издевательским пафосом, как бы невзначай оголив бледное плечо. — А твои подружки не обидятся? Отпустили тебя к законной невесте? — Хватит, — рыкнул я и плеснул нам виски. Знал, что мне он точно понадобится. — Ты просила меня сдать анализы. Вот, — я протянул ей тот самый конверт, также вложив результаты последнего обследования. Кира посмотрела на меня с подозрением и неуверенной рукой взяла его, но распечатывать не стала, надеясь что-то прочитать на моем лице. — Что ты смотришь на меня? Читай! Или ты думаешь, что этот диагноз написан у меня на лбу? — Там что-то страшное? — губы ее дрогнули, сама побледнела. Всё-таки у женщин потрясающая интуиция. — Ладно. Скажу сам. У меня ВИЧ-инфекция. Сдавал кровь два раза в разных лабораториях. Ошибки быть не может. И пока ты не начала бесноваться в истерике, предупреждаю — тебе необходимо тоже пройти обследование, — равнодушно отчеканил я и вдруг представил себя врачом, которому сотни раз на протяжении всей карьеры приходится говорить людям подобное. Да, это звучит как приговор, но кто-то же должен этот приговор озвучить. В этом кроется сила и огромная работа над самим собой. Кирин затуманенный взгляд небрежно скользнул по мне, конверт выпал из рук, сама она медленно сползла на пол, прислонившись к пьедесталу кровати. — Ты… Ты — чудовище, Жданов! — сдавленно прошептала она и резко вскочила, тряся головой в слепом неверии. — Да как ты мог? Как ты мог так поступить со мной? С нами! Ты спал со всеми подряд, а теперь я, Я могу умереть по твоей прихоти! Ты хоть знаешь, когда ты заразился, кто тебя заразил, кого ты уже заразил? — осипший голос сорвался на крик, превращаясь в громкие рыдания. Она задыхалась, бесцельно метаясь по комнате, рыдания уже превращались в вой, но вдруг резко упала на кровать и затихла. — Если у меня ВИЧ, я покончу с собой, — невнятно пробормотала Кира, захлебываясь воздухом. Всё это время я молчал, погрузившись в необъяснимый паралич. Только в ушах бешено бился пульс и на лбу выступили крупные бисерины испарины. — Кира, не городи ерунды! Это болезнь с которой можно жить, иметь семью и даже родить здоровых детей. — Заткнись! — злобно прошипела она. — Каких к черту детей! С кем мне рожать этих детей?! Мне двадцать восемь, я одна, да еще и ВИЧ-инфицирована! Ты хоть понимаешь, что сломал мне жизнь? — То есть я уже не котируюсь на роль мужа? Быстро же я вылетел за непригодность по состоянию здоровья! — я сардонически заржал, отчего она судорожно зажала уши ладонями. — Прекрати! Замолчи! Убирайся к дьяволу! — Не замолчу, Кирюш! — я вошел во вкус и хотел крови. Обычно это бывает, когда самому тошно и хочется, чтобы всем было так же. Укусить побольнее можно только правдой. Ее Кира никогда не любила, живя в своем правильном и псевдоидеальном измерении. — Не замолчу! А как же все эти «…в горе, и в радости…»? Как же «пока смерть не разлучит»? Стоило мне оказаться в дерьме, и ты даже не ставишь для себя дилеммы — ты тупо сливаешься! — Да как ты смеешь?! Я тебя любила! Я тебе все прощала! Я тебя всегда принимала! Как ты можешь мне ставить что-то в вину? — она орала как ненормальная, а я спокойно стоял и слушал, не перебивая. Равнодушие и абсолютная отрешенность заслоняли собой другие чувства. Наконец, она выдохлась, легла на подушку и замолчала, лишь изредка подрагивая от глухих всхлипов. — Кир, мы никогда не любили друг друга. Ты всегда видела во мне красивую ширму. Успешную, богатую ширму, Кира! Ты любила не меня, а себя рядом со мной. А я никогда никого не любил, но немного представляю, каким должно быть это чувство, и это точно не про нас! — Я любила тебя, но ты же сам… Я не дал ей договорить. Чувствовал, что надо рвать сейчас и без малейшего сожаления. — Я никогда тебя не любил, — еще раз медленно отчеканил я. — И не потому что ты злая и заносчивая, не потому что мне с тобой некомфортно…, — я выпил залпом свой виски, достал из кармана платок и демонстративно вытер бокал. Кира презрительно усмехнулась, размазывая по ресницам дорогую тушь. — Я просто банально тебя не люблю. Прости. Я должен был сказать тебе об этом еще несколько лет назад. Мне не столько нужны другие женщины, сколько я не хочу быть с тобой. На каком-то подсознательном уровне! Она встала с кровати и в полном молчании прошла на кухню. Идти за ней следом и продолжать бесполезный разговор я не посчитал нужным — поплачет, переварит и, наверное, когда-нибудь будет счастлива. Хотя я не уверен, что такие люди, как Кира, вообще способны быть счастливыми.