Свет для Гриммо

— Нет! Нет, не смейте! Нет! Он этого не заслужил! — раздается в оглушающей тишине Азкабана пронзительный хриплый крик. «Драко Люциус Малфой, Пожиратель смерти, за преступления во Вторую магическую войну приговаривается к поцелую дементора». — Я же вам говорил! Он не виноват! Его заставили! Он был вынужден стать Пожирателем под угрозой гибели матери! Да неужели вы ни черта не понимаете! Худое, в чертовых серых лохмотьях Азкабана тело ведут в специальную комнату — туда, где свершаются самые смертоносные поцелуи, там, где душа исчезает в никуда, без возможности перерождения, ухода в рай или ад или даже становления призраком, туда, где душа человека, что любила, страдала, верила, надеялась, чувствовала, становится всего лишь ужином для одного из дементоров. — Ему всего семнадцать! Министр, что вы творите?! Драко! Не смейте вести Драко на казнь!!! — он пытается вырваться, жаждет схватить арестанта и прямо вместе с ним аппарировать — куда угодно, хоть в никуда, даже расщепиться готов, лишь бы не оставлять парня на съедание чертовым бестелесным ублюдкам. Однако ничего не получается, его скручивают болезненным Инкарцеро и заставляют смотреть, как к человеку, которого он любил последние два года, подплывает черная субстанция, уже готовая отведать бедную израненную, но так надеявшуюся на чудо душу. — Да чем вы лучше Волдеморта?! — пронзительно орет единственный человек, вступившийся за юного Пожирателя, и пытается вырваться из веревок, чтобы успеть спасти, однако ничего не выходит, и тугая плеть все больше впивается в него, вызывая боль. От постоянного трения уже появляются раны, но ему плевать — сделает все, что угодно… Но не успевает. Дементор подплывает к озябшему хрупкому телу, и его обладатель смотрит пронзительными серыми глазами, в которых уже не осталось ни боли, ни страха… и даже надежда, что была последним оплотом, пропала, отчего взгляд, казалось, разрывал и без того изувеченное сердце единственного заступника. Еще мгновение — и вот она, тонкая струйка души потянулась к дементору. Осунувшееся серое тело начало темнеть еще больше… Тонкая нить — и это вся жизнь страшно оступившегося парня, который всего лишь хотел спасти семью. И этим стал причиной сотен смертей. Но он ли?! Семнадцатилетний мальчишка, который в последний год боялся собственной тени?! — Драко, нет!!! Остановите!!! Драко!!! — Гарри… — вдруг слышится шепот, такой родной, такой знакомый… Дементор высасывает последние мгновения жизни. — Гарри! Гарри, да черт тебя подери! — В секунду кто-то дергает его в сторону, веревки впиваются в тело с еще большей болезненностью… И Гарри кричит. Пронзительно, страшно, выплескивая всю свою боль от потери. Сотни людей погибли на войне. Но смерть Драко от поцелуя дементора он считает самой главной своей виной. Потому что обещал сам себе защитить его. И так и не смог. — Гарри!!! — В его лицо прилетает Агуаменти, и Поттер, дергаясь на кровати, наконец просыпается. Сонный, но испуганный Драко смотрит на него взволнованным взглядом. В его руках палочка — та самая, убившая Волдеморта — благодаря чему Поттер понимает, что именно он разбудил его водой. Осознание обрушивается на него с умопомрачительным успокоением. С плеч слетает груз вины, страх проходит, оставляя место расслаблению. Это всего лишь сон. Болезненный, пугающий своей реалистичностью сон. На деле Гарри успел спасти Драко, которого вели на поцелуй смерти, вырвал его буквально из лап дементора и, выпустив особенно сильного патронуса, разогнал существ и ослепил лицо министерских работников, благодаря чему Гарри, прижимая к себе дрожащего слизеринца, смог аппарировать. Дальше — череда новых Фиделиусов на Гриммо, доступ к которому Поттер перекрыл для всех, кроме Гермионы и Рона, ставших Хранителями, постепенное восстановление Драко после месяца проживания в холодных стенах Азкабана, собранные доказательства для оправдания младшего Малфоя и очередной судебный процесс, на который заявился сам национальный герой — обозленный и требовавший справедливости, а не оценочных суждений людей, стремящихся к мести. В это заседание Драко благоразумно оставили на Гриммо, дабы снова не дать разъяренным мстительным присяжным отправить его на поцелуй. С огромным трудом, спустя несколько часов суда Малфоя все же частично оправдали, однако наложили на него ряд ограничений. Позже — с трудом отвоеванный мэнор, возвращенная палочка и скупое и робкое признание в любви, без надежды на ответ. «Ты не обязан мне отвечать взаимностью или что-то в этом роде, Драко. Я сделал все для того, чтобы вытащить тебя, не за этим. Просто я хотел, чтобы ты жил и ты был счастлив. Больше я никогда тебя не побеспокою». Однако Малфой не был бы Малфоем, если бы не перевернул все с ног на голову, заявив, что не родился еще тот Поттер, который бы его не беспокоил. Первый поцелуй — нежный, неторопливый, внимательный; они оба приноравливались друг к другу, проверяя подсознательно, не ошиблись ли они, решив о чувствах другого, действительно ли все это происходит, в самом деле ли все взаимно. Первые прелюдии — медленные, осторожные, неторопливые, смешанные с обоюдным смущением и сильным желанием доставить другому удовольствие и дать почувствовать хотя бы толику тех пронзающих, нежных эмоций, что ощущал каждый из них. Первый секс — первый для них обоих, наполненный неловкостью, робостью и вместе с тем преодолением барьеров, искренностью и непревзойденным желанием. Томные стоны, звуки ласкающихся тел и щемящие до желанной боли чувства и робкие, произнесенные шепотом, признания в любви. Первый выход вместе — несмотря на страх обоих, который они скрывали, держась за руки, стараясь наплевать на мнение общества. В очередной раз закрытый камин и скрытый чарами дом, ворчащий Кричер, уничтожавший тысячи кричалок и срочных выпусков «Ежедневного пророка» и наплевавшие на все правила парни, отдававшиеся любви прямо в гостиной после знаменательной прогулки. Первая совместная встреча с Нарциссой и Люциусом после войны — поседевший от событий глава рода, после Азкабана желавший лишь, чтобы его не трогали и оставили в покое, относительно спокойно принял гомосексуальность сына (впрочем, Гарри подозревал, что кандидатура его как партнера Драко устроила Люциуса исключительно из-за статуса). Нарцисса же отнеслась к Гарри с таким же радушием, как в свое время Молли, чему бывший гриффиндорец несказанно удивился. Однако требования внуков от обоих Малфоев застали парней врасплох и несколько огорчили Драко. Впрочем, Гарри, рассказавший о маггловской технологии суррогатного материнства, несколько успокоил его. Предложение руки и сердца — такое же робкое от Поттера, как и его первое признание, и разом ставший еще более счастливым Малфой, мигом принявший кольцо (и самого Поттера, разумеется). На регистрации брака присутствовали лишь самые дорогие обоим люди, и на счастье, «Ежедневный пророк» ничего не узнал и не испортил счастливый день любящим, и тогда парни, желая отплатить ненавистной Скитер, дали интервью «Придире», где и рассказали о своей свадьбе. Продажи удивительно странного журнала взлетели, «Пророк» вместе со Скитер оказался в лузерах, а Луна в благодарность подарила им нюхлера, который постоянно таскал к себе в домик украшения Драко и отчего-то носки Поттера. Но несмотря на то, что они уже несколько лет жили в счастливом браке, Гарри все равно время от времени снился пугающий своей реалистичностью сон о том, как он не успевает спасти своего Драко, и дементор забирает жизнь дорогого ему человека. Подсознательный страх до сих пор присутствовал в его сердце, и он ничего не может с этим поделать. — Ох, Поттер… — выдохнул Малфой, доставая темный флакон и поднося его ко рту Гарри. — Давай, это Сон-Без-Сновидений. Он тебе нужен сейчас, и не выпендривайся. А то я расскажу Молли, что ты меня не слушаешься, и она тебя оставит без твоего любимого пирога с патокой на день рождения. Да, каким макаром Драко умудрился подружиться с матерью семейства Уизли — осталось загадкой для всех, кроме Рона, вещавшего, что они нашли общий язык только лишь потому, что они оба на него постоянно орут. Впрочем, Рон шутил — они с Драко тоже смогли поладить, пусть далеко и не сразу. — Ты постоянно угрожаешь мне пирогом с патокой, — робко улыбнулся Гарри, принимая флакон из рук Малфоя. — В других парах часто пользуются запретом секса. — Вот еще, я не собираюсь лишать себя удовольствия, — фыркнул Драко, дожидаясь, пока Гарри выпьет зелье. — Так что останешься без пирога. Что тебе снилось? Опять дементор меня целовал? Гарри, со страхом сглотнув, кивнул. — Какой ты ревнивый, даже с дементором поцеловаться не даешь, — съязвил Драко, и Гарри, не выдержав, захохотал в голос, и сковывавший страх постепенно сходил на нет. — Ну извини, я не мог позволить тебе отношения с бестелесной тварью, — улыбнулся Поттер и, притянув Драко к себе в объятия, рухнул с ним на кровать. — Ты мой. — Естественно, твой, мы уже четыре года в браке, — зевнул Драко, откладывая палочку в сторону. — Я как бы тоже не по дементорам. Я Поттеросексуал. — А почему не Гаррисексуал? — Потому что ты слишком Поттер, а Поттер для меня — синоним вредности, наглости, бесцеремонности… — В общем, всего, что ты во мне любишь? — Хихикнул Гарри, с хитринкой глядя на мужа. — Ой, иди нахуй, — беззлобно фыркнул Драко и, приобнимая парня, поцеловал его в губы. — С удовольствием, — промурчал Поттер, утыкаясь Малфою в плечо. — Только на меня зелье, кажется, уже начинает действовать. Давай утром? — Хорошо, как только проснешься — жду тебя на своем члене, — засмеялся Драко. — Спокойной ночи, любовь моя. — Доброй ночи… люблю тебя, — Гарри еще раз поцеловал его в губы и вскоре провалился в сон. Теперь ночь обещала быть действительно спокойной.