Полет вертишейки

      Светлая гостиная была обставлена с выдержанным французским шиком: высокие арочные окна затянуты шелковыми портьерами, с картин на фоне залитых солнцем бретонских пейзажей лениво моргали изящные темноволосые люди с выразительными скулами, на каминной полке рядом с розовым букетом в тяжелой хрустальной вазе — позолоченные подсвечники и замысловатые часы эпохи барокко. Над большим зеркалом, огибая раму, тянулся заключенный в кайму девиз:       С собой несем чистоту.       Сами «несущие чистоту» Розье скудной компанией расположились на мятно-зеленом диване эпохи королевы Анны, словно готовились позировать для очередного портрета, а не отвечать на вопросы авроров.       Их было всего трое: как и многие семьи из «священных двадцати восьми», Розье с каждым годом все больше устраивали похорон и все меньше торжеств по случаю рождения.       В центре дивана, сложив сухие костлявые руки на коленях, чинно восседала хозяйка дома — Карлисса Розье, в девичестве Крауч. Мать Полетты. С дочерью у нее было мало схожего: очевидно, Полетта, на свое счастье, пошла в отца и его утонченную родню. Мадам Розье была блеклой, слишком тощей, с жидкими волосами, кое-как забранными в чересчур сложную для нее прическу. Явно дорогая мантия светло-лилового цвета оттеняла хмурое лицо болезненным зеленым. Несмотря на то, что Краучи тоже были семьей древней и без сомнения чистокровной, похоже, их предки не делали ставку на красоту своего потомства, что в итоге сыграло с Карлиссой злую шутку.       По левую руку от матери сидела младшая сестра Полетты, Цецилия. Ей от матери достались серые глаза навыкате и куцые косы, и она не походила на снулую рыбину только благодаря необычайной живости лица. Девочке было девять или около того, и было видно, что ей доставляло неимоверные страдания так долго сидеть на одном месте: она то и дело качала ногами или начинала крутить запястья, или дергала себя за вплетенные в косички банты и прекращала только под строгим предупреждающим взглядом матери. Понимала ли она, почему авроры находятся здесь? Осознавала ли в полной мере, что навсегда лишилась вчера сестры?       Место справа осталось пустым. Что-то подсказывало Тонкс, что раньше там всегда сидела Полетта, и никто не решился заменить ее.       Единственный мужчина — и единственный настоящий Розье, если уж на то пошло — стоял сзади, небрежно облокотившись на лаковую гнутую спинку дивана.       Тонкс его знала. Она училась на младших курсах, когда Феликс Розье стал старостой Слизерина. Если она все помнила правильно, Феликс был младшим из трех братьев Розье. Единственным оставшимся в живых. Старший, Отис — отец Полетты — умер в восемьдесят пятом во время эпидемии драконьей чумы, его брат Эван — за пять лет до этого. Эван Розье был Пожирателем Смерти и погиб во время дуэли от руки Аластора Муди: старый аврор рассказывал об этом сражении своим студентам во время одной из лекций.       Феликс неуловимо напоминал помолодевшего Сириуса не только утонченной красотой и слегка надменным выражением скуластого лица, но и бунтарским, столь необычным для древнего чопорного семейства, обликом. Черные волосы, едва прикрывавшие уши, лежали в изящном беспорядке, от которого Джеймс, с его всклокоченной шевелюрой, мог бы на месте умереть от зависти; на длинной бледной шее болтались подвески в виде змеиного зуба и посеребренного птичьего черепа, куртка из драконьей кожи блестела глянцевой чернотой, а тонкие, как у девушки, руки вместо серебра были украшены десятками шрамов и следами старых ожогов. В школе, помнится, он выглядел иначе — как образцовая иллюстрация из книги о величайших старостах Хогвартса: прилизанный, собранный, надутый как индюк.       Тонкс пришлось признать: нынешний Феликс нравился ей гораздо больше. Она бы и хотела испытывать к нему неприязнь, но он был слишком уж горяч. Еще и шрамы… Ей с трудом удалось отвести взгляд от худого запястья, выглядывающего из-под рукава куртки.       Разумеется, аврорам сесть никто не предложил.       Они втроем топтались на полинялом серебристом ковре, как провинившиеся школьники в кабинете директора. Словно это им сейчас будут задавать неудобные вопросы, а вовсе не наоборот. Непрерывное тиканье старинных часов, единственный звук в гостиной, начинал нервировать.       Тонкс, которая стояла между наставниками, покосилась сначала на Сириуса, а затем на Джеймса. Первый нахально усмехался мрачному семейству, как будто лишний раз напоминая, что его-то родословная всех Розье одной левой сделает, так что им только и остается, что пакостить по мелочи. Второй с таким же успехом мог находиться и в кафетерии Министерства — он был целиком сосредоточен на тонкой министерской папке в руках, и на явное пренебрежение со стороны хозяев не реагировал.       Тонкс не знала, как ей себя вести. Она встряхнулась, наморщила нос и сменила длинные волосы на короткий ежик мятно-зеленого цвета — в цвет деталей интерьера.       При виде этого глаза у Цецилии Розье загорелись жгучим интересом, совершенно объяснимым для ребенка, и она издала тихий восторженный писк. Мать и дядя не разделили с ней восторга.       — Мы соболезнуем вашей утрате, мадам Розье… — откашлявшись, вежливо начал Джеймс, но женщина тут же его перебила:       — Оставьте свои соболезнования при себе, господин аврор, — с едва заметным нажимом на последних словах. — Если бы в них была хоть капля искренности, вы не заявились бы в мой дом с обыском в тот же день, как обнаружили Полли.       — Это не обыск, мадам, — Джеймс, напротив, говорил все мягче, — но чем больше мы узнаем о том, что происходило с Полеттой в последние дни, тем быстрее найдем виновного…       — А это не очевидно? — Феликс заносчиво скривил губы. Симпатия Тонкс чуть-чуть угасла. — Разве это не был оборотень?       Тонкс опешила. Откуда ему это известно?       Сириус озвучил ее мысли.       — С чего ты это взял?       — Журналисты в который уже раз срабатывают быстрее, чем Министерство. Ко мне утром приходили, чтобы получить, как они сказали, «комментарий».       — Скитер? — рыкнул Сириус, подавшись вперед.       Феликс безразлично пожал плечами.       — Какая разница. Главное, что я узнал о смерти племянницы не от авроров, а от прессы. Так что уж извините наше недоверие к вашему искреннему рвению раскрыть дело, господа авроры, — и он лениво махнул рукой, словно разрешил им начать опрос.       Тонкс сердито заскрежетала зубами. Что за напыщенный задавала! Индюк, он и есть индюк, даже если сменит оперение. Лучше бы и дальше молчал.       На щеках у Сириуса заходили желваки, и Тонкс полностью поддерживала его негодование, но Джеймс казался совершенно спокойным. В очередной раз растянув губы в вежливой прохладной улыбке, он кивнул Феликсу и бросил взгляд в материалы дела.       — Вы можете сказать, почему Полетта оказалась ночью так далеко от дома?       Феликс бросил взгляд на мадам Розье. Та поджала губы. Длинные некрасивые пальцы принялись нервно мять дорогую ткань мантии.       — Нет. Я понятия не имела, что она вообще покидала комнату ночью. Тем более не представляю, что ей могло понадобиться в этом ужасном магловском парке.       — Она бывала там раньше?       — Зачем бы? Полли не слишком-то любила прогулки. Где бы то ни было. У нее была аллергия на большинство диких растений, она постоянно покрывалась сыпью, когда выходила за ворота. Помню, мне приходилось раз в неделю мчаться в Хогвартс, чтобы отчитать директора за халатность — после каждого урока рядом с лесом у Полетты начинался жуткий приступ. Как она должна была учиться, если почти всю осень и весну находилась в Больничном крыле и вечно ходила сонная от зелий? — в тусклом голосе Карлиссы Розье прорезались гневные нотки.       — И она ни разу не говорила с вами о Риджентс-парке? — уточнил Джеймс.       — Нет, разумеется!       — А о запланированной встрече с кем-нибудь? Возможно, с подругами?       — Я знаю и Марию, и Энид: они никогда бы не потащили Полли ночью черт знает куда!       — Мария и Энид?       — Да, — женщина раздраженно потерла переносицу пальцем, — лучшие подруги Полли, они еще со школы дружат. Мария Гринграсс и Энид МакМиллан.       Джеймс сделал пометку в папке.       — Хорошо, может, кто-то еще?       — Что вы имеете в виду?       — Полетта общалась с кем-то еще? Возможно, возлюбленный…       Карлисса Розье вскинулась с видом оскорбленной невинности, как будто Джеймс предположил, что ее дочь баловалась в притонах зельем эйфории, а не встречалась с кем-то.       — У Полли не было времени на такие глупости! Она очень целеустремленная девушка, собиралась поступать на стажировку в ботанический сад академии Бобатон, занималась каждую свободную минуту!       — Подождите, — Тонкс сама не ожидала от себя, что заговорит, — в ботанический сад? Как Полетта, с ее аллергией, могла выбрать травологию основным предметом? Женщина смерила ее высокомерным взглядом. Это было непривычно — обычно на Тонкс смотрели с любопытством, или с восхищением, иногда с раздражением — Филчу и профессору МакГонагал такое особенно хорошо удавалось, — но никогда вот так. Как на раздавленного слизняка на дорожке парка. Это так вот чистокровные смотрят на тех, кто хоть чем-то от них отличается? Возможно, мама уберегла Тонкс от этого, когда оборвала любое общение со своей чистокровной родней. В таком случае, спасибо ей за это огромное.       Тонкс дернула верхней губой. «Священные двадцать восемь» во всем их великолепии.       — У Полли аллергия только на дикорастущие травы, — наконец-то соизволила ответить мадам Розье. — На сорняки. С благородными, выращенными в полном контроле растениями она ладила прекрасно.       — Так значит, возлюбленного не было? — продолжил свою линию Джеймс.       Прежде, чем Карлисса успела раскрыть рот, чтобы выплюнуть очередное возмущение, заговорил Феликс. Нахмурившись, он слегка тронул рукой ее плечо.       — Разве Полли не встречалась с кем-то из Трэверсов? С… Уинслоу, кажется?       Джеймс тут же вписал новое имя, но Карлисса только отмахнулась.       — Это было сто лет назад. Они были вместе на последних курсах, но перед выпуском расстались. Больше я ничего о Уинслоу не слышала. Вроде как он покинул страну после того, как его мать умерла.       — Он уехал в Америку, чтобы сверкать там своей лживой улыбкой — внезапно произнес звонкий детский голосок.       Все в комнате удивленно уставились на Цецилию: до этого она сидела так тихо, что Тонкс даже забыла о ее присутствии здесь. А вот девочка, оказывается, напротив, не отрывала от нее глаз, словно каждую секунду ждала нового невероятного превращения.       Она и сейчас вытаращилась прямо на Тонкс, беззаботно болтая не достающими до пола ногами.       Осознав, что ненароком привлекла всеобщее внимание, Цецилия смешилась под злобным взглядом матери и добавила:       — Так Полли говорила, я слышала.       Сбоку Сириус мрачно усмехнулся и подмигнул девочке. Та, само собой, тут же вновь расплылась в улыбке: чары Сириуса Блэка, даже если он был не в духе, работали на женщин независимо от возраста.       — А больше ты ничего не слышала? — невинно поинтересовался Джеймс. — Полли ни с кем недавно не ссорилась?       — Да что вы прицепились? — мгновенно сбросив с себя благородную надменность, Карлисса едва ли не прыжком отвернулась от дочери, в которой до этого пыталась без слов прожечь дыру. — Полли никогда и ни с кем не ссорилась! Она тихая, послушная, воспитанная девочка! Она ненавидит любые ссоры, даже просто громкие звуки заставляли ее пугаться. В прошлом месяце ей нагрубили в какой-то лавке в Косом переулке, так она весь день потом ходила расстроенная! Вы что, думаете, у нее были тайные смертельные враги? Которые могли так… так просто… — она внезапно сдулась, как воздушный шарик, и спрятала лицо в ладонях.       — Бросьте, — нахмурившись, продолжил вместо нее Феликс: руку с плеча Карлиссы он так и не убрал, — у кого вообще в девятнадцать могут быть враги, способные на такое зверство? Версия с оборотнем кажется мне наиболее…       — Это не был оборотень, — четко припечатал Сириус. — И я могу с легкостью назвать десяток тех, кто с радостью убил бы меня в девятнадцать.       Только сейчас Тонкс заметила, как Сириус напряжен. Казалось, он сдерживает ярость, — обжигающую, разрушительную — только последним усилием воли. Почему? Да, Розье явно не входят в список людей, на чей семейный ужин Тонкс бы с удовольствием согласилась прийти, но реакция Сириуса выглядела… чрезмерной.       Феликс под его грозным взглядом несколько стушевался:       — Я бы не стал сравнивать…       — Повторяю, — твердым менторским тоном, который заставил Тонкс поежится от школьных воспоминаний, произнесла мадам Розье, — у Полли не было и быть не могло врагов. У нее не было ни единой причины находиться ночью в этом Салазаром забытом месте. Вчера вечером она пожелала мне спокойной ночи и отправилась спать в половине десятого, как и каждый день…       — И как же так вышло, что утром вы не обнаружили ее пропажу? — в тихом голосе Сириуса зазвенела угроза.       Не зная, чего ожидать, Тонкс оглянулась на Джеймса. На его безмятежном лице словно чарами вечного приклеивания была приделана искусственная улыбка.       «Ладно», — сердито подумала она, осознав, что помощи ждать неоткуда, — «если начнется перепалка, возьму Цецилию в заложники».       — Откуда я могла знать, что ее нет дома? — возмутилась мадам Розье. — Она порой целыми днями торчала в оранжерее или сидела за книгами, и я…       — И вам, разумеется, было настолько плевать…       Справа вдруг послышался едва различимый шепот, затылок Тонкс защекотало легкой волной магии, и Сириус поперхнулся воздухом, закашлялся и спрятал лицо в потертом рукаве куртки, так и не закончив явно едкое и оскорбительное предложение. Когда приступ кашля прошел, уже заговорил Джеймс, и Сириусу не оставалось ничего другого, как злобно сверкать на Карлиссу Розье глазами.       — Вы разрешите нам осмотреть комнату Полетты?       — А у вас есть на это ордер? — парировал Феликс.       Джеймс равнодушно поправил очки.       — Разумеется, — и он ловким движением фокусника вытащил из папки желтый бланк за подписью Амелии Боунс.       Красивое лицо Феликса перекосило от гнева, но он тут же сумел взять себя в руки.       — Великолепно. Хопси!       Молодая нервная домовушка в тоге из полотенца провела их по витой светлой лестнице на третий этаж, где все было таким же мятно-зеленым и вычурным, словно рождественский домик из яблочного зефира.       — Заклинание немоты, Сохатый? Серьезно? — негодующе прошептал у Тонкс за спиной Сириус, поднимаясь по лестнице.       — Для твоего же блага, Бродяга. Скримджер все еще не простил тебе нападения на Гойла.       Тонкс навострила уши.       — Его тупой черепушке взбучка пошла только на пользу.       — Тем не менее, ты не можешь всякий раз нападать на людей только потому, что они чистокровные засранцы, — строгим отеческим тоном отчитал его Джеймс.       Сириус недовольно фыркнул.       — Ты стал занудой.       Послышался приглушенный шлепок и тихое «Эй!».       — Мне приходится — у меня жена и двое детей.       — Двое? — от неожиданности Тонкс едва не промахнулась мимо последней ступеньки.       Джеймс широко ухмыльнулся, подталкивая вперед все еще ворчащего Сириуса.       — Именно! Гарри — замечательный, вдумчивый, ни разу не попавшийся на горячем, — и вот этот великовозрастный оболдуй, от которого одни проблемы. Но что поделаешь, мы все равно его любим, — нарочито печально вздохнул он, едва сдерживая смех.       К комнате в конце длинного коридора им пришлось идти мимо нескончаемой череды новых портретов — изображённые на них мужчины и женщины перешептывались, провожая авроров настороженными взглядами, а кое-кто и вовсе невежливо бросил им вслед «проклятые ищейки», на что Сириус, которому явно не терпелось выплеснуть злость, показал благородным предкам Розье два пальца. Тонкс, не сдержавшись, прыснула. Портреты принялись шушукаться с удвоенным возмущением.       Вопреки ожиданиям Тонкс, в комнате Полетты их ждало разочарование.       Она недоуменно огляделась: эта спальня меньше всего напоминала место, где проводит время девятнадцатилетняя девушка.       В комнате самой Тонкс была куча барахла на всех поверхностях, разбросанные пластинки, зачастую находящиеся в неправильных конвертах, одежда, горой сброшенная в кресле, фотографии и открытки, приклеенные на большое напольное зеркало, многочисленные помады, туши и румяна, под которыми почти не видно было туалетного столика. В комнате Пенни на прикроватной тумбочке высились стопки книжек с поэзией, на полках стояла коллекция ароматических свечей, в изголовье большой светлой кровати на стене были горделиво развешены акварельные пейзажи, которые рисовала ее младшая сестра. В крохотной студии Тулип в Фитцровии — разноцветные ловцы снов, миллион подушек на диванах, яркие индийские шали и плакаты «Холихэдских Гарпий» с автографами в позолоченных рамках.       А здесь — ничего. Не комната, а безликий гостиничный номер. Просторная кровать, по-спартански заправленная голубым шелковым покрывалом, высокий деревянный шкаф, расписанный крохотными розочками, письменный стол в углу с несколькими книгами и туалетный столик у окна, на котором лежит самый минимальный набор косметики, какой Тонкс только могла себе представить. Ни единой фотографии, ничего.       Чтобы осмотреть все, им хватило минут пять, не больше.       — Нашли что-нибудь? — через плечо бросила Тонкс, пролистывая скучные книги по травологии. «Великолепные водные растения Виногранда», «Двести незаменимых лекарственных растений»…       Она обернулась. Джеймс бесцельно осматривал скудное содержимое прикроватной тумбочки, пока Сириус, опустившись на колени, шарился под кроватью, то и дело чихая и ругаясь.       Заметив ее недоуменный взгляд, Джеймс показал пальцем на друга и одними губами произнес: «опять проиграл». Тонкс с трудом подавила улыбку.       — Нет! — глухо раздалось из-под кровати. — Тут только комки пыли и забытый лифчик. С вашего позволения, я оставлю его там, где он был. Домовуха у них халтурит почище Кричера, скажу вам…       Сириус вылез, брезгливо отряхивая куртку. В его длинных волосах кое-где забились упомянутые клубки пыли.       — У меня тоже ничего, — разочарованно протянул Джеймс, с силой задвигая ящик. — Если бы не найденный Сириусом лифчик, я бы подумал, что Полетта здесь и не жила. Я не специалист в юных девушках, но разве это нормально? — и он развел руками в стороны, явно адресуя вопрос Тонкс.       Она уверенно помотала головой.       — Если только Полетта не была помешанной на чистоте психопаткой.       — Это вряд ли, — Сириус вытянул из волос очередной комок пыли и с омерзением отбросил его в сторону.       Джеймс еще раз огляделся, повернувшись вокруг своей оси.       — Ладно, — нахмурившись, бросил он. — Попробуем по-другому. Аппаре вестигиум!       Из кончика его волшебной палочки посыпалась золотая пыльца, укрывшая все вокруг тонким мерцающим одеялом. У шкафа золотистый вихрь поднялся над полом, принимая очертания худенькой девушки с чемоданом в одной руке и палочкой — в другой.       — Любопытно, — пробормотал Сириус, обходя фигуру. — Это Полетта, без сомнения.       — Наверное, использовала бытовые чары, чтобы упаковать чемодан, — сказала Тонкс. — Моя мама в них очень хороша, может сложить целый походный сундук за секунду.       — Только вот зачем ей чемодан, если она никуда не собиралась? — Джеймс присоединился к Сириусу и теперь заглядывал мерцающей фигуре в лицо, как будто она могла дать ему нужный ответ. — На месте преступления никакого чемодана не нашли.       — Надо отправить туда парней, пусть поищут еще, — предложил Сириус.       Тонкс прошлась взглядом по тонкому золотистому налету. Да что это за спальня такая! Здесь было меньше магии, чем в доме у сквиба! Даже если предположить, что Полетта старалась реже пользоваться палочкой и чаще — руками, это выглядело подозрительным. Прищурившись, Тонкс разглядела еще одну призрачную фигурку девушки, рядом с широким окном, практически незаметную из-за пронизывающих ее солнечных лучей. Ее легко можно было принять за подсвеченный танец пылинок в воздухе, но это все еще была Полетта с палочкой в руках. Тонкс подошла поближе. Палочка была направлена на витую медную защелку. Она открывала окно? Закрывала его? Это может ничего не значить, а может и оказаться той самой деталью, о которой говорил Муди, которая соберет все в одну картину.       Обернувшись, чтобы позвать наставников, Тонкс вдруг уловила в темном проеме приоткрытой двери движение. Она присмотрелась. В бледном свете золотистой пыльцы вырисовывались очертания тонких косичек и острого личика Цецилии Розье. Девочка поняла, что ее заметили, но, вопреки ожиданию, не испугалась и не убежала, а лишь поманила Тонкс тонким пальчиком и заговорщицки улыбнулась.       Тонкс едва заметно кивнула и обратила внимание Джеймса и Сириуса на фигуру у окна. Когда они встали рядом, она шепотом рассказала о девочке.       — Иди, — едва слышно произнес Джеймс. — Она может рассказать тебе что-то, о чем не могла заикнуться в присутствии матери.       Поэтому Тонкс скользнула за дверь и осторожно прикрыла ее, показывая девочке, что их разговор никто не услышит.       Большие водянистые глаза Цецилии влажно поблескивали от предвкушения.       — Я знаю большой секрет, — возбужденно выпалила она.       Тонкс улыбнулась. «Я знаю большой секрет, и я готова поделиться им с вами»… так начиналась каждая книга о Матильде Стиффлер. Кажется, перед ней еще одна поклонница детских детективов.       — Ты поделишься им со мной? — хитро прищурившись, ответила Тонкс фразой-паролем.       Цецилия пришла от этого в восторг.       — Полли тут не жила, — принялась тараторить она. — В комнате, то есть. Она приходила сюда, чтобы спать, и все. Потому что мама в любое время могла зайти с проверкой, а Полли этого жуть как не любила. Мама же говорила… говорила, что она все время проводит в оранжерее. А вы не заметили! — девочка укоризненно нахмурилась. — А это важно же, настоящий детектив должен такое замечать. Вам нужно было просить осмотреть оранжерею, не комнату, и вообще, почему у вас ордер только на одну спальню, это же глупо, вдруг важные улики где-то в другой части дома…       — Цецилия, — ласково остановила ее Тонкс, — ты покажешь мне оранжерею?       Девочка захлопала длинными темными ресницами.       — Конечно. Ты классная. У тебя крутые ботинки и куртка, прям как у дяди Феликса! А как ты это… с волосами?       — Я расскажу тебе, пока будем идти, — она протянула руку, чтобы Цецилия ухватилась за нее холодной маленькой ладошкой.       Девочка деловито кивнула и приложила к губам палец, мотнув головой в сторону портретов, которые напряженно вслушивались в каждое их слово. Тихий разговор у самых дверей они расслышать не могли, но, проходя мимо, лучше было придержать язык. Цецилия, однако, выбрала другой способ.       — Лучше всего туалет на первом этаже, госпожа аврор. На этом он тоже ничего, но там иногда протекает раковина, поэтому пахнет как в пруде с лягушками. Нюхали такой когда-нибудь? Вот то-то же, сидишь, как будто в камышах от нетерпения присел, разве ж это порядок?       Тонкс тихонько похрюкивала, пытаясь скрыть смех, в восторге от находчивости маленькой сыщицы.       Цецилия вообще была образцовой последовательницей дела Матильды Стиффлер. Она жестом притормозила Тонкс на последней ступеньке, а сама вышла вперед, чтобы оглядеться и убедиться, что им никто не помешает. Потом также молча потянула ее вглубь темного длинного коридора. Коридор заканчивался дверью во внутренний двор.       Едва только они оказались на улице, как Тонкс тут же показалось, что ей стало легче дышать. Небольшой клочок зеленой травы заднего двора вдоль забора был усажен цветущими кустами, на вымощенной брусчаткой круглой площадке скучковались кованый столик и пара стульев, сейчас надежно укрытые тонким прозрачным полотном заклятия — семейство Розье закрыло сезон уличных чаепитий до следующего года. В ярких буйных закатных красках дворик выглядел даже симпатично — особенно маленькая оранжерея вдалеке, которая отражала небо яркими акварельными разводами. Цецилия повела Тонкс прямиком туда, по пути, как и ожидалось, с детской непосредственностью засыпая вопросами про метаморфомагию, зачастую крайне неловкими.       Тонкий хрупкий купол оранжереи ничем не напоминал крепкие приземистые теплицы в Хогвартсе. Это было произведение искусства, само по себе украшение для маленького сада, с коваными завитушками на рамах и декоративными оградками на вершине стеклянной крыши. Изнутри сложно было что-то разглядеть из-за мясистых листьев вьющихся вдоль стен растений. У двери прямо на траве беспорядочно лежали садовые инструменты, а в стороне виднелась неожиданно изящная сиреневая тачка, доверху наполненная упаковками с удобрениями.       Цецилия, не прерывая допроса, протянула руку к острому шипу, едва заметному рядом с замочной скважиной, оцарапала кончик пальца и приложила его к замку. Место соприкосновения на миг осветилось мрачным красным светом, раздался тихий щелчок и дверь отворилась.       Тонкс похолодела от той небрежности, с которой девятилетняя девочка только что провела пусть простенький и вполне безобидный, но тем не менее темный ритуал на крови.       У нее, конечно, не было способностей Распределяющей Шляпы, но то, что малышка Цецилия закончит в Слизерине, было очевидным.       Внутри оранжерея оказалась гораздо больше, чем выглядела снаружи. Благодаря весьма умелым чарам расширения крошечный купол вместил в себя не только бесконечные ряды ящиков с растениями, подсвеченных сверху специальным ультрафиолетовым светом, но и весьма просторное рабочее место, спрятанное под защитой длинных ветвей-плетей огромной старой ивы. Пожалуй, даже привыкшая к магии Тонкс эта находчивость не оставила равнодушной.       В нос ударил запах земли, травяного сока и пряный аромат цветов. У двери, где они стояли, между серыми каменными плитками на полу пророс мягкий голубоватый мох, с потолка на длинных подвесах висели горшки с цветами, вдоль стен росли пальмы и незнакомые Тонкс высокие кустарники с мясистыми листьями, которые она видела снаружи. Грубо сколоченный стол сбоку был завален грязными горшками и инструментами с налипшими на них комьями земли. На его край кто-то в спешке бросил перепачканный рабочий фартук.       Но чем дальше от двери уводила тонкая тропинка, тем больше оранжерея превращалась в настоящий дикий сад. Спрятанный под сенью ивы старинный рабочий стол поражал своей изысканной неуместностью, подвешенные на крепких ветвях марокканские лампы отбрасывали на густую траву кружевные золотистые пятна света, пара плетеных кресел с подушками и крохотным мозаичным кофейным столиком уютно устроились в стороне рядом с пышным кустом сиреневой гортензии. Откуда-то доносился приятный тихий плеск ручейка и птичьи трели.       Наконец-то Полетта Розье раскрылась перед ней, как красочная картина, до того замазанная слоями белой краски.       — Понятно, почему она проводила здесь столько времени, — восхищенно протянула Тонкс, ступая на мягкую упругую траву и окунаясь в теплый цветочный аромат.       — Это был ее дом, — просто ответила Цецилия и с естественностью, говорившей о том, как часто она так делала, с ногами забралась в одно из кресел.       Кажется, младшая сестра была единственной живой душой, которой Полетта позволяла сюда приходить.       — Вы с сестрой хорошо ладили? — спросила Тонкс, осторожно начиная осматриваться: неизвестно, сколько у нее есть времени, пока мать и дядя Полетты не узнают, что она проникла в оранжерею без официального дозволения.       — Полли подарила мне первую книгу про Матильду, — повела плечами девочка. — Она очень любила читать и хотела и мне привить это. Правда, мы с ней любили совсем разные истории.       — Я не видела у Полетты книг…       — Потому что не там искала, — хмыкнула Цецилия, легко переходя на «ты».       Тонкс не стала ее поправлять.       Она подошла к креслам и склонилась над столиком между ними. Среди огарков толстых свечей стояла забытая чайная пара с потемневшими следами на стенках — наверное, Полетта даже домашним эльфам запрещала здесь появляться, — а рядом целая стопка книг в потрепанных пергаментных обложках без каких-либо обозначений, с торчащими через каждые несколько страниц закладками. Тонкс взяла верхнюю книгу из стопки, повертела в руках и сдернула пергамент с обложки; под ним оказалось красивое издание, украшенное золотым витиеватым тиснением. Тонкс удивилась. Зачем прятать такое под ветхим пергаментом?       Она присмотрелась к тонким сверкающим буквам.       «Джен Эйр».       — Мерлинова мать! — не удержавшись, шепнула Тонкс.       Она принялась торопливо разворачивать остальные книги, только чтобы ее догадка подтвердилась.       «Чувство и чувствительность», «Север и юг», «Незнакомка из Уайлдфелл-Холла»…       Магловские романы… вот так скандал!       Неудивительно, что Полетта пряталась в оранжерее — она просто-напросто сбегала от семьи, чтобы иметь возможность читать книги, которые явно не одобрила бы ее мать. Судя по состоянию страниц, эти романы уже не раз перечитывали, кое-где карандашом были подчеркнуты строчки, на самых любимых сценах лежали закладки, а на полях были нарисованы целые стайки разноразмерных сердечек.       Тонкс быстро пролистнула книги. На форзаце у каждой была сделанная аккуратным круглым почерком подпись «из библиотеки Д.К.».       — Ты знаешь, кто такой Д.К.? — спросила она у Цецилии.       Девочка помотала головой.       — Я спрашивала у Полли, но она всегда отвечала, что это не мое дело.       — А где она брала все эти книги?       Цецилия пожала плечами.       — Не знаю.       — Я возьму их, ладно? — Тонкс сложила книги аккуратной стопкой. — Вдруг Полетта записала на полях что-то важное…       — Ой, да она там только сопливые поцелуйчики в сердечки обводила, — Цецилия скривила личико и высунула язык, — но бери, конечно.       Тонкс заклинанием уменьшила книги до размеров спичечных коробков и засунула их в карман, прежде чем отправиться к столу. Лакированное чудовище из темного дерева, которому больше подошел бы рабочий кабинет какого-нибудь судьи Визенгамота, а не поляна в оранжерее, стол был со всех сторон окружен разной высоты стеллажами, на которых находились ящики Варда — большие, с аконитами и паффоподами, поменьше, в которых белели робкие цветки моли, и совсем крохотные, с — удивительно — самыми обычными магловскими маргаритками ярко-розового цвета. Высокая панель задней части столешницы была обшита пробкой — Полетта использовала ее в качестве доски, цепляя туда нарисованные от руки ботанические скетчи и обрывки тетрадных листов с малоразборчивыми каракулями.       И, да — фотографии, которых не было в комнате, тоже обнаружились здесь. Одно фото — групповой снимок улыбающихся студентов Хогвартса с зелеными шарфами на шеях, в центре которого семь человек в квиддичной форме вместе держатся за кубок. Над этой фотографией легким почерком с завитушками Полетта написала: «слава Зеленому Дому!». Тонкс хмыкнула.       Находчиво.       Вторая фотография отличалась от первой по формату. Это был квадратный полароидный снимок, на котором три девушки обнимались перед входом в «Сладкое Королевство». Полетта была в центре: ее длинное скуластое лицо раскраснелось от мороза, тугие черные косы змеями вились по плечам и плотной ткани серебристого пальто. Она широко улыбалась, темные глаза щурились, глядя на фотографа. Справа на ее плече повисла невысокая худенькая девушка с короткой модной стрижкой и ярким макияжем, слева махала рукой в камеру пухленькая высокая красавица с удивительно длинными волнистыми волосами ярко-рыжего, медного оттенка. Все трое выглядели счастливыми и веселыми, в руках у каждой было по фирменному пакету из магазина сладостей. Еще на одной фотографии Полетта, совсем ребенок, держала за руку крошечную сестру, неуклюже перебирающую пухлыми ножками. Похоже, снимок был сделан во дворе: на краю у самой рамки можно было разглядеть кованые стулья на площадке. На последнем, самом старом и потрепанном, грузный мужчина с густыми пышными усами, все еще хранивший следы вызывающей красоты семейства Розье, держал на руках маленький сверток и смотрел на него с трогательной улыбкой.       — Это наш папа, — послышалось из-за спины. — Он заболел и умер, когда мне был год. Я его не помню, поэтому Полли много рассказывала мне о нем. Она нашла эту фотографию и выкрала ее сюда из папиного кабинета. В одеяльце она, Полли — у меня нет с ним фотографий.       — Мне жаль, — искренне посочувствовала Тонкс.       Ее фотографии с папой не уместились в один альбом и пришлось покупать второй.       Она один за другим открыла ящики стола и нашла там стопку писем, написанных тем же круглым ровным почерком, что и надписи на форзацах книг. Каждое письмо начиналось с нарисованной мультяшной мордочки мыши и обращения «Привет, Мышка-малышка!». Эти письма с разрешения Цецилии Тонкс тоже отправила в свой карман.       Еще раз пройдясь по всем ящикам стола, Тонкс распрямилась, и, взмахнув палочкой, повторила то же заклинание, что и Джеймс наверху.       Оранжерея вспыхнула золотом. Полетта была везде — ее маленькая золотая копия подогревала заклинанием чай в кружке, подвязывала листья у свисающих с потолка растений, подравнивала ветви ивы, включала и выключала маленький проигрыватель для пластинок… ее было так много, что казалось, будто они видят ее живьем, но в кадре с длинной выдержкой.       Цецилия, освещенная теплым желтым светом, выглядела так, словно вот-вот расплачется. Ее глаза перебегали от одного воспоминания о сестре к другому. Впитывали. Запоминали. Возможно Тонкс, сама того не желая, наконец-то донесла до девочки мысль о том, что сестра больше никогда не зайдет в оранжерею, чтобы почитать или поухаживать за любимыми паффоподами, что Полетта не просто уехала на время.       Что она ушла навсегда.       Тонкс захотелось извиниться. Наверное, это не было ее делом и не было ее правом.       — Что ты здесь делаешь?       Тонкс дернула палочкой и магия рассеялась. В дверях оранжереи, пылая праведным гневом, застыл Феликс Розье: бледные губы плотно сомкнуты, на крепко сжатых кулаках побелели костяшки, грудь тяжело вздымается от частого дыхания.       Тонкс сжала палочку во вспотевшей ладони.       — Расследую убийство твоей племянницы, Феликс, ничего больше.       — Ты не имеешь права здесь рыться! — выплюнул он. Гримаса на его лице на миг дрогнула, когда он огляделся как следует: Феликс явно, как и она сама, не ожидал увидеть такой чудесный сад внутри маленькой оранжереи. Но растерянность быстро прошла, — ты находишься здесь без позволения семейства Розье!       — Цецилия разрешила мне осмотреть оранжерею, — сквозь зубы процедила Тонкс, кивнув в сторону девочки, — разве она не одна из Розье?       — Ей всего девять лет!       — Не помню, чтобы право распоряжаться именем наступало с совершеннолетием. Или это только у чистокровных снобов так?       Ох… Джеймс в ее голове неодобрительно поджал губы, но Сириус вскинул руки в триумфальном жесте.       У нее будут проблемы.       — Скажи-ка мне вот что, Феликс: почему вы так не хотели, чтобы авроры могли зайти в эту оранжерею? Боялись, что не сможете сначала сами отыскать все говорящие против вас улики?       У нее точно будут проблемы.       Темные брови Феликса насупились, на четко очерченной челюсти заходили желваки.       — Нимфадора…       С кончика ее палочки посыпались красные искры.       — Не смей называть меня Нимфадорой!       У нее точно, определенно, со стопроцентной уверенностью будут проблемы.       — Убирайся, — глухо прорычал Феликс.       Тонкс не надо было просить дважды. Она бросила быстрый взгляд на Цецилию, улыбнувшись перепуганной девочке уголком губ, и вихрем пронеслась мимо Феликса. И если по пути она задела его плечом и наступила на ногу — так это все из-за природной неуклюжести.