Счастье есть!

      Мой собеседник представился Максимом. Мы сели за стол друг напротив друга, и я уже мысленно обматерил его в хвост и в гриву. Первые впечатления от увиденной картины с инвалидной коляской быстро улетучились, как и чувство сострадания к этому чертовски приятному мужику с голивудскими чертами холёного лица. Почему-то мне стало противно оттого, что он манипулирует своим положением, чтобы поучать других. За всю жизнь я был сыт по горло этими душными моралями. Мать, Кира, отец меня ими буквально затрахали. Потом в их ряды вступила и Пушкарева. Но они-то были мне близкими людьми, а этого проповедника с лицом Тома Круза я видел впервые. Какого черта он вообще решил, что может лезть в чужую жизнь со своими советами?! — А вас как зовут? — он улыбнулся максимально приветливо. Так обычно улыбаются психам, чтобы не спугнуть их. Желание съездить ему по смазливой роже крепло с каждой секундой. Ах, забыл, он же инвалид. Пожизненная индульгенция на неприкосновенность. Сука, какой же я циник! — Андрей, — буркнул я не особо вежливо. — Знаете, день сегодня действительно паршивый. Я немного вспылил. Должен признаться, что был не прав. Я просто пришел выпить кофе. Я правда не нуждаюсь в беседах. — А по вашим глазам видно обратное. — А вы умеете читать по глазам? — Я скривился в саркастической гримасе. Читает он тут по глазам, видите ли. — Андрей, я не ваш духовник, чтобы просить вас рассказывать то, что лежит свинцовым грузом у вас на сердце. Это ваш груз и вам его носить. Только знайте, что разделив его с кем-то, вам станет стократ легче. Впрочем, это ваше личное дело. — Спасибо, что понимаете, — я снова огрызнулся. Его спокойствие и мягкость уже доконали меня до бешенства, а вопрос, что я здесь делаю, атаковывал меня с каждой секундой все сильнее. Как же я ненавидел таких вот святош, которые каким-то образом живут жизнь ни разу не запятнав белого пальто. Я же так не умею! Да, я наворотил дел, но мне же это и разгребать. А вот смогу ли я, это уже из другой оперы. Очень легко раздавать советы, когда у самого всё прекрасно сложилось. Хотя, не стоит забывать о принципе царя Соломона. Ничто не вечно! — Не желаете позавтракать? У нас прекрасные круассаны. Я хотел было отказаться, но под ложечкой внезапно болезненно свело. В последнее время я питался от случая к случаю, а из полезной еды было лишь то, что иногда заботливо готовила для меня Катя. — Мариш, принеси нам еще кофе и горячих круассанов! — не дожидаясь моего согласия, Максим крикнул кому-то в сторону кухни. — Как-то неловко, — я замялся. — Бросьте. Вы — мой гость. Мы разговаривали о политике, налогах, ценах на сырье и о трудностях малого и среднего бизнеса. Максим, как и я, когда-то закончил факультет управления и мечтал стать большим руководителем. Он был очень эрудирован, интересно рассуждал, и я стал ловить себя на мысли, что неприязнь отступает. Через минут десять к нашему столику подошла симпатичная блондинка лет тридцати и поставила перед нами поднос с кофе и свежеиспеченной выпечкой. — Познакомьтесь, Андрей. Это моя жена Марина. Девушка поздоровалась со мной, одарила мужа нежным взглядом и снова отправилась на кухню. Черт возьми, да этот Макс был везунчиком по жизни. Оказавшись в таком незавидном положении, он имел казалось бы всё, что нужно для счастья: процветающий бизнес из сети кондитерских, красавицу-жену и сына-отличника, фото которого красовалось у него на заставке мобильного телефона. — У вас прекрасная семья, — сказал я без доли притворства. Мне искренне стало тепло на душе от осознания, что у этого человека, в отличие от меня, было любимое дело, близкие люди, готовые всегда и во всем ему помогать. Это не было похоже на зависть. Скорее на радость. Я был за него искренне рад. — Просто однажды я сделал правильный выбор. — Или просто вам повезло. — Повезло, — тут же согласился он. — Мне повезло в тот момент, когда я оказался в этом кресле. Мои глаза поползли на лоб. Да как вообще можно было такое сказать?! Для меня это было бы приговором, трагедией, которую я вряд ли бы смог пережить. Я со своим ВИЧ-то сдал на первых же порах без борьбы. — Не удивляйтесь, Андрей. Я не всегда вел праведную жизнь. Его рассказ стал для меня настоящим потрясением. Я никогда бы не смог предположить, что буквально десять лет назад Максим был обычным папенькиным великовозрастным сынком, прожигающим коррупционные деньги отца. Он мог бы соврать, что был, к примеру, альпинистом, а его инвалидность есть результат неудачного похода в горы. Это было бы красиво, интересно и вселяло бы чувство гордости за него. Но он сказал мне правду. Он просто попал в аварию, когда в очередной раз сел за руль пьяным в хлам. Черт побери, я и сам любитель поездить в невменяемом состоянии, а уж слегка подшофе — сам Бог велел. И почему-то никогда у меня и в мыслях не было, что я могу влепиться в столб, убить кого-то, покалечиться сам. Чувство вседозволенности всегда застилало рассудок и здравый смысл. — Марина тогда единственная, кто остался рядом. Не считая родителей, конечно… — он тяжело вздохнул. На лице мелькнуло удовлетворение. Видимо, моя физиономия говорила все за меня. Я был по-настоящему поражен. Мы еще долго беседовали, он подбадривал меня мудрыми аффирмациями и советами, а мне вдруг стало стыдно. Стыдно за себя. За то, что творил невесть что столько лет, мучая родителей и Киру. Стыдно за то, что часто так по-хамски вёл себя с Катей. Она, как никто другой, всегда была за меня с первых дней моего нелепого президентства. — Я сначала думал, что у Марины это просто жалость, но поверьте, жалость очень быстро проходит. Больной человек — обуза, как ни крути. Жалости мало, чтобы идти по жизни рука об руку. Здесь нужна любовь. И женщина при таком раскладе должна любить непременно сильнее. Вдруг я почувствовал жизненную необходимость остаться в одиночестве. Слишком много было сказано, слишком много ценностей рухнули и превратились в пыль. Внутри меня бушевала гражданская война. Было больно, и в то же время, я будто увидел свет в конце тоннеля. Я теперь знал наверняка, что жизнь не закончена. Я должен был бороться. Да, мне придется начать все с нуля, но зато все это будет только моим по праву. Я забрал машину со стоянки Аквамарина и еще около двух часов колесил по городу. Все дороги ведут в Рим, и через какое-то время я вновь оказался у Катиной двери. Она открыла быстро, будто ждала меня. В ее глазах сияла чистая радость. Я молчал. Слова просто запутались в громадный клубок. Я смотрел на нее, зная, что она поймет меня и без слов. Она понимала. Я это чувствовал. Она стояла так близко, что мне неимоверно захотелось ее обнять и поцеловать, но я сдержался. Всё-таки моя болезнь теперь диктовала мне правила поведения, но Катя, словно прочитав мои мысли, подошла сама, провела по щеке ладонью и подарила мне поцелуй. Такой невесомый и искренний, что сомнений больше у меня не осталось.