Со дна путь только один

— Знаете? А ведь краски — это не так уж плохо!       Художник как раз заканчивал очередную картину, когда эта мысль внезапно вспыхнула в черепе, когда он задел взглядом какую-то деталь, которую он не успел ещё раскрасить. — Краски — это очень даже удобно! — через несколько секунд молчания заключил он, всё же лёгким движением закрасив не закрытую узором часть картины. Он тут же выронил из руки кисть, словно забыв о её существовании, и отодвинулся от мольберта, внимательно рассматривая получившийся результат.       Краски на холсте мешались, путались тонкими нитями странных несвязных узоров, вились тонким дымком.       Художник рассматриваю своё творение несколько долгих минут. Может, десять, может, даже чуть больше. Переливы тонов манили взгляд, кружили воображение в вихре неопознанного ещё танца.       Только чего-то до сих пор не хватало, хотя он заполнил всё, что мог, и для новых тонов не было решительно никакого места. — Они дают мне то, что я хочу, — задумчиво пробормотал чернильный, поднимаясь со стульчика, на котором сидел, пока рисовал. Ровный свет, практически не дающий никаких теней, холодно и резко очерчивал отстранённый рисунок, как бы он ни старался найти недостающую деталь.       Инк попробовал взглянуть на картину с разных сторон, но это не дало ничегошеньки. — Может, это даже лучше, чем душа? Я ведь контролирую краски, значит, контролирую себя! Это куда лучше, чем у обычных людей или монстров…       Художник скрестил на груди руки, недовольно морщась и слегка встряхивая головой. Эта настырная мысль, как будто чего-то не хватает, чтобы картина стала окончательно законченной, никак не давала ему покоя. Это… Раздражало и расстраивало, как бы он ни старался понять, что именно ему нужно.       Пальцы пробежались по органайзеру — им он обзавёлся не так уж давно, и каждый раз, когда он чувствовал раздражение, рука тянулась к колбам с красками уже машинально. Инк уже перестал об этом задумываться.       Так, какой у красок был порядок… — Разве плохо, если я чувствую то, что мне нужно? Так ведь гораздо легче!       На лице широкая улыбка, а пальцы неторопливо ползут по ремню, слабо постукивая и иногда замирая.       Яростный красный. Яркий оранжевый. Светло-жёлтый. Ядовито-зелёный. Чуть поблёскивающий голубой. Глубокий синий. Нежный фиолетовый. И почти опустевшая колба с не всем приятным кислотно-розовым.       Художник поморщился, когда пальцы, поверхностно задев последний бутылёк, соскользнули в пустоту, где чернильный и оставил ладонь. — Так… Кажется, у меня было какое-то дело…       Инк ненадолго задумался и сморщил нос, после чего, кинув ещё один косой взгляд на не законченное полотно, потянулся к своему шарфу. Шелест ткани легко, как будто хорошо наточенный нож, разрезал стоящую вокруг него тишину. Он даже тихо хлопнул, когда помощник Создателей немного нетерпеливо дёрнул его, перебирая свои заметки. — Ах да, точно! Аномальная зона, я уверен, это будет очень и очень любопытно!       Чернильный огляделся, чтобы убедиться, что ничего лишнего не оставил в своём обустроенном уголке в Области Набросков, после чего выудил из-за спины свою неизменную кисть — она знакомой и приятной тяжестью опустилась в руки, вызвав у Санса негромкий смех. — Тебе тоже не терпится, приятель? Ну что ж, давай не будем медлить! Поспешим!       Чернильница взмахнул Бруми и тут же исчез, провалившись в чернильную лужу.       Дудл-Сфера вновь умолкла — Инк унёс с собой то немногое, что он мог считать живым и с чем разговаривал на протяжении многих часов. Лишь чернила тихо плескались в многочисленных вёдрах, висящих прямо в воздухе где-то над «полом», где остались некоторые вещи, уже, кажется, никому не нужные, да мольберт, на котором всё ещё стояла картина.       Странные бессвязные переплетения и линии, растушёванные с той кропотливой тщательностью, с какой ювелир работает над кольцом, и похожие от этого на практически не заметную утреннюю дымку. Она вилась небольшими кольцами, будто оседала на несуществующем силуэте, который умоляюще сложил руки, глядя широко раскрытыми глазами перед собой, вперившись в пустоту таким же пустым, как и его создатель, взглядом.       «Иллюзия» — гласила красиво выведенная надпись в самом низу тёмного и насыщенного полотна.