Со дна путь только один

      Художник не двигался уже несколько минут — или уже не несколько, а уже несколько десятков, кто знает? — и с каким-то глуповато-заинтересованным видом наблюдал за тем, кому его не посчастливилось встретить уже… Уже какой раз?       Естественно, не высовываясь из-за, как ему показалось, надёжного укрытия, за которым его пока не замечали. Хотя, честно говоря, если бы не плохое зрение того, за кем он наблюдал, его бы не только раскрыли, но и, вернее всего, как следует что-нибудь ему непременно бы отбили. Не столько из-за того, что он шпионит, сколько из-за того, что делает это…       Чернильный сморщил нос, глядя на то, как фигура с подозрением оглядывается по сторонам, придерживая на переносице очки. Лопата осталась торчать в земле, обозначая вершину только что возведённого земляного холма.       Дунул ветер — фигура слегка дёрнулась, но, видимо, найдя объяснение шуму листвы, снова повернулся к художнику, а после, немного потоптавшись на свежей земле, куда-то ушёл, забрав с собой лопату.       Инк дождался, пока шаги стихнут, и выбрался из кустов. Признаться, он подустал там сидеть — колени немного затекли. Но, во всяком случае, он закончил набросок, с трудом сделанный при лунном свете. Конечно, потом ему понадобится много исправлений и так далее, но это будет потом… — Эх-х, не повезло тебе, приятель! — с усмешкой обратился художник к кучке земли, отряхивая от пыли костюм и немного потягиваясь, чтобы размяться окончательно. Ему, разумеется, никто не ответил, да и ему это было не очень нужно. — Уфф! Ты бы знал, как трудно сидеть без движения… И всё для того, чтобы просто дописать набросок… Ужас!       Хотя в голосе ни на секунду не мелькнуло разочарование или обида — бодрый и весёлый тон оставался таковым, подкреплённый тихим звоном органайзера.       Снова дунул ветер — пробежался по листве и слегка шлёпнул по щеке горсткой свежей прохлады, а потом унёсся, забрав с собой немного листьев и принеся откуда-то со стороны громкие крики. Инк только вздохнул, услышав их, — должно быть, кто-то наткнулся на последствие развлечений его знакомого… — Ну что ж! Видимо, мне пора идти. Приятного времяпровождения! Надеюсь, ты умер быстро, — художник помахал холмику и быстрыми шагами направился в сторону криков. Женских, кажется… И верно: человеческая женщина, очнувшись в доме с вымазанными кровью или краской стенами, металась в отчаянных попытках найти своего мужа…       Инк встал недалеко от дома, с любопытством наблюдая за тем, что та делает, через окна. Наблюдая и недоумевая: она должна была убежать, не дожидаясь расправы над собой, но почему-то то и дело бросалась из комнаты в комнату и отчаянно громко кричала — крики оборвались через некоторое время, когда она, кажется, сорвала горло.        «Почему ты всё ещё в доме, м-м?» — Инк немного наклонил голову, немного хмурясь. Страх и здравый рассудок в этот момент должны были сказать своё слово… Так почему же она никуда не бежит, даже если не может найти супруга в затопленном кровью доме?        «Почему?»       Эта мысль нравилась ему всё меньше. Он упорно пытался понять — и не понимал. И это приводило его в беспомощно озлобленное состояние.        «Почему?!»       А женщина всё никак не выходила, и Инка это злило всё больше.        «Почему, чёрт тебя дери?!»       В конце концов, художник бросил наблюдение, чтобы вернуться к себе и немного остыть. Краски бушевали в нём так сильно, что его стошнило на «пол» Дудл-Сферы. От этого стало немного полегче, а остаток он решил выдавить в картину…       И только тогда, когда кисть коснулась бумаги, пришло осознание — почему его это так взбесило.       Он забывает. Он начал забывать, что значит «руководствоваться чувствами». Он начинает забывать, почему другие поступают необдуманно.       Это понемногу покидает его память.       Рука дрогнула, оставив на листе длинную неприятную полосу, а после художник вообще выронил кисть из руки, схватившись за органайзер и отскакивая от мольберта в сторону.       Забыл. Забыл. Забыл. Забыл.       Он становится пустышкой! — Нет, нет-нет-нет-нет-нет, подождите, я ведь-! Я ведь.!       Художника снова стошнило — на этот раз из-за резко подскочившего ощущения страха. — Не может быть, не может быть, я не мог этого забыть!        «Мог,» — упорно твердило подсознание, заставляя своего хозяина трястись, как от сильной лихорадки.